Снова Каспаров-Карпов
В Испании начинается матч Каспаров-Карпов.
Правда, играть будут не на чемпионское звание, да и не в классические, а в "быстрые" шахматы и блиц. Но простое появление за доской двух великих шахматистов немедленно повышает интерес к шахматам вообще, да и к каждой игре, собственно, тоже, потому что всем же интересно узнать -- кто из них, все-таки, сильнее.
Однако сама такая постановка вопроса неправильна. Ибо лучшие их матчи, конечно, уже позади. Историю нельзя повторить, и не будет аналога тех их встреч восьмидесятых годов -- ни по спортивному накалу, ни по околошахматным страстям, ни по качеству игры.
Как-то раз на интернет-аукционе e-bay продавали набор шахматных фигур. Ничего особенного -- довольно обычные фигуры, какие выпускаются сотнями тысяч, а может, миллионами. Но стоил этот набор какую-то астрономическую сумму -- несколько сот тысяч долларов. А все дело в том, что к ним прикасались Каспаров и Карпов и, кажется, даже играли ими. В доказательство истинности продавец обещал представить сертификат.
И дело не в том, что две эти фамилии в сочетании со словом "шахматы" обладают свойством Мидаса, превращавшего в золото все, к чему он прикоснется. Нет, появляясь вместе, они... что-то изменяют в окружающем нас мире.
Мир становится моложе, ярче, может быть, злее... Таким он был для людей моего поколения в середине восьмидесятых.
И пишу я, собственно, не о шахматах, и не о матчах, потому что история матчей прекрасно известна. В первом матче, начавшемся осенью 1984 года, Карпов выиграл четыре из первых девяти партий. Потом, после семнадцати ничьих выиграл пятую. Казалось, вот еще одна победа -- и он подтверждает свое звание чемпиона. Но этого не случилось. Соперники сыграли сорок восемь партий, и руководство Международной шахматной федерации скандально прервало матч.
Следующий матч начался осенью 1985 года и принес победу Каспарову. Максимум, чего удалось добиться Карпову -- это была ничья в матче 1987 года, но по условиям поединка чемпион оставался на троне в случае ничьей. Всего они сыграли 144 партии в матчах на звание чемпиона мира. Были и другие поединки.
Для меня -- ереванского младшего научного сторудника, аспиранта московского Института русского языка -- эти матчи стали чем-то больше, чем просто шахматы, тем более, что мне довелось побывать на нескольких партиях в Москве и Ленинграде, "понюхать" атмосферу залов, в которых проходили эти легендарные встречи.
И начну я, пожалуй, с рассказа о том, как я купил радио, чтобы слушать отчеты об игре двух "К".
Снова два «К»
Ереван. Транзисторный радиоприемник
За пару дней до начала первого матча между Карповым и Каспаровым я купил радиоприемник.
Нет, у меня, конечно, дома была обязательная для интеллигентской советской семьи «Спидола». Но она была большой, и нести ее на работу не было смысла. А работал я вечерами, и мне очень хотелось, не дожидаясь комментариев по программе «Время», узнавать, как развивается очередная шахматная партия между двумя «К».
Странная у меня была работа в 1984-85 годах. В СССР в то время появились, как их называли тогда, мини-компьютеры. Их официальное название было «Электроника-60», они были размером с платяной шкаф, работали на больших «флоппи-дисках» (слова «дискета» тогда еще не было), а оперативная память у них была аж 64 килобайта.
Это преподносилось как крупное достижение советской кибернетики. И руководство института, где я тогда работал, решило поставить это достижение на службу начальству ереванского горисполкома, или, говоря по-научному, «автоматизировать» рабочее место мэра. Выглядело это так: одну из «Электроник-60» втиснули в аппаратную, сжатую между приемной председателя горисполкома и залом заседаний. Вместе с компьютером в темную комнатушку вселили трех человек, его обслуживающих. Кабель от компьютера протянули к столу мэра, на который поставили новенький красивый дисплей, а в верхний ящик стола мэра засунули клавиатуру. Другой дисплей поставили на председательский стол в зале заседаний.
Пользоваться клавиатурой мэр не умел, и учиться не хотел. Поэтому на маленькой цифровой клавиатуре, которая находится справа от основной, для него нарисовали какие-то значки. Ею он и пользовался, чтобы двигать курсор вверх и вниз по таблицам, которые появлялись у него на экране. Остальное делали мы, отслеживая движения начальственного курсора на нашем дисплее. У посетителей мэра же складывалось впечатление, что он владеет электроникой, которую не обманешь.
То есть мы работали чем-то вроде современного аналога «шахматного автомата Кемпелена». А так как двое моих коллег были женщины, а мэр хотел пользоваться своим «чудо-компьютером» и вечерами, то я должен был сидеть на работе до того момента, когда он наконец уходил домой. Бывало это обычно где-то в районе десяти. Зато домой меня отвозили на исполкомовской «волге».
Но у этой работы было еще одно - более важное - преимущество: так как мэр пользовался «услугами» компьютера довольно редко - два-три раза в неделю, - то у меня была масса времени, которое я тратил на чтение специальной литературы и писание диссертации, темой которой как раз были синтаксис и грамматика текста бюрократических документов. Легко понять, что я буквально был окружен этим добром. Я имею в виду бюрократические документы, часть которых по совершенно необъяснимой для меня логике писалась по-русски. Именно их синтаксис я и изучал.
Но вернемся к радиоприемнику. Настоящее транзисторное радио было для меня слишком дорого, денег у меня хронически не было, поэтому я за четыре рубля с копейками приобрел в ереванском «Детском мире» набор радиодеталей из серии «сделай сам» и, вспомнив навыки школьных лет, за один вечер собрал вполне приличный приемник, ловивший длинные и средние волны. Это полностью решало задачу, поскольку «Маяк», на котором гроссмейстер Суэтин комментировал ход партии, ловился в Ереване на средних волнах.
Я принес на работу это чудо, а к нему - маленькие магнитные шахматы и в день, когда игрались партии, ровно без четверти восемь, отложив очередную книгу по синтаксису, брал в руки карандаш.
«Белые, - диктовал Суэтин, - король же-один, ферзь де-один, ладьи це-один и эф-один… - Я быстро записывал. - Соперники разыграли шевенингенский вариант сицилианской защиты. На семнадцатом ходу белые применили новинку». Это уже мне ничего не говорило, но я все равно внимательно слушал гроссмейстера.
А Суэтин, рассказывая о ходе партии, демонстрировал чудеса, пытаясь сбалансированно и с минимумом эмоций представить происходящее на доске: «Материальный перевес черных (лишняя пешка) компенсируется активными позициями белых фигур…» Иди, и пойми, у кого преимущество.
А понять хотелось. Буквально с первых же ходов матча Карпов обрушил на своего соперника огромную шахматную мощь. Казалось, что Каспаров играет против машины, всегда выбирающей самые лучшие ходы, вбивающей фигуры в доску, подавляя своей энергией соперника и раз за разом разбивая его построения… Это было сродни стихии - безжалостной и беспощадной.
Я болел за Каспарова. Армянский мальчик из Баку (ну и что, что из Баку? Тигран Петросян же тбилисский!), сумевший пробиться в финал, переигравший на своем пути таких гигантов шахмат, как Корчной и Смыслов, должен быть выиграть.
Если судить поверхностно, то оба они - и Карпов, и Каспаров - были порождением советской системы и ее частью. Оба были членами ЦК. Правда, Каспаров ЦК комсомола Азербайджана, а Карпов - ЦК ВЛКСМ (и, кажется, «большого», партийного ЦК). Оба пользовались поддержкой верхов, но у Каспарова «верх» был пожиже. Все-таки Карпов был одним из символов советского спорта и вообще советской системы, одержавшей верх над Западом, «развенчавшей капиталистические мифы».
Нет, я тогда не видел в Каспарове лидера борьбы с советской системой. Он таковым, скорее всего, и не был. Но он олицетворял молодость, силу нового поколения, нес с собой свежесть, энергию нового поколения, что само по себе было вызовом консервативным «старичкам». Получалось, что шахматы для меня тогда - в середине восьмидесятых - были, скорее, борьбой молодости со «зрелостью», нового со старым, одиночки с системой.
Хотя, конечно, Каспаров не был одиночкой. Да и не принадлежали они с Карповым к разным поколениям - разница в возрасте между ними всего 12 лет… Но мне, во всяком случае, так хотелось думать.
Армяне считали его своим, евреи - тоже. Для азербайджанцев, разумеется, в середине восьмидесятых он был еще более своим, чем для армян и евреев. Все это делало его чужим для многих других советских людей. Что-то в нем было нестандартное, не совсем «обычное», не «нормальное» в советском понимании. То ли дело Карпов!
Но я понимаю это сейчас, много лет спустя, прочитав массу статей о том, как это все было и какое тогда имело значение. Я даже прочитал недавно статью, в которой было сказано, что матчи за шахматную корону между двумя «К» были первым успешно реализованным «оранжевым сценарием». Не больше, но и не меньше.
Но ни о чем таком я, конечно, не думал, сидя в полутемной аппаратной ереванского горисполкома перед самодельным маленьким радиоприемником и слушая Суэтина: «… Положение черных фигур на ферзевом фланге может дать достаточную контригру, однако материальное преимущество белых может сказаться, если игра дойдет эндшпиля…».
Москва, магазин на улице Горького
Работа отнимала у меня совсем немного времени и энергии. Мне было гораздо интереснее учиться в аспирантуре, читать книги по синтаксису, находить разные закономерности в синтактических конструкциях и описывать все это сложным научным языком. Два месяца в году я проводил в Москве, где ходил на семинары к научному руководителю, читал книги в «Ленинке», писал статьи…
А Каспаров и Карпов все играли и играли. Ничьи следовали одна за другой, матч постепенно терял свою яркость, зрелищность. На первое место выходила борьба. Соперники буквально зубами держались за свои позиции, не давая друг другу ни малейших шансов. Интерес к матчу постепенно увядал, игра на звание чемпиона мира по шахматам становилась чем-то вроде постоянного фона.
«Исчерпав все возможности, соперники согласились на ничью. Счет по-прежнему 5:0 в пользу чемпиона мира Анатолия Карпова», - с усталым видом говорил в телеэкран Суэтин, держа в руке черного коня или белую ладью.
Я продолжал следить за ходом матча и отчаянно болеть за Каспарова. В дни, когда игрались партии, я старался добираться домой, в Отрадное, куда еще не ходило метро, так, чтобы без четверти семь быть у телевизора. В это время начинался первый репортаж с очередной партии матча - тот самый, который я в Ереване слушал по радио.
Ну, а если я чувствовал, что не успеваю домой к этому времени, то старался задержаться в центре, чтобы в надлежащее время оказаться у магазина телевизоров на улице Горького, нынешней Тверской. Там, как в мультфильме «Ну, погоди!» было включено множество телевизоров, и можно было посмотреть, как развивается партия.
Но ведь я был в Москве, то есть там, где, собственно, и игрался матч между Карповым и Каспаровым. Разумеется, мне, конечно, ужасно хотелось хоть раз попасть туда, в зал, где они играли, почувствовать атмосферу игры, да и вообще, увидеть, как это все происходит.
Но повезло мне не в этот раз, а в следующий, то есть осенью 1985 года, когда два «К» играли свой второй матч.
(Продолжение, в котором я опишу московский Концертный зал имени Чайковского во время матчей Каспарова и Карпова будет завтра)
Правда, играть будут не на чемпионское звание, да и не в классические, а в "быстрые" шахматы и блиц. Но простое появление за доской двух великих шахматистов немедленно повышает интерес к шахматам вообще, да и к каждой игре, собственно, тоже, потому что всем же интересно узнать -- кто из них, все-таки, сильнее.
Однако сама такая постановка вопроса неправильна. Ибо лучшие их матчи, конечно, уже позади. Историю нельзя повторить, и не будет аналога тех их встреч восьмидесятых годов -- ни по спортивному накалу, ни по околошахматным страстям, ни по качеству игры.
Как-то раз на интернет-аукционе e-bay продавали набор шахматных фигур. Ничего особенного -- довольно обычные фигуры, какие выпускаются сотнями тысяч, а может, миллионами. Но стоил этот набор какую-то астрономическую сумму -- несколько сот тысяч долларов. А все дело в том, что к ним прикасались Каспаров и Карпов и, кажется, даже играли ими. В доказательство истинности продавец обещал представить сертификат.
И дело не в том, что две эти фамилии в сочетании со словом "шахматы" обладают свойством Мидаса, превращавшего в золото все, к чему он прикоснется. Нет, появляясь вместе, они... что-то изменяют в окружающем нас мире.
Мир становится моложе, ярче, может быть, злее... Таким он был для людей моего поколения в середине восьмидесятых.
И пишу я, собственно, не о шахматах, и не о матчах, потому что история матчей прекрасно известна. В первом матче, начавшемся осенью 1984 года, Карпов выиграл четыре из первых девяти партий. Потом, после семнадцати ничьих выиграл пятую. Казалось, вот еще одна победа -- и он подтверждает свое звание чемпиона. Но этого не случилось. Соперники сыграли сорок восемь партий, и руководство Международной шахматной федерации скандально прервало матч.
Следующий матч начался осенью 1985 года и принес победу Каспарову. Максимум, чего удалось добиться Карпову -- это была ничья в матче 1987 года, но по условиям поединка чемпион оставался на троне в случае ничьей. Всего они сыграли 144 партии в матчах на звание чемпиона мира. Были и другие поединки.
Для меня -- ереванского младшего научного сторудника, аспиранта московского Института русского языка -- эти матчи стали чем-то больше, чем просто шахматы, тем более, что мне довелось побывать на нескольких партиях в Москве и Ленинграде, "понюхать" атмосферу залов, в которых проходили эти легендарные встречи.
И начну я, пожалуй, с рассказа о том, как я купил радио, чтобы слушать отчеты об игре двух "К".
Снова два «К»
Ереван. Транзисторный радиоприемник
За пару дней до начала первого матча между Карповым и Каспаровым я купил радиоприемник.
Нет, у меня, конечно, дома была обязательная для интеллигентской советской семьи «Спидола». Но она была большой, и нести ее на работу не было смысла. А работал я вечерами, и мне очень хотелось, не дожидаясь комментариев по программе «Время», узнавать, как развивается очередная шахматная партия между двумя «К».
Странная у меня была работа в 1984-85 годах. В СССР в то время появились, как их называли тогда, мини-компьютеры. Их официальное название было «Электроника-60», они были размером с платяной шкаф, работали на больших «флоппи-дисках» (слова «дискета» тогда еще не было), а оперативная память у них была аж 64 килобайта.
Это преподносилось как крупное достижение советской кибернетики. И руководство института, где я тогда работал, решило поставить это достижение на службу начальству ереванского горисполкома, или, говоря по-научному, «автоматизировать» рабочее место мэра. Выглядело это так: одну из «Электроник-60» втиснули в аппаратную, сжатую между приемной председателя горисполкома и залом заседаний. Вместе с компьютером в темную комнатушку вселили трех человек, его обслуживающих. Кабель от компьютера протянули к столу мэра, на который поставили новенький красивый дисплей, а в верхний ящик стола мэра засунули клавиатуру. Другой дисплей поставили на председательский стол в зале заседаний.
Пользоваться клавиатурой мэр не умел, и учиться не хотел. Поэтому на маленькой цифровой клавиатуре, которая находится справа от основной, для него нарисовали какие-то значки. Ею он и пользовался, чтобы двигать курсор вверх и вниз по таблицам, которые появлялись у него на экране. Остальное делали мы, отслеживая движения начальственного курсора на нашем дисплее. У посетителей мэра же складывалось впечатление, что он владеет электроникой, которую не обманешь.
То есть мы работали чем-то вроде современного аналога «шахматного автомата Кемпелена». А так как двое моих коллег были женщины, а мэр хотел пользоваться своим «чудо-компьютером» и вечерами, то я должен был сидеть на работе до того момента, когда он наконец уходил домой. Бывало это обычно где-то в районе десяти. Зато домой меня отвозили на исполкомовской «волге».
Но у этой работы было еще одно - более важное - преимущество: так как мэр пользовался «услугами» компьютера довольно редко - два-три раза в неделю, - то у меня была масса времени, которое я тратил на чтение специальной литературы и писание диссертации, темой которой как раз были синтаксис и грамматика текста бюрократических документов. Легко понять, что я буквально был окружен этим добром. Я имею в виду бюрократические документы, часть которых по совершенно необъяснимой для меня логике писалась по-русски. Именно их синтаксис я и изучал.
Но вернемся к радиоприемнику. Настоящее транзисторное радио было для меня слишком дорого, денег у меня хронически не было, поэтому я за четыре рубля с копейками приобрел в ереванском «Детском мире» набор радиодеталей из серии «сделай сам» и, вспомнив навыки школьных лет, за один вечер собрал вполне приличный приемник, ловивший длинные и средние волны. Это полностью решало задачу, поскольку «Маяк», на котором гроссмейстер Суэтин комментировал ход партии, ловился в Ереване на средних волнах.
Я принес на работу это чудо, а к нему - маленькие магнитные шахматы и в день, когда игрались партии, ровно без четверти восемь, отложив очередную книгу по синтаксису, брал в руки карандаш.
«Белые, - диктовал Суэтин, - король же-один, ферзь де-один, ладьи це-один и эф-один… - Я быстро записывал. - Соперники разыграли шевенингенский вариант сицилианской защиты. На семнадцатом ходу белые применили новинку». Это уже мне ничего не говорило, но я все равно внимательно слушал гроссмейстера.
А Суэтин, рассказывая о ходе партии, демонстрировал чудеса, пытаясь сбалансированно и с минимумом эмоций представить происходящее на доске: «Материальный перевес черных (лишняя пешка) компенсируется активными позициями белых фигур…» Иди, и пойми, у кого преимущество.
А понять хотелось. Буквально с первых же ходов матча Карпов обрушил на своего соперника огромную шахматную мощь. Казалось, что Каспаров играет против машины, всегда выбирающей самые лучшие ходы, вбивающей фигуры в доску, подавляя своей энергией соперника и раз за разом разбивая его построения… Это было сродни стихии - безжалостной и беспощадной.
Я болел за Каспарова. Армянский мальчик из Баку (ну и что, что из Баку? Тигран Петросян же тбилисский!), сумевший пробиться в финал, переигравший на своем пути таких гигантов шахмат, как Корчной и Смыслов, должен быть выиграть.
Если судить поверхностно, то оба они - и Карпов, и Каспаров - были порождением советской системы и ее частью. Оба были членами ЦК. Правда, Каспаров ЦК комсомола Азербайджана, а Карпов - ЦК ВЛКСМ (и, кажется, «большого», партийного ЦК). Оба пользовались поддержкой верхов, но у Каспарова «верх» был пожиже. Все-таки Карпов был одним из символов советского спорта и вообще советской системы, одержавшей верх над Западом, «развенчавшей капиталистические мифы».
Нет, я тогда не видел в Каспарове лидера борьбы с советской системой. Он таковым, скорее всего, и не был. Но он олицетворял молодость, силу нового поколения, нес с собой свежесть, энергию нового поколения, что само по себе было вызовом консервативным «старичкам». Получалось, что шахматы для меня тогда - в середине восьмидесятых - были, скорее, борьбой молодости со «зрелостью», нового со старым, одиночки с системой.
Хотя, конечно, Каспаров не был одиночкой. Да и не принадлежали они с Карповым к разным поколениям - разница в возрасте между ними всего 12 лет… Но мне, во всяком случае, так хотелось думать.
Армяне считали его своим, евреи - тоже. Для азербайджанцев, разумеется, в середине восьмидесятых он был еще более своим, чем для армян и евреев. Все это делало его чужим для многих других советских людей. Что-то в нем было нестандартное, не совсем «обычное», не «нормальное» в советском понимании. То ли дело Карпов!
Но я понимаю это сейчас, много лет спустя, прочитав массу статей о том, как это все было и какое тогда имело значение. Я даже прочитал недавно статью, в которой было сказано, что матчи за шахматную корону между двумя «К» были первым успешно реализованным «оранжевым сценарием». Не больше, но и не меньше.
Но ни о чем таком я, конечно, не думал, сидя в полутемной аппаратной ереванского горисполкома перед самодельным маленьким радиоприемником и слушая Суэтина: «… Положение черных фигур на ферзевом фланге может дать достаточную контригру, однако материальное преимущество белых может сказаться, если игра дойдет эндшпиля…».
Москва, магазин на улице Горького
Работа отнимала у меня совсем немного времени и энергии. Мне было гораздо интереснее учиться в аспирантуре, читать книги по синтаксису, находить разные закономерности в синтактических конструкциях и описывать все это сложным научным языком. Два месяца в году я проводил в Москве, где ходил на семинары к научному руководителю, читал книги в «Ленинке», писал статьи…
А Каспаров и Карпов все играли и играли. Ничьи следовали одна за другой, матч постепенно терял свою яркость, зрелищность. На первое место выходила борьба. Соперники буквально зубами держались за свои позиции, не давая друг другу ни малейших шансов. Интерес к матчу постепенно увядал, игра на звание чемпиона мира по шахматам становилась чем-то вроде постоянного фона.
«Исчерпав все возможности, соперники согласились на ничью. Счет по-прежнему 5:0 в пользу чемпиона мира Анатолия Карпова», - с усталым видом говорил в телеэкран Суэтин, держа в руке черного коня или белую ладью.
Я продолжал следить за ходом матча и отчаянно болеть за Каспарова. В дни, когда игрались партии, я старался добираться домой, в Отрадное, куда еще не ходило метро, так, чтобы без четверти семь быть у телевизора. В это время начинался первый репортаж с очередной партии матча - тот самый, который я в Ереване слушал по радио.
Ну, а если я чувствовал, что не успеваю домой к этому времени, то старался задержаться в центре, чтобы в надлежащее время оказаться у магазина телевизоров на улице Горького, нынешней Тверской. Там, как в мультфильме «Ну, погоди!» было включено множество телевизоров, и можно было посмотреть, как развивается партия.
Но ведь я был в Москве, то есть там, где, собственно, и игрался матч между Карповым и Каспаровым. Разумеется, мне, конечно, ужасно хотелось хоть раз попасть туда, в зал, где они играли, почувствовать атмосферу игры, да и вообще, увидеть, как это все происходит.
Но повезло мне не в этот раз, а в следующий, то есть осенью 1985 года, когда два «К» играли свой второй матч.
(Продолжение, в котором я опишу московский Концертный зал имени Чайковского во время матчей Каспарова и Карпова будет завтра)