Матвейчев О.А.
Многочисленные работы по политической истории не могут обойтись без ссылок на свидетельства очевидцев, исторические документы и политические трактаты нашего прошлого. Такие ссылки призваны добавить работам весомость , серьезность, а главное, видимость неангажированности. Ведь сами ссылки представляются как объективный взгляд очевидцев и свидетелей изучаемой эпохи.
Молчаливо предполагается, что тот или иной летописец независимо» описывал происходящее» на его глазах, а тот или иной теоретик был движим исключительно научным интересом.
Между тем, такой «независимый интерес» есть довольно позднее изобретение человечества. Сама возможность «свободного творчества» стала появляться по мере научно-технического- прогресса, появления свободного времени не только у высших классов , но и у интеллектуалов. Но даже сейчас свободный интеллектуал или ученый, или бытописатель (например, журналист или документалист) редко могут позволить себе исключительно свободное творчество», «не по заказу». И даже такое творчество не есть гарантия политической или какой-либо иной неангажированности. В прежние же времена позволить себе писать в стол нельзя было не только по причине дороговизны самих предметов письма, но и по причине постоянной необходимости выживания в условиях нехватки ресурсов и низкой производительности труда человечества. Так, например, монах монастыря, который пишет летопись, не делает это из исторического научного интереса, а несет послушание, которое очевидно, зачем-то было дано ему настоятелем, который очевидно вовлечен в религиозно-политические процессы своего времени. Составитель той или иной политической концепции или проекта чаще всего выполняет заказ (подкреплённый финансированием) тех или иных правителей и политических сил. И даже принадлежащий в высшим классам автор, и как правило, он особенно, вовлечен в политическую борьбу элит и тем самым защищает определённую политическую позицию и нападает на другую.
Казалось бы это вещи очевидные. И тем ни менее, наши научные работы пренебрегают критикой источников и строят свои теории на ссылках на «первоисточники»: которые отнюдь не являются надежным фундаментом. Хрестоматийный пример: «Повесть временных лет», приписываемая Нестору, на основании которой излагаются начала русской истории как в учебниках, так и у маститых авторов. Молчаливо предполагается, что некий монах записывал из чисто познавательного интереса былины и предания, а так же вел «летопись» то есть хронологию происходящего на его глазах по годам. Но как показали вдумчивые и компетентные исследователи, «Повесть временных лет» является своего рода дайджестом из других источников, в том числе и иностранного (византийского и скандинавского) происхождения, кроме того, она имела как минимум три последовательные редакции, что заметно по самому тексту, и каждый новый редактор добавлял что-то свое с явными политическими целями, выявить которые оказалось не так уж трудно. Кроме того, в последующих «изводах» появилось еще множество отклонений от первоначального теста. Надо так же отдавать себе отчет, что если по каким -то причинам сохранилась именно «Повесть временных лет», то это не дает нам право судить о всей истории древней Руси, потому, что возможные другие взгляды на нее просто не дошли до наших дней. Представим себе ситуацию, что по каким-то причинам будут уничтожены все архивы и документы России, а через 1000 лет до потомков дойдет только творчество современных украинских историков и их журналистика. Можно ли будет на основании этого нашим потомкам судить о всем происходящем сегодня в нашем мире, взяв за основу некое территориальное и явно ангажированное наследие? Скорее всего они будут прочно сбиты с толку. Очевидно, что в древней Руси политическая жизнь кипела не только в Киеве, но и на всех пространствах от Балтики до Крыма. Подтверждением этому археологические артефакты ничуть не менее примитивные, чем киевские. Более того, е только написание определённых текстов, но и уничтожение альтернативных текстов, так же было политикой тех или иных властителей и элит, именно поэтому, а вовсе не случайно, до нас что-то не дошло. Древние манускрипты, как и вообще манускрипты в то время были редкой ценностью и их уничтожение не могло быть непреднамеренным, ценности люди стремятся сохранять и передавать. Поэтому не только наличие , но и отсутствие письменных источников по тому или иному времени или территории есть само по себе свидетельство определённой политической борьбы. Отсутствие альтернативных точек зрения в определенную эпоху говорит не о консенсусе предков по тому или иному вопросу, а о том, что выжившему источнику как раз меньше всего следует доверять, именно потому, что он единственный. Представим себе, что в 90ые годы ХХ века «демократы» добились бы полного уничтожения всего научного рукописного и проч. наследия об СССР, Ленина и Сталине и заменили бы все историческими фальшивками и клеветой на недавнее прошлое. Разве бы через сотни лет отсутствие данных об этой эпохе не кричало бы именно о недостоверности того, что сохранилось и выжило? Самым неправильным подходом было бы опираться на сохранившиеся данные в оценке эпохи СССР. Между тем, наша историческая наука легко опирается именно на сохранившиеся первоисточники, поскольку других нету… И если представить себе уничтожение нынешних архивов времени довольно трудно, то в древние времена , когда книги были единичны, это делалось легко. Поэтому, например, отсутствие данных о 6-7 веках истории Руси говорит не о том6 что мы были недоразвиты культурно, ведь в Европе сохранилось много документов, а мы были ее неотъемлемой частью, а о ом, что пришла новая династия, уничтожавшая память о прежних правителях и придумавшая себе новую легенду, которую активно распространяла и размножала в разных версиях. Именно поэтому, например, «Повесть временных лет» не просто неполна или неточна, а скорее всего, откровенно лжива и призвана замаскировать и заменить то, что было уничтожено.
Герменевтический подход к истории политической мысли и исторических свидетельств, по требованию основоположника герменевтики Г. Гадамера, требует постоянной проекции исторических документов на современность, так же как и проекции современности на историю. Те элементы общественной жизни, и политической борьбы, которые мы находим в нашем мире, очевидно, в их историческом своеобразии, но все же имели место, в древней истории. И если сейчас мы видим на политической сцене , например, либералов, коммунистов и консерваторов, то мы должны понимать, что в своем историческом обличии они были и тогда. И мы должны научиться, например, атрибуттировать, тот или иной текст определённой политической позиции, а так же ставить вопрос о том, что могла бы означать отсутствующая и недошедшая до нас позиция? Ее можно реконструировать, например, по полемическим ноткам в сохранившемся артефакте или по исторической аналогии. Если мы понимаем, что тот или иной теоретик аналогичен нашем нынешним консерваторам, то значит, что были и условные аналогичные «либералы», пусть даже их теории до нас не дошли. При этом их проигравший и уничтоженный проект все- таки как-то реализовывался и следы этой реализации и борьбы с другими позициями тоже могут быть реконструированы.
История как таковая и история политической мысли есть наука философская и сложная, ее нельзя сводить к коллекционированию «первоисточников» которые сохранились, чтобы на их основании выстраивать некий непротиворечивый рассказ. Как Кювеье по одной кости восстанавливал скелет ископаемого животного, нам по одной кости надо восстанавливать весь политический ландшафт древности, а не заявлять, что он был беден, потому, что древнее де всегда примитивнее современного. Взгляд на историю как процесс усложнения и снисходительное отношение к «примитивным» предкам сам примитивен и не делает нам чести.