Кто будет служить?
Статья 1995 года.
Четыре года кряду нас учили бояться собственной армии, силы весьма реакционной, самим фактом своего существования повинной в подавлении мирных национальных демонстраций и нарушении всех и всяческих прав человека, грозящей ежегодными военными переворотами. Так успешно учили, что в 1991 году моя трехлетняя родственница весомо заявляла, что «мы не любим танков». «Танков» невзлюбили столь искренно и пламенно, что служить с ними первыми отказались латыши и эстонцы, еще не покинув самовольно «пространство бывшего СССР». Более простодушные украинцы с танками мириться соглашались, но только на «суверенной» украинской земле. А тут и само пространство «распалось». Теперь «танков» не полюбили обитатели Северного Кавказа, правда, только федеральных «танков». Их собственные танки, невесть откуда взявшиеся, обладали несравненно более добрым нравом. Дошла очередь и до законопослушных великороссов: «Как же мы служить пойдем? Танков разве любим? Так, с имперскими амбициями и в мракобесы попасть недолго!»
Так бы и иссяк призывной контингент вместе с целым рядом проблем, препятствующих внедрению гражданского общества в нашу с вами многострадальную страну. Но помешал октябрь 1993-го, когда в вооруженных силах случайно обнаружились четыре неразвращенных танка. А следом выяснилось, что на Памире срочно нуждается в защите чья-то чужая граница. И дудаевские бандформирования тоже должен кто-нибудь разгонять…
И вот уже высокопоставленный чиновник сообщает как о важном открытии, что наши мальчики на Тереке и Сунже умирают с улыбкой на устах. Вся Русь вздрогнула, а чиновник через несколько дней снова вылезает на экран - неймется же ему! - и доводит до сведения соотечественников, что мальчики служат тоже с улыбкой на устах.
Неслыханный размах приобретает подготовка к юбилею Победы 1945-го года. На срытой большевиками Поклонной горе воздвигнут чудовищный языческий идол, воздвигнут большевиками-расстригами, как кто-то метко выразился, рядом с православным храмом, который и освящать в таком соседстве - грешно. Кто новый конкурс провел? Какая общественность обсуждала? Бог весть!
И грандиозный парад устроили, от каких отвыкли уже, правда, не на Красной площади, ибо строительство торгового центра все ж важнее. Спасибо, что хоть не на Красной площади. И конный памятник Жукову установили, не восстановив ни одного памятника, снесенного революционерами, даже памятника великому русскому полководцу Михаилу Скобелеву!
Теперь есть и орден Георгия Жукова (рука чуть не написала «святого»). Поставить в юбилейный год памятник крупному военачальнику - понятно. Но кто и когда называл ордена именами современников? 30 апреля 1920 года другой большой военачальник и честный солдат Петр Врангель учредил орден св. Николая Чудотворца (не Корнилова, заметим). Девиз ордена: «Верой спасется Россия» А вы, нынешние, чем, полагаете, спасется Россия? Реформами? Или, может быть, конституцией?
Среди всего перечисленного великолепия появилась на короткое время даже русская армия. Давненько мы о ней не слыхивали. Появилась она в телевизионном диалоге правозащитника Сергея Ковалева и журналиста Евгения Киселева, в весьма своеобразном контексте. Речь шла о том, что «русская армия терпит поражение от чеченских ополченцев». Но как только выяснилось, что не терпит, «русская армия» незаметно превратилась в «федеральные войска». Так же, приблизительно, жонглировали понятиями на Западе в эпоху холодной войны: «русские танки в Праге», но «успехи советского балета».
Грустно, но все это мы уже проходили. Именно так революционеры, духовные предшественники нынешних «расстриг», разложили русскую армию в 1917 году накануне заслуженной победы. Так, спохватившись, что страна уже захвачена, что кто-то теперь должен за революционеров кровь проливать, возвращали и погоны, и гордое имя «офицер», и песню «Вставай, страна огромная».
Но, может быть, мы одумались и, хоть и вынуждено, полюбили армию? Вот что писал о месте армии в воспитании ребенка величайший наш мыслитель XX столетия Иван Александрович Ильин: «Ребенок должен научиться переживать успех своей национальной армии как свой личный успех, его сердце должно сжиматься от ее неудачи; ее вожди должны быть его героями; ее знамена - его святынею. Сердце человека вообще принадлежит той стране и той нации, чью армию он считает своею».
А как мы любим солдата? Мы в лучшем случае жалеем «солдатика», а не восхищаемся молодым красавцем в форме прославленного полка. Навсегда запомню, как личный позор, начало осетино-ингушского конфликта. Разъяренная толпа ворвалась в военное училище, а по телефону следовали строжайшие запреты применять оружие. Один курсант был убит. А кто посчитал тех униженных, обесчещенных, из кого уже не получатся настоящие офицеры? Где был доблестный Комитет солдатских матерей? Почему он не добился снятия погон с виновных в убийстве и безнаказанном оскорблении сыновей своих? Или жалеть будем только дезертиров? Или мы хотим, чтобы солдаты были подобны персонажам страшных кадров фильма «Зеркало» гениального Андрея Тарковского, где оцепление, держась за руки и поворотясь спиной к ревущей китайской толпе, терпит плевки и пинки? Не будет у нас больше таких солдат; не одумаемся - никаких не будет!
Мы теперь учим любить и почитать полицию, а не армию. Совсем неслучайно телеэкран забит заграничными сериалами, где бравые копы тычут всем в лицо табельным оружием и лихо заламывают подозреваемым руки за спину. По-видимому, в американских наручниках ходить легко и приятно. Армейцам годами пеняли за несколько человек, погибших при не вполне выясненных обстоятельствах в Тбилиси и Вильнюсе, а «омоновцам» сошел с рук полицейский террор в Москве осенью 93-го. Только мы ведь не в Майами, и не станем американцами, тем более - мексиканцами. Еще теплится в нас традиция уважения к защитнику Отечества, а милиционера мы тоже готовы уважать, но ничуть не больше, чем любого другого соотечественника, например - водопроводчика.
На рукаве у наших военных появилась идиотская надпись: «Вооруженные силы». Это что - напоминание? Разве бывают силы безоружные? Еще как бывают, но, правда, в единственной стране мира - в стране, где, прежде всего, стремятся обезоружить представителей ведущей нации, где пресса надрывается от возмущения, обнаружив у казаков один невооруженный бронетранспортер, и не надрывается от изумления, откуда же взялось «чеченское ополчение». В стране, где граждан уверяют, что свобода владения оружием навредит им больше, чем оружие в руках частных охранников и бесчисленных бандитов. А ведь ношение оружия - наша национальная традиция. Еще в Киевской Руси признавалось право ответить мечом на нападение с палкой. И демократическим можно назвать только то государство, где оружие, прежде всего, есть у гражданина, и нет его у преступника, даже у бывшего преступника, уже вышедшего из тюрьмы, где демобилизованные в запас воины уходят по домам со стрелковым оружием, которое и содержат в порядке на случай призыва. Так в Швеции, в Швейцарии. И защищает свободный гражданин себя и свою семью. Убийство - чудовищно. Но изнасилование невесты на глазах у безоружного жениха стократ чудовищнее! Впрочем, ничто так не дисциплинирует, как оружие в руках. Во время известной блокады московской «мэрии» службой безопасности, солдат оцепления с автоматом излил поток ненормативной лексики на пожилую москвичку, поднимавшуюся на мост с двумя тяжелыми сумками. Дама преспокойно поставила ношу и ответила: «Голубчик! С автоматом в руках хамить невозможно. Ведь вы же воин!» Автоматчик остолбенел и сменил тон: видно было, что он услышал такое впервые, но - согласен.
Одна из важнейших функций наших «вооруженных сил» - прятать оружие от собственных солдат. В Наманганской трагедии, когда толпа убивала наших солдат, честный офицер вывел гарнизон. Безоружных военных загнали обратно стрельбой. Своих спасти не удалось, они сгорели. Да-да, сгорели безоружные солдаты, а не Наманган, чем, весьма вероятно, кончился бы подобный эксперимент с другой армией. Во время безобразий 1905 года русский офицер полковник Гордеев, наводивший порядок в Курляндии, издал приказ: «На оскорбление отвечать выстрелом, на выстрел - десятью». И, что же, пролил много крови? Совсем нет: поверили на слово.
Русский солдат в XVII веке носил саблю, а в XVIII - шпагу, затем ее сменили полусабля или тесак. Носили «для чести» (так это означено в документах), для боя у него было ружье. А как нам лгали в школе про замордованного солдатика из крепостных! Да ведь тяжкая военная служба держалась прежде всего на сознании воина, что вчера он был «барский», а теперь - «царский», что службой он может достичь благородства, основать благой род, что в своем полку он своими глазами видит таких офицеров из солдат. А бывали и генералы.
Еще один незабвенный мучительный позор. В дни антиалкогольной кампании милиция, случалось, шныряла в штатском по невообразимым очередям, высматривая недовольных, а то и провоцируя скандалы. С последствиями. И вот пожилой генерал жаловался автору этих строк, как он опасается таких агентов. Стоп! Дошли до точки. Безоружный офицер, а рядом милиционер с автоматом? Да русский офицер не имел права даже носить штатское платье! И без оружия бывал только в церкви, на балу, в гостиной. Офицера могло коснуться только оружие. В офицеры не мог быть произведен ни один человек, хотя бы раз подвергнутый телесному наказанию. Офицер даже не мог быть подвергнут аресту или заключению за неуплату долга: могло быть конфисковано его имущество. В бытность генерала Алексея Брусилова начальником кавалерийской школы одного из его офицеров оскорбил пьяный рабочий. Кавалерист незамедлительно раскроил тому голову ударом сабли. Брусилов объявил офицеру благодарность в приказе «за умелое владение оружием при защите чести».
Ну, что, будем и дальше оскорблять офицера безоружностью? Будем и дальше оскорблять его маршальскими погонами Брежнева и подполковничьими погонами Жириновского? Будем и дальше оскорблять солдата, относясь к нему, как к пушечному мясу, скрывая потери и, самое главное, соотношение потерь, когда в стычке может быть убито восемнадцать воинов и шестнадцать представителей «мирного населения»? Может быть, апофеоз Жукова убедил нас, что нормально воевать по-жуковски, расплачиваясь тремя солдатами за каждого солдата противника? Будем справедливы: маршал был талантливым военным, и на Халхин-Голе воевал не так. Но то, что мы до сих пор скрываем соотношение боевых потерь в Отечественную, навсегда связалось с именами Сталина и Жукова.
Быть может, в этой статье многовато эмоций. Но закончена она будет холодным анализом состояния нации. Этнологически русские выходят сейчас из фазы надлома. Впереди - инерция, фаза, в которой этнос восстанавливает свою жизнеспособность, научившись себя беречь. Лишней энергии больше нет и не будет! Каким будет наше будущее, историк не ведает. Быть может, те, кто стремится заливать просчеты своей политики реками русской крови, сумеют сохранить покорную толпу вместо войска. Но тогда боеспособным такое войско больше никогда не будет. Из надлома выходят не все народы. Покорность будет означать, что русские не вышли, что в самое ближайшее время защищать и защищаться станет некому.
Но если впереди долгая и процветающая инерция, позаботьтесь о памятниках тем генералам, у кого погибал только один боец на десяток неприятелей и которые все же сожалели о своих потерях. Учтите, что бездарного генерала, погубившего солдат, нация в инерции с позором увольняет, а иногда и расстреливает. Забудьте, что солдат может воевать голодным и раздетым. Иначе сначала останетесь без офицеров, а потом и без призывников. Арестовывать пошлете? Не позавидуем тем, кого пошлете. И верните законное место всем русским героям. Велик и возвышен подвиг героев Бреста и Курской дуги, но когда в военно-патриотическом воспитании 99 процентов места занимает Отечественная война, а один уделяют Александру Невскому и Александру Суворову, молодежь эти 99% замечать не желает. А служить им, молодым. И подвиги совершать им - русским приближающегося периода инерции.
Оглавление