(no subject)
У Вигдоровой в «Дороге в жизнь» ребёнок, которого педологи мучают, на вопрос о том, что надо делать с последним вагоном, чаще всего страдающим при крушении, - предлагает его отцеплять. Потом огорчается, что сморозил такую глупость.
Так вот и с последним днём - он в конце концов наступает. И уежает Димка на поезде в Париж, чтоб на следующее утро лететь в Техас, и мы, оставшиеся, уезжающие на машине завтра, судорожно стираем всяческие тряпки, чтоб оставить тут чистые простыни и полотенца на следующее лето, чтоб постараться уменьшить собственные свинские следы на всяческих подпопных подушках, которые кладутся на твёрдые железные стулья.
Вчера вечером я полила мимозовый куст, подержала в руках маленький камушек из моря, лежащий уже пять лет на нашей каменной пирамиде, к которой прикреплена Васькина доска. Лежит камушек, и пожар ему был нипочём, и зимние дожди. И я вчера долго фотографировала прискакавшего на доску кузнечика. А может быть, расцветёт куст через год?
Уезжать вообще трудно. А отъезд отсюда - это точка, которую ставишь в конце лета. И страх... Год до следующего приезда - это целых 11 месяцев...
Я вросла в свою работу, и я буду очень рада увидеть и Муну, и Филиппа, и Федерико... В сентябре немало всякого хорошего, включая запах яблок на ферме... Но вот...
Вот плыву я над синей бездонностью и чёрные рыбы стрижи подо мной, и пагры с золотистыми полосами, а потом вдруг далёкое дно появляется, колышется где-то в дальней глубине трава, а потом мель - и над розовым камнем клетчатые сине-зелёные попугайные рыбы, а потом голову из воды поднимаю, сдёргиваю маску, и свет на камнях - прозрачный живой почти твёрдый свет, и вырастает облако за зелёной горой, - и ускользает, и не удержать...
А потом свет на соснах, сад, олеандр, и оборачивается от стола полуголый Васька, и вопит, что можно б и пораньше прийти...
И как странно, что можно плыть по воде, а по воздуху совсем нельзя...
Так вот и с последним днём - он в конце концов наступает. И уежает Димка на поезде в Париж, чтоб на следующее утро лететь в Техас, и мы, оставшиеся, уезжающие на машине завтра, судорожно стираем всяческие тряпки, чтоб оставить тут чистые простыни и полотенца на следующее лето, чтоб постараться уменьшить собственные свинские следы на всяческих подпопных подушках, которые кладутся на твёрдые железные стулья.
Вчера вечером я полила мимозовый куст, подержала в руках маленький камушек из моря, лежащий уже пять лет на нашей каменной пирамиде, к которой прикреплена Васькина доска. Лежит камушек, и пожар ему был нипочём, и зимние дожди. И я вчера долго фотографировала прискакавшего на доску кузнечика. А может быть, расцветёт куст через год?
Уезжать вообще трудно. А отъезд отсюда - это точка, которую ставишь в конце лета. И страх... Год до следующего приезда - это целых 11 месяцев...
Я вросла в свою работу, и я буду очень рада увидеть и Муну, и Филиппа, и Федерико... В сентябре немало всякого хорошего, включая запах яблок на ферме... Но вот...
Вот плыву я над синей бездонностью и чёрные рыбы стрижи подо мной, и пагры с золотистыми полосами, а потом вдруг далёкое дно появляется, колышется где-то в дальней глубине трава, а потом мель - и над розовым камнем клетчатые сине-зелёные попугайные рыбы, а потом голову из воды поднимаю, сдёргиваю маску, и свет на камнях - прозрачный живой почти твёрдый свет, и вырастает облако за зелёной горой, - и ускользает, и не удержать...
А потом свет на соснах, сад, олеандр, и оборачивается от стола полуголый Васька, и вопит, что можно б и пораньше прийти...
И как странно, что можно плыть по воде, а по воздуху совсем нельзя...