Город, в котором нет ничего особенного
Я хотела написать что-нибудь не для топа и не с табуретки, немного мелкого мусора, вроде конфет пополам с пустыми фантиками, которые высыпаешь из пакета в фейсбук. Я хотела сказать, что после сегодняшнего осталось всего два дня, когда можно гулять в шелковых платьях на голое тело, не проебите, девочки, это важно, кожа потом долго будет вспоминать.
Вместе с кофе на вынос дали сегодня молоко, поэтому получился такой лонг-дринк, что я присела на белую скамью, которая смотрит на задворки театра оперетты и стала тоже смотреть. Я хотела узнать, кто придёт в кадр: многие были с телефонами около уха, но некоторые так. Прошла парочка сорокалетних любовников, нет, ну правда, странно в их возрасте так заметно гордиться тем, что обнимаешь тётеньку за жопу. И счастливо розоветь, что тебя обнимают за жопу, в этом возрасте тоже странно. Они может быть даже трахаются у друзей, а не в отелях, осуждающе подумала я, бабье лето у них, ишь бесстыдники.
Мимошедшие почти все смотрели впереди себя, потому что если краем глаза замечаешь кого-нибудь на скамейке в нетусовочном месте, да ещё с бумажным стаканчиком, оно, наверное бомж или сумасшедший. Но как только я подумала это словами, слева уселась девушка с блокнотом, а справа подошли три дамы разной толщины, две очень в теле, и одна ничего. Это было похоже на гэг - только что пусто, и вот уже четверо, и трое гомонят, культурно, впрочем.
А хорошее слово - гомонята.
И я тогда посмотрела на небо и подумала, что все эти люди, которые себя нервно убеждают, что счастье не зависит от возраста или размера задницы, они, наверное, не очень неправы. Чуть меньше тревожности в голосе, и я вам, пожалуй, поверю, если ещё немного посижу в этом молочном воздухе, в шёлковом платье, в симпатичной толпе, в бабьем лете, в любви и в городе.
В этом городе нет ничего особенного, кроме того, что в нём можно быть предпенсионной толстухой с сигареткой, которая счастлива после рабочего дня; можно - взрослой влюблённой тётенькой, у неё абсолютно всё впереди и ещё порядочно наросло сзади, но это не мешает ей быть счастливой; и нищенкой с прямой спиной можно быть в нём, и прогуливаться по Тверской, мимоходом заглядывая урны с таким же потребительским любопытством, с каким другие смотрят на витрины - и не выглядеть несчастной.
В этом городе я фотографирую солнечные пальчики - ничего особенного.
Это банально, как в кино - когда она подходит сзади и закрывает ему глаза руками, и он видит солнце сквозь её пальцы.
Вместе с кофе на вынос дали сегодня молоко, поэтому получился такой лонг-дринк, что я присела на белую скамью, которая смотрит на задворки театра оперетты и стала тоже смотреть. Я хотела узнать, кто придёт в кадр: многие были с телефонами около уха, но некоторые так. Прошла парочка сорокалетних любовников, нет, ну правда, странно в их возрасте так заметно гордиться тем, что обнимаешь тётеньку за жопу. И счастливо розоветь, что тебя обнимают за жопу, в этом возрасте тоже странно. Они может быть даже трахаются у друзей, а не в отелях, осуждающе подумала я, бабье лето у них, ишь бесстыдники.
Мимошедшие почти все смотрели впереди себя, потому что если краем глаза замечаешь кого-нибудь на скамейке в нетусовочном месте, да ещё с бумажным стаканчиком, оно, наверное бомж или сумасшедший. Но как только я подумала это словами, слева уселась девушка с блокнотом, а справа подошли три дамы разной толщины, две очень в теле, и одна ничего. Это было похоже на гэг - только что пусто, и вот уже четверо, и трое гомонят, культурно, впрочем.
А хорошее слово - гомонята.
И я тогда посмотрела на небо и подумала, что все эти люди, которые себя нервно убеждают, что счастье не зависит от возраста или размера задницы, они, наверное, не очень неправы. Чуть меньше тревожности в голосе, и я вам, пожалуй, поверю, если ещё немного посижу в этом молочном воздухе, в шёлковом платье, в симпатичной толпе, в бабьем лете, в любви и в городе.
В этом городе нет ничего особенного, кроме того, что в нём можно быть предпенсионной толстухой с сигареткой, которая счастлива после рабочего дня; можно - взрослой влюблённой тётенькой, у неё абсолютно всё впереди и ещё порядочно наросло сзади, но это не мешает ей быть счастливой; и нищенкой с прямой спиной можно быть в нём, и прогуливаться по Тверской, мимоходом заглядывая урны с таким же потребительским любопытством, с каким другие смотрят на витрины - и не выглядеть несчастной.
В этом городе я фотографирую солнечные пальчики - ничего особенного.
Это банально, как в кино - когда она подходит сзади и закрывает ему глаза руками, и он видит солнце сквозь её пальцы.