Владислав Иноземцев: Левый переворот

[2013ivan]

Участники дискуссии: Саша Рязанцев, Alexei Tsvelik, Алексей Цветков

Читатели сайта «Сноб» - в большинстве своем люди либеральных (порой даже слишком либеральных) взглядов, часто отторгающие социалистические идеи как «устаревшие» или попросту «вредные».
Между тем бессмысленно отрицать, что левые (в строгом смысле данного слова) дискурсы будоражили воображе­ние вовсе не худших представителей интеллектуальной элиты раз­ных стран на протяжении нескольких столетий, и разочарование в них (далеко не окончательное) наступило лишь после страшных катастроф, жертва­ми которых оказались миллионы людей.

Сегодня в мире почти не осталось коммунистов ленинского типа, экспери­менты сталинского и маоистского пошибов с вожделением вспоминаются не­многими, однако в целом левая (социалистическая, «альтерглобалистская», эгалитаристская и т. п.) идеология отнюдь не приказала долго жить - скорее напротив, она даже набирает популярность как на глобальной периферии, так и в некоторых развитых странах.


Лично я отношусь к подобным идеям с двойственным чувством.
Серьезно занимавшись исследованиями работ К. Маркса, я считаю, что в этом человеке исследователь практически всегда одерживал верх над утопистом, а экономист - над революционером, и потому отдаю ему должное как ученому и со­циальному философу.
В то же время я не испытываю никакого пиетета в от­ношении политиков, которые превратили социалистическое учение в инструмент борьбы за установление собственной диктатуры, придав ему фор­му ленинизма, сталинизма, маоизма и прочих доктрин, рассчитанных скорее на оболваненную толпу, чем на разумных последователей.
Однако сейчас мне хотелось бы поговорить не о примитивизации социалистических и коммунистических идей в ХХ столетии, а о том, как изменился мир на про­тяжении этого века - и, соответственно, о том, сохраняют ли даже самые «не­радикальные» левые доктрины свою актуальность.

Фундамент левой идеологии: есть ли он сейчас?

Первым вопросом к сторонникам социалистических идей станет вопрос о том, с чем предлагают они сегодня бороться.
Ответ кажется очевидным: с не­­равенством, оскорбляющим, по мнению левых, человеческие общества.
Нет сомнения: на первый взгляд, неравенство не может быть справедливым, ведь божество или эволюция создали людей одинаковыми и наделили их одними и теми же правами.
Но только на первый взгляд.
Потому что при присталь­ной оценке проблемы становится очевидным, что люди отличаются даже не то­лько по своим способностям, но и по интенсивности деятельнос­ти; следовательно, присвоение ими равных частей общественного богатства не так уж и этично.
Почему же тогда идеи равенства были столь популярны в течение сотен лет?
По простой причине: неравенство, порожденное различиями таланта или усердия, было пренебрежительно мало на фоне нераве­н­ства, обусловленного статусом и социальной ролью человека.
В масштабах общества лишь единицы могли претендовать на значительно большую, чем среднеста­тистическая, долю богатства, на основании своей уникальности.
И поэтому любое неравенство воспринималось как зло.

К. Маркс, замечу, был прав, когда в «Критике Готской программы» писал о том, что ближайшей целью является переход к «распределению по труду», который - sic! - не устранит неравенство, а лишь преодолеет его «эксп­луа­та­торский» характер.
Иначе говоря, задачей ставился уход от неравенства, обусловленного статусом, хотя при этом признавалась de facto неискоренимость неравенства, основанного на талантах и масштабе участия в общественном производстве.
Если говорить более понятно, речь шла о том, что неравенство не должно выступать следствием принуждения, но если оно пр­о­истекает из свободного выбора, то в нем нет ничего особо предосудительного.
И лишь в довольно гипотетическом будущем, никогда не описанном по­дробно, постулировалось «распределение по потребностям».

Посмотрим теперь на общество начала XXI века, причем на самое «нес­праведливое» - американское.
Неравенство в США сегодня более заметно, чем в Gilded Age начала ХХ столетия: на 1% самых богатых американцев приходится 44% национального богатства, тогда как в середине 1970-х эта циф­ра не превышала 17%.

Однако самыми богатыми людьми сей­час являются владельцы новых компаний - корпораций, которые были созданы при их непосредственном участии и благодаря их талантам.
Скажу бо­лее: эти компании «поднялись» не на грабеже третьих стран и не на выкру­чива­нии рук потребителям, как монополии времен первых антитрестовских законов - люди обогащают их, вполне добровольно покупая новые гаджеты, закачивая новые программы, соревнуясь в престижном потреблении.
И даже это не все: если на рубеже XIX и XX веков 94% тех, кто относился к 1% американцев с самыми высокими ежегодными доходами, получали эти доходы от своей собственности, то сейчас таких осталось менее 10%; 65% этой группы в 2006 году в США зарабатывали даже не своими позициями в корпора­тивных иерархиях, а своей по сути индивидуальной деятельностью в качес­тве программистов и врачей, юристов и архитекторов, спортсменов и звезд эстрады, трейдеров на проценте от прибыли и журналистов.
Если в прежние времена утрата статуса вела к потере собственности и богатства, то сегодня футбо­лист или трейдер, программист или дизайнер легко переходит из команды в команду или из фирмы в фирму, сохраняя и преумножая свои доходы, потому что наиболее важной в новом мире является не случайное владение материальными активами, а неотчуждаемая собственность на креативность и интеллект.

Общество изменилось, и я готов утверждать, что современное неравенст­во во многом перестало быть несправедливым.
Бороться с таким неравенст­вом - значит препятствовать общественному прогрессу, и не более того.
Разумеется, общество должно помогать своим менее защищенным членам, что, собственно, оно всегда и делает, но этот принцип выглядит как нечто само собой ра­зумеющееся, в то время как глобальная борьба за перераспределение бога­тства становится не только непродуктивной, но отчасти и аморальной.

Таким образом, первый вопрос, который хочется адресовать сегодняшним левым, состоит в том, не считают ли они, что общество, в котором распреде­ление осуществляется в соответствии с трудом и талантом, уже построено в большинстве развитых стран?
Что неравенство перестало быть несправедли­вым, и требовать его преодоления - значит призывать идти в глухой истори­ческий тупик апологии непрофессионализма и убогости?
И что общество, в котором упор делается на оригинальность и новаторство, не может не быть самым неравномерно распределяющим богатство обществом в истории, но только оно и способно к развитию?
Эти вопросы носят отнюдь не теорети­ческий характер: предпринимаемое ради «справедливости» изъятие властя­ми до половины и более ВВП в виде налогов способно уничтожить любую из развитых экономик.
И хотя от переезда того же Жерара Депардье из Парижа в Са­ранск Франция скорее выиграла, чем потеряла, в целом курс левых пра­ви­тельств в Европе выглядит издевательством над здравым смыслом.
И, как об­щий вывод, не кажется ли левым, что они сегодня перестали бороться с несправедливостью, на что всегда претендовали?

От имени кого говорят сегодня левые?

Второй же вопрос к сторонникам социалистических идей выглядит никак не менее - если не более - провокативным.
Он сводится к тому, кого защищает (или на защиту кого претендует) левая идеология?
Традиционно считалось, что пролетариат (крепостные, смерды, рабы - нужное подчеркнуть) состав­ляет бóльшую часть общества, а эксплуататоры - ничтожное меньши­н­ство.
Собственно говоря, именно на этом основывалась сила социалистов: они без преувеличения составили первое действительно массовое политиче­ское движение современности.
Любой, кто читал работы классиков, не может не помнить, как часто использовали они понятие «массы», «овладевая» которыми, идеи становятся материальной силой.

В полном соответствии с этим подходом социалисты прошлых эпох всегда выступали с позиций инклюзивности, поддерживая все инициативы, которые способствовали нарастанию гомогенности общества.
Продвижение идей гендерного равенства, борьба за всеобщее избирательное право, великий лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и т. д. - тренд выглядел более чем отчетливо.
Если посмотреть на ту картину, которая складывается в наши дни, сложно не увидеть отличий.
Левые в эпоху «альтерглобализма» в первую очередь озабочены правами любых меньшинств, которые только мо­гут быть обнаружены в обществе - от сексуальных до этнических.
Они защи­щают права гомосексуалистов и иммигрантов, стремятся поддержать безра­ботных и лишенных крыши над головой, при этом продвигая повестку так назы­ваемого мультикультурализма, постулирующего права не только чело­ве­ка, но также культурных и национальных сообществ.
Увлекшись обездолен­ными, современные социалисты, судя по всему, полностью забывают об экс­п­лу­ати­руемых, потому что, как бы плохо не жили в парижских banlieuеs выходцы из Алжира, в своей жизни не работавшие ни дня, к последней катего­рии граждан они точно не относятся.
Осуществив тотальную подмену поня­тий, левые сегодня превратились в наиболее «прогосударственную» и даже националистическую силу - в той же Европе именно они последовательно выступают против интеграции, борясь прежде все­го за решение частных проблем малоимущих в отдельных странах, а в мировом масштабе оппонируют глобализации, ко­торая, замечу, вывела за последние десятилетия из бедности больше людей, чем любая система социа­льного обеспечения.

Электоральный успех современных левых, таким образом, определенно зависит от того, удастся ли им сформировать большинство из меньш­и­нств - а условием этого оказывается прежде всего успешное наступление на права реального большинства, то есть современного среднего класса, доби­вающегося высокого уровня благосостояния собственными трудом и талан­том.
Соответственно, успех такого проекта будет иметь для любого ныне еще конкурентоспособного общества катастрофические последствия, выражаю­щиеся в остановке любого развития и последующей деградации.
Передел богатства был приемлемым рецептом в обществе, когда его создателем было большинство, но выглядит безнадежным там, где могущие составить новое большинство меньшинства выступают нетто-потребителями продукта, про­изводимого представителями современного креативного класса.

Идя даже несколько дальше, я позволю себе утверждать, что в современном обществе эксплуататорский класс эволюционирует до неузнаваемости: если раньше к нему относились тысячи людей, по праву наследования или в силу социального статуса присваивавшие огромные богатства, обворовывая большинство, то сейчас он представлен миллионами тех, кто формально не претендует на многое, но получает даже свои «крохи» столь же незаслуженно, как когда-то прежде узкая группа «хозяев жизни» наслаждалась всеми ее прелестями.
Принимая бедных за несправедливо обиженных, современные сторонники левой идеи совершают самую большую логическую подмену и приближаются к тому, чтобы совершить еще и самую непростительную политическую ошибку нашего времени.

* * *

Мир XXI века отличается от мира XIX ровно в той же мере, в какой bul­let train отличается от гужевой повозки.
Идея равномерного распределе­ния общественного богатства как двигателя социального прогресса относится к той эпохе, когда самые опытные прогнозисты пытались определить, к како­му году по улицам Лондона нельзя будет проехать из-за обилия навоза.
Сегодня значительная часть людей способна продела­ть путь из «кто был ник­ем» в «тот станет всем» индивидуально, а не в составе толпы, на что рассчи­ты­ва­ли социалисты сто лет тому назад.
Этот индивидуальный путь наверх более эффективен и для человека, и для общества, чем коллективный, а получаемые по мере его прохождения результаты не могут быть признаны обретенными несправедливо.
Пока адепты левых идей не осмыслят этого факта, они будут оставаться деструктивной общественной силой - каковой, замечу, яв­лялись ранее в гораздо меньшей мере.

Все сказанное не означает того, что формирующееся сегодня общество в перспективе окажется социально гармоничным и никогда не будет подвер­жено классовой борьбе.
Напротив, массы отверженных людей, не находящих места в социальной структуре, будут намного опаснее пролетариата столе­т­ней давности прежде всего потому, что у них не будет никаких прав претен­довать на более значимую часть общественного «пирога».
Какие идеи рас­пространятся среди этой части населения, как им можно будет управлять и насколько «расколотым» окажется общество будущего - вот самые слож­ные вопросы, которыми следовало бы задаться сегодня.
Но это вовсе не тот сюжет, на котором мы хотели сейчас сконцентрироваться.