Из Википедии:
Са́ша Чёрный (настоящее имя Алекса́ндр Миха́йлович Гли́кберг;
1 (13) октября1880,
Одесса,
Российская империя -
5 августа 1932,
Ле-Лаванду,
Прованс,
Франция) - русский
поэт Серебряного века, прозаик, получивший широкую известность как автор популярных лирико-сатирических стихотворных фельетонов.
Саша Чёрный родился в Одессе, в семье провизора, агента торговой фирмы. В семье было пятеро детей, двоих из которых звали Саша. Блондина называли «белый», а брюнета - «чёрный». Так и появился псевдоним. В годы Первой мировой войны Саша Чёрный служил рядовым при полевом лазарете и работал как прозаик. В 1918 году эмигрировал, жил в
Литве,
Берлине и
Риме, в 1924 году переехал в
Париж.
Д Е Т С К И Е С Т И Х И
Два утенка.
Два утенка подцепили дождевого червяка
Растянули как резинку. Трах ! и стало два куска...
Желтый вправо, черный влево вверх тормашками летит.
А ворона смотрит с ветки и вороне говорит:
"Невозможные манеры ! Посмотрите-ка Софи,
Воспитала мама - утка... Фи, какая жадность ! Фи !
Из окна вдруг тетя Даша корку выкинула в сад.
Вмиг сцепились две вороны - только перышки летят.
А утята страшно рады: "Посмотрите - ка, Софи...
Кто воспитывал? Барбоска? Фи ! И очень даже фи.
Жеребенок.
Хвост косичкой,
Ножки спичкой,
Оттопырил вниз губу...
Весь пушистый, золотистый,
С белой звездочкой на лбу...
Юбку, палку,
Хвост мочалки -
Что увидит, все сосет
Ходит сзади тети Нади,
Жучку дразнит у ворот...
Выйдет в поле -
Вот раздолье !
Долго смотрит вдаль и вдруг
Взвизгнет свинкой,
Вскинет спинкой,
И галопом к маме в луг...
С Т И Х И П Р О ВСЁ
ВЕСНА НА КРЕСТОВСКОМ
А. И. Куприну
Сеть лиственниц выгнала алые точки.
Белеет в саду флигелек.
Кот томно обходит дорожки и кочки
И нюхает каждый цветок.
Так радостно бросить бумагу и книжки,
Взять весла и хлеба в кульке,
Коснуться холодной и ржавой задвижки
И плавно спуститься к реке...
Качается пристань на бледной Крестовке.
Налево - Елагинский мост.
Вдоль тусклой воды серебрятся подковки,
А небо - как тихий погост.
Черемуха пеной курчавой покрыта,
На ветках мальчишки-жулье.
Веселая прачка склонила корыто,
Поет и полощет белье.
Затекшие руки дорвались до гребли.
Уключины стонут чуть-чуть.
На веслах повисли какие-то стебли,
Мальки за кормою как ртуть...
Под мостиком гулким качается плесень.
Копыта рокочут вверху.
За сваями эхо чиновничьих песен,
А ивы - в цыплячьем пуху...
Краснеют столбы на воде возле дачки,
На ряби - цветная спираль.
Гармонь изнывает в любовной горячке,
И в каждом челне - пастораль.
Вплываю в Неву. Острова, как корона:
Волнисто-кудрявая грань...
Летят рысаки сквозь зеленое лоно,
На барках ленивая брань.
Пестреет нарядами дальняя Стрелка.
Вдоль мели - щетиной камыш.
Все шире вода, голубая тарелка,
Все глубже весенняя тишь...
Лишь катер порой пропыхтит торопливо,
Горбом залоснится волна,
Матрос - словно статуя, вымпел - как грива,
Качнешься - и вновь тишина...
О родине каждый из нас вспоминая,
В тоскующем сердце унес
Кто Волгу, кто мирные склоны Валдая,
Кто заросли ялтинских роз...
Под пеплом печали храню я ревниво
Последний счастливый мой день:
Крестовку, широкое лоно разлива
И Стрелки зеленую сень.
1920 или 1921
* * *
Грубый грохот Северного моря.
Грязным дымом стынут облака.
Черный луг, крутой обрыв узоря,
Окаймил пустынный борт песка.
Скучный плеск, пронизанный шипеньем,
Монотонно точит тишину.
Разбивая пенный вал на звенья,
Насыпь душит мутную волну...
На рыбачьем стареньком сарае
Камышинка жалобно пищит,
И купальня дальняя на сваях
Австралийской хижиной торчит.
Но сквозь муть маяк вдруг брызнул светом,
Словно глаз из-под свинцовых век:
Над отчаяньем, над бездной в мире этом
Бодрствует бессоный человек.
1922, Kolpinsee
* * *
Если летом по бору кружить,
Слушать свист неведомых птиц,
Наклоняться к зеленой стоячей воде,
Вдыхать остро-свежую сырость и терпкие смолы
И бездумно смотреть на вершины,
Где ветер дремотно шумит,-
Так всё ясно и просто...
Если наглухо шторы спустить
И сидеть у стола, освещенного мирною лампой,
Отдаваясь глубоким страницам любимых поэтов,
И потом, оторвавшись от букв,
Удивленному сердцу дать полную волю,-
Так всё ясно и близко...
Если слушать, закрывши глаза,
Как в притихшем наполненном зале
Томительно-сдержанно скрипки вздыхают,
И расплавить, далекому зову вверяясь,
Железную горечь в туманную боль,-
Так всё ясно и свято...
<1913>
ЖАЛОБЫ ОБЫВАТЕЛЯ
Моя жена - наседка,
Мой сын - увы, эсер,
Моя сестра - кадетка,
Мой дворник - старовер.
Кухарка - монархистка,
Аристократ - свояк,
Мамаша - анархистка,
А я - я просто так...
Дочурка - гимназистка
(Всего ей десять лет)
И та социалистка -
Таков уж нынче свет!
От самого рассвета
Сойдутся и визжат -
Но мне комедья эта,
Поверьте, сущий ад.
Сестра кричит: "Поправим!"
Сынок кричит: "Снесем!"
Свояк вопит: "Натравим!"
А дворник - "Донесем!"
А милая супруга,
Иссохшая как тень,
Вздыхает, как белуга,
И стонет: "Ах, мигрень!"
Молю тебя, создатель
(совсем я не шучу),
Я р у с с к и й о б ы в а т е л ь -
Я п р о с т о ж и т ь х о ч у!
Уйми мою мамашу,
Уйми родную мать -
Не в силах эту кашу
Один я расхлебать.
Она, как анархистка,
Всегда сама начнет,
За нею гимназистка
И весь домашний скот.
Сестра кричит: "Устроим!"
Свояк вопит: "Плевать!"
Сынок кричит: "Накроем!"
А я кричу: "Молчать!!"
Проклятья посылаю
Родному очагу
И втайне замышляю -
В Америку сбегу!..
<1906>
ИЗ ФЛОРЕНЦИИ
В старинном городе, чужом и странно близком,
Успокоение мечтой пленило ум.
Не думая о временном и низком,
По узким улицам плетешься наобум...
В картинных галереях - в вялом теле
Проснулись все мелодии чудес,
И у мадонн чужого Боттичелли,
Не веря, служишь столько тихих месс...
Перед Давидом Микельанджело так жутко
Следить, забыв века, в тревожной вере
За выраженьем сильного лица!
О, как привыкнуть вновь к туманным суткам,
К растлениям, самоубийствам и холере,
К болотному терпенью без конца?..
<1910>* * *
Любовь должна быть счастливой -
Это право любви.
Любовь должна быть красивой -
Это мудрость любви.
Где ты видел такую любовь?
У господ писарей генерального штаба?
На эстраде, где бритый тенор,
Прижимая к манишке перчатку,
Взбивает сладкие сливки
Из любви, соловья и луны?
В лирических строчках поэтов,
Где любовь рифмуется с кровью
И почти всегда голодна?..
К ногам Прекрасной Любви
Кладу этот жалкий венок из полыни,
Которая сорвана мной в ее опустелых садах...
<1913>