И ещё немного о русской патриархальщине
Спасибо всем, кто дал на меня ссылки. Спасибо всем, кто прочёл и даже прокомментировал. Приятно знать, что твои заметки кому-то интересны. Это очень вдохновляет.
Сначала - маленький общий ответ на некоторые комментарии в предыдущем посте.
Мнение о том, что в патриархальной старине люди жили без неврозов - не моё. Я постоянно встречаю его в Интернете, вот хотя б на форуме Академорга, причём высказывают его люди даже с психологическим образованием. Или вон Марк Евгеньевич Сандомирский(re3) пустил в одном недавнем посте такой провокационный шар - и на провокацию тут же поддались граждане, утверждавшие, что когда семья большая, человек инкорпорирован в род, то никакие неврозы ему не страшны.
Полагаю, что при том обилии фрустрирующих факторов, которыми изобиловала жизнь в "невинный век, в котором горя нет", и уж, тем паче, в более ранние эпохи, без невротических расстройств обойтись было трудно. mona_silan вспомнила кликуш (felix_mencat говорит, что первой их вспомнила именно она - что ж, разделим пальму первенства) - и это первое, что приходит в голову, когда начинают рассуждать о благостности психиатрической картины в стародавние времена. Просто тогда простые люди не знали, что говорят прозой, что то, от чего некоторые из них страдают. называется невротическим расстройством. Де-факто неврозы существовали, но не были включены в поле культуры, не рефлексировались и не назывались. Не названо - значит, нет.
* * *
У русских, как, наверное, у всех народов, населяющих нашу планету, человек становится социально полноценным только после того, как заводит собственную семью, показывая, что готов сделать вклад в умножение физического тела рода и взять на себя ответственность за потомство. "Старый парень" и "старая девка" считались в деревнях социально неполноценными. В крестьянские депутаты в XIX в. выбирали только женатых мужчин, имеющих детей, т.е. отцов семейств.
Положение молодого женатого мужика зависело от того, "делилась" семья или нет. Если женатые сыновья продолжали жить в родительском доме, то отец всё равно считался старшим над всеми, и за ним оставалось последнее, решающее слово в семейных делах. Отец семейства воспринимался как некий структурирующий центр в семейном микрокосме. Так, характерно, что циничная молодайка из "Анна Карениной", разговаривающая с Долли и рассказывающая о смерти собственного ребёнка. замечает: "У старика внуков и так много". Т.е. она воспринимает себя всего лишь как одну из частей большого целого, называемого патриархальной семьёй, и необходимость иметь детей для неё определяется не её собственной волей, желанием, репродуктивными возможностями, а целесообразностью для семейного целого, и прежде всего - для его главы, для "старика".
Но по мере того, как родители старели, а сыновья взрослели, обзаводились детьми, рос и их авторитет, их голос на семейном совете приобретал всё больший вес. Конечно, существовала масса индивидуальных вариантов поведения внутри каждой отдельной семьи, но тенденция была именно такова. Подобная ситуация описана Шолоховым в "Тихом Доне". Если же сыновья "выделялись", то в новообразованной нуклеарной семье молодой муж, естественно, считался "старшим по званию" и был более свободен в принятии самостоятельных решений.
"Крайними" в любой семье, естественно, являлись невестки. Молодая женщина, попав в чужую семью, попадала под власть старших - прежде всего, свекрови, распоряжающейся всеми домашними работами. Во многих областях России девушек в родительской семье не учили готовить - вернее, давали им лишь первичные кулинарные навыки, поскольку считалось, что готовить невестку научит свекровь согласно вкусам мужней семьи. Почтение к собственным родителям молодуха должна была перенести на родителей мужа. Во время свадьбы девушка с точки зрения мифо-ритуальной как бы "умирала" в старом своём качестве, для родительской семьи - и возрождалась уже в семье мужа. Т.А. Бернштам блистательно показала, что у русских, по всей видимости, сохранились реликты очень архаического представления о том, что у женщин нет индивидуальной души - есть только часть коллективной, родовой. Пресловутая таинственная "крАсота", воплощавшаяся то в девичьей повязке, то в свадебном деревце, втыкаемом в каравай, то в воспеваемое свадебной песней убегающее животное (зайчика или пушного зверька) - это оно и есть. Именно поэтому просватанная девушка должна была провести обряд "прощания с крАсотой" и отдать её младшей сестре - кусочек коллективной родовой души взрослой девушки должен был оставаться дома. Эта душа могла передаваться только по нисходящей - откуда и идёт запрет отдавать младшую дочь поперёд старшей: ведь могла возникнуть фатальная путаница, и семейный коллектив мог столкнуться с серьёзными проблемами с целостностью родовой души. Обычно передача крАсоты заключалась в том, что девушка снимала с себя парадную девичью повязку и под специальную песню, которую пели подружки, повязывала её на младшую сестру или отдавала ей в руки. Кому отдавала крАсоту самая младшая сестра, честно говоря, не знаю. Вероятно, старшей племяннице, если таковая в семье была, а может, уже никому - родовая душа оставалась в целости. Ну, а чтобы не оставаться женщине без души, она наполнялась частью души новой семьи - по-видимому, частью души своего мужа. Новая семья как бы удочеряла её - откуда и идёт обычай звать свекровь "мамой", а свёкра - "тятей". Выходить из их воли, как и из родительской, было недопустимо.
Старообрядцы в Забайкалье, на Алтае, в Нижегородской области рассказывали мне или моим коллегам примерно одно и то же об отношениях невестки и свекрови. Старообрядческая невестка, по идее, должна была получать благословение свекрови на все бытовые дела. Так, свекровь могла, например, выплеснуть воду, за которой невестка ходила, не благословясь. Если свекровь занималась делами по дому, невестка обязана была тоже что-то делать или хотя бы имитировать деятельность. Жаловаться на недомогание при этом, если она была нездорова или, скажем, беременна, считалось дурным тоном. Впрочем, что касается деятельности, это верно не только для старообрядцев.
Одной моей подруге пожилая родственница отца рассказывала (в 70-е годы прошлого века):
- Мне надо всей семье омуля пожарить (семья жила в Забайкалье - МГ), а я беременная, меня тошнит... А стою, жарю...
- А свекрови сказать? - спросила подруга.
- Что ты, мне стыдно было.
Думаю, стыдно той женщине было не столько своего положения (хотя в некоторых местностях существовало табу на обсуждение подобных тем - полагаю, происхождением своим оно обязано желанию защитить женщину и будущего ребёнка от сглаза и злых сил: чем меньше людей знает, тем меньше опасность), сколько того, что свекровь может подумать, будто она хочет увильнуть от работы, что она неполноценна как работница.
Впрочем - подчеркну ещё раз - всё то, что касается родовой души - это реконструкция архаических представлений на основе анализа ритуала и сопровождающих его фольклорных текстов. В синхронном срезе христианского мировоззренческого модуса русского крестьянина никаких эксплицитных представлений о коллективной душе не было - они существовали лишь в латентной форме, реализуясь через ритуал, фольклор и обычаи, основой для которых такие представления когда-то послужили.
"Удочерение" невестки, однако, носило характер своеобразный. Дело в том, что новая семья обязана была невестку кормить, но совершенно не обязана обеспечивать товарами длительного пользования - такими как полотенца, постельное бельё, одеяла, подушки и, главное, одежда и парадная обувь (сапоги). Поэтому приданое играло очень важную роль в жизни молодой женщины. Конечно, если невестка приносила бедное приданое, либо вовсе была бесприданницей, одежду ей справляли - покупали шубу, платок, обувь, могли справить праздничный комплект из сарафана с рубахой и фартуком (кофты с юбкой, панёвы, рубахи и насова - где что носили), но при этом никакой триллер "Нумерованная пила" не мог сравниться с тем пилением, которому бесприданница или бедная невестка подвергалась. Муж мог купить жене подарок - например, платок, душегрею, украшение или обувь, но это не считалось обязательным. Подарит - хорошо, нет - о чём вообще речь? Другие члены семьи мужа тоже могли что-то подарить невестке, но это уж тем более не входило в их обязанности.
Вот поэтому молодые и крепкие бабы старались заработать "на старость". Например, часто это было изготовление холстов. Холсты ткали постоянно - потребность в тканях в большой семье, где рождалось много детей, была велика. Но часть холстов женщины прятали: чтобы в старости торговать и жить, а не побираться. Ткали зимой, когда не было работ в поле и огороде; случалось, что даже отказывались от приготовления горячей пищи, предлагая детям поесть, "что в печи найдёте" - только бы побольше соткать, пользуясь световым днём. Собственно, в таких случаях женщины вставали затемно не только потому, что надо было обиходить скотину, покормить кур и что-то сгоношить поесть, но и для того, чтобы сделать все дела, не требующие острого зрения до того, как взойдёт солнце, а короткий световой день использовать максимально для ткачества.
Могут спросить: почему же эти женщины боялись в старости по миру пойти? А как же дети? разве не были они обязаны содержать родителей? И да, и нет. Но это уже отдельный рассказ.
А я, завершая экскурс о печальной доле невесток, замечу, что в крестьянском хозяйстве работа по дому - такая как приготовление пищи, уборка, стирка, а также уход за детьми - работой НЕ считалась. Вот поэтому, как подсчитала Т.А. Бернштам, женщины в среднем спали на два часа меньше, чем мужчины.
Следующий пост будет про русскую патриархальную старость. И, наверное, следует списочек литературы дать.
Сначала - маленький общий ответ на некоторые комментарии в предыдущем посте.
Мнение о том, что в патриархальной старине люди жили без неврозов - не моё. Я постоянно встречаю его в Интернете, вот хотя б на форуме Академорга, причём высказывают его люди даже с психологическим образованием. Или вон Марк Евгеньевич Сандомирский(re3) пустил в одном недавнем посте такой провокационный шар - и на провокацию тут же поддались граждане, утверждавшие, что когда семья большая, человек инкорпорирован в род, то никакие неврозы ему не страшны.
Полагаю, что при том обилии фрустрирующих факторов, которыми изобиловала жизнь в "невинный век, в котором горя нет", и уж, тем паче, в более ранние эпохи, без невротических расстройств обойтись было трудно. mona_silan вспомнила кликуш (felix_mencat говорит, что первой их вспомнила именно она - что ж, разделим пальму первенства) - и это первое, что приходит в голову, когда начинают рассуждать о благостности психиатрической картины в стародавние времена. Просто тогда простые люди не знали, что говорят прозой, что то, от чего некоторые из них страдают. называется невротическим расстройством. Де-факто неврозы существовали, но не были включены в поле культуры, не рефлексировались и не назывались. Не названо - значит, нет.
* * *
У русских, как, наверное, у всех народов, населяющих нашу планету, человек становится социально полноценным только после того, как заводит собственную семью, показывая, что готов сделать вклад в умножение физического тела рода и взять на себя ответственность за потомство. "Старый парень" и "старая девка" считались в деревнях социально неполноценными. В крестьянские депутаты в XIX в. выбирали только женатых мужчин, имеющих детей, т.е. отцов семейств.
Положение молодого женатого мужика зависело от того, "делилась" семья или нет. Если женатые сыновья продолжали жить в родительском доме, то отец всё равно считался старшим над всеми, и за ним оставалось последнее, решающее слово в семейных делах. Отец семейства воспринимался как некий структурирующий центр в семейном микрокосме. Так, характерно, что циничная молодайка из "Анна Карениной", разговаривающая с Долли и рассказывающая о смерти собственного ребёнка. замечает: "У старика внуков и так много". Т.е. она воспринимает себя всего лишь как одну из частей большого целого, называемого патриархальной семьёй, и необходимость иметь детей для неё определяется не её собственной волей, желанием, репродуктивными возможностями, а целесообразностью для семейного целого, и прежде всего - для его главы, для "старика".
Но по мере того, как родители старели, а сыновья взрослели, обзаводились детьми, рос и их авторитет, их голос на семейном совете приобретал всё больший вес. Конечно, существовала масса индивидуальных вариантов поведения внутри каждой отдельной семьи, но тенденция была именно такова. Подобная ситуация описана Шолоховым в "Тихом Доне". Если же сыновья "выделялись", то в новообразованной нуклеарной семье молодой муж, естественно, считался "старшим по званию" и был более свободен в принятии самостоятельных решений.
"Крайними" в любой семье, естественно, являлись невестки. Молодая женщина, попав в чужую семью, попадала под власть старших - прежде всего, свекрови, распоряжающейся всеми домашними работами. Во многих областях России девушек в родительской семье не учили готовить - вернее, давали им лишь первичные кулинарные навыки, поскольку считалось, что готовить невестку научит свекровь согласно вкусам мужней семьи. Почтение к собственным родителям молодуха должна была перенести на родителей мужа. Во время свадьбы девушка с точки зрения мифо-ритуальной как бы "умирала" в старом своём качестве, для родительской семьи - и возрождалась уже в семье мужа. Т.А. Бернштам блистательно показала, что у русских, по всей видимости, сохранились реликты очень архаического представления о том, что у женщин нет индивидуальной души - есть только часть коллективной, родовой. Пресловутая таинственная "крАсота", воплощавшаяся то в девичьей повязке, то в свадебном деревце, втыкаемом в каравай, то в воспеваемое свадебной песней убегающее животное (зайчика или пушного зверька) - это оно и есть. Именно поэтому просватанная девушка должна была провести обряд "прощания с крАсотой" и отдать её младшей сестре - кусочек коллективной родовой души взрослой девушки должен был оставаться дома. Эта душа могла передаваться только по нисходящей - откуда и идёт запрет отдавать младшую дочь поперёд старшей: ведь могла возникнуть фатальная путаница, и семейный коллектив мог столкнуться с серьёзными проблемами с целостностью родовой души. Обычно передача крАсоты заключалась в том, что девушка снимала с себя парадную девичью повязку и под специальную песню, которую пели подружки, повязывала её на младшую сестру или отдавала ей в руки. Кому отдавала крАсоту самая младшая сестра, честно говоря, не знаю. Вероятно, старшей племяннице, если таковая в семье была, а может, уже никому - родовая душа оставалась в целости. Ну, а чтобы не оставаться женщине без души, она наполнялась частью души новой семьи - по-видимому, частью души своего мужа. Новая семья как бы удочеряла её - откуда и идёт обычай звать свекровь "мамой", а свёкра - "тятей". Выходить из их воли, как и из родительской, было недопустимо.
Старообрядцы в Забайкалье, на Алтае, в Нижегородской области рассказывали мне или моим коллегам примерно одно и то же об отношениях невестки и свекрови. Старообрядческая невестка, по идее, должна была получать благословение свекрови на все бытовые дела. Так, свекровь могла, например, выплеснуть воду, за которой невестка ходила, не благословясь. Если свекровь занималась делами по дому, невестка обязана была тоже что-то делать или хотя бы имитировать деятельность. Жаловаться на недомогание при этом, если она была нездорова или, скажем, беременна, считалось дурным тоном. Впрочем, что касается деятельности, это верно не только для старообрядцев.
Одной моей подруге пожилая родственница отца рассказывала (в 70-е годы прошлого века):
- Мне надо всей семье омуля пожарить (семья жила в Забайкалье - МГ), а я беременная, меня тошнит... А стою, жарю...
- А свекрови сказать? - спросила подруга.
- Что ты, мне стыдно было.
Думаю, стыдно той женщине было не столько своего положения (хотя в некоторых местностях существовало табу на обсуждение подобных тем - полагаю, происхождением своим оно обязано желанию защитить женщину и будущего ребёнка от сглаза и злых сил: чем меньше людей знает, тем меньше опасность), сколько того, что свекровь может подумать, будто она хочет увильнуть от работы, что она неполноценна как работница.
Впрочем - подчеркну ещё раз - всё то, что касается родовой души - это реконструкция архаических представлений на основе анализа ритуала и сопровождающих его фольклорных текстов. В синхронном срезе христианского мировоззренческого модуса русского крестьянина никаких эксплицитных представлений о коллективной душе не было - они существовали лишь в латентной форме, реализуясь через ритуал, фольклор и обычаи, основой для которых такие представления когда-то послужили.
"Удочерение" невестки, однако, носило характер своеобразный. Дело в том, что новая семья обязана была невестку кормить, но совершенно не обязана обеспечивать товарами длительного пользования - такими как полотенца, постельное бельё, одеяла, подушки и, главное, одежда и парадная обувь (сапоги). Поэтому приданое играло очень важную роль в жизни молодой женщины. Конечно, если невестка приносила бедное приданое, либо вовсе была бесприданницей, одежду ей справляли - покупали шубу, платок, обувь, могли справить праздничный комплект из сарафана с рубахой и фартуком (кофты с юбкой, панёвы, рубахи и насова - где что носили), но при этом никакой триллер "Нумерованная пила" не мог сравниться с тем пилением, которому бесприданница или бедная невестка подвергалась. Муж мог купить жене подарок - например, платок, душегрею, украшение или обувь, но это не считалось обязательным. Подарит - хорошо, нет - о чём вообще речь? Другие члены семьи мужа тоже могли что-то подарить невестке, но это уж тем более не входило в их обязанности.
Вот поэтому молодые и крепкие бабы старались заработать "на старость". Например, часто это было изготовление холстов. Холсты ткали постоянно - потребность в тканях в большой семье, где рождалось много детей, была велика. Но часть холстов женщины прятали: чтобы в старости торговать и жить, а не побираться. Ткали зимой, когда не было работ в поле и огороде; случалось, что даже отказывались от приготовления горячей пищи, предлагая детям поесть, "что в печи найдёте" - только бы побольше соткать, пользуясь световым днём. Собственно, в таких случаях женщины вставали затемно не только потому, что надо было обиходить скотину, покормить кур и что-то сгоношить поесть, но и для того, чтобы сделать все дела, не требующие острого зрения до того, как взойдёт солнце, а короткий световой день использовать максимально для ткачества.
Могут спросить: почему же эти женщины боялись в старости по миру пойти? А как же дети? разве не были они обязаны содержать родителей? И да, и нет. Но это уже отдельный рассказ.
А я, завершая экскурс о печальной доле невесток, замечу, что в крестьянском хозяйстве работа по дому - такая как приготовление пищи, уборка, стирка, а также уход за детьми - работой НЕ считалась. Вот поэтому, как подсчитала Т.А. Бернштам, женщины в среднем спали на два часа меньше, чем мужчины.
Следующий пост будет про русскую патриархальную старость. И, наверное, следует списочек литературы дать.