Как мы закрыли узбекское посольство
Новость о том, что в Москве и Париже должны пройти акции солидарности с узбекским фотографом и документалисткой Умидой Ахмедовой, которую судят за ее прекрасные фотографии и фильм «Бремя девственности», дошла до меня позавчера. Я сразу разослал ее своим немногочисленным парижским знакомым и начал уточнять у московского организатора акции, где и что должно быть в Париже. Мир оказался тесен - в Москве акцию организовывала фотокорреспондент «Новой газеты» Виктория Ивлева-Йорк. Шесть лет назад наши дети вместе ходили в замечательный кружок в Московском музее Льва Толстого. Я считаю, что это хорошее начало для года Толстого в России - не знаю, объявлен ли этот год, но, если нет, то, мне кажется, стоит объявить. Ровно сто лет назад наша страна (и мир) потеряла Толстого и скорбела об этом. Что это был за человек и почему о нем скорбела страна и мир, мы за долгие годы, прошедшие с того дня успели забыть, а Толстой скрылся от нас под многочисленными слоями недоговоренностей и непонимания. А ведь это был - несмотря на все его противоречия - человек неповседневного масштаба, который не всю Россию, но значительную ее часть всколыхнул и побудил двигаться не в самом худшем направлении. Анархист, пацифист, последовательный христианин, вегетарианец, наш корневой и почвенный «альтернативщик» и «дауншифтер». Но я отвлекся…
Времени для подготовки, как выяснилось потом, было мало. Но тяготы этого ощутила на себе в основном французская девушка Жеральдин - это она взялась организовать в короткие сроки акцию в Париже. Послала факс в префектуру Парижа - заявку на акцию. Обзванивала разных людей, в основном далеких от политики, но вполне способных и обязанных заступиться за судимую узбекскую коллегу. Но не все готовы были откликнуться. Замечательная, наверное, в целом организация «Репортеры без границ», к примеру, оценила репутационные риски и решила не выходить на акцию, на которую придут, возможно, несколько человек. Этот репутационный риск показался им более значимым, чем то, что они не заступились за коллегу в далекой стране, о местоположении которой нужно справляться у географической карты.
Тем не менее, Виктория написала мне из Москвы, что Жеральдин нужна поддержка, потому что она бьется с этим делом одна. Я повесил анонсы там, где, как мне казалось, они привлекут внимание. В 11 часов я приехал к узбекскому посольству на rue d'Aguesseau и никого там не обнаружил, кроме припаркованных поблизости небольших полицейских автобусов и нескольких полицейских на улице, в форме и в штатском. В 11-10 нас было уже, по крайней мере, двое, а окрестности бороздил еще и человек, оказавшийся оператором РТР. Вежливый молодой человек направился ко мне, развернул удостоверение и спросил, в связи с чем я здесь нахожусь. Я объяснил, что пришел на пикет. Он ответил, что пикет не разрешен. Я был не в курсе, пояснил я. Он вежливо сказал мне, что раз я сказал, что пришел на пикет, то мне теперь нужно отсюда уйти. Но я же не могу уйти, не встретив тех, кто меня сюда позвал. Он не наседал, я не препирался. Подошел его коллега. Второй гость акции, французская женщина, тоже мягко вступила в нашу беседу. Акция не разрешена, сообщили нам полицейские, так что мы должны отсюда уйти. Иначе, возможно, придется проводить нас в участок. (Я подумал, что как представитель дикой нецивилизованной страны мечтаю о том, чтобы в моей стране полицнйские были такими же обходительными.) Хорошо, мы просто стоим, ничего не делаем, делаем вид, что ждем автобуса. Улыбки, вежливые комментарии. Время идет, мы начинаем подмерзать. Анна Б., фотограф, пришла сюда поддержать коллегу. Полицейские очень хорошо осведомлены о ситуации - да, Умида Ахмедова, да, очень хорошие фотографии, но ее ведь, вроде, освободили? Судили, осудили, амнистировали в зале суда - все в порядке. Ну ничего, мы еще постоим. Времени всего 11-30. Мы просто ждем свой автобус (хотя по этой улице автобусы не ходят и единственный автобус, который может оказаться нашим - полицейский) . Через некоторое время нас все же просят отойти в сторону. Прохожие могут беспрепятственно идти по тротуару, забирать детей из школы, все это можно, но мы, пришедшие на пикет, должны отойти в сторону. Оператору разрешают снять посольство. Пять минут, не более.
11-40. Организаторов по-прежнему нет на месте, и мы с Анной не знаем, как поступить. Подходит РТРщик, знакомимся, говорит, что приехал специально по заданию редакции из Брюсселя (в Париже корпункта нет). По его понятиям, сюжет, возможно, нужен как пешка в большой игре - Россия потом использует это для прессинга на Узбекистан в какой-нибудь нефтегазовой игре. Может и так. На улице ничего не происходит, только хранители покоя граждан время от времени перемещаются от нас к машине и обратно. Еще один прилично и неброско одетый молодой человек, которого я было принял за третьего потенциального пикетчика, оказывается сотрудником префектуры полиции. Он уже задал мне вопрос о том, почему я, русский, здесь, у посольства Узбекистана, а я уже честно ответил ему (я же не знал, что он флик), что я здесь, потому что считаю акции международной солидарности важными. Флик говорит, что у них в префектуре есть международный отдел, который занимается мониторингом настроений иностранцев во Франции. Конкретно он курирует «отдел бывшего СССР». Очень приятно.
Мы с Анной снова обмениваемся мнениями - чего, собственно, мы ждем? Появятся ли организаторы? На всякий случай мы решаем подождать до 12 часов. И это оказывается правильным решением. Около полудня появляется французская девушка, это Жеральдин. Оказывается, акция была заявлена на 12 часов. На улице непонятно откуда материализуются еще два участника - русский фотограф Антон К. и какой-то французский старичок из «Эмнисти Интернешнл». Журналистов тоже становится больше. Жеральдин ведет переговоры с фликами. Они объясняют ей, что послать факс в префектуру - вовсе недостаточно, нужно лично получить у них подпись на разрешении о пикете. Этого она не сделала. Но вот же бумага, которую я им послала, говорит она. В результате переговоров стороны приходят к консенсусу - стоять напротив узбекского посольства нельзя, но можно стоять и раздавать листовки рядом, метрах в 50 от посольства. Жеральдин достает листовки и плакаты. Пятеро смелых становятся в цепочку. Плакатов на самом деле нет, есть только фотографии Умиды, за которые ее и судили. Нас пятеро, журналистов примерно столько же, если не больше. РТР, Рейтер, НТВ - это те, что с видеокамерами (покажут ли что-то из снятого российским зрителям?) Еще пара русских журналистов с фотоаппаратами, эти - пишущие. Мы стоим друг напротив друга, цепь против цепи. Антон кратко и четко говорит на РТРовскую камеру почему он здесь - он фотограф, пришел поддержать коллегу, он не понимает, как за фотографии можно сажать в тюрьму. «30 секунд, очень профессионально», - комментирует оператор. Потом говорю я, потом Жеральдин. НТВ, похоже, снимает репортаж в жанре «Новости без комментариев». Потом Жеральдин беседует в Рейтер. Рейтер, собственно, интересует прежде всего акция перед узбекским посольством в Москве, нас снимают «за компанию». Мы и не преувеличиваем свои силы и значение. Но мы здесь, раздаем листовки, объясняем зачем мы здесь и почему. (Был и еще один человек восточной наружности, который тихо снимал нас на небольшую фото-видео-мыльницу, я надеюсь, что это появится потом где-нибудь вроде сайта Fergana.ru.)
Потом милые французские парни (флики=менты) долго провожают нас по улице, им приятно с нами поболтать, они в общем-то даже на нашей стороне, просто им нужно гарантировать, что мы закончили свое стояние перед стенами посольства и ушли. Мы идем пить кофе в ближайший бар, болтаем, знакомимся ближе. Анна была в Узбекистане несколько лет назад, видела тамошнюю жизнь такой же, как она запечатлена на фотографиях Умиды. Мы все искренне не понимаем, почему за эти фотографии ее хотят посадить. Антон тоже узнал об акции от коллег-фотографов, решил поддержать. Жеральдин влюбилась в Россию, хочет туда поехать и почему-то пожить в Москве. Я уверяю ее, что Москва ужасна и стоит посмотреть что-то еще. Ей интересно попасть на Байкал. Среди нас только я - скорее активист, чем фотограф.
Потом мы идем к метро. Мимо посольства. Три ментовские «газели» (пардон, фликовские «пежо») уже уехали, никого нет. Если бы мы захотели, мы, наверное, могли бы взять посольство штурмом. Но нам ни к чему. Умида, хоть с оговорками, но уже свободна. На двери посольства красуется объявление: «Консульский отдел закрыт после 11-45. Просьба отнестись с пониманием». И мы понимаем. Это мы закрыли консульский отдел. 11-45 - это за 15 минут до объявленного начала акции. Мы сдержанно, но ликуем. Антон возвращается и вешает под дворник посольской машины листовку: «Узбекистан, гордись Умидой Ахмедовой! Мы выступаем за свободу художественного самовыражения… В Узбекистане люди, которые выражают мнения, идущие вразрез с тем, что говорят власти, по-прежнему преследуются, избиваются и арестовываются… По меньшей мере четыре правозащитника и журналиста были осуждены на длительные сроки тюремного заключения в 2009 г., другие оказываются в застенках на более короткие сроки, преследуются и осуждаются за клевету на свою страну… »
Это просто рассказ о том, как пятеро обыкновенных людей могут закрыть консульство Узбекистана в Париже. Возможно, в Москве или Ташкенте условия деятельности сильно отличаются от этих, но, я думаю, важно не столько это, сколько наша готовность стоять на своем. Yes, we can.
Фотографии Умиды Ахмедовой и информация о ее деле
Времени для подготовки, как выяснилось потом, было мало. Но тяготы этого ощутила на себе в основном французская девушка Жеральдин - это она взялась организовать в короткие сроки акцию в Париже. Послала факс в префектуру Парижа - заявку на акцию. Обзванивала разных людей, в основном далеких от политики, но вполне способных и обязанных заступиться за судимую узбекскую коллегу. Но не все готовы были откликнуться. Замечательная, наверное, в целом организация «Репортеры без границ», к примеру, оценила репутационные риски и решила не выходить на акцию, на которую придут, возможно, несколько человек. Этот репутационный риск показался им более значимым, чем то, что они не заступились за коллегу в далекой стране, о местоположении которой нужно справляться у географической карты.
Тем не менее, Виктория написала мне из Москвы, что Жеральдин нужна поддержка, потому что она бьется с этим делом одна. Я повесил анонсы там, где, как мне казалось, они привлекут внимание. В 11 часов я приехал к узбекскому посольству на rue d'Aguesseau и никого там не обнаружил, кроме припаркованных поблизости небольших полицейских автобусов и нескольких полицейских на улице, в форме и в штатском. В 11-10 нас было уже, по крайней мере, двое, а окрестности бороздил еще и человек, оказавшийся оператором РТР. Вежливый молодой человек направился ко мне, развернул удостоверение и спросил, в связи с чем я здесь нахожусь. Я объяснил, что пришел на пикет. Он ответил, что пикет не разрешен. Я был не в курсе, пояснил я. Он вежливо сказал мне, что раз я сказал, что пришел на пикет, то мне теперь нужно отсюда уйти. Но я же не могу уйти, не встретив тех, кто меня сюда позвал. Он не наседал, я не препирался. Подошел его коллега. Второй гость акции, французская женщина, тоже мягко вступила в нашу беседу. Акция не разрешена, сообщили нам полицейские, так что мы должны отсюда уйти. Иначе, возможно, придется проводить нас в участок. (Я подумал, что как представитель дикой нецивилизованной страны мечтаю о том, чтобы в моей стране полицнйские были такими же обходительными.) Хорошо, мы просто стоим, ничего не делаем, делаем вид, что ждем автобуса. Улыбки, вежливые комментарии. Время идет, мы начинаем подмерзать. Анна Б., фотограф, пришла сюда поддержать коллегу. Полицейские очень хорошо осведомлены о ситуации - да, Умида Ахмедова, да, очень хорошие фотографии, но ее ведь, вроде, освободили? Судили, осудили, амнистировали в зале суда - все в порядке. Ну ничего, мы еще постоим. Времени всего 11-30. Мы просто ждем свой автобус (хотя по этой улице автобусы не ходят и единственный автобус, который может оказаться нашим - полицейский) . Через некоторое время нас все же просят отойти в сторону. Прохожие могут беспрепятственно идти по тротуару, забирать детей из школы, все это можно, но мы, пришедшие на пикет, должны отойти в сторону. Оператору разрешают снять посольство. Пять минут, не более.
11-40. Организаторов по-прежнему нет на месте, и мы с Анной не знаем, как поступить. Подходит РТРщик, знакомимся, говорит, что приехал специально по заданию редакции из Брюсселя (в Париже корпункта нет). По его понятиям, сюжет, возможно, нужен как пешка в большой игре - Россия потом использует это для прессинга на Узбекистан в какой-нибудь нефтегазовой игре. Может и так. На улице ничего не происходит, только хранители покоя граждан время от времени перемещаются от нас к машине и обратно. Еще один прилично и неброско одетый молодой человек, которого я было принял за третьего потенциального пикетчика, оказывается сотрудником префектуры полиции. Он уже задал мне вопрос о том, почему я, русский, здесь, у посольства Узбекистана, а я уже честно ответил ему (я же не знал, что он флик), что я здесь, потому что считаю акции международной солидарности важными. Флик говорит, что у них в префектуре есть международный отдел, который занимается мониторингом настроений иностранцев во Франции. Конкретно он курирует «отдел бывшего СССР». Очень приятно.
Мы с Анной снова обмениваемся мнениями - чего, собственно, мы ждем? Появятся ли организаторы? На всякий случай мы решаем подождать до 12 часов. И это оказывается правильным решением. Около полудня появляется французская девушка, это Жеральдин. Оказывается, акция была заявлена на 12 часов. На улице непонятно откуда материализуются еще два участника - русский фотограф Антон К. и какой-то французский старичок из «Эмнисти Интернешнл». Журналистов тоже становится больше. Жеральдин ведет переговоры с фликами. Они объясняют ей, что послать факс в префектуру - вовсе недостаточно, нужно лично получить у них подпись на разрешении о пикете. Этого она не сделала. Но вот же бумага, которую я им послала, говорит она. В результате переговоров стороны приходят к консенсусу - стоять напротив узбекского посольства нельзя, но можно стоять и раздавать листовки рядом, метрах в 50 от посольства. Жеральдин достает листовки и плакаты. Пятеро смелых становятся в цепочку. Плакатов на самом деле нет, есть только фотографии Умиды, за которые ее и судили. Нас пятеро, журналистов примерно столько же, если не больше. РТР, Рейтер, НТВ - это те, что с видеокамерами (покажут ли что-то из снятого российским зрителям?) Еще пара русских журналистов с фотоаппаратами, эти - пишущие. Мы стоим друг напротив друга, цепь против цепи. Антон кратко и четко говорит на РТРовскую камеру почему он здесь - он фотограф, пришел поддержать коллегу, он не понимает, как за фотографии можно сажать в тюрьму. «30 секунд, очень профессионально», - комментирует оператор. Потом говорю я, потом Жеральдин. НТВ, похоже, снимает репортаж в жанре «Новости без комментариев». Потом Жеральдин беседует в Рейтер. Рейтер, собственно, интересует прежде всего акция перед узбекским посольством в Москве, нас снимают «за компанию». Мы и не преувеличиваем свои силы и значение. Но мы здесь, раздаем листовки, объясняем зачем мы здесь и почему. (Был и еще один человек восточной наружности, который тихо снимал нас на небольшую фото-видео-мыльницу, я надеюсь, что это появится потом где-нибудь вроде сайта Fergana.ru.)
Потом милые французские парни (флики=менты) долго провожают нас по улице, им приятно с нами поболтать, они в общем-то даже на нашей стороне, просто им нужно гарантировать, что мы закончили свое стояние перед стенами посольства и ушли. Мы идем пить кофе в ближайший бар, болтаем, знакомимся ближе. Анна была в Узбекистане несколько лет назад, видела тамошнюю жизнь такой же, как она запечатлена на фотографиях Умиды. Мы все искренне не понимаем, почему за эти фотографии ее хотят посадить. Антон тоже узнал об акции от коллег-фотографов, решил поддержать. Жеральдин влюбилась в Россию, хочет туда поехать и почему-то пожить в Москве. Я уверяю ее, что Москва ужасна и стоит посмотреть что-то еще. Ей интересно попасть на Байкал. Среди нас только я - скорее активист, чем фотограф.
Потом мы идем к метро. Мимо посольства. Три ментовские «газели» (пардон, фликовские «пежо») уже уехали, никого нет. Если бы мы захотели, мы, наверное, могли бы взять посольство штурмом. Но нам ни к чему. Умида, хоть с оговорками, но уже свободна. На двери посольства красуется объявление: «Консульский отдел закрыт после 11-45. Просьба отнестись с пониманием». И мы понимаем. Это мы закрыли консульский отдел. 11-45 - это за 15 минут до объявленного начала акции. Мы сдержанно, но ликуем. Антон возвращается и вешает под дворник посольской машины листовку: «Узбекистан, гордись Умидой Ахмедовой! Мы выступаем за свободу художественного самовыражения… В Узбекистане люди, которые выражают мнения, идущие вразрез с тем, что говорят власти, по-прежнему преследуются, избиваются и арестовываются… По меньшей мере четыре правозащитника и журналиста были осуждены на длительные сроки тюремного заключения в 2009 г., другие оказываются в застенках на более короткие сроки, преследуются и осуждаются за клевету на свою страну… »
Это просто рассказ о том, как пятеро обыкновенных людей могут закрыть консульство Узбекистана в Париже. Возможно, в Москве или Ташкенте условия деятельности сильно отличаются от этих, но, я думаю, важно не столько это, сколько наша готовность стоять на своем. Yes, we can.
Фотографии Умиды Ахмедовой и информация о ее деле