Семён сидел на остове ржавой трубы и смотрел вниз. Внизу, далеко-далеко, кружились в своём вечном танце воды чёрные Омки. Огни факелов причудливо искажались в водоворотах и струях течения. Иногда на свет выплывали обломки, ветки или старые пластиковые бутылки. Пленники коварной речки, они ныряли и подпрыгивали, резко меняли направление движения, дёргались. Сторонний наблюдатель легко мог принять их за одушевлённые, а то и разумные существа.
Сторонний наблюдатель - но не Семён. Не зря его считали лучшим наблюдателем Кадетского Поселения. В неясном свете факелов, при убывающей Луне он отчётливо видел всю реку на сотню метров вдаль. Вот в тени набережной северного берега что-то шевельнулось - и рука мужчины моментально легла на арбалет. Детище инженеров Корпуса, созданный из старого автомата, кусков дерева, рессоры от КАМАЗа и такой-то матери, он уверенно посылал железные стрелы на двести метров и бил без промаха.
Но нет - ложная опасность. Толстая водяная крыса выпрыгнула из воды и скрылась в прибрежных кустах. В другое время Семён не отказался бы добыть сочного крысиного мяса, но не сейчас. Нельзя оставлять Пост, да и в Омку ночью сунется только сумасшедший. Если даже вдруг повезёт не утонуть в богомерзких водоворотах, наблюдатели с соседних Постов точно пристрелят. Принцип ведь простой: сначала убей, потом допрашивай. Иначе не выжить. Особенно сейчас, когда год потихоньку начал клониться к зиме и еды становилось всё меньше. А голодных ртов на северном берегу - всё больше.
Семён любил Пост Комс-моста. Высокий берег, удобное укрытие в руинах теплотрассы. Даже в безлунную ночь реку хорошо видно до самых развалин Юбилейки. Давным-давно, в другой жизни, Семён частенько приходил на это место и смотрел на город. Тогда всё было иначе. Вокруг ходили счастливые омичи, ночь освещалась фонарями, мимо пролетали сверкающие окнами автобусы... Да. С автобусов всё и началось. В чёрный день, когда последний из них встал без горючки, и начался Апокалипсис.
Вдруг оказалось, что Омск - огромный город, и без общественного транспорта добраться из одного его конца в другой практически невозможно. Какое-то время спасали такси, но и они вскоре утратили смысл: весь город встал в одну колоссальную пробку. Большая часть чиновников администрации бежала после исчезновения мэра, оставшиеся изо всех стремились разворовать Последний Омский Бюджет - и преуспели в этом.
Почти.
Их лимузины упёрлись в те же великие пробки. Тех, кто попытался покинуть Омск пешком, разорвали толпы негодующих горожан. Обрывки чиновников, скорее всего, съели - перебои с продовольствием уже давали о себе знать, грузовики с едой просто не могли проехать в забитый машинами город.
Каждый в те страшные дни пытался выживать, как мог. Кто-то грабил магазины, кто-то выращивал овощи на распаханных клумбах. Постепенно люди объединялись в общины - по дворам, кварталам, микрорайонам. Жизнь замыкалась сама на себя, и теперь уже мало кто знал, что творится за две остановки от дома. Более далёкие путешествия стали уделом немногих смельчаков.
Семён и сам ходил однажды в поход на юг. Отпросился у руководства Корпуса на месяц, взял палатку, смену обуви и недельный запас вяленых крыс. В то время ходили слухи, что близ Вокзала ещё есть жизнь. Что по железной дороге подвозят гуманитарную помощь, а у редких счастливчиков есть шанс покинуть Омск на поезде. Уезжать Семёну не хотелось, но от еды или нового тёплого китайского пуховика он не отказался бы. Потому и пошёл.
Добраться до цели не удалось. В одну из ночей путешествия он разбил палатку у Цирка и едва успел унести ноги, когда рядом остановился трамвай. попадать в рабство к Урбанистам Семёну не хотелось, потому бежать пришлось быстро. Бросив палатку, рюкзак, вторые сапоги, еду и - что обиднее всего - Карту Омска. Настоящую, бумажную, ещё докризисную.
При мысли об Урбанистах взгляд наблюдателя невольно потянулся к востоку. Там, среди руин и прожекторов, отчаянно и нечестиво дымила Пятая ТЭЦ. Сначала её топили углём, когда кончился уголь - мазутом. Чем её топили после мазута, Семён не знал; но подозревал, что чистым богохульством. Непростые люди жили там - Урбанисты. Верные старым идеалам борьбы с автомобилями и развития трамвая, поклоняющиеся какому-то кудрявому богу, они были одной из главных сил нынешнего Омска.
Трамваи... громыхающие многотонные монстры, обеспечивавшие Урбанистам господство над любым районом, в котором были рельсы. В отличие от других групп, Урбанисты не просто пытались выжить. Их вела Цель - протянуть-таки трамвайные пути в центр Омска. И к цели этой они неуклонно приближались, захватывая всё новые районы, порабощая их население и отправляя его укладывать рельсы и закапывать подземные переходы.
Ненависть к подземным переходам почему-то была важным постулатом их религии, но Семён в эти дебри никогда не углублялся. Он любил свою работу наблюдателя, а на понимание каких-то глобальных вещей не замахивался.
От полного господства над Омском Урбанистов отделяла сущая мелочь - нехватка рельсов. Для того, чтобы проложить трамвайные пути в новом месте, требовалось разобрать их где-нибудь ещё. Впрочем, согласно последним данным, до Центра они уже почти добрались.
Об этом рассказал Семёну единственный друг - Игорь. Неутомимый путешественник, он старался не задерживаться долго на одном месте и, поговаривали, однажды дошёл даже до Сибзавода. Впрочем - наверняка врали. Об Игоре вообще ходило множество легенд, его в народе любили. Вечерами жители Кадетского частенько собирались у костров в подвалах многоэтажек, доставали свою нехитрую провизию... Заполучить Игоря на такой общинный ужин было удачей.
Ведь он рассказывал. О Главпочтамте, переходе у Маяковского, куполе Каскада, храме Оленя-Великомученика, самолётах, стоящих на мёртвых ВПП аэропорта. Обо всём, что остальные могли видеть только во снах, что давно забыли. Иногда Игорь приносил из странствий диковины - и не было отбоя от желающих выменять магнитики с омским метро или окаменевшие билеты в кинотеатр "Миллениум" на жареную крысятину или раритетный Доширак. Однажды Игорю достался даже настоящий сырок "Омичка".
С Семёном отчаянного путешественника сближала общность характеров. Они могли подолгу молча сидеть в старой берлоге, которую Семён сделал в руинах ресторана "Сенкевич", и смотреть на Иртыш. Как восходит поутру Солнце, как летают над рекой вечные чайки. Как дымит где-то на севере, за развалинами Метромоста, чёрный Нефтезавод. Из-за этого вида Семён и не переезжал в здания Корпуса, хотя кадетские бонзы регулярно ему это предлагали. Лучший разведчик поселения, как-никак, достоин жить по-человечески. Но он упорно предпочитал всем благам цивилизации свою берлогу.
В те дни, когда Игорь бывал в отъезде, Семён обычно брал термос со старыми чайными пакетиками, покрывало - и шёл спать на Иртыш. Мимо величественно текла спокойная сибирская река, на другом берегу величественно шумели деревья, на севере дымил Нефтезавод... Страшное там место.
Первое время Нефтяные жили даже лучше прочих - у них была железная дорога, по которой они меняли нефтепродукты на продовольствие. Официально Нефтезавод вообще находился в Питере, потому кризис Омска, казалось, не затронул этого гиганта.
Однако потом ветку от Московки до Комбинатской разобрали жадные до рельсов Урбанисты, и всё пошло в жопу. Нефть закончилась, еда закончилась - и нефтяники грозной организованной толпой потянулись на юг.
Заняв какой-нибудь район, они отбирали всю еду, затем обгрызали деревья, съедали местных жителей - и, подобно чёрной саранче, двигались дальше. Оставляя за собой лишь безжизненные пустые районы. В последний раз их разведчиков видели в районе Драмтеатра, потому и сидел Семён на своём посту. Потому и горели вдоль всей Омки яркие факела и костры сторожевых постов.
Город ждал Нашествия.
И дождался, чёрт подери. Зоркий, почти кошачий глаз Семёна разглядел на том берегу какое-то движение. Сначала одна чёрная фигура скатилась по склону к парапету, перепрыгнула его и упала в прибрежные кусты. Затем две, четыре, восемь... От арбалета не было смысла, потому Семён громко, отчаянно засвистел "Омские улицы", подавая сигнал тревоги. Только бы не опоздать, только бы кадеты успели завести танк...
Повернувшись спиной к реке, наблюдатель быстро побежал к своим. На какой-то миг в его поле зрения попал старый, докризисный рекламный щит. "До трёхсотлетия Омска осталось пять дней" - автоматически прочитал Семён слова древнего забытого языка.
(Фото: Александр Румянцев / РИА "СуперОмск)