О стихах Сергея Никольского
Вглядываясь в простительный туман будущего, вижу там кривую ухмылку коллеги - ну и пусть; судьба благосклонна к крупным поэтам - и настоящий масштаб дарования высокочтимого groningen-sn сделается, полагаю, ясным и без филологического обслуживающего персонала (впрочем, еле подняв кадило, я немедленно его и опускаю, чтобы случайно никого не задеть). Тем более, что традиционный инструментарий применить к этим стихам как-то не слишком удается: в первых строчках умозрительной анкеты сплошные «не был» да «не имею» - и внешкольная обособленность С.Н. только подчеркивается его географической удаленностью (он, как следует из псевдонима, живет в малом голландском городке, прихваченном русской поэзией единожды - о здешнем шахматном турнире в середине прошлого века рифмованно отрапортовал Долматовский).
Стихи Сергея Никольского проговариваются от лица человека с коротким дыханием: взволнованного или запыхавшегося - недлинные (как правило) строчки с прерывистым ритмом вдоха-выдоха и систолами на заднем плане; лирический герой старается удержать на лице маску безразличия, которую рвет в лоскуты ветер, сквозящий из открытых его взгляду расщелин между плохо пригнанными декорациями. Кажется, у С.Н. нет ни одного стихотворения, начинающегося с «я» (специально не перечитываю, ибо помню наизусть несколько десятков и пишу только про них); тот, от чьего лица пишется текст - только взгляд и голос, лишенный тленности и преисполненный сочувствия; вся флора, фауна и народонаселение его стихов - сплошные беженцы да калеки, не осознающие покамест своей ущербности и не вкусившие горьких плодов своего сиротства. Стихи эти не мрачны и не светлы, они как-то вне этих категорий - так же, как море не может быть веселым, а снег насмешливым; движущие их ритмы не просто физиологичны, а как-то хтонически первородны; безупречные рифмы (которые иногда разнесены на три, четыре, пять строк - так, что ожидаешь пару уже не сознанием, а спинным мозгом - готовясь, entre nous, завилять утраченным хвостом от удовольствия) - лишь брошенный читателю спасательный круг, чтобы выбраться ему на привычную твердь из первичного словесного океана. При этом все тончайшие механизмы, словесные шестеренки и интонационные сцепы надежно упрятаны внутри текста; на поверхности - ровное, сухое повествование: джазовая импровизация в салоне первого класса большого океанского парохода, звучащая в тот самый момент, когда впередсмотрящий на мостике говорит забежавшему к нему свободному от вахты приятелю: «слышь, Сильвер, как ты думаешь, что это там как будто светится впереди?» - а это ангельское воинство, с шумом крыльев и нежными проклятиями, ломая ногти, отталкивает, сгоняет, убирает с дороги гигантскую ледяную глыбу - и корабль, светя огнями, проплывает мимо.
С днем рождения, дорогой друг!
Стихи Сергея Никольского проговариваются от лица человека с коротким дыханием: взволнованного или запыхавшегося - недлинные (как правило) строчки с прерывистым ритмом вдоха-выдоха и систолами на заднем плане; лирический герой старается удержать на лице маску безразличия, которую рвет в лоскуты ветер, сквозящий из открытых его взгляду расщелин между плохо пригнанными декорациями. Кажется, у С.Н. нет ни одного стихотворения, начинающегося с «я» (специально не перечитываю, ибо помню наизусть несколько десятков и пишу только про них); тот, от чьего лица пишется текст - только взгляд и голос, лишенный тленности и преисполненный сочувствия; вся флора, фауна и народонаселение его стихов - сплошные беженцы да калеки, не осознающие покамест своей ущербности и не вкусившие горьких плодов своего сиротства. Стихи эти не мрачны и не светлы, они как-то вне этих категорий - так же, как море не может быть веселым, а снег насмешливым; движущие их ритмы не просто физиологичны, а как-то хтонически первородны; безупречные рифмы (которые иногда разнесены на три, четыре, пять строк - так, что ожидаешь пару уже не сознанием, а спинным мозгом - готовясь, entre nous, завилять утраченным хвостом от удовольствия) - лишь брошенный читателю спасательный круг, чтобы выбраться ему на привычную твердь из первичного словесного океана. При этом все тончайшие механизмы, словесные шестеренки и интонационные сцепы надежно упрятаны внутри текста; на поверхности - ровное, сухое повествование: джазовая импровизация в салоне первого класса большого океанского парохода, звучащая в тот самый момент, когда впередсмотрящий на мостике говорит забежавшему к нему свободному от вахты приятелю: «слышь, Сильвер, как ты думаешь, что это там как будто светится впереди?» - а это ангельское воинство, с шумом крыльев и нежными проклятиями, ломая ногти, отталкивает, сгоняет, убирает с дороги гигантскую ледяную глыбу - и корабль, светя огнями, проплывает мимо.
С днем рождения, дорогой друг!