Интервью с современником. Короленко
Ещё о литературе и литераторах и русском национализме
Владимир Короленко: «Несколько мыслей о национализме»
Интервью с классиком о современной России
2015-й год объявлен в России Годом литературы. «Русская планета» начинает новый проект «Интервью с классиком» - интервью со знаменитыми российскими писателями, творившими в разные времена. Ответами на вопросы будут цитаты из их произведений, писем и дневников. ©Другие интервью с классиками
Писатель Владимир Короленко / Репродукция Фотохроники ТАСС с картины, 1948 год
ПРусский писатель и публицист Владимир Короленко противопоставляет спокойный патриотизм сознающего свои силы народа надменной суетливости и кошмару воинствующего национализма...
Владимир Галактионович Короленко - русский писатель украинско-польского происхождения, журналист, публицист, общественный деятель, заслуживший признание своей правозащитной деятельностью как в годы царской власти, так и в период Гражданской войны и советской власти. За свои критические взгляды Короленко подвергался репрессиям со стороны царского правительства. Значительная часть литературных произведений писателя навеяна впечатлениями о детстве, проведенном на Украине, и ссылкой в Сибирь. Почетный академик Императорской академии наук по разряду изящной словесности (1900 -1902), почетный Академик российской АН (1918).
- Владимир Галактионович, что такое русский человек?
- Национальность наша есть факт, так сказать, первичный, сопровождающий нас от рождения и налагающий на нас свой отпечаток, естественно, неизбежно и непосредственно. Мы русские потому, что родились в России, дышали с рождения ее воздухом, глядели на ее убогую, грустную, но порой и прекрасную природу, выражали свои чувства звуками ее речи, первую свою любовь, и свой первый гнев, и все другие ощущения отдали русским же людям. Это факт, который, конечно, не может не сказаться в нашем душевном строе и во всем поведении. Он не должен мешать нам видеть свои недостатки и чужие достоинства, но он залегает в глубине души каким-то узелком ощущений, вследствие которых наши недостатки нам ближе и больнее, а наши достоинства, когда они проявляются в действии, - тоже ближе и приятнее. И все вместе - достоинства и недостатки - чувствуются нами непосредственнее и интенсивнее, чем свойства других народов... Но это не должно заставлять нас любить и прославлять недостатки лишь потому, что они наши, и отрицать чужие достоинства, потому что они чужие... И прежде всего человек, у которого в душе есть истинное ощущение национального достоинства, - не станет выпячивать его в ущерб другим, так же, как не станет выпячивать своей никем еще не затрагиваемой «чести».
Писатель, публицист и общественный деятель Владимир Галактионович Короленко
- Но ведь разные русские люди так по-разному относятся и к своей национальности, и к национализму вообще?
- Но есть просто русские люди, то есть прежде всего люди мыслящие, рассуждающие о добре и зле, о человечном и бесчеловечном, об истине и лжи, и все эти высшие определения, приурочивающие неизбежно и непосредственно к родной среде и родному краю... И есть ультрарусские, сугубо русские, «истинно-рррусские» патриоты, которые носят ковчег своего патриотизма, как бретер носит ковчег своей чести, - тенденциозно, нарочито озираясь на соседей, толкаясь и вызывая... Этот вид выпяченного, гипертрофированного и нездорового патриотизма называется в последнее время «национализмом» в его особом современном значении.
- Кажется, что вы не жалуете национализм и националистов?
- Национализм, как известно, особенно сильно и не особенно для себя выгодно нашумел в последние годы во Франции, выдвинув господ Эстергази и Гонзов, Буадефров и Анри Режисов и Геренов и многих им подобных... Сказывается он и в других странах с большим или меньшим треском и, к сожалению, дает себя чувствовать у нас вообще - и в частности проявляется все с большею силой в последние годы. Nous sommes les frrrancais! (мы французы! (фр.). - Прим. авт.) - демонстративно и громогласно восклицает французский националист и, констатируя этот никем не оспариваемый факт, тотчас же опять прибавляет: mort aux juifs! (смерть евреям! (фр.). - Прим. авт.). «Мы рррусские люди» (или еще лучше - рррусаки), - говорят наши националисты и тотчас же опять прибавляют: «Долой жидов, долой немцев, долой поляков» и т. д., и т. д. А так как, разумеется, первого утверждения никто не опровергает, то, по самой логике вещей, вся суть явления, его центр тяжести переходит во вторую половину формулы. Таким образом, реальное содержание национализма сводится на «отрицание» других национальностей. Национализм обращает непосредственный патриотизм в патриотизм бретерствующий, наступающий на других, «воинствующий», оскорбляющий...
- А как же, по-вашему, взаимодействуют национализм и патриотизм? Они отличаются?
- Само собой разумеется, что та формула патриотизма, которую мы привели выше, заставляющая, между прочим, особенно сильно чувствовать отрицательные свойства нашей жизни именно потому, что они наши, - что ими болеют и от них страдают именно и прежде всего люди нам наиболее близкие, - не может удовлетворить «националиста». Бретерствующий патриотизм не может признать своих недостатков, и опять по логике вещей очень скоро все особенности нашей жизни, уже потому, что они наши, признаются добродетелями, а чужие отличия - обращаются сплошь в пороки... Когда этот процесс совершился - национализм готов, а патриотизм?.. С патриотизмом тогда неладно, совершенно так же, как неладно с здоровьем человека, который слишком много говорит о своем желудке, или с честью субъекта, который носится с нею, как с писаной торбой, всегда готовый растоптать честь своего ближнего во имя якобы своей чести...
Явление это у нас далеко не новое. Оно родилось вместе с поговоркой «шапками закидаем» и потом переживало различные стадии. От кичливого и самонадеянного оно переходило (в эпоху реформ) к настроению унылому и жалующемуся, а впоследствии все более и более подымало голову.
Репродукция Авеню де ла Гар, Ницца, Франция, 1895-1900 гг.
- Вы говорили, что мы живем в эпоху сильного национализма. Так ли это?
- Да, сильного, и это очень понятно. Русская культура еще очень молода. Печать - одно из ее самых еще молодых детищ. Совершенно понятно, что она далеко еще не приобрела всей той силы, которая нужна для борьбы со всякою тьмою, со всякими предрассудками и закоренелыми привычными ощущениями малокультурного русского общества. Вот почему ее борьба со всяким наследием прошлого, составляющая истинную задачу истинно патриотической прессы, так трудна и, по-видимому, малопроизводительна, а ее результаты так малозаметны. И вдруг в одной части этой печати пробуждается сознание, что и она может стать силой, тотчас же, немедленно, завтра, - что ее успех может стать «блестящим» во всех отношениях, стоит только... вместо борьбы с целыми залежами предрассудков толпы - перейти к союзу с ними, стоит начать разрабатывать эти залежи, сделаться выразителем не того, что еще только рождается в тумане будущего, а того, что уже прочно отлагалось веками и хотя бесповоротно осуждено в будущем, но в настоящем еще живо и полно всяких рефлексов. И вот часть печати от истинной патриотической борьбы за будущие «возможности», лежащие в зародышевом состоянии в нашем обществе и народе, переходит к борьбе за готовые шаблонные лозунги вульгарного якобы патриотизма, которые тотчас же без дальних рассуждений и вызывают отклики. И, разумеется, успех обеспечен - навстречу печати стремятся готовые рефлексы, толпа с удивлением видит, что ее нехитрые лозунги, производящие на нее необъяснимое, мгновенное, хотя и не осмысленное действие, вроде «все англичанка гадит» - теперь повторяются с печатных страниц «образованными господами», которые так ловко, красиво, умело и даже чувствительно развертывают их в целые фельетоны, передовицы, рассказы, изукрашая их стилистическими цветами и даже глубокомысленными историческими и иными соображениями... А она, толпа, думала, что эта новая сила - печатное слово - идет на борьбу с ее закоренелыми понятиями, что она хочет убедить ее, «что все люди братья» и что добиться действительного облегчения тяжкой доли гораздо труднее, чем изругать немца, притеснить поляка. И толпа довольна. Она успокоилась, она рукоплещет и... читает.
- Многие националистические авторы искренне убеждены, что ведут народ вперед. Разве не так? Они выбрали неправильное направление?
- И вот часть русской прессы, давно уже в силу разных условий привыкшей бить в сторону наименьшего сопротивления, развертывает свои силы в этом направлении и с некоторым даже удивлением видит, как ее тихо двигавшуюся по отмелям ладью вдруг подхватывает более сильная волна, и паруса надуваются ветром, и она несется, окрыленная внезапным успехом. Только... нестись приходится не туда, куда влекли вначале и мечты, и взгляды, и желания. Этот странный успех состоит в том, что «успевающий» идет как раз против того направления, куда намеревался идти... Он плывет назад, очень быстро и приятно по тому самому течению, с которым вначале боролся... Это краткая психологическая история многих крупных националистов. И характерно, что наиболее замечательными фигурами в этой области очень часто являются именно перебежчики из оппозиционного лагеря.
- Возможно ли, что националистическую прессу покупают?
- Разумеется, было бы чересчур грубо и потому несправедливо объяснять все дело слишком уж примитивно - корыстными мотивами, как это отчасти делалось в печати. Нет, я думаю, что тот сатана явился совсем не в виде прозаического и некрасивого денежного мешка... Но немедленное «признание», но «слава мира сего», но видимое значение, но поощрительные крики толпы, польщенной и потому тоже льстящей, но «огромное влияние» при значительно большей безопасности и т.д., и т. д., - все это дается так трудно на пути борьбы с чувствами и формулами толпы и так неожиданно легко, так соблазнительно при примирении с этими формулами... «Я только еще начал действовать, - говорил когда-то Лассаль, - и страсть уже кипит в народе». Наши националисты могут сказать о себе иначе: «Мы еще не выступали, а страсти, которые мы теперь раздуваем, уже кипели в толпе...» Да, кипели и сказывались слепым высокомерием, предрассудками, ненавистью…
Николаевский мост Санкт-Петербург 1900 гг. / Фото: Карла Буллы
- Каковы, по вашему мнению, задачи образования нового русского клуба или, вернее, «Русского собрания»?
- Всякий клуб в России, состоящий из русских членов, уже тем самым, конечно, является русским в общем, не специфическом смысле. А затем уже он ставит себе те или другие специфические цели и задачи, которые намерен разрабатывать в России вообще или в таком-то городе в частности... Данное же общество является специфически русским, «истинно русским», и в этом его задача, то есть одно из условий своего существования он делает своею целью... Уже из этого очевидно, что это клуб «националистский». Это ясно также из первых шагов нового общества. Первые известия о возникновении его гласили только, что группа лиц с известными аристократическими именами задалась целью восстановить «древний строй русской одежды», и отныне члены этого общества будут ходить не иначе как в охабнях и мурмолках, в желтых и красных сапогах, а женщины в сарафанах и кокошниках. Это вызвало лишь некоторое веселье и послужило темой для нескольких более или менее остроумных фельетонов. Мы не можем сказать в точности, действительно ли таков был зародыш нового общества, - кажется, однако, что это именно так. Впоследствии, впрочем, идея быстро освободилась от этой несколько юмористической оболочки, времена, очевидно, назрели, к кружку примкнули люди литературные из националистского лагеря, и не прошло нескольких месяцев, как «русское общество» стало уже совершившимся фактом. Газеты сообщили и о заседаниях общества, в которых, надо думать, господа присутствовали в обыкновенных сюртуках и пиджаках, а не в парчовых кафтанах «боярского строя».
- Что вы можете сказать о тех «исконных творческих началах русского народа», о которых так часто сейчас говорят? И множественных упоминаниях об этом, которыми, кстати, полон устав «Русского собрания»?
- К сожалению, сказать слишком много, значит иногда не сказать ничего. Если слова исконный и творческий сводятся к понятию, которое должно лежать в основании всякого начинания вообще, то недоумевающий «член содружества» остается при своем недоумении: каковы все-таки исконные начала, служащие, в частности, основой деятельности именно русского собрания, которое едва ли все-таки предсказывалось еще в книгах Бытия. Г-н оратор собрания, очевидно, это понимает и потому ставит вторично тот же вопрос: «Но устав наш говорит во множественном числе об "исконных творческих" началах русского народа. Что же это за начала, принадлежащие русскому народу?»
«Это, - принимается опять г-н оратор за новое объяснение, - дыхание Божества, те благодатные дары Духа, которые заложены Творцом в природу нашего племени и нашего народа...» И т. д. - еще около 40 строк в том же роде, после которых - увы! - автор, как бы вдохновляемый представлением о недоумевающей физиономии своего вопрошателя, в третий раз возобновляет ту же неудающуюся попытку и опять, во всей первоначальной полноте, ставит тот же недоуменный вопрос: «Но какие же именно исконные творческие начала были в течение веков и должны быть впредь определяющими в частной, общественной и государственной жизни русского народа?» К сожалению, и третья попытка, составляющая содержание всего остального фельетона, кончается тем, что усилия автора истощаются в таких же благодушных, пожалуй, возвышенных словоизвитиях, как извилистая речка теряется порой в степных песках.
- Но есть же в этих рассуждениях что-то рациональное?
- Наиболее понятными, пожалуй, являются как бы мимоходом запутавшиеся тут же два определенных указания: «образцовое, по мысли и сердцу русского народа, государственное устройство - такое, во главе которого стоит свободный в своих решениях государь, внимающий и уважающий соборный голос свободного в выражении своих мнений народа». А дальше опять что-то про народный костюм.
- Вы говорили, что наиболее замечательными фигурами в области националистической очень часто являются именно перебежчики из оппозиционного лагеря. Эти идеи приносятся извне?
- По счастливой случайности, Петербург посетил французский националист, г-н Андре Шерадам, - по словам «Нового времени», автор сенсационной книги «Европа и австрийский вопрос на пороге XX века». Мы не знакомы с этой книгой и даже с именем знаменитого, быть может, француза. Во всяком случае, французский националист оказался очень кстати, чтобы благословить националистическое начинание в России. Его приезд произвел в среде «содружества» приятное оживление, а газеты, близкие к «Русскому собранию», поспешили, разумеется, поделиться со своими читателями авторитетным мнением опытного в этих делах француза. По наблюдению (вероятно, довольно стремительному) г-на Шерадама, «в то время как во всех крупнейших государствах Запада в последние годы происходит усиленная концентрация национальных элементов, - у вас в России в интеллигенции необычайно сильно сказывается обратное движение - антинациональное...» И затем очень скоро он уже квалифицирует людей, не настроенных на воинственно-патриотический лад, как «врагов» своего отечества. Очевидно, французскому националисту (что, впрочем, совершенно понятно) приятно было бы видеть в России то же, что он видел у себя во Франции.
Репродукция «Свобода на баррикадах». Художник: Эжен Делакруа
- Господин Шерадам очень близко к сердцу принял образование «Русского собрания». Кажется, вы сомневаетесь, что, возможно, им двигала радость от обретения единомышленников? Он преследовал какие-то другие цели?
- Андре Шерадам пишет в другом письме, которое напечатано в «Свете» за № 125. «Наиболее точным определением идеи, одушевляющей это собрание, может служить выражение: "Лига русского отечества"». Уже одно название это ясно свидетельствует, что создание «Русского собрания» может быть сочувственно принято и приветствуемо «Лигою французского отечества». Действительно, цель, которую преследуют оба общества, совершенно сходственна. Всем известно, что в Петербурге существует сильно организованная немецкая партия (вот уже и открыта смертельная опасность). Ввиду успехов ее зловредного действия самые верные подданные царя уразумели, что если они, в свою очередь, не позаботятся о сосредоточении своего национального чувства, подобно тому, как то делается у нас, во Франции, то в конце концов успехи немцев сильно повредят интересам русской партии. На основании этого убеждения и возникло «Русское собрание». Весьма естественно, что создание этого собрания встретило в известных группах (нерусских, но живущих в России) неудовольствие и порицание. Говорят, будто основатели «Русского собрания» - реакционеры, ретрограды, господа, желающие восстановления крепостного права, и так далее... Мои наблюдения и изучения привели меня к убеждению, что все клеветы, взводимые до сего времени против «Лиги русского отечества», ни на чем не основаны. Члены «Русского собрания» далеко не ретрограды, они прогрессисты, но прогрессисты, признающие, что всегда необходимый прогресс должен совершаться и облегчаться на русской почве самими русскими, которые не должны допускать, чтобы монополия в деле прогресса предоставлена была людям различных рас, происхождение и интересы которых не имеют ничего общего с Россией и русскими...
- Вполне патриотическое, ну если угодно, националистическое изречение.
- Тут важен конец. Далее заезжий националистический француз утверждает: «И хотя собрание это существует только несколько недель, к нему все в возрастающем количестве присоединяются офицеры и лица, принадлежащие к самым интеллигентным кружкам. "Лига русского отечества" живо интересуется иностранной политикой. Она глубоко убеждена в необходимости и в важности союза с Францией и в том, что другой политики для России быть не может. Каждый русский, желающий защищать исключительно национальные интересы, должен обязательно желать политики, соответствующей французским интересам».
- Но это же своего рода провокация - похвалить русских, поругать немцев и сделать вывод, что мы должны плясать под французскую дудку?
- Разъяснения приезжего француза гораздо лучше определяют род и характер будущего общества: немного славянофильской риторики, туманная славянофильская фразеология, звенящая, как кимвал, также и в некоторых статьях (очень недовольных «свободой, равенством и братством» гнилого Запада), - а затем очень определенная националистская программа: раздражение глухих инстинктов племенной вражды, преследование инородцев и кошмары воображаемых опасностей от «пангерманизма», от иностранных шпионов в Троицкой лавре, наконец, от всех «живущих в России, но не русских людей», которые позволяют себе предпочитать спокойный патриотизм сознающего свои силы народа - надменной суетливости и кошмарам бретерствующего национализма...
Интервью основано на фрагментах статьи В.Г. Короленко «Несколько мыслей о национализме», 1901 год.
Подготовил Григорий Шугаев
«Русская планета», 7 октября 2015
Владимир Короленко: «Несколько мыслей о национализме»
Интервью с классиком о современной России
2015-й год объявлен в России Годом литературы. «Русская планета» начинает новый проект «Интервью с классиком» - интервью со знаменитыми российскими писателями, творившими в разные времена. Ответами на вопросы будут цитаты из их произведений, писем и дневников. ©Другие интервью с классиками
Писатель Владимир Короленко / Репродукция Фотохроники ТАСС с картины, 1948 год
ПРусский писатель и публицист Владимир Короленко противопоставляет спокойный патриотизм сознающего свои силы народа надменной суетливости и кошмару воинствующего национализма...
Владимир Галактионович Короленко - русский писатель украинско-польского происхождения, журналист, публицист, общественный деятель, заслуживший признание своей правозащитной деятельностью как в годы царской власти, так и в период Гражданской войны и советской власти. За свои критические взгляды Короленко подвергался репрессиям со стороны царского правительства. Значительная часть литературных произведений писателя навеяна впечатлениями о детстве, проведенном на Украине, и ссылкой в Сибирь. Почетный академик Императорской академии наук по разряду изящной словесности (1900 -1902), почетный Академик российской АН (1918).
- Владимир Галактионович, что такое русский человек?
- Национальность наша есть факт, так сказать, первичный, сопровождающий нас от рождения и налагающий на нас свой отпечаток, естественно, неизбежно и непосредственно. Мы русские потому, что родились в России, дышали с рождения ее воздухом, глядели на ее убогую, грустную, но порой и прекрасную природу, выражали свои чувства звуками ее речи, первую свою любовь, и свой первый гнев, и все другие ощущения отдали русским же людям. Это факт, который, конечно, не может не сказаться в нашем душевном строе и во всем поведении. Он не должен мешать нам видеть свои недостатки и чужие достоинства, но он залегает в глубине души каким-то узелком ощущений, вследствие которых наши недостатки нам ближе и больнее, а наши достоинства, когда они проявляются в действии, - тоже ближе и приятнее. И все вместе - достоинства и недостатки - чувствуются нами непосредственнее и интенсивнее, чем свойства других народов... Но это не должно заставлять нас любить и прославлять недостатки лишь потому, что они наши, и отрицать чужие достоинства, потому что они чужие... И прежде всего человек, у которого в душе есть истинное ощущение национального достоинства, - не станет выпячивать его в ущерб другим, так же, как не станет выпячивать своей никем еще не затрагиваемой «чести».
Писатель, публицист и общественный деятель Владимир Галактионович Короленко
- Но ведь разные русские люди так по-разному относятся и к своей национальности, и к национализму вообще?
- Но есть просто русские люди, то есть прежде всего люди мыслящие, рассуждающие о добре и зле, о человечном и бесчеловечном, об истине и лжи, и все эти высшие определения, приурочивающие неизбежно и непосредственно к родной среде и родному краю... И есть ультрарусские, сугубо русские, «истинно-рррусские» патриоты, которые носят ковчег своего патриотизма, как бретер носит ковчег своей чести, - тенденциозно, нарочито озираясь на соседей, толкаясь и вызывая... Этот вид выпяченного, гипертрофированного и нездорового патриотизма называется в последнее время «национализмом» в его особом современном значении.
- Кажется, что вы не жалуете национализм и националистов?
- Национализм, как известно, особенно сильно и не особенно для себя выгодно нашумел в последние годы во Франции, выдвинув господ Эстергази и Гонзов, Буадефров и Анри Режисов и Геренов и многих им подобных... Сказывается он и в других странах с большим или меньшим треском и, к сожалению, дает себя чувствовать у нас вообще - и в частности проявляется все с большею силой в последние годы. Nous sommes les frrrancais! (мы французы! (фр.). - Прим. авт.) - демонстративно и громогласно восклицает французский националист и, констатируя этот никем не оспариваемый факт, тотчас же опять прибавляет: mort aux juifs! (смерть евреям! (фр.). - Прим. авт.). «Мы рррусские люди» (или еще лучше - рррусаки), - говорят наши националисты и тотчас же опять прибавляют: «Долой жидов, долой немцев, долой поляков» и т. д., и т. д. А так как, разумеется, первого утверждения никто не опровергает, то, по самой логике вещей, вся суть явления, его центр тяжести переходит во вторую половину формулы. Таким образом, реальное содержание национализма сводится на «отрицание» других национальностей. Национализм обращает непосредственный патриотизм в патриотизм бретерствующий, наступающий на других, «воинствующий», оскорбляющий...
- А как же, по-вашему, взаимодействуют национализм и патриотизм? Они отличаются?
- Само собой разумеется, что та формула патриотизма, которую мы привели выше, заставляющая, между прочим, особенно сильно чувствовать отрицательные свойства нашей жизни именно потому, что они наши, - что ими болеют и от них страдают именно и прежде всего люди нам наиболее близкие, - не может удовлетворить «националиста». Бретерствующий патриотизм не может признать своих недостатков, и опять по логике вещей очень скоро все особенности нашей жизни, уже потому, что они наши, признаются добродетелями, а чужие отличия - обращаются сплошь в пороки... Когда этот процесс совершился - национализм готов, а патриотизм?.. С патриотизмом тогда неладно, совершенно так же, как неладно с здоровьем человека, который слишком много говорит о своем желудке, или с честью субъекта, который носится с нею, как с писаной торбой, всегда готовый растоптать честь своего ближнего во имя якобы своей чести...
Явление это у нас далеко не новое. Оно родилось вместе с поговоркой «шапками закидаем» и потом переживало различные стадии. От кичливого и самонадеянного оно переходило (в эпоху реформ) к настроению унылому и жалующемуся, а впоследствии все более и более подымало голову.
Репродукция Авеню де ла Гар, Ницца, Франция, 1895-1900 гг.
- Вы говорили, что мы живем в эпоху сильного национализма. Так ли это?
- Да, сильного, и это очень понятно. Русская культура еще очень молода. Печать - одно из ее самых еще молодых детищ. Совершенно понятно, что она далеко еще не приобрела всей той силы, которая нужна для борьбы со всякою тьмою, со всякими предрассудками и закоренелыми привычными ощущениями малокультурного русского общества. Вот почему ее борьба со всяким наследием прошлого, составляющая истинную задачу истинно патриотической прессы, так трудна и, по-видимому, малопроизводительна, а ее результаты так малозаметны. И вдруг в одной части этой печати пробуждается сознание, что и она может стать силой, тотчас же, немедленно, завтра, - что ее успех может стать «блестящим» во всех отношениях, стоит только... вместо борьбы с целыми залежами предрассудков толпы - перейти к союзу с ними, стоит начать разрабатывать эти залежи, сделаться выразителем не того, что еще только рождается в тумане будущего, а того, что уже прочно отлагалось веками и хотя бесповоротно осуждено в будущем, но в настоящем еще живо и полно всяких рефлексов. И вот часть печати от истинной патриотической борьбы за будущие «возможности», лежащие в зародышевом состоянии в нашем обществе и народе, переходит к борьбе за готовые шаблонные лозунги вульгарного якобы патриотизма, которые тотчас же без дальних рассуждений и вызывают отклики. И, разумеется, успех обеспечен - навстречу печати стремятся готовые рефлексы, толпа с удивлением видит, что ее нехитрые лозунги, производящие на нее необъяснимое, мгновенное, хотя и не осмысленное действие, вроде «все англичанка гадит» - теперь повторяются с печатных страниц «образованными господами», которые так ловко, красиво, умело и даже чувствительно развертывают их в целые фельетоны, передовицы, рассказы, изукрашая их стилистическими цветами и даже глубокомысленными историческими и иными соображениями... А она, толпа, думала, что эта новая сила - печатное слово - идет на борьбу с ее закоренелыми понятиями, что она хочет убедить ее, «что все люди братья» и что добиться действительного облегчения тяжкой доли гораздо труднее, чем изругать немца, притеснить поляка. И толпа довольна. Она успокоилась, она рукоплещет и... читает.
- Многие националистические авторы искренне убеждены, что ведут народ вперед. Разве не так? Они выбрали неправильное направление?
- И вот часть русской прессы, давно уже в силу разных условий привыкшей бить в сторону наименьшего сопротивления, развертывает свои силы в этом направлении и с некоторым даже удивлением видит, как ее тихо двигавшуюся по отмелям ладью вдруг подхватывает более сильная волна, и паруса надуваются ветром, и она несется, окрыленная внезапным успехом. Только... нестись приходится не туда, куда влекли вначале и мечты, и взгляды, и желания. Этот странный успех состоит в том, что «успевающий» идет как раз против того направления, куда намеревался идти... Он плывет назад, очень быстро и приятно по тому самому течению, с которым вначале боролся... Это краткая психологическая история многих крупных националистов. И характерно, что наиболее замечательными фигурами в этой области очень часто являются именно перебежчики из оппозиционного лагеря.
- Возможно ли, что националистическую прессу покупают?
- Разумеется, было бы чересчур грубо и потому несправедливо объяснять все дело слишком уж примитивно - корыстными мотивами, как это отчасти делалось в печати. Нет, я думаю, что тот сатана явился совсем не в виде прозаического и некрасивого денежного мешка... Но немедленное «признание», но «слава мира сего», но видимое значение, но поощрительные крики толпы, польщенной и потому тоже льстящей, но «огромное влияние» при значительно большей безопасности и т.д., и т. д., - все это дается так трудно на пути борьбы с чувствами и формулами толпы и так неожиданно легко, так соблазнительно при примирении с этими формулами... «Я только еще начал действовать, - говорил когда-то Лассаль, - и страсть уже кипит в народе». Наши националисты могут сказать о себе иначе: «Мы еще не выступали, а страсти, которые мы теперь раздуваем, уже кипели в толпе...» Да, кипели и сказывались слепым высокомерием, предрассудками, ненавистью…
Николаевский мост Санкт-Петербург 1900 гг. / Фото: Карла Буллы
- Каковы, по вашему мнению, задачи образования нового русского клуба или, вернее, «Русского собрания»?
- Всякий клуб в России, состоящий из русских членов, уже тем самым, конечно, является русским в общем, не специфическом смысле. А затем уже он ставит себе те или другие специфические цели и задачи, которые намерен разрабатывать в России вообще или в таком-то городе в частности... Данное же общество является специфически русским, «истинно русским», и в этом его задача, то есть одно из условий своего существования он делает своею целью... Уже из этого очевидно, что это клуб «националистский». Это ясно также из первых шагов нового общества. Первые известия о возникновении его гласили только, что группа лиц с известными аристократическими именами задалась целью восстановить «древний строй русской одежды», и отныне члены этого общества будут ходить не иначе как в охабнях и мурмолках, в желтых и красных сапогах, а женщины в сарафанах и кокошниках. Это вызвало лишь некоторое веселье и послужило темой для нескольких более или менее остроумных фельетонов. Мы не можем сказать в точности, действительно ли таков был зародыш нового общества, - кажется, однако, что это именно так. Впоследствии, впрочем, идея быстро освободилась от этой несколько юмористической оболочки, времена, очевидно, назрели, к кружку примкнули люди литературные из националистского лагеря, и не прошло нескольких месяцев, как «русское общество» стало уже совершившимся фактом. Газеты сообщили и о заседаниях общества, в которых, надо думать, господа присутствовали в обыкновенных сюртуках и пиджаках, а не в парчовых кафтанах «боярского строя».
- Что вы можете сказать о тех «исконных творческих началах русского народа», о которых так часто сейчас говорят? И множественных упоминаниях об этом, которыми, кстати, полон устав «Русского собрания»?
- К сожалению, сказать слишком много, значит иногда не сказать ничего. Если слова исконный и творческий сводятся к понятию, которое должно лежать в основании всякого начинания вообще, то недоумевающий «член содружества» остается при своем недоумении: каковы все-таки исконные начала, служащие, в частности, основой деятельности именно русского собрания, которое едва ли все-таки предсказывалось еще в книгах Бытия. Г-н оратор собрания, очевидно, это понимает и потому ставит вторично тот же вопрос: «Но устав наш говорит во множественном числе об "исконных творческих" началах русского народа. Что же это за начала, принадлежащие русскому народу?»
«Это, - принимается опять г-н оратор за новое объяснение, - дыхание Божества, те благодатные дары Духа, которые заложены Творцом в природу нашего племени и нашего народа...» И т. д. - еще около 40 строк в том же роде, после которых - увы! - автор, как бы вдохновляемый представлением о недоумевающей физиономии своего вопрошателя, в третий раз возобновляет ту же неудающуюся попытку и опять, во всей первоначальной полноте, ставит тот же недоуменный вопрос: «Но какие же именно исконные творческие начала были в течение веков и должны быть впредь определяющими в частной, общественной и государственной жизни русского народа?» К сожалению, и третья попытка, составляющая содержание всего остального фельетона, кончается тем, что усилия автора истощаются в таких же благодушных, пожалуй, возвышенных словоизвитиях, как извилистая речка теряется порой в степных песках.
- Но есть же в этих рассуждениях что-то рациональное?
- Наиболее понятными, пожалуй, являются как бы мимоходом запутавшиеся тут же два определенных указания: «образцовое, по мысли и сердцу русского народа, государственное устройство - такое, во главе которого стоит свободный в своих решениях государь, внимающий и уважающий соборный голос свободного в выражении своих мнений народа». А дальше опять что-то про народный костюм.
- Вы говорили, что наиболее замечательными фигурами в области националистической очень часто являются именно перебежчики из оппозиционного лагеря. Эти идеи приносятся извне?
- По счастливой случайности, Петербург посетил французский националист, г-н Андре Шерадам, - по словам «Нового времени», автор сенсационной книги «Европа и австрийский вопрос на пороге XX века». Мы не знакомы с этой книгой и даже с именем знаменитого, быть может, француза. Во всяком случае, французский националист оказался очень кстати, чтобы благословить националистическое начинание в России. Его приезд произвел в среде «содружества» приятное оживление, а газеты, близкие к «Русскому собранию», поспешили, разумеется, поделиться со своими читателями авторитетным мнением опытного в этих делах француза. По наблюдению (вероятно, довольно стремительному) г-на Шерадама, «в то время как во всех крупнейших государствах Запада в последние годы происходит усиленная концентрация национальных элементов, - у вас в России в интеллигенции необычайно сильно сказывается обратное движение - антинациональное...» И затем очень скоро он уже квалифицирует людей, не настроенных на воинственно-патриотический лад, как «врагов» своего отечества. Очевидно, французскому националисту (что, впрочем, совершенно понятно) приятно было бы видеть в России то же, что он видел у себя во Франции.
Репродукция «Свобода на баррикадах». Художник: Эжен Делакруа
- Господин Шерадам очень близко к сердцу принял образование «Русского собрания». Кажется, вы сомневаетесь, что, возможно, им двигала радость от обретения единомышленников? Он преследовал какие-то другие цели?
- Андре Шерадам пишет в другом письме, которое напечатано в «Свете» за № 125. «Наиболее точным определением идеи, одушевляющей это собрание, может служить выражение: "Лига русского отечества"». Уже одно название это ясно свидетельствует, что создание «Русского собрания» может быть сочувственно принято и приветствуемо «Лигою французского отечества». Действительно, цель, которую преследуют оба общества, совершенно сходственна. Всем известно, что в Петербурге существует сильно организованная немецкая партия (вот уже и открыта смертельная опасность). Ввиду успехов ее зловредного действия самые верные подданные царя уразумели, что если они, в свою очередь, не позаботятся о сосредоточении своего национального чувства, подобно тому, как то делается у нас, во Франции, то в конце концов успехи немцев сильно повредят интересам русской партии. На основании этого убеждения и возникло «Русское собрание». Весьма естественно, что создание этого собрания встретило в известных группах (нерусских, но живущих в России) неудовольствие и порицание. Говорят, будто основатели «Русского собрания» - реакционеры, ретрограды, господа, желающие восстановления крепостного права, и так далее... Мои наблюдения и изучения привели меня к убеждению, что все клеветы, взводимые до сего времени против «Лиги русского отечества», ни на чем не основаны. Члены «Русского собрания» далеко не ретрограды, они прогрессисты, но прогрессисты, признающие, что всегда необходимый прогресс должен совершаться и облегчаться на русской почве самими русскими, которые не должны допускать, чтобы монополия в деле прогресса предоставлена была людям различных рас, происхождение и интересы которых не имеют ничего общего с Россией и русскими...
- Вполне патриотическое, ну если угодно, националистическое изречение.
- Тут важен конец. Далее заезжий националистический француз утверждает: «И хотя собрание это существует только несколько недель, к нему все в возрастающем количестве присоединяются офицеры и лица, принадлежащие к самым интеллигентным кружкам. "Лига русского отечества" живо интересуется иностранной политикой. Она глубоко убеждена в необходимости и в важности союза с Францией и в том, что другой политики для России быть не может. Каждый русский, желающий защищать исключительно национальные интересы, должен обязательно желать политики, соответствующей французским интересам».
- Но это же своего рода провокация - похвалить русских, поругать немцев и сделать вывод, что мы должны плясать под французскую дудку?
- Разъяснения приезжего француза гораздо лучше определяют род и характер будущего общества: немного славянофильской риторики, туманная славянофильская фразеология, звенящая, как кимвал, также и в некоторых статьях (очень недовольных «свободой, равенством и братством» гнилого Запада), - а затем очень определенная националистская программа: раздражение глухих инстинктов племенной вражды, преследование инородцев и кошмары воображаемых опасностей от «пангерманизма», от иностранных шпионов в Троицкой лавре, наконец, от всех «живущих в России, но не русских людей», которые позволяют себе предпочитать спокойный патриотизм сознающего свои силы народа - надменной суетливости и кошмарам бретерствующего национализма...
Интервью основано на фрагментах статьи В.Г. Короленко «Несколько мыслей о национализме», 1901 год.
Подготовил Григорий Шугаев
«Русская планета», 7 октября 2015