Кн.
В один день - три книжки с необычным провенансом. Позвонил друг, посетивший магазин, в который он заходит редко, а я - никогда; как ни смешно, причиной тому не отсутствие там приличных книг (они там бывают) и не личность владельца (мы почти приятели), а как-то не складывается - и лавка чуть вдали от торных путей, и с парковкой не все ладно. Звонил он с тремя брошюрками Анненского - одна у меня была, а двух не было. Я задал два сакраментальных вопроса «в-каком-виде-и-сколько-стоит» (произносится на одном дыхании и представляют собой в общем-то одно слово) и услышал в ответ довольно утешительную цену и огорчительное обстоятельство: обе книжки в отвратительном позднесоветском белокроне. Я даже не знаю, как эта штука пишется, но видели вы ее все - такая брезентоподобная ткань, покрытая еще какой-то синтетической мурой, типа коленкора, но еще противнее. В нее было модно переплетать книги между 1950 и 1990 годами. Я вообще обычно стараюсь в таком виде книжки не приобретать - по расчету, давно описанному Ульянинским: «Прежде я рисковал покупать книги плохо сбереженные, но, купив их, начинал сейчас же хлопотать о замене плохих экземпляров лучшими, а когда это удавалось, то, по большей части, оказывалось, что расход на первоначальную покупку и последующую мену превышает стоимость последнего хорошего экземпляра. Прогадав несколько раз в таких обменах, я в настоящее время совершенно отказался от покупки неудовлетворительных по сохранности книг, предпочитая выжидать, пока судьба приведет в мои руки отлично сбереженный экземпляр» (я это уже однажды цитировал, впрочем).
Но здесь ситуация была особая - под переплетами были сохранены обложки; это позволяло надеяться, что хороший реставратор сможет аккуратно книгу из переплета вытащить и смастерить ей корешок на манер изначального. Кроме того, Анненского у меня довольно много - достаточно, чтобы стремиться к полноте. Поэтому я попросил книжки эти для меня купить, прихватив заодно и продававшийся там же единственный сборник стихов сына Анненского - Валентина Кривича.
Я был готов, к тому, что я увижу, но все равно растерялся: книги были не просто в белокроне, но в белокроне желтом (хочется сказать жолтом), ядовитом, а сверху красным и зеленым фломастером было выведено имя автора и название. Почерк, впрочем, показался знакомым - и не зря. Внутри обнаружились владельческие надписи, из которых следовало, что это экземпляры Павла Николаевича Лукницкого! Согласно его карандашным пометам, он отдал их переплетать в сентябре 1969 года - и, полагаю, сам проследил, чтобы варвар-переплетчик не выкинул обложки и не особенно обрезал блок. Так что ни о какой замене теперь речи быть не может, типичная мемориальная вещь
«Цветотравы» В. Анненского-Кривича происходят не из этого собрания; по крайней мере, никаких пометок П.Н. на экземпляре нет. Зато есть владельческая запись: «Рудаков. 22.III.33. Ленинград». Я не знаю почерка Сергея Борисовича Рудакова, хотя думаю, что кому-нибудь из читателей он небезызвестен и я был бы очень благодарен за подтверждение или опровержение. Биографически такая запись допустима - в 1932 году Рудаков вернулся из Керчи в Ленинград и жил там до 1935 года, когда (после убийства Кирова) был выслан в Воронеж. Но даже, если это не он (а, например, К. И., почерк которого я, кажется, помню непохожим) - совпадение удивительное: в один день купить книги Анненского-отца и Анненского-сына, притом - взаимопосвященные, происходящие, как минимум частично, из собрания человека, нечуждого им обоим.
Но здесь ситуация была особая - под переплетами были сохранены обложки; это позволяло надеяться, что хороший реставратор сможет аккуратно книгу из переплета вытащить и смастерить ей корешок на манер изначального. Кроме того, Анненского у меня довольно много - достаточно, чтобы стремиться к полноте. Поэтому я попросил книжки эти для меня купить, прихватив заодно и продававшийся там же единственный сборник стихов сына Анненского - Валентина Кривича.
Я был готов, к тому, что я увижу, но все равно растерялся: книги были не просто в белокроне, но в белокроне желтом (хочется сказать жолтом), ядовитом, а сверху красным и зеленым фломастером было выведено имя автора и название. Почерк, впрочем, показался знакомым - и не зря. Внутри обнаружились владельческие надписи, из которых следовало, что это экземпляры Павла Николаевича Лукницкого! Согласно его карандашным пометам, он отдал их переплетать в сентябре 1969 года - и, полагаю, сам проследил, чтобы варвар-переплетчик не выкинул обложки и не особенно обрезал блок. Так что ни о какой замене теперь речи быть не может, типичная мемориальная вещь
«Цветотравы» В. Анненского-Кривича происходят не из этого собрания; по крайней мере, никаких пометок П.Н. на экземпляре нет. Зато есть владельческая запись: «Рудаков. 22.III.33. Ленинград». Я не знаю почерка Сергея Борисовича Рудакова, хотя думаю, что кому-нибудь из читателей он небезызвестен и я был бы очень благодарен за подтверждение или опровержение. Биографически такая запись допустима - в 1932 году Рудаков вернулся из Керчи в Ленинград и жил там до 1935 года, когда (после убийства Кирова) был выслан в Воронеж. Но даже, если это не он (а, например, К. И., почерк которого я, кажется, помню непохожим) - совпадение удивительное: в один день купить книги Анненского-отца и Анненского-сына, притом - взаимопосвященные, происходящие, как минимум частично, из собрания человека, нечуждого им обоим.
