Гепард / Il Gattopardo
Благодаря Дине taorminese я узнала, что в Таормине проходит выставка, посвященная 50-летию выхода на экраны фильма "Il Gattopardo" (в русском варианте "Леопард"). Я пошла на выставку, чтобы вспомнить замечательный роман, по которому был снят этот фильм.
"Il Gattopardo" (Гепард) - это одна из первых книг итальянских авторов, которую я прочла, и которая стала одной из любимых. По эстетическому эффекту, произведенному на меня, могу сравнить ее, пожалуй, с "Белой гвардией", во всяком случае я находилась в схожем состоянии души, читая эти книги. Возможно оттого, что в обоих романах герои не по своей воле вынуждены жить в историческую эпоху, когда безвозвратно рушится их привычный мир, а в новом им нет места. Помните, у Булгакова - "Мать сказала детям: - Живите. А им придется мучиться и умирать".
Вот эта горькая нота чувствуется и в романе "Гепард". И ощущение постоянного присутствия смерти, вначале незаметное, но постепенно становящееся все более явственным.
Все фотографии были сделаны на выставке (к счастью, фотографировать не запрещалось)
Джузеппе Томази ди Лампедуза
Книга написана Джузеппе Томази ди Лампедуза, последним по отцовской линии потомком древнего аристократического рода. Прообразом главного героя князя Фабрицио ди Салина явился прадед автора, Джулио Фабрицио Томази ди Лампедуза, сходство с которым писатель находил в себе.
Джулио Фабрицио Томази ди Лампедуза и Берт Ланкастер в роли князя Салины
Фамильный герб "Гепардов" - рода Томази ди Лампедуза и копия титульного листа рукописи
Хотя роман отсылает к реальным историческим событиям времен Рисорджименто, они упоминаются как бы вскользь, больше для того, чтобы отразить внутренние переживания, образ мыслей князя и его отношение к происходящему.
Главный герой отстраненно наблюдает за тем, как его класс умирает, а место знати уже готова занять буржуазия. Он понимает, что аристократия нежизнеспособна, но не желает принимать деятельное участие в новой жизни, скептически относясь к объединению Италии и желанию пьемонтцев изменить сицилийский менталитет.
"Вы тут говорили о молодой Сицилии, которая приобщается к чудесам современного мира; что до меня, я скорее вижу ее в образе столетней старухи, которую возят в коляске по лондонской Всемирной выставке, а она ничего не понимает, и плевать-то ей на все шеффилдские сталеплавильни, равно как и на манчестерские ткацкие фабрики, одно у нее желание - вернуться скорее к полудреме на своих слюнявых подушках и к своему ночному горшку под кроватью."
Князь чувствует себя принадлежащим "к несчастному поколению на грани старого и нового времени, одинаково неуютно чувствующему себя и в том и в другом"; и понимая все: и причины, и следствия, и как надо бы себя вести в новом мире и что сделать, чтобы найти место в нем, он не хочет ничего предпринимать, поскольку вся эта новая жизнь противоречит его сущности.
И чувствуя себя последним Гепардом в своем роду, он угасает вместе со своим классом.
"Уже много лет он ощущал, как флюиды жизни, силы жизни, сама жизнь, а может быть, даже и желание жить, медленно, но неуклонно покидают его, вытекают из него неспешной и непрерывной струйкой, словно песчинки через узкую горловину песочных часов."
Мне очень понравился язык и стиль написания, утонченный, элегантный, выверенный, ироничный - аристократический одним словом. Можно очень точно почувствовать атмосферу Сицилии, где уклад жизни и образ мыслей подчинены бесконечному изнуряющему солнцу. Читая описания пейзажей, физически ощущаешь, как замедляется темп времени, как все погружается в жаркое марево, что все живет как во сне и не желает быть разбуженным. Книга дает ключи к пониманию характера сицилийцев и самой этой земли.
Поскольку за мыслями и чувствами главного героя очень явно угадывается сам Джузеппе Томази ди Лампедуза, не удивительно, что это произведение впечатлило потомка другого аристократического рода - режиссера Лукино Висконти, который экранизировал "Гепарда".
Фильм, безусловно, хорош сам по себе (один звездный состав актеров чего стоит), очень красивый, и насколько это возможно, передал атмосферу романа. Но я все-таки больше люблю книгу. Того очарования, которое я испытывала, читая ее , я не получила от просмотра фильма.
Хотя, скорее всего, это мое субъективное мнение; мне вообще редко нравятся экранизации книг, которые произвели на меня сильное впечатление.
14/05/62. Первый сьемочный день по минутам. На французском!
Дворец Гепарда
Эскизы костюмов персонажей с образцами тканей
"Все сели завтракать. Вокруг лежали мертвые поля - желтая стерня с черными выжженными проплешинами. Плач цикад наполнял воздух, и казалось, что опаленная зноем Сицилия тщетно молит о дожде в эти последние августовские дни".
По дороге в Доннафугату
И еще один завтрак, во время съемок)
Костюм Марии-Стеллы, жены князя
Платье Анджелики, для сцены первого визита в дом князя
"Затем дверь отворилась, и вошла Анджелика. Первое впечатление - ослепляющая неожиданность. У всех Салина перехватило дыхание.<...>Под натиском ее красоты мужчины лишились способности критически оценить те немалые изьяны, которые у этой красоты имелись; впрочем, в число ослепленных попали и те, кто никогда такой способностью не обладал".
Анджелика(Клаудиа Кардинале) и Танкреди(Ален Делон)
Костюм Кончетты, дочери князя
- А вы, дон Чиччо, вы сами-то за кого голосовали двадцать первого числа?*
(*имеется ввиду голосование за объединение Италии, по официальным данным которого в Доннафугате абсолютно все проголосовали "за")
- Я, ваше сиятельство, голосовал против. Ответил «нет». Тысячу раз «нет».<...> Эти твари из мэрии заглатывают мой ответ, пережевывают и перемалывают его в нужное им дерьмо. Я сказал «черное», а по-ихнему выходит - «белое»! Единственный раз в жизни у меня появляется возможность сказать, что я думаю, и этот кровосос Седара превращает меня в ноль, в ничто, в пустое место, изображает дело так, будто меня, Франческо Тумео Ла Манна, органиста главного храма Доннафугаты, сына Леонардо Тумео, не существует!
Разговор князя с доном Чиччо на охоте
"Осенью после вечерней молитвы было уже темно, поэтому в ожидании ужина семья вместо прогулки собиралась у камина, и князь, исполненный достоинства и благодушия, читал вслух какой-нибудь современный роман".
"Потом он вынул кольцо, уронив футляр на пол, и надел его на ее безымянный палец.
- Это тебе, моя красавица, от твоего Танкреди".
Бальное платье Анджелики
"Чем дольше князь смотрел на этих девиц, тем сильнее раздражался. Ему, привыкшему в сосредоточенном одиночестве размышлять на отвлеченные темы, в какой-то момент вдруг показалось, что у него галлюцинация: проходя по длинной галерее, в центре которой на пуфах расположилась многочисленная колония этих существ, он вдруг представил себя смотрителем зоологического сада среди обезьян. Ему почудилось, что они вот-вот вскарабкаются на люстры и, зацепившись хвостами, выставив напоказ зады, начнут раскачиваться, кидаться ореховой скорлупой, визжать и скалить зубы на мирных посетителей".
"Внимание дона Фабрицио привлекла висевшая на противоположной стене картина; это была хорошая копия «Смерти отца семейства» Грёза. Умирающий старец лежал на постели в складках белоснежных простыней, окруженный убитыми горем внуками и внучками, воздевающими кверху руки.<...>И сразу же в голове мелькнула мысль: а будет ли его собственная смерть похожа на смерть этого старца? Возможно, да, разве что белье окажется не столь безупречно чистым (он знал, что простыни умирающих всегда перепачканы слюной, испражнениями и лекарствами), и надо надеяться, Кончетта, Катерина и другие женщины оденутся более прилично. В остальном - никакой разницы. Как обычно бывало, он успокоился, думая о собственной смерти, хотя мысли о неизбежности смерти других его всегда расстраивали".
"С одной из узких улочек ему открылась восточная часть неба в стороне моря. Венера была там, в дымке осенних туманов. Она всегда ему верна, всегда ждет его по утрам - и в Доннафугате, перед охотой, и здесь, в Палермо, после бала.
Дон Фабрицио вздохнул. Когда же она наконец согласится на настоящее свидание и назначит ему встречу вдали от грязи и крови, в подвластных ей пределах незыблемых истин и вечного покоя?"
"Il Gattopardo" (Гепард) - это одна из первых книг итальянских авторов, которую я прочла, и которая стала одной из любимых. По эстетическому эффекту, произведенному на меня, могу сравнить ее, пожалуй, с "Белой гвардией", во всяком случае я находилась в схожем состоянии души, читая эти книги. Возможно оттого, что в обоих романах герои не по своей воле вынуждены жить в историческую эпоху, когда безвозвратно рушится их привычный мир, а в новом им нет места. Помните, у Булгакова - "Мать сказала детям: - Живите. А им придется мучиться и умирать".
Вот эта горькая нота чувствуется и в романе "Гепард". И ощущение постоянного присутствия смерти, вначале незаметное, но постепенно становящееся все более явственным.
Все фотографии были сделаны на выставке (к счастью, фотографировать не запрещалось)
Джузеппе Томази ди Лампедуза
Книга написана Джузеппе Томази ди Лампедуза, последним по отцовской линии потомком древнего аристократического рода. Прообразом главного героя князя Фабрицио ди Салина явился прадед автора, Джулио Фабрицио Томази ди Лампедуза, сходство с которым писатель находил в себе.
Джулио Фабрицио Томази ди Лампедуза и Берт Ланкастер в роли князя Салины
Фамильный герб "Гепардов" - рода Томази ди Лампедуза и копия титульного листа рукописи
Хотя роман отсылает к реальным историческим событиям времен Рисорджименто, они упоминаются как бы вскользь, больше для того, чтобы отразить внутренние переживания, образ мыслей князя и его отношение к происходящему.
Главный герой отстраненно наблюдает за тем, как его класс умирает, а место знати уже готова занять буржуазия. Он понимает, что аристократия нежизнеспособна, но не желает принимать деятельное участие в новой жизни, скептически относясь к объединению Италии и желанию пьемонтцев изменить сицилийский менталитет.
"Вы тут говорили о молодой Сицилии, которая приобщается к чудесам современного мира; что до меня, я скорее вижу ее в образе столетней старухи, которую возят в коляске по лондонской Всемирной выставке, а она ничего не понимает, и плевать-то ей на все шеффилдские сталеплавильни, равно как и на манчестерские ткацкие фабрики, одно у нее желание - вернуться скорее к полудреме на своих слюнявых подушках и к своему ночному горшку под кроватью."
Князь чувствует себя принадлежащим "к несчастному поколению на грани старого и нового времени, одинаково неуютно чувствующему себя и в том и в другом"; и понимая все: и причины, и следствия, и как надо бы себя вести в новом мире и что сделать, чтобы найти место в нем, он не хочет ничего предпринимать, поскольку вся эта новая жизнь противоречит его сущности.
И чувствуя себя последним Гепардом в своем роду, он угасает вместе со своим классом.
"Уже много лет он ощущал, как флюиды жизни, силы жизни, сама жизнь, а может быть, даже и желание жить, медленно, но неуклонно покидают его, вытекают из него неспешной и непрерывной струйкой, словно песчинки через узкую горловину песочных часов."
Мне очень понравился язык и стиль написания, утонченный, элегантный, выверенный, ироничный - аристократический одним словом. Можно очень точно почувствовать атмосферу Сицилии, где уклад жизни и образ мыслей подчинены бесконечному изнуряющему солнцу. Читая описания пейзажей, физически ощущаешь, как замедляется темп времени, как все погружается в жаркое марево, что все живет как во сне и не желает быть разбуженным. Книга дает ключи к пониманию характера сицилийцев и самой этой земли.
Поскольку за мыслями и чувствами главного героя очень явно угадывается сам Джузеппе Томази ди Лампедуза, не удивительно, что это произведение впечатлило потомка другого аристократического рода - режиссера Лукино Висконти, который экранизировал "Гепарда".
Фильм, безусловно, хорош сам по себе (один звездный состав актеров чего стоит), очень красивый, и насколько это возможно, передал атмосферу романа. Но я все-таки больше люблю книгу. Того очарования, которое я испытывала, читая ее , я не получила от просмотра фильма.
Хотя, скорее всего, это мое субъективное мнение; мне вообще редко нравятся экранизации книг, которые произвели на меня сильное впечатление.
14/05/62. Первый сьемочный день по минутам. На французском!
Дворец Гепарда
Эскизы костюмов персонажей с образцами тканей
"Все сели завтракать. Вокруг лежали мертвые поля - желтая стерня с черными выжженными проплешинами. Плач цикад наполнял воздух, и казалось, что опаленная зноем Сицилия тщетно молит о дожде в эти последние августовские дни".
По дороге в Доннафугату
И еще один завтрак, во время съемок)
Костюм Марии-Стеллы, жены князя
Платье Анджелики, для сцены первого визита в дом князя
"Затем дверь отворилась, и вошла Анджелика. Первое впечатление - ослепляющая неожиданность. У всех Салина перехватило дыхание.<...>Под натиском ее красоты мужчины лишились способности критически оценить те немалые изьяны, которые у этой красоты имелись; впрочем, в число ослепленных попали и те, кто никогда такой способностью не обладал".
Анджелика(Клаудиа Кардинале) и Танкреди(Ален Делон)
Костюм Кончетты, дочери князя
- А вы, дон Чиччо, вы сами-то за кого голосовали двадцать первого числа?*
(*имеется ввиду голосование за объединение Италии, по официальным данным которого в Доннафугате абсолютно все проголосовали "за")
- Я, ваше сиятельство, голосовал против. Ответил «нет». Тысячу раз «нет».<...> Эти твари из мэрии заглатывают мой ответ, пережевывают и перемалывают его в нужное им дерьмо. Я сказал «черное», а по-ихнему выходит - «белое»! Единственный раз в жизни у меня появляется возможность сказать, что я думаю, и этот кровосос Седара превращает меня в ноль, в ничто, в пустое место, изображает дело так, будто меня, Франческо Тумео Ла Манна, органиста главного храма Доннафугаты, сына Леонардо Тумео, не существует!
Разговор князя с доном Чиччо на охоте
"Осенью после вечерней молитвы было уже темно, поэтому в ожидании ужина семья вместо прогулки собиралась у камина, и князь, исполненный достоинства и благодушия, читал вслух какой-нибудь современный роман".
"Потом он вынул кольцо, уронив футляр на пол, и надел его на ее безымянный палец.
- Это тебе, моя красавица, от твоего Танкреди".
Бальное платье Анджелики
"Чем дольше князь смотрел на этих девиц, тем сильнее раздражался. Ему, привыкшему в сосредоточенном одиночестве размышлять на отвлеченные темы, в какой-то момент вдруг показалось, что у него галлюцинация: проходя по длинной галерее, в центре которой на пуфах расположилась многочисленная колония этих существ, он вдруг представил себя смотрителем зоологического сада среди обезьян. Ему почудилось, что они вот-вот вскарабкаются на люстры и, зацепившись хвостами, выставив напоказ зады, начнут раскачиваться, кидаться ореховой скорлупой, визжать и скалить зубы на мирных посетителей".
"Внимание дона Фабрицио привлекла висевшая на противоположной стене картина; это была хорошая копия «Смерти отца семейства» Грёза. Умирающий старец лежал на постели в складках белоснежных простыней, окруженный убитыми горем внуками и внучками, воздевающими кверху руки.<...>И сразу же в голове мелькнула мысль: а будет ли его собственная смерть похожа на смерть этого старца? Возможно, да, разве что белье окажется не столь безупречно чистым (он знал, что простыни умирающих всегда перепачканы слюной, испражнениями и лекарствами), и надо надеяться, Кончетта, Катерина и другие женщины оденутся более прилично. В остальном - никакой разницы. Как обычно бывало, он успокоился, думая о собственной смерти, хотя мысли о неизбежности смерти других его всегда расстраивали".
"С одной из узких улочек ему открылась восточная часть неба в стороне моря. Венера была там, в дымке осенних туманов. Она всегда ему верна, всегда ждет его по утрам - и в Доннафугате, перед охотой, и здесь, в Палермо, после бала.
Дон Фабрицио вздохнул. Когда же она наконец согласится на настоящее свидание и назначит ему встречу вдали от грязи и крови, в подвластных ей пределах незыблемых истин и вечного покоя?"