Неизвестный главный конструктор
Несмотря на всю секретность атомного проекта , большинство из нас знает имена Курчатова и Понтекорво, Арцимовича и Тамма, многие знают, как они выглядели.
Но по факту научным руководителем атомного проекта был другой человек, и я боюсь, что мало кто из людей, далеких от ядерной физики вообще вспомнит его. ( А как он выглядел я сама увидела позавчера, где он изображен на фото вместе с Курчатовым, Арцимовичем и Скобельцыным) .
Это же он в молодости. Не зная профессии, можно предположить, что это юный музыкант или поэт.
Юлий Борисович Харитон - Главный конструктор атомной бомбы - родился в Петербурге 27 февраля (по новому стилю) 1904 года.
Сын журналиста (его отец был редактором кадетской газеты "Речь", в 1922 году выслан из России) и актрисы МХАТ, по сути воспитанный гувернанткой (матери не было до него дела) , Юлий интересовался всем: историей, физиологией, физикой. В конце концов победила физика. Гувернантка-эстонка учила его немецкому языку, что потом очень пригодилось - ведь главным языком науки в те годы был немецкий. Прыгая через класс, он окончил школу в 15 лет, но в Технологический институт его не приняли потому, что ему не было 16-ти.
В 1920 году он поступил в Политехнический институт и там познакомился с Николаем Семеновым, который вел упражнения по физике. "Важнейшим событием моей жизни, - говорил Харитон, - была фраза Семенова: "зайдите ко мне вечерком..." Вечерком Семенов сказал ему: "-Иоффе организует Физико-технический институт. Там будет моя лаборатория. Я приглашаю вас..."
С 1921 года работал в Физико-техническом институте под руководством Николая Семёнова.
В 1926-1928 годах стажировка в Кавендишской лаборатории (Кэмбридж, Англия). Под руководством Эрнеста Резерфорда и Джеймса Чедвика получил степень доктора наук (D.Sc., Doctor of Science), тема диссертации «О счете сцинтилляций, производимых альфа-частицами».
В начале 30-х годов считалось, что ядерная физика не имеет никакого отношения к практической пользе. Так думали даже великие Резерфорд и Ферми. И мысль учителя Харитона академика Абрама Иоффе о том, что ядерная энергия может привести человечество через две сотни лет к решению проблемы энергетического кризиса, была чрезвычайно смелой. В 1932 году в СССР было принято решение о расширении исследований по ядру. Но даже отдаленных мыслей об использовании нового вида энергии для военных целей ни у кого не было.
С 1931 по 1946 год Харитон руководит лабораторией взрыва в Институте химической физики, пишет научные работы по детонации, теории горения и динамике взрыва.
В 1935 году Юлий Харитон был удостоин степени доктора физико-математических наук (по совокупности работ).
В 1939-1941 годах Юлий Харитон и Яков Зельдович впервые осуществили расчет цепной реакции деления урана. Это стало первым шагом к созданию атомного оружия. Но в отличие от западных союзников руководств СССр долгое время не счаитла эти работы чем-то важным. Но история распорядилась иначе. Сначала сведения разведки, все более тревожные и однозначные, а потом и взрывы атомных бомб над Хиросимой Нагасаки заставили руководство изменить свое отношение.
С 1946 года Харитон - - главный конструктор и научный руководитель КБ-11 (Арзамас-16) в Сарове при Лаборатории № 2 АН СССР. В обстановке строжайшей секретности в Сарове велись работы, завершившиеся испытанием советских атомной (29 августа 1949) и водородной (1953) бомб. В последующие годы работал над сокращением веса ядерных зарядов, увеличением их мощности и повышением надёжности.
Маленького роста, невзрачный, очень худой, внешне Харитон резко контрастировал с делом, за которым стояла огромная разрушительная мощь. Из-за непритязательной внешности с ним сплошь и рядом случались забавные истории, когда секретари райкомов и провинциальные вельможи не признавали в нем главного конструктора атомной бомбы. До конца 1980-х годов его имени не знал никто, но он был начисто лишен тщеславия и никогда не предъявлял своих чинов. С ним можно было поговорить о Гейнсборо, Гольбейне, Тернере, он радовался томику стихов Михаила Кузмина, любил постановки Товстоногова и, вымотавшись вконец, ходил на последние киносеансы, хотя досадовал, что хороших фильмов почти не снимают.
Многие удивлялись: почему Курчатов позвал на Арзамас Харитона - мягкого, интеллигентного человека, который совсем не походил на начальника сталинских времен? Он был старорежимно вежлив, никогда не садился раньше другого человека, всегда подавал пальто, самым страшным ругательством в его устах было "черт!". Но Харитон обладал чертой, которая отмечалась всеми, кто знал его, и отличала ото всех, кто работал рядом: феноменальная ответственность. Как говорил кто-то из известных физиков, такой ответственностью отличался еще только президент Академии наук Сергей Вавилов.
Ещё при Сталине Курчатову было запрещено летать на самолетах. Харитон тоже привык к поезду. Для него построили специальный вагон с залой, кабинетом, спальней и купе для гостей, кухней, поварихой. Однажды возвращаясь из "Арзамаса-16" в Москву в этом вагоне, Харитон стоял у окна и смотрел на предрассветные московские пригороды.
- Юлий Борисович, а когда впервые вы увидели этот "гриб", и накат урагана, и ослепших птиц, и свет, который ярче многих солнц, вот тогда не возникла у вас мысль: "Господи, что же это мы делаем?!!" - спросил ученого журналист Ярослав Голованов.
Харитон ещё долго смотрел в окно, потом сказал, не оборачиваясь:
- Так ведь надо было.
Тем не менее, советский атомный проект был реализован в невиданно короткие сроки потому, что наши ученые еще оставались частью мировой научной элиты. И потому, что в самом СССР физика, хотя ученые сохраняли лояльность к власти, по своей сути оставалась островком интеллектуальной свободы. С другой стороны, именно физика, хотя и была поставлена на службу государству, являлась тем стержнем, где в СССР поддерживались принципы демократии и, ( что на мой взгляд важнее) здравого смысла.
Источник.
Но по факту научным руководителем атомного проекта был другой человек, и я боюсь, что мало кто из людей, далеких от ядерной физики вообще вспомнит его. ( А как он выглядел я сама увидела позавчера, где он изображен на фото вместе с Курчатовым, Арцимовичем и Скобельцыным) .
Это же он в молодости. Не зная профессии, можно предположить, что это юный музыкант или поэт.
Юлий Борисович Харитон - Главный конструктор атомной бомбы - родился в Петербурге 27 февраля (по новому стилю) 1904 года.
Сын журналиста (его отец был редактором кадетской газеты "Речь", в 1922 году выслан из России) и актрисы МХАТ, по сути воспитанный гувернанткой (матери не было до него дела) , Юлий интересовался всем: историей, физиологией, физикой. В конце концов победила физика. Гувернантка-эстонка учила его немецкому языку, что потом очень пригодилось - ведь главным языком науки в те годы был немецкий. Прыгая через класс, он окончил школу в 15 лет, но в Технологический институт его не приняли потому, что ему не было 16-ти.
В 1920 году он поступил в Политехнический институт и там познакомился с Николаем Семеновым, который вел упражнения по физике. "Важнейшим событием моей жизни, - говорил Харитон, - была фраза Семенова: "зайдите ко мне вечерком..." Вечерком Семенов сказал ему: "-Иоффе организует Физико-технический институт. Там будет моя лаборатория. Я приглашаю вас..."
С 1921 года работал в Физико-техническом институте под руководством Николая Семёнова.
В 1926-1928 годах стажировка в Кавендишской лаборатории (Кэмбридж, Англия). Под руководством Эрнеста Резерфорда и Джеймса Чедвика получил степень доктора наук (D.Sc., Doctor of Science), тема диссертации «О счете сцинтилляций, производимых альфа-частицами».
В начале 30-х годов считалось, что ядерная физика не имеет никакого отношения к практической пользе. Так думали даже великие Резерфорд и Ферми. И мысль учителя Харитона академика Абрама Иоффе о том, что ядерная энергия может привести человечество через две сотни лет к решению проблемы энергетического кризиса, была чрезвычайно смелой. В 1932 году в СССР было принято решение о расширении исследований по ядру. Но даже отдаленных мыслей об использовании нового вида энергии для военных целей ни у кого не было.
С 1931 по 1946 год Харитон руководит лабораторией взрыва в Институте химической физики, пишет научные работы по детонации, теории горения и динамике взрыва.
В 1935 году Юлий Харитон был удостоин степени доктора физико-математических наук (по совокупности работ).
В 1939-1941 годах Юлий Харитон и Яков Зельдович впервые осуществили расчет цепной реакции деления урана. Это стало первым шагом к созданию атомного оружия. Но в отличие от западных союзников руководств СССр долгое время не счаитла эти работы чем-то важным. Но история распорядилась иначе. Сначала сведения разведки, все более тревожные и однозначные, а потом и взрывы атомных бомб над Хиросимой Нагасаки заставили руководство изменить свое отношение.
С 1946 года Харитон - - главный конструктор и научный руководитель КБ-11 (Арзамас-16) в Сарове при Лаборатории № 2 АН СССР. В обстановке строжайшей секретности в Сарове велись работы, завершившиеся испытанием советских атомной (29 августа 1949) и водородной (1953) бомб. В последующие годы работал над сокращением веса ядерных зарядов, увеличением их мощности и повышением надёжности.
Маленького роста, невзрачный, очень худой, внешне Харитон резко контрастировал с делом, за которым стояла огромная разрушительная мощь. Из-за непритязательной внешности с ним сплошь и рядом случались забавные истории, когда секретари райкомов и провинциальные вельможи не признавали в нем главного конструктора атомной бомбы. До конца 1980-х годов его имени не знал никто, но он был начисто лишен тщеславия и никогда не предъявлял своих чинов. С ним можно было поговорить о Гейнсборо, Гольбейне, Тернере, он радовался томику стихов Михаила Кузмина, любил постановки Товстоногова и, вымотавшись вконец, ходил на последние киносеансы, хотя досадовал, что хороших фильмов почти не снимают.
Многие удивлялись: почему Курчатов позвал на Арзамас Харитона - мягкого, интеллигентного человека, который совсем не походил на начальника сталинских времен? Он был старорежимно вежлив, никогда не садился раньше другого человека, всегда подавал пальто, самым страшным ругательством в его устах было "черт!". Но Харитон обладал чертой, которая отмечалась всеми, кто знал его, и отличала ото всех, кто работал рядом: феноменальная ответственность. Как говорил кто-то из известных физиков, такой ответственностью отличался еще только президент Академии наук Сергей Вавилов.
Ещё при Сталине Курчатову было запрещено летать на самолетах. Харитон тоже привык к поезду. Для него построили специальный вагон с залой, кабинетом, спальней и купе для гостей, кухней, поварихой. Однажды возвращаясь из "Арзамаса-16" в Москву в этом вагоне, Харитон стоял у окна и смотрел на предрассветные московские пригороды.
- Юлий Борисович, а когда впервые вы увидели этот "гриб", и накат урагана, и ослепших птиц, и свет, который ярче многих солнц, вот тогда не возникла у вас мысль: "Господи, что же это мы делаем?!!" - спросил ученого журналист Ярослав Голованов.
Харитон ещё долго смотрел в окно, потом сказал, не оборачиваясь:
- Так ведь надо было.
Тем не менее, советский атомный проект был реализован в невиданно короткие сроки потому, что наши ученые еще оставались частью мировой научной элиты. И потому, что в самом СССР физика, хотя ученые сохраняли лояльность к власти, по своей сути оставалась островком интеллектуальной свободы. С другой стороны, именно физика, хотя и была поставлена на службу государству, являлась тем стержнем, где в СССР поддерживались принципы демократии и, ( что на мой взгляд важнее) здравого смысла.
Источник.