(no subject)
Вот уже некоторое время маюсь щекотным ощущением - я кое-что поняла, очень-очень важное, и готова прямо сейчас рассказать об этом. Именно тебе - я же видела твои глаза… или нет, мне только кажется, что видела, но я же тебя читаю, в конце концов, и знаю, что ты мучаешься, ищешь ответ, а я вот нашла. Только почему-то не могу сказать словами, не могу собрать ускользающие ртутные шарики. Даже не вспоминается - о чём, только - что очень важное что-то.
Слоняюсь по дому в поисках того места, где я об этом думала, а потом забыла - если вернуться на него, то всё вспомнишь, такой метод. Случайно заглядываю в зеркало: красноносая, как птичка кеклик (прыщик вскочил - отлились мне вчерашние бельгийские трюфели), волосы сбоку подсвечены закатным солнцем, поэтому рыжие, и после ванной спутаны. Да, тоже мне - гуру, максимум, гурвинек… И тут я вспоминаю.
Всё началось со старых любовных писем. Я помнила, что у меня в шкафу хранятся драгоценные хроники разбитого сердца, вся боль печальной юности, и мне захотелось взглянуть на них ещё раз. Может быть, пролежав десять лет, они выцвели и приобрели благородную желтизну слоновой кости. Или хотя бы нежную мягкость туалетной бумаги.
Теперь не имеет особого значения, кто был адресатом, и чем всё закончилось, это были не отосланные письма любви (и к любви), которая, как известно, никогда не перестаёт и своего не ищет.
И вот я перебрала разномастную - клетчатую, полосатую, нелинованную - бумагу, заполненную нервными буквами. Каждое письмо начиналось ровными и красивыми фразами, а заканчивалось скачущими, перечёркнутыми словами, которые, судя по всему, я уже почти не видела из-за слёз.
«Душа моя, у нас похолодало. Душа моя, стало тепло. Любовь моя, эта зима невыносима. Любовь моя, сегодня я надела туфельки первый раз в этом году»
И
«я умру, если ты не вернёшься, моя жизнь потеряла смысл, мне больше незачем жить, твои глаза, твой голос»
И это - годами.
Птичка каждый раз начинала щебетать на высокой и нежной ноте, а заканчивала, задыхаясь и каркая, в слезах и соплях.
А в промежутке… было немножечко хвастовства - о платьях, о мужчинах; немного о «нашей» любви и очень много - о моей; воспоминания, надежды и - страх. Отчаянный страх, что время - вот оно, уходит без любви, исчезает, и вместе с ним увядает моя очаровательная юность. Сначала я хвасталась, что меня принимают на улице за 12-тилетнюю девочку, потом, что за 19-тилетнюю, а потом уже стало неудобно об этом говорить. Юность - утекает между пальцами, испаряется с каждым выдохом, а что же взамен, если всё построено на имидже невинного ангела или распутного ребёнка (по настроению)?
Эти письма, эти сокровища моей души - с к у ч н ы. Я вдруг поняла, почему не смогла удержать того мужчину. Кроме обстоятельств, которые все были - против, оставалось ещё отчётливое впечатление маленького, неразвитого, непрочного существа, которое эту свою поверхностную лёгкость тщательно культивирует, цепляется за неё и до смерти боится потерять.
Не расти, не взрослеть, не жить - правда, у меня это называлось «не толстеть, не стареть и ничего не делать». Господи, ну кому это могло всерьёз понравиться? Разве что армии педофилов, которая ходила за мной попятам долгие годы.
Один из первых постов в этом журнале:
«После двух пустых вечеров подряд я становлюсь похожа на грустную птицу. И думаю о старости. Это вопрос самооценки - как жить без ежедневной конфетки в виде смазливого отражения в зеркале? Я хотела бы прочитать какую-нибудь книгу об этом. Не из этих, в лиловых обложках, «Самооценка после климакса: как выжить и не впасть в депрессию», а мемуары какие, что ли. Ведь есть же, наверняка, есть женщины, встретившие старость с достоинством, без карминных губ, розового боа и дюжины пластических операций. И способные об этом написать. Только я о них ничего не знаю»
Собственно, и предыдущие десять лет, и весь прошлый год я искала ответы на эти вопросы. И вот, в последние недели этой весны (потому что весна ведь только до первой жары, правда? вот только отцветут белые деревья, потеплеет снова, и всё, - лето), кажется, нашла.
Мой прежний способ был очень прост - нужно делать вид, что ничего не меняется. Следы возраста на лице неуловимы, когда смотришь в зеркало каждый день. Шок настигает, только когда приезжаешь к родителям, в свою старую детскую, и видишь, что в большом зеркале, вделанном в дверцу шкафа, вместо пятнадцатилетней девочки показывают что-то ужасное. Ну так я и не езжу туда почти.
Носишь подростковую одежду, благо, фигура позволяет, и пластика прежняя - девичья, угловатая, нервная. Общаешься с теми, кто моложе, но хуже выглядит. Следишь за новыми игрушками - неважно, тамагочи, компьютеры, мобильники, - потому что старость начинается, когда ты «не в курсе».
Музыка, танцы, вечеринки,- не потому, что душа требует, а потому что я ещё ого-го, я им всем покажу, я им, блядь, всем покажу…
Это очень лёгкий и приятный путь, чуть горький, может быть, но при некоторой доле близорукости - удобный. Только годам к сорока пяти можно обнаружить себя в белых носочках и с бантиками, с чупа-чупсом в руке, а вокруг - жалостливые взгляды.
Бесполезно говорить себе про "сто очков форы любой молоденькой" - это всё равно, что надмеваться над трёхлетним ребёнком. Ну да, я определённо лучше хожу и лучше разговариваю, и в штаны не писаю. Мне гораздо комфортнее, чем 10 лет назад, безусловно. Но эта нынешняя юность ещё научится всему, а мне предстоит только терять - терять свою красоту.
И вот уже несколько месяцев я чувствовала, что дальше так невозможно. Больше прикидываться не то, чтобы нельзя, но неинтересно. И однажды я приняла - не как наказание, а как принимают корону - свой истинный возраст. Ты делаешь шаг вперёд и закрываешь глаза, чувствуя, как на лоб опускается прохладный обруч, на плечи ложится тяжёлый плащ. Держи спину, королева, и открой глаза: ничего не изменилось. Твои мужчины не разлюбили тебя, и красота не ушла, ты просто перестала лгать - себе*.
Впрочем, красота, когда-нибудь уйдёт. Ну та, внешняя, которую мы все так любим, и которой дорожим. И внутренняя-блядь-красота не поможет жить по-прежнему - юные любовники разбегутся, мужчины перестанут оборачиваться на улице, собственное тело не будет больше радовать. Не сейчас, ещё не сейчас, но когда-нибудь - обязательно. И после этого ты не умрёшь, а ещё двадцать или тридцать лет будешь как-то жить, наблюдая, как лучи софитов, прежде направленные на тебя, скрещиваются на ком-то другом. Прими и это.
Потому что отныне путь будет освещать только твоё личное сияние, твои собственные светлячки, которых ты насобирала за предыдущую жизнь - твой интеллект, твоя нежность, каждая слеза, пролитая над дурацким письмом, и каждая улыбка. Вся боль, которая рисовала на твоём лице, и вся радость, которая тоже оставила следы. Твой талант, который и не думает угасать. И всё, что ты сделаешь при этом неверном свете, будет только твоей, личной победой, а не результатом манипуляций с чужим либидо. И личным поражением, если что, - разумеется.
Собственно, именно этого я и боялась больше всего - остаться один на один с собой.
Ну что ж, теперь я, кажется, почти готова.
* себе, но не окружающим, так что 27, и ни днём больше…
Рисунок по теме от yellow_rat
Ссылка по теме:
http://marta-ketro.livejournal.com/85493.html
Слоняюсь по дому в поисках того места, где я об этом думала, а потом забыла - если вернуться на него, то всё вспомнишь, такой метод. Случайно заглядываю в зеркало: красноносая, как птичка кеклик (прыщик вскочил - отлились мне вчерашние бельгийские трюфели), волосы сбоку подсвечены закатным солнцем, поэтому рыжие, и после ванной спутаны. Да, тоже мне - гуру, максимум, гурвинек… И тут я вспоминаю.
Всё началось со старых любовных писем. Я помнила, что у меня в шкафу хранятся драгоценные хроники разбитого сердца, вся боль печальной юности, и мне захотелось взглянуть на них ещё раз. Может быть, пролежав десять лет, они выцвели и приобрели благородную желтизну слоновой кости. Или хотя бы нежную мягкость туалетной бумаги.
Теперь не имеет особого значения, кто был адресатом, и чем всё закончилось, это были не отосланные письма любви (и к любви), которая, как известно, никогда не перестаёт и своего не ищет.
И вот я перебрала разномастную - клетчатую, полосатую, нелинованную - бумагу, заполненную нервными буквами. Каждое письмо начиналось ровными и красивыми фразами, а заканчивалось скачущими, перечёркнутыми словами, которые, судя по всему, я уже почти не видела из-за слёз.
«Душа моя, у нас похолодало. Душа моя, стало тепло. Любовь моя, эта зима невыносима. Любовь моя, сегодня я надела туфельки первый раз в этом году»
И
«я умру, если ты не вернёшься, моя жизнь потеряла смысл, мне больше незачем жить, твои глаза, твой голос»
И это - годами.
Птичка каждый раз начинала щебетать на высокой и нежной ноте, а заканчивала, задыхаясь и каркая, в слезах и соплях.
А в промежутке… было немножечко хвастовства - о платьях, о мужчинах; немного о «нашей» любви и очень много - о моей; воспоминания, надежды и - страх. Отчаянный страх, что время - вот оно, уходит без любви, исчезает, и вместе с ним увядает моя очаровательная юность. Сначала я хвасталась, что меня принимают на улице за 12-тилетнюю девочку, потом, что за 19-тилетнюю, а потом уже стало неудобно об этом говорить. Юность - утекает между пальцами, испаряется с каждым выдохом, а что же взамен, если всё построено на имидже невинного ангела или распутного ребёнка (по настроению)?
Эти письма, эти сокровища моей души - с к у ч н ы. Я вдруг поняла, почему не смогла удержать того мужчину. Кроме обстоятельств, которые все были - против, оставалось ещё отчётливое впечатление маленького, неразвитого, непрочного существа, которое эту свою поверхностную лёгкость тщательно культивирует, цепляется за неё и до смерти боится потерять.
Не расти, не взрослеть, не жить - правда, у меня это называлось «не толстеть, не стареть и ничего не делать». Господи, ну кому это могло всерьёз понравиться? Разве что армии педофилов, которая ходила за мной попятам долгие годы.
Один из первых постов в этом журнале:
«После двух пустых вечеров подряд я становлюсь похожа на грустную птицу. И думаю о старости. Это вопрос самооценки - как жить без ежедневной конфетки в виде смазливого отражения в зеркале? Я хотела бы прочитать какую-нибудь книгу об этом. Не из этих, в лиловых обложках, «Самооценка после климакса: как выжить и не впасть в депрессию», а мемуары какие, что ли. Ведь есть же, наверняка, есть женщины, встретившие старость с достоинством, без карминных губ, розового боа и дюжины пластических операций. И способные об этом написать. Только я о них ничего не знаю»
Собственно, и предыдущие десять лет, и весь прошлый год я искала ответы на эти вопросы. И вот, в последние недели этой весны (потому что весна ведь только до первой жары, правда? вот только отцветут белые деревья, потеплеет снова, и всё, - лето), кажется, нашла.
Мой прежний способ был очень прост - нужно делать вид, что ничего не меняется. Следы возраста на лице неуловимы, когда смотришь в зеркало каждый день. Шок настигает, только когда приезжаешь к родителям, в свою старую детскую, и видишь, что в большом зеркале, вделанном в дверцу шкафа, вместо пятнадцатилетней девочки показывают что-то ужасное. Ну так я и не езжу туда почти.
Носишь подростковую одежду, благо, фигура позволяет, и пластика прежняя - девичья, угловатая, нервная. Общаешься с теми, кто моложе, но хуже выглядит. Следишь за новыми игрушками - неважно, тамагочи, компьютеры, мобильники, - потому что старость начинается, когда ты «не в курсе».
Музыка, танцы, вечеринки,- не потому, что душа требует, а потому что я ещё ого-го, я им всем покажу, я им, блядь, всем покажу…
Это очень лёгкий и приятный путь, чуть горький, может быть, но при некоторой доле близорукости - удобный. Только годам к сорока пяти можно обнаружить себя в белых носочках и с бантиками, с чупа-чупсом в руке, а вокруг - жалостливые взгляды.
Бесполезно говорить себе про "сто очков форы любой молоденькой" - это всё равно, что надмеваться над трёхлетним ребёнком. Ну да, я определённо лучше хожу и лучше разговариваю, и в штаны не писаю. Мне гораздо комфортнее, чем 10 лет назад, безусловно. Но эта нынешняя юность ещё научится всему, а мне предстоит только терять - терять свою красоту.
И вот уже несколько месяцев я чувствовала, что дальше так невозможно. Больше прикидываться не то, чтобы нельзя, но неинтересно. И однажды я приняла - не как наказание, а как принимают корону - свой истинный возраст. Ты делаешь шаг вперёд и закрываешь глаза, чувствуя, как на лоб опускается прохладный обруч, на плечи ложится тяжёлый плащ. Держи спину, королева, и открой глаза: ничего не изменилось. Твои мужчины не разлюбили тебя, и красота не ушла, ты просто перестала лгать - себе*.
Впрочем, красота, когда-нибудь уйдёт. Ну та, внешняя, которую мы все так любим, и которой дорожим. И внутренняя-блядь-красота не поможет жить по-прежнему - юные любовники разбегутся, мужчины перестанут оборачиваться на улице, собственное тело не будет больше радовать. Не сейчас, ещё не сейчас, но когда-нибудь - обязательно. И после этого ты не умрёшь, а ещё двадцать или тридцать лет будешь как-то жить, наблюдая, как лучи софитов, прежде направленные на тебя, скрещиваются на ком-то другом. Прими и это.
Потому что отныне путь будет освещать только твоё личное сияние, твои собственные светлячки, которых ты насобирала за предыдущую жизнь - твой интеллект, твоя нежность, каждая слеза, пролитая над дурацким письмом, и каждая улыбка. Вся боль, которая рисовала на твоём лице, и вся радость, которая тоже оставила следы. Твой талант, который и не думает угасать. И всё, что ты сделаешь при этом неверном свете, будет только твоей, личной победой, а не результатом манипуляций с чужим либидо. И личным поражением, если что, - разумеется.
Собственно, именно этого я и боялась больше всего - остаться один на один с собой.
Ну что ж, теперь я, кажется, почти готова.
* себе, но не окружающим, так что 27, и ни днём больше…
Рисунок по теме от yellow_rat
Ссылка по теме:
http://marta-ketro.livejournal.com/85493.html