10 лет моей книге об истории усадеб Боратынских. Воспоминания
В октябре 2006 года в Петербурге, в издательстве «Искусство-СПБ», вышла в свет научно-популярная книга - «Край отеческий. История усадьбы Боратынских»: 623 страницы с черно-белыми и цветными иллюстрациями. Она связана с дорогими для меня людьми, которых уже нет на этом свете.
Сегодня трудно представить, что книгу о Боратынских писала 8 лет. Тогда преподавала в Тамбовском государственном музыкально-педагогическом институте имени С.В. Рахманинова 8 часов в неделю, поэтому могла много времени посвящать науке и творчеству: работать в архивах Тамбова, Петербурга и Москвы, писать статьи в журналы, участвовать в научных конференциях. В книге об усадебах Боратынских впервые опубликовала более 500 архивных документов, которые ранее не были востребованы.
Монографию посвятила памяти учителя - искусствоведа, профессора МГАХИ имени В.И. Сурикова Николая Николаевича Третьякова, который поддерживал меня в работе. После окончания института мы с ним не прервали связь, а общались по телефону, обменивались обычными письмами (электронной почты тогда ни у него, ни у меня не было). В институте Николай Николаевич читал у нас, искусствоведов, лекции по древнерусскому искусству. У него я писала диплом по иконе Дионисия. Третьяков очень любил искусство, работу, молодежь. С некоторыми студентами он сближался, дружил, помогал, приглашал к себе домой, знакомил с интересными людьми, давал редкие книги из своей личной библиотеки. Нам с мужем довелось попасть в число таких счастливцев, которые ощутили на себе поддержку Николая Николаевича.
Вернувшись после окончания ВУЗа в Тамбов, мне трудно было найти тему по своей специализации, поскольку ничего древнерусского здесь не было в помине. Одно время занялась изучением коллекции церковной деревянной скульптуры в фондах моршанского музея, опубликовала ряд статей, но потом встретилась с художником, коллекционером Владимиром Георгиевичем Шпильчиным, который «перевербовал» меня, направив внимание на усадебную культуру, на Боратынских. Не знаю, что именно разглядел во мне Владимир Георгиевич, но он стал каждую неделю приезжать к нам домой. Всегда не с пустыми руками, а с каким-нибудь экспонатом из своей коллекции - фотографией или книгой. Часами рассказывал, рассказывал, рассказывал. Поначалу я заинтересовалась не столько Боратынскими, сколько самим Шпильчиным - удивительным по увлеченности и стремлению к правде человеком. Однако постепенно внимание стало переключаться с Владимира Георгиевича на усадьбы, сам собой возник вопрос: «Почему бы не посмотреть в архиве документы?» Тем более, что архив находится в квартале от нашего дома. Какова же была радость, когда в описях без труда нашла документы Боратынских! И потянулось одно за другим: нахожу документ, изучаю, списываю, рассказываю подробности Владимиру Георгиевичу, который ранее не подозревал, что можно так много узнать о предмете своей любви. А потом были московские, петербургские архивы и масса новой информации.
Когда Николай Николаевич Третьяков узнал о том, что я «изменила» древнерусскому искусству, переключившись на усадебную культуру, он вдруг меня поддержал. Как оказалось, неслучайно. Через некоторое время он рассказал, что его отец был выпускником Татевской народной школы С.А. Рачинского - племянника поэта Евгения Боратынского. Не только рассказал, но и показал фотографию художника Николая Богданова-Бельского, с которым его отец вместе учился. На фото есть автограф: «Николаю Третьякову от Николая Богданова-Бельского». Вот так неожиданно отвлеченная история через судьбы людей разных поколений вошла в реальную жизнь.
В тот период познакомилась с интереснейшими людьми - профессором МГУ, боратыноведом Алексеем Михайловичем Песковым и хранителем фонда А.С. Пушкина рукописного отдела Пушкинского дома Александром Владимировичем Дубровским. С кем бы я тогда ни встречалась, все помогали. А больше всех - мой муж Александр, который ходил со мной в архив, ездил в Москву и Петербург, списывал документы. Иногда брали с собой в поездки и дочь Настасью, школьницу, которая, то сидела с нами в архиве, то самостоятельно гуляла по Васильевскому острову, пока мы работали в Пушкинском доме.
Книгу издала на средства гранта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Помню, как удивительно было себя ощущать, когда опубликовали список книг, одобренных для издания, и мне стали звонить из московских и петербургских издательств, предлагая услуги. Могла бы выбрать любое из них или предложить тамбовское, но остановилась на «Искусстве-СПБ».
К тому времени, когда книга вышла, ни Николая Николаевича Третьякова, ни Владимира Георгиевича Шпильчина с нами уже не было. И теперь, когда смотрю на издание, всегда вспоминаю их и скучаю, потому что не могу поделиться с ними радостью новых открытий, получить совет или помощь, просто услышать знакомые голоса. Правда иногда кажется, что они все-таки говорят со мной - через ту книгу, которую издала 10 лет назад…
Сегодня трудно представить, что книгу о Боратынских писала 8 лет. Тогда преподавала в Тамбовском государственном музыкально-педагогическом институте имени С.В. Рахманинова 8 часов в неделю, поэтому могла много времени посвящать науке и творчеству: работать в архивах Тамбова, Петербурга и Москвы, писать статьи в журналы, участвовать в научных конференциях. В книге об усадебах Боратынских впервые опубликовала более 500 архивных документов, которые ранее не были востребованы.
Монографию посвятила памяти учителя - искусствоведа, профессора МГАХИ имени В.И. Сурикова Николая Николаевича Третьякова, который поддерживал меня в работе. После окончания института мы с ним не прервали связь, а общались по телефону, обменивались обычными письмами (электронной почты тогда ни у него, ни у меня не было). В институте Николай Николаевич читал у нас, искусствоведов, лекции по древнерусскому искусству. У него я писала диплом по иконе Дионисия. Третьяков очень любил искусство, работу, молодежь. С некоторыми студентами он сближался, дружил, помогал, приглашал к себе домой, знакомил с интересными людьми, давал редкие книги из своей личной библиотеки. Нам с мужем довелось попасть в число таких счастливцев, которые ощутили на себе поддержку Николая Николаевича.
Вернувшись после окончания ВУЗа в Тамбов, мне трудно было найти тему по своей специализации, поскольку ничего древнерусского здесь не было в помине. Одно время занялась изучением коллекции церковной деревянной скульптуры в фондах моршанского музея, опубликовала ряд статей, но потом встретилась с художником, коллекционером Владимиром Георгиевичем Шпильчиным, который «перевербовал» меня, направив внимание на усадебную культуру, на Боратынских. Не знаю, что именно разглядел во мне Владимир Георгиевич, но он стал каждую неделю приезжать к нам домой. Всегда не с пустыми руками, а с каким-нибудь экспонатом из своей коллекции - фотографией или книгой. Часами рассказывал, рассказывал, рассказывал. Поначалу я заинтересовалась не столько Боратынскими, сколько самим Шпильчиным - удивительным по увлеченности и стремлению к правде человеком. Однако постепенно внимание стало переключаться с Владимира Георгиевича на усадьбы, сам собой возник вопрос: «Почему бы не посмотреть в архиве документы?» Тем более, что архив находится в квартале от нашего дома. Какова же была радость, когда в описях без труда нашла документы Боратынских! И потянулось одно за другим: нахожу документ, изучаю, списываю, рассказываю подробности Владимиру Георгиевичу, который ранее не подозревал, что можно так много узнать о предмете своей любви. А потом были московские, петербургские архивы и масса новой информации.
Когда Николай Николаевич Третьяков узнал о том, что я «изменила» древнерусскому искусству, переключившись на усадебную культуру, он вдруг меня поддержал. Как оказалось, неслучайно. Через некоторое время он рассказал, что его отец был выпускником Татевской народной школы С.А. Рачинского - племянника поэта Евгения Боратынского. Не только рассказал, но и показал фотографию художника Николая Богданова-Бельского, с которым его отец вместе учился. На фото есть автограф: «Николаю Третьякову от Николая Богданова-Бельского». Вот так неожиданно отвлеченная история через судьбы людей разных поколений вошла в реальную жизнь.
В тот период познакомилась с интереснейшими людьми - профессором МГУ, боратыноведом Алексеем Михайловичем Песковым и хранителем фонда А.С. Пушкина рукописного отдела Пушкинского дома Александром Владимировичем Дубровским. С кем бы я тогда ни встречалась, все помогали. А больше всех - мой муж Александр, который ходил со мной в архив, ездил в Москву и Петербург, списывал документы. Иногда брали с собой в поездки и дочь Настасью, школьницу, которая, то сидела с нами в архиве, то самостоятельно гуляла по Васильевскому острову, пока мы работали в Пушкинском доме.
Книгу издала на средства гранта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Помню, как удивительно было себя ощущать, когда опубликовали список книг, одобренных для издания, и мне стали звонить из московских и петербургских издательств, предлагая услуги. Могла бы выбрать любое из них или предложить тамбовское, но остановилась на «Искусстве-СПБ».
К тому времени, когда книга вышла, ни Николая Николаевича Третьякова, ни Владимира Георгиевича Шпильчина с нами уже не было. И теперь, когда смотрю на издание, всегда вспоминаю их и скучаю, потому что не могу поделиться с ними радостью новых открытий, получить совет или помощь, просто услышать знакомые голоса. Правда иногда кажется, что они все-таки говорят со мной - через ту книгу, которую издала 10 лет назад…