черно-белая война
День Победы. Скоро. А мне тошно.
Я хочу обратно, лет на двадцать - двадцать пять назад, когда этот день был другим. Простым и четким, как слова: Война, Беда, Победа, Герои, Павшие, Живые, Слава… Победа.
А сегодня все так сложно и многословно! Я зажимаю уши, зажмуриваюсь, но всякий раз, на миллиметр разлепив веки и заглянув в интернет, телевизор или газету, я вижу-слышу столько дискуссий! «...Кто на самом деле развязал Вторую мировую… Пакт Молотова-Риббентропа… Штрафбаты и СМЕРШ… Власов и Бандера… Освободители и мародеры… Установка памятника, снос памятника… Европейская политика примирения с коллаборационистами… Срок давности… Толерантность…».
Современная такая картинка. Наверное, правильная. Многоцветная. Попробуй раздели сегодня ту войну на черное и белое, на правых и неправых, героев и предателей - не выйдет! По любому вопросу - дискусссссиииия… Умная или идиотская, исторически обоснованная или политически-заказушная. Всякие споры случаются. Я не хочу и не могу больше это слушать. Хочу закрыть глаза и вспоминать.
Парадокс - но раньше для меня День Победы был… Правильнее, что ли? Да, вот тогда, когда были закрыты архивы, когда все было приглажено и блестело патриотическим лаком… Не потому, что в ту ретушированную открытку было удобнее верить. Просто тогда для меня Победа была настоящим кусочком жизни. Настоящим - безо всяких архивных документов, исторической правды и тем более - мировой справедливости.
…Что я видела и знала? Дед по маминой линии погиб на войне. Мама родилась в августе 39-го. Когда началась война, моя бабушка - светлая моя бабуля, которая меня вырастила - осталась одна с двухлетней дочкой на руках. И совсем скоро стала вдовой. Дед по отцовской линии тоже воевал.
У нас в семье никогда не устраивали каких-то бесед о прошлом, не было «вечеров воспоминаний». Я не помню, чтобы бабушка или мама подробно рассказывали о том, что пережили. Да, так сложилось - семейство у нас малотрепливое. Вот о пустом языки почесать - это пожалуйста. А о том, что болит - фиг вытащишь. Но я видела, как тщательно бабушка соскребала ножом масло с бумажной обертки, и хрустящий пергаментный листок отправлялся в мусорное ведро без капли жира. А любой завалявшийся кусочек хлеба она резала на мелкие кубики и сушила. А то вдруг со смехом вспомнила, как все были худые-худые, «и вдруг во время бомбежки прибегаем в убежище, а соседка Фира идет - такая толстая! Оказывается, она на себя все-все свои платья надела, все кофты… Жалко было - а если дом разбомбят? Лицо худое, а сама круглая!»
Мама только совсем недавно вдруг рассказала, как однажды (ей года три было) во время налета она не к лестнице побежала, а выпрыгнула из окна. Невысоко, но для трехлетнего ребенка… Она не спружинила - приземлилась на прямые ноги, и сутки пролежала в больнице без сознания от этого удара. (Бабушка и мама жили в Рыбинске. Город не был оккупирован, но бомбили его жестоко - в Рыбинске находился авиационный завод.)
А еще в шкафу до сих пор стоит старинный фарфоровый молочник и большое блюдо из кузнецовского сервиза. Потому что остальную посуду по деревням выменяли на продукты, а это - кто ж возьмет? Деревенские тетки посуду брали практичную - чашки-тарелки. Кому нужно громадное блюдо и молочник граммов на триста? Смешно! Для молока нужен кувшин ну хотя бы на литр. А это что? Баловство!..
Это мое знание. Мое детство. Когда после войны прошло тридцать - тридцать пять лет. Живые люди, живые эмоции, живые вещи.
У следующего поколения этого «живого» гораздо меньше. У следующего - еще меньше.
Это не плохо, не ужасно. Это естественно. То, что было живым, становится историей. Невозможно, чтобы раны сорок пятого не рубцевались, чтобы сегодня болело точно так же, как 65 лет назад. Невозможно - и не нужно. Все логично и закономерно. Приходят другие поколения, у которых изначально - другие погремушки и памперсы вместо пеленок. Другое детство и другие бабушки. И совершенно не такие эмоции, и извилины морщат серое вещество совершенно иным узором… Я уж молчу про другие учебники и школьный пластилиновый курс истории. Им нечего вспоминать и уже практически некого слушать. И вообще им интереснее не слушать, а говорить. Они это любят, умеют и высказывают свое мнение по любому поводу:
- Зачем парад? - Лучше бы ветеранам эти деньги раздали.
- Георгиевские ленточки цеплять на машину - это хорошая традиция или маразм?
- И все-таки, кто польских офицеров в Катыни расстреливал?
- А билборды с портретом Сталина - это правильно или нет? При чем здесь культ личности? Они же умирали с криком «За Сталина!». Правда? - Правда! Тогда почему это плохо?
…Все эмоции уходят в спор. В пар. Споры небезынтересные. Пар густой.
Открыты архивы. Тайн практически нет. И героев нет. Да и предателей тоже. А Победа? Она-то еще есть? Не отменили? Вроде бы, празднуем. Значит, есть. Но не такая, как была в моем детстве.
…Еще вспомнилось: фильм показывают - «Белорусский вокзал». Я, мелочь сопливая, кручусь возле телевизора, толком не смотрю - а что там смотреть? Ходят, говорят, не стреляют, фашистов нет - я даже и не понимаю, что это про войну. В конце Нина Ургант начинает петь «Здесь птицы не поют, деревья не растут»… И я вижу, как мама и бабушка давятся слезами. Молча ревут, сцепив зубы.
Оно конечно - кино, искусство… Над эмоциональной сценой в фильме можно заплакать - и не зная войны, и по многим другим поводам. Только ведь и то кино было другим. И оно тоже - часть моего представления о Войне и Победе. Потому что «Зори…» снял фронтовик Ростоцкий, а Лопахина играл фронтовик Никулин. И над могилой двух девочек сидит не «Маэстро», а Быков, которому не хватило чуть-чуть роста и возраста, чтобы на самом деле стать истребителем и попасть на фронт.
Это настоящая черно-белая война. Без полутонов, полугероев и полупредателей. Такой она была для меня, такой остается.
Поэтому я и стараюсь не открывать глаз - чтобы не видеть ни раскрашенного фильма про поющую эскадрилью, ни многоцветной и исторически достоверной правды о войне.
…Опять-таки - я понимаю, что вся происходящее нормально (наверное...). Что война отступает все дальше - и взгляд на нее будет меняться. И в школе надо учить всю правду - многоцветную и сложную.
А я иду в обратном направлении.
Туда, в семидесятые, где я так мало знала о войне, но понимала о ней - всё.
Я хочу обратно, лет на двадцать - двадцать пять назад, когда этот день был другим. Простым и четким, как слова: Война, Беда, Победа, Герои, Павшие, Живые, Слава… Победа.
А сегодня все так сложно и многословно! Я зажимаю уши, зажмуриваюсь, но всякий раз, на миллиметр разлепив веки и заглянув в интернет, телевизор или газету, я вижу-слышу столько дискуссий! «...Кто на самом деле развязал Вторую мировую… Пакт Молотова-Риббентропа… Штрафбаты и СМЕРШ… Власов и Бандера… Освободители и мародеры… Установка памятника, снос памятника… Европейская политика примирения с коллаборационистами… Срок давности… Толерантность…».
Современная такая картинка. Наверное, правильная. Многоцветная. Попробуй раздели сегодня ту войну на черное и белое, на правых и неправых, героев и предателей - не выйдет! По любому вопросу - дискусссссиииия… Умная или идиотская, исторически обоснованная или политически-заказушная. Всякие споры случаются. Я не хочу и не могу больше это слушать. Хочу закрыть глаза и вспоминать.
Парадокс - но раньше для меня День Победы был… Правильнее, что ли? Да, вот тогда, когда были закрыты архивы, когда все было приглажено и блестело патриотическим лаком… Не потому, что в ту ретушированную открытку было удобнее верить. Просто тогда для меня Победа была настоящим кусочком жизни. Настоящим - безо всяких архивных документов, исторической правды и тем более - мировой справедливости.
…Что я видела и знала? Дед по маминой линии погиб на войне. Мама родилась в августе 39-го. Когда началась война, моя бабушка - светлая моя бабуля, которая меня вырастила - осталась одна с двухлетней дочкой на руках. И совсем скоро стала вдовой. Дед по отцовской линии тоже воевал.
У нас в семье никогда не устраивали каких-то бесед о прошлом, не было «вечеров воспоминаний». Я не помню, чтобы бабушка или мама подробно рассказывали о том, что пережили. Да, так сложилось - семейство у нас малотрепливое. Вот о пустом языки почесать - это пожалуйста. А о том, что болит - фиг вытащишь. Но я видела, как тщательно бабушка соскребала ножом масло с бумажной обертки, и хрустящий пергаментный листок отправлялся в мусорное ведро без капли жира. А любой завалявшийся кусочек хлеба она резала на мелкие кубики и сушила. А то вдруг со смехом вспомнила, как все были худые-худые, «и вдруг во время бомбежки прибегаем в убежище, а соседка Фира идет - такая толстая! Оказывается, она на себя все-все свои платья надела, все кофты… Жалко было - а если дом разбомбят? Лицо худое, а сама круглая!»
Мама только совсем недавно вдруг рассказала, как однажды (ей года три было) во время налета она не к лестнице побежала, а выпрыгнула из окна. Невысоко, но для трехлетнего ребенка… Она не спружинила - приземлилась на прямые ноги, и сутки пролежала в больнице без сознания от этого удара. (Бабушка и мама жили в Рыбинске. Город не был оккупирован, но бомбили его жестоко - в Рыбинске находился авиационный завод.)
А еще в шкафу до сих пор стоит старинный фарфоровый молочник и большое блюдо из кузнецовского сервиза. Потому что остальную посуду по деревням выменяли на продукты, а это - кто ж возьмет? Деревенские тетки посуду брали практичную - чашки-тарелки. Кому нужно громадное блюдо и молочник граммов на триста? Смешно! Для молока нужен кувшин ну хотя бы на литр. А это что? Баловство!..
Это мое знание. Мое детство. Когда после войны прошло тридцать - тридцать пять лет. Живые люди, живые эмоции, живые вещи.
У следующего поколения этого «живого» гораздо меньше. У следующего - еще меньше.
Это не плохо, не ужасно. Это естественно. То, что было живым, становится историей. Невозможно, чтобы раны сорок пятого не рубцевались, чтобы сегодня болело точно так же, как 65 лет назад. Невозможно - и не нужно. Все логично и закономерно. Приходят другие поколения, у которых изначально - другие погремушки и памперсы вместо пеленок. Другое детство и другие бабушки. И совершенно не такие эмоции, и извилины морщат серое вещество совершенно иным узором… Я уж молчу про другие учебники и школьный пластилиновый курс истории. Им нечего вспоминать и уже практически некого слушать. И вообще им интереснее не слушать, а говорить. Они это любят, умеют и высказывают свое мнение по любому поводу:
- Зачем парад? - Лучше бы ветеранам эти деньги раздали.
- Георгиевские ленточки цеплять на машину - это хорошая традиция или маразм?
- И все-таки, кто польских офицеров в Катыни расстреливал?
- А билборды с портретом Сталина - это правильно или нет? При чем здесь культ личности? Они же умирали с криком «За Сталина!». Правда? - Правда! Тогда почему это плохо?
…Все эмоции уходят в спор. В пар. Споры небезынтересные. Пар густой.
Открыты архивы. Тайн практически нет. И героев нет. Да и предателей тоже. А Победа? Она-то еще есть? Не отменили? Вроде бы, празднуем. Значит, есть. Но не такая, как была в моем детстве.
…Еще вспомнилось: фильм показывают - «Белорусский вокзал». Я, мелочь сопливая, кручусь возле телевизора, толком не смотрю - а что там смотреть? Ходят, говорят, не стреляют, фашистов нет - я даже и не понимаю, что это про войну. В конце Нина Ургант начинает петь «Здесь птицы не поют, деревья не растут»… И я вижу, как мама и бабушка давятся слезами. Молча ревут, сцепив зубы.
Оно конечно - кино, искусство… Над эмоциональной сценой в фильме можно заплакать - и не зная войны, и по многим другим поводам. Только ведь и то кино было другим. И оно тоже - часть моего представления о Войне и Победе. Потому что «Зори…» снял фронтовик Ростоцкий, а Лопахина играл фронтовик Никулин. И над могилой двух девочек сидит не «Маэстро», а Быков, которому не хватило чуть-чуть роста и возраста, чтобы на самом деле стать истребителем и попасть на фронт.
Это настоящая черно-белая война. Без полутонов, полугероев и полупредателей. Такой она была для меня, такой остается.
Поэтому я и стараюсь не открывать глаз - чтобы не видеть ни раскрашенного фильма про поющую эскадрилью, ни многоцветной и исторически достоверной правды о войне.
…Опять-таки - я понимаю, что вся происходящее нормально (наверное...). Что война отступает все дальше - и взгляд на нее будет меняться. И в школе надо учить всю правду - многоцветную и сложную.
А я иду в обратном направлении.
Туда, в семидесятые, где я так мало знала о войне, но понимала о ней - всё.