Будьте добры - как пройти через эти дворы
Душевная идея тут вот высказана - среди окружающей баламути поговорить о любимом. О любимом Городе.
...Уже переехав, мы, мысленно обращаясь к прежнему нашему месту обитания, всегда говорили "на старом дворе", "со старого двора" - не "в старом доме", а именно так. И только о чем-то интерьерном - "на старой квартире". И когда я слышу песенку: "Будьте добры - как пройти через эти дворы..." - я вспоминаю именно старый двор, а не тот, где провела бОльшую часть школьных лет, и все институтские, и откуда ходила на Завод...
Старый двор застрял тогда на горе Матюшенко между двух кварталов "частного сектора": четыре дома и замыкающая "коробочку" детская площадка, а вокруг - одноэтажные домики с небольшими садами и огородами, с палисадниками, полными мальв и бархатцев, космей и "майоров", а по осени - мелких хризантем-"дубков" всевозможных расцветок; с навесами и решетками, укрытыми вьющейся (часто говорили - "плетущейся") розой и виноградом. Маленькой я говорила: "В Городе столько старушьих домиков - и ни одной моей бабушки".
Квартиры распределялись по ведомственному принципу, и во дворе жили семьи с нескольких предприятий; многие были тесно знакомы и по работе, что придавало двору дополнительную семейность.
Окна нашей однокомнатной квартиры на втором этаже выходили во двор - туда, где тройная (для пинг-понга, волейбола и футбола) площадка открывалась в сторону частных домов. Подъезд от нее отделяла полоска ясеней и грецкого ореха, да еще у нашего края площадки росло два гигантских пирамидальных тополя. Помнится, они не "пушились". Подъезд наш был первым, и тупичок двора с этой стороны отсекала от одноэтажек глухая стена, плавно переходившая во внешний забор площадки. Под тополями была крепкая деревянная беседка, где обычно - особенно вечерами - сидели старшие ребята.
На отдаленный торец дома глядел торец соседнего; между ними был махонький скверик. Напротив этого "продолжающего" здания был еще один дом - длинный, с котельной на отдаленном углу; и уж за котельной, отсекая двор от проезжей улицы, стоял четвертый. Все они были классическими хрущевскими пятиэтажками.
Двор делился на две контрастные половины; дальняя была гола, заасфальтирована. Между столбами там сушилось кое-какое белье да стояли лавочки для домино. А вот на нашей, ближней половине, между параллельными домами росла купа уже высоких и довольно толстых акаций. Попозже рядом с ними попытались было поставить песочницу, но там редко играли даже маленькие: во-первых, под корнями акаций было куда интереснее рыться, а во-вторых, многие мамы говорили: "Не ходи в песочницу, там кошки написали." Почему считалось, что под акациями кошки не писали - не пойму до сих пор.
Между акациями и площадкой стояло несколько лавочек. Там тоже частенько сиживали мальчишки и девчонки постарше всякой мелюзги вроде меня. Когда мне было года четыре, я страшно боялась одного из ребят - кажется, четвероклассника, но необычайно рослого и полного для своего возраста. В те поры в мире гремел силач-тяжеловес Жаботинский, а потому дворовой кличкой здоровенного четвероклассника была - Жопатинский. Отчего-то ему ужасно нарвилось показывать дворовой мелочи "козы" и корчить зверские рожи. Я, в общем, не была особенным труслом: ловила во мху под краном для полива здоровенных слизней, не боялась мышей и высоты (спокойно лазала на гимнастическое "бревно" и спрыгивала оттуда), темноты (ходила с приятелями в темный дровяной подвал под домом), а тут - на поди.
И вот однажды, когда я с визгом прибежала со двора, напуганная очередной "козой" Жопатинского, мама сказала: "Да не бойся ты его - он не злой, он просто вредным родился." Мне стало интересно, как это - родиться вредным.
...Он явился на свет очень крупным, с отросшими волосами и с четырьмя зубами во рту. А в полгода - еще лежа в коляске - заговорил. Причем сразу - фразами. Впервые это произошло, когда какой-то дяденька, заигрывая с молодой мамашей, наклонился над коляской с прелестным полным малышом в кружавчиках и фальшиво протянул:
- У-тю-тю, какие мы холосенькие...
- Ща как плюну! - басом отозвался ангелочек.
Мне сразу разбоялось: идея "таким уж он уродился" меня очаровала, и я потом долго присматривалась к "вундеркинду", ища в нем еще чего-нибудь необычного...
...Уже переехав, мы, мысленно обращаясь к прежнему нашему месту обитания, всегда говорили "на старом дворе", "со старого двора" - не "в старом доме", а именно так. И только о чем-то интерьерном - "на старой квартире". И когда я слышу песенку: "Будьте добры - как пройти через эти дворы..." - я вспоминаю именно старый двор, а не тот, где провела бОльшую часть школьных лет, и все институтские, и откуда ходила на Завод...
Старый двор застрял тогда на горе Матюшенко между двух кварталов "частного сектора": четыре дома и замыкающая "коробочку" детская площадка, а вокруг - одноэтажные домики с небольшими садами и огородами, с палисадниками, полными мальв и бархатцев, космей и "майоров", а по осени - мелких хризантем-"дубков" всевозможных расцветок; с навесами и решетками, укрытыми вьющейся (часто говорили - "плетущейся") розой и виноградом. Маленькой я говорила: "В Городе столько старушьих домиков - и ни одной моей бабушки".
Квартиры распределялись по ведомственному принципу, и во дворе жили семьи с нескольких предприятий; многие были тесно знакомы и по работе, что придавало двору дополнительную семейность.
Окна нашей однокомнатной квартиры на втором этаже выходили во двор - туда, где тройная (для пинг-понга, волейбола и футбола) площадка открывалась в сторону частных домов. Подъезд от нее отделяла полоска ясеней и грецкого ореха, да еще у нашего края площадки росло два гигантских пирамидальных тополя. Помнится, они не "пушились". Подъезд наш был первым, и тупичок двора с этой стороны отсекала от одноэтажек глухая стена, плавно переходившая во внешний забор площадки. Под тополями была крепкая деревянная беседка, где обычно - особенно вечерами - сидели старшие ребята.
На отдаленный торец дома глядел торец соседнего; между ними был махонький скверик. Напротив этого "продолжающего" здания был еще один дом - длинный, с котельной на отдаленном углу; и уж за котельной, отсекая двор от проезжей улицы, стоял четвертый. Все они были классическими хрущевскими пятиэтажками.
Двор делился на две контрастные половины; дальняя была гола, заасфальтирована. Между столбами там сушилось кое-какое белье да стояли лавочки для домино. А вот на нашей, ближней половине, между параллельными домами росла купа уже высоких и довольно толстых акаций. Попозже рядом с ними попытались было поставить песочницу, но там редко играли даже маленькие: во-первых, под корнями акаций было куда интереснее рыться, а во-вторых, многие мамы говорили: "Не ходи в песочницу, там кошки написали." Почему считалось, что под акациями кошки не писали - не пойму до сих пор.
Между акациями и площадкой стояло несколько лавочек. Там тоже частенько сиживали мальчишки и девчонки постарше всякой мелюзги вроде меня. Когда мне было года четыре, я страшно боялась одного из ребят - кажется, четвероклассника, но необычайно рослого и полного для своего возраста. В те поры в мире гремел силач-тяжеловес Жаботинский, а потому дворовой кличкой здоровенного четвероклассника была - Жопатинский. Отчего-то ему ужасно нарвилось показывать дворовой мелочи "козы" и корчить зверские рожи. Я, в общем, не была особенным труслом: ловила во мху под краном для полива здоровенных слизней, не боялась мышей и высоты (спокойно лазала на гимнастическое "бревно" и спрыгивала оттуда), темноты (ходила с приятелями в темный дровяной подвал под домом), а тут - на поди.
И вот однажды, когда я с визгом прибежала со двора, напуганная очередной "козой" Жопатинского, мама сказала: "Да не бойся ты его - он не злой, он просто вредным родился." Мне стало интересно, как это - родиться вредным.
...Он явился на свет очень крупным, с отросшими волосами и с четырьмя зубами во рту. А в полгода - еще лежа в коляске - заговорил. Причем сразу - фразами. Впервые это произошло, когда какой-то дяденька, заигрывая с молодой мамашей, наклонился над коляской с прелестным полным малышом в кружавчиках и фальшиво протянул:
- У-тю-тю, какие мы холосенькие...
- Ща как плюну! - басом отозвался ангелочек.
Мне сразу разбоялось: идея "таким уж он уродился" меня очаровала, и я потом долго присматривалась к "вундеркинду", ища в нем еще чего-нибудь необычного...