После окончания универа, попросился я на распределении в сельские учители. Военной кафедры у нас не было, а служить полтора года срочную очень не хотелось. Большинство моих приятелей-собутыльников разными способами открутились от этой почётной обязанности, кто закончил ВУЗ с военкой и спокойно стал лейтенантом запаса, кто менял адреса прописки, кто каждый призыв резко заболевал, а кто скрывался до 28 лет в деревенских учителях, которым тогда давали броню. Мне они ласково говорили: “Армия - не место для интеллигентного человека, только время потеряешь.
Будет тебя 22-летнего городского образованного 18-летний деревенский сержант гноить да нагинать, и прапорщик-сундук за бога. Увидишь небо с портянку! А в деревне в учителях гоголем ходить будешь, жизнь народную, коренную нюхнёшь, водку с салом родители учеников сами носить будут, да в пояс кланяться. Квартиру дадут. Учителей-то на деревне не хватает.”
Поражённый моим отказом от распределения в городе, декан лично меня приобнял за плечи и, выводя к толпившимся перед деканатом сокурсникам, прочувствованно сказал: “Вот, смотрите. Такие люди нужны стране! Не то что всякие, которые ищут где получше, да бегут из школ и детей бросают! Вот в наше время мы... (тут он хотел рассказать как они гавно ели, но удержался) ...недоедали, жили бедно, но работали там, куда нас партия посылала. Спасибо, Людвиг!” И он ещё раз пожал мне руку. И поехал я в деревню со своею молодой супругой и доченькой, которой тогда как раз годик исполнился...
Ну и там, как вы понимаете, много чего из народной жизни мне показывали... и в армию потом всё-таки сходил... Но пока я на роман “Колосилась за тыном репа” ещё не дозрел и тут хочу только один случАй живописать по-быренькому. Извините за длинную преамбулу.
А простыла у нас доча, и решили мы по старинному рецепту пролечить её нашим еврейским аспирином - куриным бульончиком. Да вот беда - в сельмаге кроме ржавых банок с морской капустой да водки с портюшком отродясь ничего не укупишь, а хозяйства у нас пока ещё не было. Ну овощи мы с супругой приспособились воровать ночью на соседских огородах или колхозном поле, а вот курочка...
Оставили мы короче дочку на соседку и пошли по селу с протянутой рукой в дома стучатся. И на дальнем конце села продали нам таки курёныша, шустренького такого. Сунули мы его в авоську и чапаем себе. Грязь по колено и выше, дорога в темноте булькает и проскальзывает, месяц от греха подальше спрятался, и волки где-то рядом воют. Курица со страху в авоське почирикивает что-то. Ну и мы бредём, разговариваем значит на тему, как наварим наконец-то куриного бульона. И тут выясняется, что курочка-то нам выдана живая, а не как в городе купленная - замороженная и выпотрошенная. А я как-то к тому времени кроме таракана или червяка - прости господи - никогда никого не убивал ещё. А жена и того пуще, от таракана пищит, а от мышки в обморок падает.
И вот мы начинаем планировать зверское умерщвление этой куры. Жена-теоретик рассказывает, что надо голову ей отрубить, а потом взять за лапы и держать вниз обрубленной шеей, чтоб кровь стекла. А я думаю, да как же я эту башку рубить-то буду, она же живая, трепыхаться будет. И говорю что её, наверное, связать сначала надо. А то кровищи будет... И в каком месте перерубать эту шею лучше: поближе к голове или к плечам.
И начинаем мы друг другу пересказывать разные страшные истории, как петухи с оторванной головой иногда бегают, а из шеи фонтан хлещет... Ну и там другое всякое разное, типа как у Булгакова конферансье голову оторвали. Да ещё как-то при мне гуся краденного приятель удушил, так-то без крови было - он шею на руку буквально намотал, да как дёрнет, там что-то хряснуло, гусь дёрнулся пару раз и затих. А я читал у В.Яна, что при Чингиз-хане и Батые тоже вот приказывали: "Пусть он умрёт не показывая своей крови!" И нойоны с тургаудами удавливали человека тетивой. Может эту курицу тоже сначала удавить, а потом уже спокойно резать… Или вот некоторые ещё топят котят. А Герасим у Тургенева даже целую собачонку Муму утопил. У нас ведро есть, может воды в него и...
Идти нам было где-то полчаса, и вот всю дорогу мы спорили, кричали и советовались, как же мы эту курицу убьём и отрежем ей голову. И вот пришли домой. Смотрю я, а курица наша уже мёртвая. Наслушалась она наших разговоров, просунула шейку свою синюю сквозь авоськину ячейку и удавилась от ужаса. Вся в пупырышках и кровь в жилах застыла. И глаза безумные от страданий.
А вы говорите, животные, мол, твари неразумные и ничего не понимают!
Эх, сожрали...