100 лет назад. Суд по итогам Гражданской войны
Советский плакат из серии «Петроградские окна РОСТа»
100 лет назад, 8 июня 1922 года в Советской России (ещё не СССР, а только РСФСР), начался очень интересный судебный процесс. Вожди победившей в революции партии - социал-демократов/коммунистов большевиков - судили вождей другой партии, проигравшей, эсеров. В подготовке и проведении судебного процесса участвовали виднейшие вожди партии-победительницы - Анатолий Луначарский (государственный обвинитель), Георгий Пятаков (судья-председатель трибунала), Николай Бухарин (защитник части обвиняемых, признавших свою вину)... А на скамье подсудимых сидели вожди проигравшей партии, члены ЦК партии правых эсеров (социалистов-революционеров). Они свою вину решительно отрицали, и даже отказались встать при появлении суда...
Чтобы понять, как это выглядело для современников, представим на минуту такую фантастическую картинку - после года-двух Реставрации 1991-1992 годов коммунистам удалось бы взять реванш, и они усадили бы на скамью подсудимых бывших вождей «ДемРоссии» - Ельцина, Гайдара, Чубайса и прочих из той же когорты. Причём народ уже на собственном опыте успел бы вкусить всю «сладость» правления этих деятелей, которые, идя к власти, тоже обещали простым людям всевозможные блага, в том числе обещали «бороться с привилегиями» и даже именовали себя вплоть до Августа 1991 года включительно, ха-ха, «левыми» (во что верится с трудом, но это было так).
Ещё надо уточнить, что среди старых, дореволюционных эсеров оставались деятели, высоко почитаемые и в Советской России. Например, Иван Каляев (1877-1905), в честь которого называли улицы, выпускали хвалебные книги, ставили памятники.
Памятник эсеру Ивану Каляеву, открытый 7 ноября 1918 года у входа в Александровский сад у Кремля
Или его товарищ по Боевой организации Егор Сазонов (1879-1910), в знак протеста покончивший с собой на каторге.
Надгробный памятник Егора Сазонова, разрушенный в постсоветское время
Или эсеры Степан Балмашев (1881-1902), Зинаида Коноплянникова (1878-1906)... Все они в СССР считались героями, павшими в борьбе с царским самодержавием.
Но были и другие эсеры...
Например, глава Временного правительства Александр Фёдорович Керенский (1881-1970) (он, правда, избежал скамьи подсудимых):
Григорий Шегаль (1889-1956). «Бегство Керенского из Гатчины». 1938
Или бывший друг и соратник Каляева Борис Савинков (1879-1925), который, по его словам, проделал весь опыт гражданской войны с большевиками, от первого боя, под Гатчиной, до последнего, под Мозырем. Савинков в 1922 году тоже избежал скамьи подсудимых, но попал на неё двумя годами позднее.
Борис Савинков. 1917 год
Или те эсеры, кто организовали покушение на Ленина, убившие Володарского, Урицкого в 1918 году...
Александр Герасимов (1881-1963). Выстрел в народ. (Покушение на В.И. Ленина 30 августа 1918 года). 1961
Эсеры, вроде лидера партии Виктора Чернова (1873-1952), бодро развязавшие гражданскую войну с Советами под флагом Учредилки и в итоге бесславно уступившие власть Колчаку и Деникину. Они преспокойно призывали в Россию иностранные войска. Например, одна из основательниц эсеровской партии, которую эсеры называли «Бабушкой Русской Революции», Екатерина Брешко-Брешковская, писала американцам: «Я писала вашему посольству в России, что если бы вы оказали нам поддержку (в виде 50 000 хороших солдат вашей армии), большевики были бы свергнуты. Я не получила ответа... У меня есть письмо от одного из моих молодых товарищей, который привёз свою жену из Петрограда во Владивосток. Везде, где находятся большевики, нет интеллигентных людей, нет интеллигенции; вся она либо перебита, либо загнана в подполье: ибо они не только нарушили наши фабрики и заводы, не только разгромили наши школы, но и уничтожили, перебили всю интеллигенцию. Все крестьяне до такой степени измучены большевизмом, что только и молят: «Ах, если бы пришли какие-нибудь добрые люди и освободили нас!» Неоднократно мне приходилось говорить им: «Как не стыдно вам просить помощи у посторонних людей, у американцев. Почему вы не поможете себе сами?» На это был один ответ: "Ох, мы так устали и притом мы разоружены"».
Многие знают эту фотографию, которая кочует в сети как мем, но не все знают, кто на ней изображён. А это так называемая «Бабушка русской революции» Екатерина Брешко-Брешковская (1844-1934)
Поражает детская «наивность», с которой «Бабушка» и другие эсеры верили, что «добрые люди» из США и других стран установят власть в интересах русского народа. Но в итоге РСФСР в 1918 году оказалась вот в таком положении, окружённая со всех сторон «добрыми людьми»:
И вот, когда к 1922 году белогвардейцы - как эсеровские, эпохи Комуча, так и монархические - оказались полностью разгромлены, а поддерживавшие их иностранные войска выкинуты вон из России, состоялся этот процесс. Разумеется, вся буржуазная Европа единым фронтом заступалась за подсудимых - не только вожди Социнтерна, но и Анатоль Франс, Фритьоф Нансен, Максим Горький и другие «властители дум». И это сыграло свою роль - по результатам процесса ни один из подсудимых не был казнён. Это то, что в «сухом остатке».
Но особенно забавно читать слова сочувствия эсерам на этом суде у таких откровенно правых «историков», как Солженицын. Да ведь его любимец Столыпин до революции вешал тех же самых эсеров пачками, тысячами, без малейших эмоций, и это не вызывало у того же автора ни малейшего протеста, а наоборот, всецелое одобрение! (Да и любезный сердцу Солженицына адмирал Колчак их не особенно миловал, при нём эсеровских депутатов Учредилки расстреливали). А тут революционная власть ни одного из подсудимых в 1922 году так и не расстреляла - но г-н Солженицын льёт крокодиловы слёзы целыми ручьями... Да это и понятно - ведь те, дореволюционные эсеры охотились на слуг самодержавия, а эти - на представителей рабоче-крестьянской власти... Как говорится - почувствуйте разницу!..
Советский плакат против эсеров и меньшевиков, вслед за которыми приходят монархисты
Владимир Лебедев. Плакат. 1920 год
Процесс эсеров - неплохой урок и для революционеров будущих времён.
Из воспоминаний Л.Д. Троцкого (который также принял в подготовке и проведении процесса немалое участие): «В июле Ленин уже был на ногах и, не возвращаясь до октября официально к работе, следил за всем и вникал во всё. В эти месяцы выздоровления процесс эсеров, в числе многого другого, очень занимал его внимание. Эсеры убили Володарского, убили Урицкого, тяжело ранили Ленина, дважды собирались взорвать мой поезд. Мы не могли относиться к этому слегка. Хоть и не под идеалистическим углом зрения, как наши враги, но мы умели ценить «роль личности в истории». Мы не могли закрывать глаза на то, какая опасность грозит революции, если мы дадим врагам перестрелять всю нашу верхушку».
Демонстрация во время процесса эсеров
В Колонном зале Дома Союзов (бывшего Дворянского собрания) во время процесса эсеров
«Летом 1922 года вопрос о репрессиях принял тем более острую форму, что дело шло на этот раз о вождях партии, которая в своё время рядом с нами вела революционную борьбу против царизма, а после октябрьского переворота повернула оружие террора против нас. Перебежчики из лагеря самих эсеров раскрыли нам, что важнейшие террористические акты были организованы не одиночками, как мы склонны были думать сначала, а партией, хотя она и не решалась брать на себя официальную ответственность за совершавшиеся ею убийства».
«Наши гуманитарные друзья, из породы ни горячих ни холодных, не раз разъясняли нам, что они ещё могут понять неизбежность репрессий вообще; но расстреливать пойманного врага - значит переступать границы необходимой самообороны. Они требовали от нас «великодушия». Клара Цеткин и другие европейские коммунисты, которые тогда ещё отваживались - против Ленина и меня - говорить то, что думают, настаивали на том, чтоб мы пощадили жизнь обвиняемых. Нам предлагали ограничиться тюремным заключением. Это казалось самым простым. Но вопрос о личной репрессии в революционную эпоху принимает совсем особый характер, от которого бессильно отскакивают гуманитарные общие места. Борьба идёт непосредственно за власть, борьба на жизнь и на смерть - в этом и состоит революция, - какое же значение может иметь в этих условиях тюремное заключение для людей, которые надеются в ближайшие недели овладеть властью и посадить в тюрьму или уничтожить тех, которые стоят у руля? С точки зрения так называемой абсолютной ценности человеческой личности революция подлежит «осуждению», как и война, как, впрочем, и вся история человечества в целом. Однако же самое понятие личности выработалось лишь в результате революций, причём процесс этот ещё очень далёк от завершения».
В Колонном зале Дома Союзов (бывшего Дворянского собрания) во время процесса эсеров
Демонстранты встречают неприветливыми плакатами западных защитников подсудимых, представителей Социнтерна
Демонстрация во время процесса эсеров. Рисунок из советской печати 1922 года
Государственный обвинитель Николай Крыленко во время процесса эсеров
Газета 1922 года памяти Урицкого, Володарского и других большевиков, ставших жертвами покушений правых эсеров
Из кинохроники процесса:
Click to viewИз журнала «Рабочий» за июнь 1922 года:
Состав Революционного Трибунала. Товарищи Галкин, Карклин и председатель Георгий Пятаков
Обвинители Луначарский, Крыленко и Покровский.
Обвиняемые с краткими сведениями о каждом из них. Любопытно, что их фотографии даются на фоне двуглавого орла, причём не царского, а раскоронованного, Временного правительства. Но орёл этот как бы давал понимание того, что перед читателем - портрет врага
А вот портреты защитников подсудимых в журнале были приведены неполно. Возможно, на момент издания ещё не был известен окончательный список адвокатов. Так или иначе, журнал поместил только снимки адвокатов, которые «защищают не прожжённых белых убийц, вроде Гоца и Донского. Они выступают защитниками тех обвиняемых, которые были сбиты с толку и обмануты ЦК с.-р. партии и сделались слепыми орудиями наймитов капитала, но теперь поняли свою вину и вернулись в ряды борцов за дело революции».
Среди этой группы защитников - большевики Бухарин и Томский, французский коммунист Садуль, немецкая коммунистка Клара Цеткин, левая эсерка Анастасия Биценко (которая, впрочем, стала к этому времени членом РКП(б)). Наверное, особенно любопытна в числе защитников обвиняемых в терроризме Анастасия Биценко (1875-1938), сама осуждённая некогда царским судом за террор (она застрелила генерал-адъютанта В.В. Сахарова, усмирявшего крестьянские беспорядки в Саратовской губернии, в доме П.А. Столыпина). Германский дипломат Рихард фон Кюльман вспоминал общение с ней во время Брест-Литовских переговоров, где Биценко входила в делегацию советских дипломатов:
«Эта особа, похожая на пожилую экономку, мадам Биценко, по-видимому, простодушная фанатичка, подробно рассказала сидевшему рядом с ней за обеденным столом принцу Леопольду Баварскому, как она совершила нападение. С карточкой-меню в левой руке она показала, как подавала петицию генерал-губернатору - «это был злой человек», - объяснила она, - и выстрелила в него из-под петиции из револьвера в правой руке. Принц Леопольд дружелюбно слушал, словно живо интересуясь историей убийцы...»
Тоже из журнала «Рабочий» за июнь 1922 года:
Целая история эсеровской партии в картинках.
Стихи «Бомба эсера» на мотив лермонтовской «Ветки Палестины»:
Уличный диалог о том же процессе:
Карикатуры на лидера эсеров Чернова. Виктор Чернов (1873-1952), напомню, это лидер эсеровской партии, в тот момент он уже находился в эмиграции, Россию покинул в 1920 году. Ещё он был председателем Учредительного собрания, тем самым, которому адресовались исторические слова матроса Железняка: «Караул устал!». Затем участвовал в гражданской войне против Советов.
Бубновый туз - знак, который до революции ставили на одежду осуждённых каторжников. Впрочем, тут гадалка ошиблась, в тюрьму Виктор Михайлович больше не попал...
Карикатура на Чернова и эсеров. «Русский народ против большевиков! Русский народ «за нами»!..»
Из номера от 18 июня 1922 года. Журнал приводит цитаты из выступлений обвиняемых, например, такую: «В борьбе нет виновных и не виновных. Есть победители и побеждённые. Кто победил и кто побеждён, ещё неизвестно. Это скажет история». (Из речи обвиняемого эсера Иванова). И пытается с ними спорить, стихами и прозой, в шутку и всерьёз. Публикуются фотографии с процесса. Журнал замечает: «Уже прошло 9 заседаний по делу эсеров. Все представленные в процессе стороны: Верховный трибунал, обвинители, две группы защитников и две группы обвиняемых успели вполне показать своё лицо. Любопытно к нему приглядеться...»
«Две труппы обвиняемых.
- Признаю все свои преступления перед Советской Республикой, - заявляет одна.
- Не признаю вашего суда! Вёл против вас, против всего рабочего класса вооружённую борьбу и буду вести в дальнейшем, - нагло заявляет каждый обвиняемый второй группы».
«У каждой из этих групп своё лицо. А над всеми ними строгое и вдумчивое лицо пролетарской истории. И то выражение, которое сейчас написано на нём, говорит одно:
- Смерть контрреволюционерам!»
Фельетон о процессе Грамена:
Между прочим, эпизод с броневиками, о котором пытался расспрашивать Луначарский и иронизирует Грамен, заключался в следующем. Об этом вспоминал председатель Учредительного Собрания и лидер эсеровской партии Виктор Чернов в своих мемуарах:
«Расположенный в Петербурге броневой дивизион сохранял верность Учредительному Собранию. Эту верность свою он собирался продемонстрировать в день его открытия. Первым этапом его маршрута намечались казармы Преображенского и Семёновского полков. На их митингах неизменно проходили резолюции: «Вся власть Учредительному Собранию!»... Однако, самые последние вести ни к каким иллюзиям не располагали. Большевики оказались хорошо подготовлены ко всем случайностям. В ночь под открытием Учредительного Собрания организованные большевиками рабочие ремонтных мастерских сделали порученное им дело. Путем умелого «технического саботажа» броневые машины были превращены в неподвижные, точно параличом разбитые груды железа. [...] И последняя весть. В казармах преображенцев и семёновцев настроение мрачное и подавленное. Там ждали прихода броневиков и готовы были вместе с ними пойти к Таврическому дворцу, рассчитывая, что при таких условиях большевики отступили бы без кровопролития. Броневики не пришли. Настроение упало. Нам ясно: судьба Учредительного Собрания решена».
Это к теме о том, насколько «мирными» были планы эсеров в день Учредительного Собрания: привести к Таврическому дворцу «мирные» броневики, «мирных» семёновцев и преображенцев, подавлявших в своё время революцию 1905 года, и опираясь на них, взять власть... Но не вышло.
А это шпилька в адрес Теодора Либкнехта (1870-1948), старшего брата убитого Карла (1871-1919). Теодор приехал в Москву защищать обвиняемых эсеров в качестве адвоката.
«Каин, Каин, где брат твой, Карл?» - тот же сакраментальный вопрос звучал и на плакатах при встрече прибывших в Москву адвокатов эсеров от II и «двусполовинного» Интернационалов.
Рисунок Ивана Малютина. «Влипли мухи! Только черновская жужелица ещё летает».
«Дело эсеров приближается к концу» - как пишут «Известия».
Строгое предупреждение Максиму Горькому:
«Остерегись, Максим! Гляди, как бы и тебя не пришлось зачеркнуть!..» Карикатура на М. Горького после его выступления в защиту эсеров
Дело в том, что Горький в том июле написал и опубликовал в западной прессе своё обращение к Алексею Рыкову по поводу суда над эсерами:
«Алексей Иванович! Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством - это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство. Я прошу Вас сообщить Л.Д. Троцкому и другим это моё мнение. Надеюсь, оно не удивит Вас, ибо за время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране. Ныне я убежден, что если эсеры будут убиты, - это преступление вызовет со стороны социалистической Европы моральную блокаду России.
1. VII. 1922
М. Горький».
Демьян Бедный на этот демарш Горького, который называли «кульминационным моментом его разлада с советской властью», ответил известными стихами:
О... Он, конечно, нездоров:
насквозь отравлен тучей разных
остервенело-буржуазных,
белогвардейских комаров.
Что до меня, давно мне ясно,
что на него, увы, напрасно
мы снисходительно ворчим:
он вообще неизлечим.
Рисунок М. Черемных. «Брюки эсера, слегка потёртые от ползанья перед капиталом»
Довольно едкий стишок Д. (уж не Демьяна ли нашего Бедного?) по поводу того, что эсеры пытались примирить трёхцветный флаг и флаг красный.
