ВЕНЕЦИЯ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ КОНЦА XIX - СЕРЕДИНЫ ХХ ВЕКОВ - 1
Амфибрахический (иногда ямбический) топоним, еле выдерживающий в блеске своей ветхости груз попутных смыслов и ассоциаций; Эльдорадо с элементами Вальхаллы; род светской Мекки и художественной Медины (ибо побывавший там никогда не станет прежним); альфа умозрительного созвездия европейских самозваных столиц; совокупный блистательный алтарь Талии и Клио etc - так бы я начал обзор русских стихов о Венеции, если бы чувствовал себя готовым к столь масштабной работе. Впрочем, чтение многочисленных и любопытных сочинений, посвященных русской поэтической венециане1 , укрепляет в мысли, что классический стихотворный репертуар этой темы может быть ощутимо расширен - и, кажется, не без пользы для интерпретаторов. Поэтому (а на самом деле - по склонности к совмещению места с текстом) некоторое время назад я стал собирать в особый файл попадавшиеся мне стихи о Венеции. Дела такого рода в принципе не имеют очевидного завершения (представляя собой род символических деревьев, растущих до небес, вопреки руританской пословице), но неслучайный разговор вдруг заставил меня заторопиться - и ныне я фиксирую промежуточную стадию каталогизации, выкладывая тексты, которые успел выявить на сегодняшний день.
Формирование этого корпуса происходило в высшей степени эклектично: ничего специально не предпринимая, я читал то, что попадалось мне под руку - в ходе других разысканий, при покупке стихотворных сборников для коллекции и просто так, из любопытства (неплохо бы смотрелась история с заглядыванием из-за плеча попутчику, но она не случилась); с одной стороны, это позволило пополнить список стихами, которые никаким целенаправленным поиском невозможно было бы обнаружить, а с другой - наверняка оставило объемнейшие и постыднейшие лакуны (славно рифмующиеся с лагуной), которые при систематическом подходе могли бы если и не исчезнуть вовсе, то хотя бы убавить в остроте.
Столь же нестроги были и мои принципы отбора. Хронологически я включал в антологию тексты, созданные между 1880-ми и 1970-ми годами, или, чтобы было проще, после Аполлона Григорьева, Вяземского, Плещеева, но до Бродского (если не считать № 5). Учитывались только стихи, в которых недвусмысленно фигурировал искомый топоним именно в качестве такового (ибо венецианскими бывают и лужи2 , и зеркала3 , и картины4 , и статуи5 , и потомство6 ) - впрочем, за единственным исключением (Нелли, № 60). Слова-маркеры, разбросанные по тексту, сколь бы убедительным не было их сочетание, не означали автоматического включения в свод - после того, как у стихотворения, где были «Сумерки… Гондола…», «Баркарола… Баркарола…», «кампанилла» etc обнаружилось заглавие «Napoletana»7 . Равным образом не учитывались тексты, где Венеция была лишь одним из мест в перечислении («Увы, не созерцал я львов святого Марка» 8 ; «Я о Венеции могу судить. Мой челн / Не знал простора океанских волн» 9 ; «В Венеции не худо, Неаполь - тоже чудо, / Но место, без прикрас - Нахаловка у нас» 10 ; «Мы помним всё - парижских улиц ад, / И венецьянские прохлады» 11 ; «Где над гондолами сияют / Пока гитары вдохновляют / Венецианские восходы; / Где в Лидо темном, помнится, скользили / И умирали на траве могилы / Адриатические воды» 12 ; «Волшебник бледный Urbi пел et Оrbi: / То - лев крылатый, ангел венетийский, / Пел медный гимн. А ныне флорентийской / Прозрачнозвонной внемлю я теорбе» 12a ; «У Венецианских палаццо / Никла униженно ниц, / И было чему смеяться / В волнах перебежкам зарниц»14 ), противопоставлении («И вот другой собор... Был смуглый / Закат и желтоват и ал, / Когда впервые очерк круглый / Мне куполов твоих предстал»15 ) , анонимно фигурировала одной из своих примет («Вот и гондола помчалася птицей по тихой волне»16 ; «Озирает скалы долы / Деревянные гондолы / Смотрит на приятный Рим / И с монашкой говорим»17 ; «Я узнал по минорному тону / Черный вечер и мрачный канал»18 ; «Унесет двоих гондола / По лагуне в небо грез»19 ) или где она, значась в черновиках, оказывалась отброшенной в итоговом варианте20 . Переводы, как правило, не включались, за исключением трех (№№ 58, 66 и 88), - один из-за слишком ощутимой проекции на последующие тексты, второй - в память М. Л. Гаспарова, а третий - для ровного счета. Тексты, присутствующие в сети, представлены в антологии в виде ссылок (при этом я не приглядывал особо за текстологическим качеством сторонних публикаций); остальные же размещены в алфавите авторов.
Увы, мне не удалось разыскать часть книг, обещавших существенный урожай венецианы - ни вышедший непосредственно в эпицентре наших интересов сборник Ричарда Ивановича Ламперти21 , ни второй книги Лопатто22 , заведомо содержащей требуемый текст23 , ни еще некоторых сборников, возобновление (или начало) знакомства с которыми я откладываю до посещения библиотеки с отделом комплектования, в меньшей степени, чем в РГБ, профанирующим свое предназначение.
Отдельный интерес представляла бы сравнительная статистика упоминаний чужеземных городов в русской поэзии; по ощущениям, рекордсменом здесь был бы Париж, на втором месте - Рим или Венеция, на третьем - Флоренция, Берлин, Ницца и (может быть) Равенна. Ну и так далее - и закрывалась бы эта поэтическая география какой-нибудь Малаккой: «На бакборте виден берег сизый / А за ним - пылающие сопки»24 .
В качестве иллюстраций использована венецианская сюита 1930-х годов Андрея Яковлевича Белобородова (1886 - 1965) - из хранящейся у меня части его архива.
==
1 Подразумеваю прежде всего работы: Меднис Н. Е. Венеция в русской литературе. Новосибирск. 1999; Цивьян Т. Г. «Золотая голубятня у воды…» Венеция Ахматовой на фоне других русских Венеций. - В ее кн.: Семиотические путешествия. <СПб. 2001>. С. 40 - 50; Flaker A. Венецианские литературные ведуты // Russian literature. V. XLIII (1998). P. 149-158. Внятно различаясь изысканностью, они весьма схожи кругом интерпретируемых текстов (я говорю лишь о поэтической части).
2 «Венецианские лагуны луж / И хрупкий месяц, розовый к тому ж» (Кугушева; здесь и далее отсутствие полноценной сноски означает, что текст есть в сети)
3 «Венецианские мерцают зеркала / Хрусталь и золото - тяжелые флаконы, / Быть может дю-Барри по капле пролила / На пурпур столика тревогу благовонья» (Она же; ГЛМ. Ф. 366. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 139 об.)
4 «Жемчужные тона картин венецианских / Мне так же нравятся, как темные цвета / Богинь египетских, видений африканских, /И так же, как ночей норвежских чернота» (Бальмонт)
5 « У милых ног венецианских статуй. Проплакать ночь, проплакать до утра / И выйти на Неву в туман, туман косматый, / Где ветер ржет, и бьет, и скачет у костра» (Вагинов)
6 «Что - венетийское потомство / И трубачей фронтонных ложь, / Когда, как хрия вероломства, / Ты от дворцов переползёшь» (Бенедикт Лившиц)
7 Ардов Т. Вечерний свет. М. 1907. С. 61 - 63
8 Иванов Георгий. «Италия! твое Амуры имя пишут…». - В его кн.: Стихотворения. СПб. 2005. С. 195
9 Мочалова О. Странники («Я не была в Италии, прости…») . - В ее кн.: Голоса Серебряного века. М. 2004. С. 111 - 112
10 Из популярной в 20-е годы песенки «Харбинские прелести»: Мелихов Г.В. Белый Харбин Середина 20-х. М. 2003. С. 374-375
11 Блок
12 Ранний вариант набоковского перевода «Декабрьской ночи» Альфреда де Мюссе, напечатанный в ученическом журнале Тенишевского училища и разысканный недавно (см.: Вовина-Лебедева В. Г. Мир юными глазами (Тенишевское училище по ученическим журналам) // Времена и судьбы. Сборник статей в честь 75-летия Виктора Моисеевича Панеяха. СПб. 2006. С. 224); в варианте 1920-х годов венецианская тема смягчена: Набоков В. В. Стихотворения. СПб. 2002. С. 381 («и в Лидо, на траве могильной, / где Адриатика бессильно / лобзает хладную плиту»).
12a Вяч. Иванов
14 М. Герасимов
15 Парнок
16 Шестаков Д. П. «Звук зародился в души глубине…» - Молодяков В. Э. Последний ученик Фета. Поэзия и судьба Дмитрия Шестакова // Russian literature. 2006. V. LX-1. P. 34 - 35.
17 Введенский
18 И здесь же: «Звук светлеет - в ликующем строе / Брежжут гондола <так> в лунном столбе». - Оцуп Н. Две канцоны // Современные записки. Т. XXVII. 1926. С. 212
19 Из дружеского послания Вяч. Иванова Н. Н. Боголюбову. - Вячеслав Иванов. Из неопубликованных стихов: Дружеские послания; Из неопубликованных переводов; Dubia / Публ. Д.В. Иванова и А.Б. Шишкина. // Вячеслав Иванов - новые материалы / Сост. Даниэла Рицци и Андрей Шишкин.- Салерно, 2001 (Europa Orientalis: Русско-итальянский архив, Т. III. Archivio Italo-Russo, Vol. III). C. 33
20 Эта коллизия несколько раз встречается у Блока: «Быть может, венецьянской девы / Канцоной нежной слух пленя, / Отец грядущий сквозь напевы / Уже предчувствует меня?» - отвергнутый вариант к «Все это было, было, было…»; «В венецианской церкви темной / Марию видел я такой…» - из черновиков к «Глаза, опущенные скромно…» (Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем. Том третий. М. 1997. С. 79, 92, 323, 344).
21 Ламперти Р. И. Русская лира. Венеция. 1948
22 Лопатто М. Стихи. Париж. 1959
23 См. цитату и аннотацию: Гардзонио С. Русская эмигрантская поэзия в Италии. Общий обзор // Русские в Италии: культурное наследие эмиграции. Международная научная конференция 18 - 19 ноября 2004 г. М. 2006. С. 292
24 Галич Ю. Орхидея. <Рига. 1927>. С. 119
==
<1>
АЛЕКСЕЕВА Л. НА АДРИАТИКЕ
На молу и ветрено и ярко,
Пеной стынет моря влажный пыл.
В давний день здесь лев святого Марка
Омочил концы державных крыл.
С той поры плывут волнами годы,
Трепет волн всё так же чист и синь,
Так же о дарах святой свободы
Возвещает стройная латынь.
Этот звон - и этот камень серый...
Если ж взгляд на Локрум подниму -
Вижу в дымке царственной галеры
Плавно уходящую корму.
(Алексеева Л. Горькое счастье. Собрание сочинений. М. 2007. С. 132)
<2>
Анисимова М. Венеция
Не знаю - во сне ли то было:
Над нами светила луна,
Гондола бесшумно скользила
По спящим каналам темна.
И где-то играли и пели
И звуки росли в тишине.
Дворцы на нас строго глядели.
Не знаю - то было ль во сне.
(Анисимова М. Стихи. Рим. 1920. С. 27)
<3>
Ахматова А. Венеция («Золотая голубятня у воды…»)
<4>
Баян В. <Сидоров В. И.> Венеция
Истерично забилось паровозово сердце
Приближалась Венеция. Воскресал Веронэз.
К легендарному городу в легендарных инерциях
Лихорадочно ринулся вдохновенный экспресс.
Перепутались в памяти Тинторетты с Лоренцами,
Закружились под музыку кружевные дворцы.
Все обычные кажутся вдохновенными Денцами,
А душа так и мечется в голубые концы.
Гондольеры с гондолами... мандольеры с мандолами...
Базилики с пьяцеттами... Монументы... мосты...
Все звенит канцонеттами, все поет баркаролами,
Все полно изумляющей голубой красоты.
Хорошо после бешеных утомительных Лондонов
Приласкаться к Венеции, заглядеться в простор!
Сколько слышится музыки, когда плещется «гондола»!
Сколько прелести в шелесте шаловливых синьор!
Почему-то все веселы, почему-то все молоды,
Почему-то все ласковы, ничего не тая,
Все синьоры изморфлены, все сердца их исколоты,
Все мошенники - милые, все мальчишки - друзья!
Побывал в академии утонченной поэции,
Зафиксировал кодаком разновидность красот;
Под Риальто красавицу целовал для коллекции
И прощался с Венецией с кампанильских высот.
Истерично забилось паровозово сердце...
Изменил я Венеции. Оскорблен Веронэз.
И с мечтами о будущем в голубую Флоренцию
Уносил меня пламенно вдохновенный экспресс...
(Пьяные вишни. <Севастополь. 1920>. С. 5 - 6)
<5>
Берберова Н. Венеция
Что остается делать твоим сынам,
Если я, странник Севера, плачу по тебе?
Байрон
Она была белая и золотая,
Жемчужная, она казалась мне вечной,
А теперь она стала черно-серой,
В трещинах стоит ее мрамор.
Ранена плоть ее. Сломана стать.
Провалился мозаичный пол Сан-Марко.
Только у Флориана подают опять
Лимон к мороженому когда жарко.
Я ходила по улицам. Как много мест,
Где я жила. Я их не забыла.
Одно заколочено, другого нет,
Н третьем - крест, чья-то могила.
И вдруг ударили колокола
И голуби шумно взвились над нами,
Но никто не сошел с золотого крыльца
В жемчужную, белую, вечную память.
1983
(Берберова Н. Стихи. 1921 - 1983. Н.-Й. 1984. С. 119)
<6 - 8>
Блок А. Венеция 1. «С ней уходил я в море…»; 2. «Холодный ветер от лагуны…»; 3. «Слабеет жизни гул упорный…»
<9>
Брюсов В. Венеция («Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах…»)
<10>
Брюсов В. Данте в Венеции («По улицам Венеции, в вечерний…»)
<11>
Брюсов В. Лев Святого Марка («Кем открыт в куске металла…»)
<12>
Брюсов В. Опять в Венеции («Опять встречаю с дрожью прежней…»)
<12А>
Бунин И. В Венеции («Восемь лет в Венеции я не был...»)
<14>
Бунин И. Венеция («Колоколов средневековый…»)
<15>
Вейдле В. Баллада о Венеции
Первый голос
Болтовня, беготня; беготня, болтовня
От зари до полуночи, день изо дня.
Скольких ты приютила незваных гостей,
Лицемерных, неверных друзей-не-друзей!
Твой убор многоцветный с узорной каймой
Поистерт, поизмят их нечистой рукой.
Когда вольной была и привольной слыла,
И когда умирала, когда умерла,
Все то бражничали, пировали они,
О красе твоей жребий бросали они,
Продавали ее, подновляли ее,
Мишурою своей приправляли ее.
И росла суета; становилась возня
Безобразней, назойливей день ото дня...
Второй голос
Не спеши, не суди; потерпи, погоди;
Тишину не зови, в темноту не гляди:
Для живых, неживых, грубых, нежных сердец
Все равно тот же самый настанет конец,
Все равно подойдет тысяча девятьсот
Девяносто девятый обещанный год -
Ослепляющий луч, леденящий огонь,
А потом непробудная серая сонь.
Только пепел летит, только ветер свистит,
Погребальным псалмом над лагуной гудит,
В переулках кривых, на горбатых мостах,
Вдоль церквей и палат развевает он прах.
Пощадил их, хоть был и свиреп, и могуч,
Черепицы не сдвинул мертвящий тот луч.
Первый голос
Что здесь было весной, погубило весну,
Да и лето, и осень склонило ко сну,
Но теперь, в день всех мертвых, ноябрьский день,
В королевском саду зацветает сирень,
Обвиваются розы, с утра заалев,
Вкруг высоких столбов, где Феодор и лев,
А на площади - тешилась ею молва -
Вместо мраморных плит зеленеет трава
И гуляют по ней и летают над ней
Сонмы кротких и белых как лен голубей.
Предзакатный сияет над городом свет -
Здесь такого не видели тысячу лет -
И мерцают и гаснут в закатных венцах
Все хоромы и храмы на всех островах.
Второй голос
Слышу звон колокольный всех звонов звончей,
Вижу - в храмах зажглись сотни тысяч свечей.
Разорделся их стен драгоценный убор,
Загремел в низ воскресших ликующий хор,
Из далеких и ближних восстали могил
Все, кто город сей создал, украсил, любил,
Дожи, старцы седые, сто двадцать числом -
Голоса их у Марка грохочут, как гром -
Все сыны его славные славу поют,
Робко вторит им путников набожный люд,
И слагатель сих строк, недостойный пиит
Рядом с милой женой на коленях стоит
Перед дверью - не раз тут бывали они -
Церкви Santa Maria Mater Domini.
Оба голоса
До зари ярким воском те свечи горят,
До зари песнопенья к Пречистой летят,
И Пречистая жаркой молитве вняла,
Со плечей своих плат златотканый сняла
И покрыла им город, сокрыла его,
В высоте-глубине схоронила его,
А поющих и славящих всех собрала,
Ко престолу Всевышнего их вознесла.
И сейчас, когда в Местре сирена ревет
И в Маргере, ревя, на работу зовет,
Ты оттуда взгляни на восток: тишь да гладь,
Колоколен тех стройных вдали не видать,
Вся лагуна, как зеркало, реет над ней
Только веянье легких жемчужных зыбей.
(Воздушные пути. Альманах. IV. Н.-Й. 1965. С. 195 - 197)
<16>
Вержбицкий А. И. Фальеро - дож Венеции
Томится в своем заключеньи
Фальеро Венеции дож.
Заутро над гордой главою
Сверкнет правосудия нож.
Спасения нет. Ему судьи
Уж вынесли свой приговор.
Предстанет он дож пред народом
Как клятвопреступник и вор.
Хотел у республики дерзко
Похитить священную власть.
Попрал дерзновенно присягу
И должен позорно он пасть.
Одиннадцать славных вельможей
Вчера поутру казнены,
Спасения нет для Фальеро.
Минуты его сочтены.
Вся жизнь перед взором проходит
И юности светлой пора,
И слава, и звание дожа
И приговор страшный вчера.
И вот он, могучий и гордый
Не может тоски превозмочь.
Меж тем на Венецию мирно
Спустилась волшебная ночь.
Все смолкло; безмолвна Пьяцетта.
Луной серебрится волна.
А ночь вся полна обаянья
И сказочной неги полна.
Серебряным светом залита
Вся площадь и башня и храм
И мост - этот вечный свидетель
Житейских страданий и драм.
«О ночь, приходи же скорее.
Я жду тебя, страшный конец
Скорей пусть главу увенчает
Последний терновый венец»
И раннее утро настало
Уж тени ночные бегут.
Венецья от сна пробудилась.
Ладья и гондолы плывут.
Пьяцетта - что бурное море
Шум, говор, волненье кругом.
И только лишь дож в заключеньи
Забылся предутренним сном.
И вдруг ему снится победа.
Он слышит восторженный крик,
Народ ему скипетр вручает.
О славный, о радостный миг!...
Оковы разбиты... свобода!
«Я твой дорогой мой народ»...
Сейчас на ступени он выйдет
И хлынет толпа из ворот...
Проснулся Фальеро - оковы
И мрачная сырость кругом.
Зловещие слышит он крики
Под узким тюремным окном.
И говор вдруг смолк на Пьяцетте.
Объяла всех жуткая дрожь.
Раскрылася дверь - на ступенях
Предстал пред толпой ее дож.
Весь бледный, с тоскою во взоре,
Но с поднятым гордо челом
Стоял пред народом Фальеро,
И дрогнула площадь кругом.
Все жадным окинул он взором
Главу пред распятьем склонил.
И ловко привычной рукою
Палач свой топор опустил.
Глава по ступенькам скатилась.
Палач ее в полог поймал.
И полог кровавый высоко
Для взоров толпы он поднял.
* * *
Года протекли... и поныне
В Венеции, в дожей дворце
Среди их портретов найдете
Вы надпись на черном столбце:
«Здесь место Фальеро. Мятежный
Чтоб заговор сразу пресечь,
Над дерзкой главой опустился
Святой правосудия меч»
Венеция, 1913
(Вержбицкий А. И. Мои песни. Книжка 2-я. Рига. 1916. С. 19 - 22)
<17>
Волошин М. Венеция («Венеция - сказка. Старинные зданья…»)
<18>
Волошин М. Венеция («Резные фасады, узорные зданья…»)
<19>
Вольтман В. Муссолини и шут («На площади святого Марка…»)
<20>
Гейнцельман А. Сумерки на лагуне
Небо все - расплавленный жемчуг,
Море все - зыбящийся топаз.
Храмы выплыли из волн вокруг,
Паруса горят, как солнца глаз.
Черные гондолы пашут луг,
С длинных весел капает алмаз.
Замирает жизненный испуг,
Возрождается в душе экстаз.
Все - неслышный, все - беззвучный сон.
Даже стих - муранское стекло.
Тени меж коралловых колонн.
Всякое исчезло в мире зло,
Все как облачный вверху виссон,
Все как чайки белое крыло.
(Гейнцельман А. Стихотворения (1916 - 1929; 1941 - 1953). Рим. 1959. С. 229)
<21>
Гейнцельман А. Венецейские цехины
Слава венецейскому цехину,
Выстроившему волшебный сон,
Слава и купеческому сыну,
Полюбившему леса колонн,
И готическую паутину,
И державных дожей славный трон,
И великолепную картину,
И художников родных сторон.
Никогда еще полезней злато
Не было истрачено никем,
Никогда прелестнее заката
Мир не видел, изумлен и нем.
Нет лучистей на земле броката,
Что скрывал бы немощь и ярем.
(Гейнцельман А. Стихотворения (1916 - 1929; 1941 - 1953). Рим. 1959. С. 229 - 230)
<22>
Гейнцельман А. Школа Сан Рокко
Тяжелый с позолотой потолок.
В овалах много величавых драм:
Змий Медный, брызжущий в толпу поток,
Жезл Моисея, бьющий по скалам.
А рядом где-то слышен молоток:
Там распинают жертвы по крестам...
Уже висит, склонясь челом, Пророк,
И два разбойника по сторонам.
Вокруг толпа безмолвная. Лишь кони
Центурионов беспокойно ржут.
Марии в обмороке. Кто-то стонет
И кто-то плачет. Молнии и жуть.
Трагический аккорд на небосклоне,
И гений Тинторетто грозен тут.
(Гейнцельман А. Стихотворения (1916 - 1929; 1941 - 1953). Рим. 1959. С. 230)
<23>
Гейнцельман А. Голуби Св. Марка
Лес колонн. Изящные аркады.
Золотой на фоне Божий храм.
Голуби служить в нем мессу рады,
С башни красной рея по утрам.
Крылья, крылья, крылья от услады
Нас уносят прямо к небесам.
Крылья солнечной полны отрады,
Сродны полудневным облакам.
Крылья, крылья, теплые как щеки
Девушки любимой, как венки,
Ангел будто подле темноокий,
Ласка мертвой матери руки.
Слез горючих катятся потоки,
Медные поют в лазури языки...
(Гейнцельман А. Моя книга. Избранные стихи. Рим. 1961. С. 136)
<24>
Гнесин Гр. Венеция
М. В. Гнесиной
Крылатый лев святого Марка,
Отверзши пасть, глядит вперед.
Здесь солнце ласково, не ярко,
Не слепит глаз, души не жжет.
Над паутиною каналов
Вспорхнули легкие мосты.
Лишь здесь душа моя узнала
Про непробудный сон мечты.
В часы вечерние я слышу
Лишь только плеск весла гондол;
Но вот и он все дальше... тише...
Молчанье... Жуть... Куда зашел?
Куда проник я? Запах влажный
В мой мозг впивается как бич...
Нет! Мне - Венеции миражной
Великой тайны не постичь!
Боюсь тебя! В твоем молчаньи
Мне зрится скрытым страшный маг!..
Вот шаг ступил... И вдруг все зданья
Громовым эхом вторят шаг...
Еще шагнул... И вновь сердито
Родятся тысячи шагов...
Ступив на каменные плиты,
Я разбудил толпу врагов...
Бегу, бегу... А грохот, хохот,
За мной в погоню мчат войска.
И силы нет для крика, вздоха!..
И я бегу, бегу пока.
Вдруг, среди тьмы, в одном оконце
Мелькнула тень... Она, она!...
И вновь из сердца льется солнце,
И песен требует струна...
И я пою, пою для тени,
Пою для призрака - мечты...
И на подводные ступени
Из окон падают цветы...
(Сборник Стожары. Пб. 1924. С. 3)
<25>
Голенищев-Кутузов А. На лагунах Венеции
Нас волшебница даль в свой чертог позвала.
Мы услышали зов, мы пришли - и ввела
Нас она в сказку волн и сияний;
С неба месяца тихие льются лучи;
Тихо плещет волна, и несутся в ночи
Песни сбывшихся, тихих желаний.
Милый друг, предадимся певучим мечтам!
Предадимся сребристым лучам и волнам!
Пусть летит за мгновеньем мгновенье;
Пусть гондола плывет при луне и звездах.
В этих светлых водах, в этих вечных лучах
Нашей вечной любви отраженье!
(Голенищев-Кутузов А. На закате. СПб. 1912. С. 17)
<26>
Головачевский С. На разрушение колокольни Св. Марка в Венеции
Адриатика плачет... Из дальней страны
Донеслась ко мне жалоба бледной волны:
«Умерла, умерла Кампанила!»
И я вижу, как город тоскою объят,
Как печальны каналы и мрамор палат,
Как волшебница моря уныла. -
И гондолы грустнее, чем прежде, скользят
По каналам немым, как могила,
Словно черные лебеди горя и зол...
Отуманены образы мрачных гондол...
Все твердит: «Умерла Кампанила!»
Над столицею дожей, как дума морей,
Окруженная стаей ручных голубей,
Возносилась она и царила; -
И витали вокруг нее голуби-сны,
Легкокрылые тайны седой старины,
И небесная билась в ней сила:
Повесть долгую лет, дивных дел и побед
И злодейства и бед заколдованный след
Своим звоном она разносила.
Серенады любви, упоительный сон,
Из свинцовых темниц умирающих стон,
Все хранил и твердил обо всем ее звон...
Но теперь умерла Кампанила!
И пучина морская возлюбленный прах
Под лазурью своей схоронила.
Там уснула навек Кампанила. -
И достойна ее в безмятежных водах,
В мавзолее хрустальном могила.
Ей родная стихия осталась верна,
Ее сон сторожит голубая волна,
А с небес повторяют светила:
«Умерла, умерла Кампанила!»
Но, как стройная мысль, рассыпая мечты,
Возродишься ты снова, дитя Красоты; -
Не погибнет небесная Сила; -
И незримо ты вновь зазвонишь с высоты...
Возродись, возродись Кампанила!
И в душе вдохновенной Поэтов живи,
Призывая во храм Красоты и Любви!..
Как ты, полная дум, нам звонила,
Как звонила ты дожам, в те давние дни,
Так звони во все дни, о звони и звони!
Возродись, возродись, Кампанила!
(Головачевский С. Мене Текел Парес. Стихотворения. М. - СПб. 1906. С. 83 - 85)
<27>
Городецкий С. Венеция ночью
Как напуганная птица,
В белом меховом боа,
В шляпе с перьями, блудница
Мечется, едва жива.
Бьются гондолы о камень
И стучат, как скорлупа.
Солнечный забывши пламень,
Твердь нема, черна, тупа.
Кружево Палаццо Дожей
Нежится на черноте.
Старый Марк сияет строже,
Чем в полдневной суете.
На колоннах, меж которых
Объявляли казнь живым,
Кровь жестоких приговоров
Светит заревом ночным.
Кампанилла острой крышей
Будет в небо до зари
Улетать все выше, выше...
На часах пробило три.
(Новый сатирикон. 1913. № 7. С. 5)
<28>
Гумилев Н. Венеция («Поздно. Гиганты на башне...»)
<29>
Заяицкий С. Легенда о венецианском дворце. В стихах (отрывок)
При блеске солнечных лучей
В лазури неба голубого
Ты дремлешь, правнук славных дней,
И молчаливо и сурово.
Исполнен несказанных грез,
В душе порвав былые струны,
Как мертвый каменный утес,
Ты стал над волнами Лагуны.
Укрыв за мраморной стеной
Все то, что видел ты на свете,
Ты мирно дремлешь над волной,
Любимец пасмурных столетий.
Кругом тебя сверкает день,
Кругом шумит толпа людская
И блещет влажная ступень,
Весенним солнцем залитая.
Но лишь ночная тишина
Сойдет на темные каналы,
Ты пробуждаешься от сна,
В своем величьи небывалый.
Ты полон вновь волшебных дум,
Былые грезы прилетели
И слышен леденящий шум
Цепей во мраке подземелий.
Убийца тайный вновь плывет
Во мгле извилистых каналов,
И вновь Венеция встает
И баркарол, и карнавалов.
И небо дышит тишиной,
Горя весенними звездами,
И страшный Шейлок в мгле ночной
Томим кровавыми мечтами.
Сияет белая луна,
Блестя на мраморе балкона,
И чудится, что у окна,
Любовью девственной полна,
Спокойно дремлет Дездемона.
(<Заяицкий С. С.> Стихотворения. 1. Песни о поэзии. 2. Московские песни. 3. Стихотворения. 4. Легенда о венецианском дворце. М. 1914. С. 55 - 57)
<30>
Злобин В. Венеция
Уже длинней и легче стали тени,
Мосты упруго изогнули спины,
Прошел мошенник с шапкой на бекрени,
И чудаки одели пелерины.
И все сильней античные дурманы,
Холодный мрак безжалостно расколот,
На мертвой башне быстрые Вулканы
Приподняли и опустили молот.
И ты так строго, так неуловимо
Хранишь на всем старинные печати,
А помнишь, как ты отняла у Рима
Литых коней монументальной рати,
И как потом благословив стихию,
Во времена крестового разгула,
Твои купцы уплыли в Византию,
Где их хранила золотая булла.
Когда же пальцы тонкого Беллини
Сжимали кисти бережно и плотно, -
Какой восторг рождающихся линий
Узнали обнаженные полотна.
И сколько муз непознанных и граций
Открыли чьи-то бешеные пытки -
Теперь под колоннадой прокураций
Не верят в ядовитые напитки.
Но я люблю сквозь старые атласы
И сквозь давно неношенные цепи
Смотреть на искривленные гримасы
И на разврат твоих великолепий
И опускать в исчерпанные бездны
Своих корней извилистые ткани,
Пока дракон, ревущий и железный,
Не оборвет моих очарований...
(Рудин. 1915. № 2. С. 11)
<31>
Злобин В. Венецианский узор («Не дослушав плачущей виолы...») (напечатано высокочтимой tafen по рукописи)
<32>
Иванов Вяч. Баркарола («Над лунной негой волн, в ладье, под тайной маски…»)
<33>
Иванов Вяч. Колыбельная баркарола («В ладье крутолукой луна…»)
<34>
Иванов Вяч. Собор Св. Марка («Царьградских солнц замкнув в себе лучи…»)
<35>
Иваск Ю. Венеция. "Любовь к трем апельсинам" Карло Гоцци
Мантии меловые,
Водоросли узора,
Дожей свиные выи,
Зеленная простора.
Ларцы львиного Марка,
Улица Ассасинов,
Срезаны для подарка
Головы апельсинов.
Сердце, играя, рвется
С нитями серпантина.
Околесица Гоцци
И разлюли-малина.
Прим.: Зеленое шитье на белом облачении дожа (картина Джованни Беллини).
(Иваск Ю. Из писем к Игорю Чиннову (ко второй годовщине смерти) (Публикация И. В. Чиннова) // Новый журнал. 1987. Кн. 168 - 169. С. 212 - 213)
<36>
Иваск Ю. Зеленая живопись Венеции
Зеленый змий из зеленá вина,
А то, что молодо иначе зелено,
И мне у узкого ее окна
Немедленно озелениться велено.
Дремлю Адриатической волной,
Свисаю виноградинами, грушами,
И осыпаюсь ивовой листвой,
Шепча-вдыхая с родственными душами.
Кривелли и Карпачьо: вы со мной.
И Тинторетто с птицами-кликушами.
(Новый журнал. 1973. № 113. С. 64)
<37>
Иваск Ю. Святой Марк
Змеино-зелено и львино-золотисто,
И по фазаньему, павлиньему пестро,
Но все притушено и лиловато-мглисто,
И вдруг из сумрака колонное ребро.
Не утро и не день, не ночь, а вечный вечер:
Последние лучи и первая свеча.
Июль 1960
(Иваск Ю. Хвала. Вашингтон. 1967. С. 18)
<38>
Иваск Ю. Венеция
Выдумываю, например, убийство
На улице Убийц.
Запомнилось лицо убийцы -
Оно родных роднее лиц:
Испуганное, нежное, веснушки
И рыжая упрямая макушка.
Рыдания наемной итальянки
В гондоле гробовой.
Мои же, смертные останки
Укачиваемы волной.
Прощайте, разноцветные блудницы,
Еще Венеция мне снится - длится...
Мерцанье дымчатое голубое
В разбитых зеркалах.
Все призрачное, неживое,
И только тени на стенах:
Колеблемое пламя в шандельерах,
Незримые движенья гондольеров.
Октябрь 1960
(Иваск Ю. Хвала. Вашингтон. 1967. С. 19)
<39>
Иваск Ю. Венеция
Пестрая, но неяркая -
Даже в сказке Сан Марко.
Дымка голубоватая,
Розовые палаты.
Незабвенное, нищее
Вычурное кладбище.
Море - бледно-зеленое
До вечернего звона.
Золотисто-волшебное
Меркнет медленно небо.
Меркнем и мы, кончаемся,
В люльке-гробу качаясь.
И, откинувшись на спину,
Мы вспоминаем наспех:
Льва и коней, мозаики,
Музыку и музеи.
Март 1961
(Иваск Ю. Хвала. Вашингтон. 1967. С. 20)
<40 - 45>
К. Р. Венеция. 1. Надпись к картине («С какою кротостью и скорбью нежной…»); 2. Баркарола («Плыви, моя гондола…»); 3. Мост вздохов («Под мостом вздохов проплывала…»); 4. «Скользила гондола моя над волной…»; 5. «Помнишь, порою ночною…»; 6. «На площади Святого Марка…»
<46>
Комаровский В.
“Je montai l’escalier d’un pas
lourd et pesant”.
Theophile Gautier
Пылают лестницы и мраморы нагреты,
Но в церковь и дворец иди, где Тинторетты
С багровым золотом мешают желтый лак,
И сизым ладаном напитан полумрак.
Там в нише расцвела хрустальная долина
И с книгой, на скале, Мария Магдалина.
Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.
Несут белеющее тело, ждет верблюд:
Разрушила гроза последнюю преграду,
Язычники бегут от бури в колоннаду
И блеск магический небесного огня
Зияет в воздухе насыщенного дня.
(Комаровский В. Стихотворения. Проза. Письма. Материалы к биографии. СПб. 2000. С. 64)
<47>
Кос Ю. Венеция
М. И. Травчетову
Как сладко вспоминать в безжизненных стенах,
В объятьях скучного, немого заключенья,
Венеция, твой пышный, твой волшебный прах,
Твои дворцы, напевы и волненья;
Вновь унестись к тебе скорбящею мечтой,
Вновь чувствовать тебя так близко пред собою,
Быть полоненным вновь твоею красотой
И с нею слиться грустною душою.
Вот ночь, благая ночь так тихо низошла;
Дворцы загадочны; как призраки гондолы;
Безмолвен легкий всплеск послушного весла;
Волшебны звуки дальней баркаролы...
И замолчала песнь... и снова тишина...
На безграничном небе звездное свеченье;
В водах струящихся колеблется луна
И фонарей змеятся отраженья...
Прекрасный, чудный миг! Загадочен, как сон,
Его живой восторг, святой и углубленный,
И кажется, что я случайно занесен
В надзвездный мир, в эфире затаенный.
Ни злобы, ни вражды. На сердце, как весной
Проснулись и цветут мечтательные розы, -
И тает, как мираж неволя предо мной
В живых волнах зовущей душу грезы.
(Весна. 1914. № 3. Стлб. 76)
<48>
Кузмин М. Венеция («Обезьяна распростерла…»)
<49>
Кузмин М. Опять Венеция («Лишь здесь душой могу согреться я…»)
окончание - здесь
Формирование этого корпуса происходило в высшей степени эклектично: ничего специально не предпринимая, я читал то, что попадалось мне под руку - в ходе других разысканий, при покупке стихотворных сборников для коллекции и просто так, из любопытства (неплохо бы смотрелась история с заглядыванием из-за плеча попутчику, но она не случилась); с одной стороны, это позволило пополнить список стихами, которые никаким целенаправленным поиском невозможно было бы обнаружить, а с другой - наверняка оставило объемнейшие и постыднейшие лакуны (славно рифмующиеся с лагуной), которые при систематическом подходе могли бы если и не исчезнуть вовсе, то хотя бы убавить в остроте.
Столь же нестроги были и мои принципы отбора. Хронологически я включал в антологию тексты, созданные между 1880-ми и 1970-ми годами, или, чтобы было проще, после Аполлона Григорьева, Вяземского, Плещеева, но до Бродского (если не считать № 5). Учитывались только стихи, в которых недвусмысленно фигурировал искомый топоним именно в качестве такового (ибо венецианскими бывают и лужи2 , и зеркала3 , и картины4 , и статуи5 , и потомство6 ) - впрочем, за единственным исключением (Нелли, № 60). Слова-маркеры, разбросанные по тексту, сколь бы убедительным не было их сочетание, не означали автоматического включения в свод - после того, как у стихотворения, где были «Сумерки… Гондола…», «Баркарола… Баркарола…», «кампанилла» etc обнаружилось заглавие «Napoletana»7 . Равным образом не учитывались тексты, где Венеция была лишь одним из мест в перечислении («Увы, не созерцал я львов святого Марка» 8 ; «Я о Венеции могу судить. Мой челн / Не знал простора океанских волн» 9 ; «В Венеции не худо, Неаполь - тоже чудо, / Но место, без прикрас - Нахаловка у нас» 10 ; «Мы помним всё - парижских улиц ад, / И венецьянские прохлады» 11 ; «Где над гондолами сияют / Пока гитары вдохновляют / Венецианские восходы; / Где в Лидо темном, помнится, скользили / И умирали на траве могилы / Адриатические воды» 12 ; «Волшебник бледный Urbi пел et Оrbi: / То - лев крылатый, ангел венетийский, / Пел медный гимн. А ныне флорентийской / Прозрачнозвонной внемлю я теорбе» 12a ; «У Венецианских палаццо / Никла униженно ниц, / И было чему смеяться / В волнах перебежкам зарниц»14 ), противопоставлении («И вот другой собор... Был смуглый / Закат и желтоват и ал, / Когда впервые очерк круглый / Мне куполов твоих предстал»15 ) , анонимно фигурировала одной из своих примет («Вот и гондола помчалася птицей по тихой волне»16 ; «Озирает скалы долы / Деревянные гондолы / Смотрит на приятный Рим / И с монашкой говорим»17 ; «Я узнал по минорному тону / Черный вечер и мрачный канал»18 ; «Унесет двоих гондола / По лагуне в небо грез»19 ) или где она, значась в черновиках, оказывалась отброшенной в итоговом варианте20 . Переводы, как правило, не включались, за исключением трех (№№ 58, 66 и 88), - один из-за слишком ощутимой проекции на последующие тексты, второй - в память М. Л. Гаспарова, а третий - для ровного счета. Тексты, присутствующие в сети, представлены в антологии в виде ссылок (при этом я не приглядывал особо за текстологическим качеством сторонних публикаций); остальные же размещены в алфавите авторов.
Увы, мне не удалось разыскать часть книг, обещавших существенный урожай венецианы - ни вышедший непосредственно в эпицентре наших интересов сборник Ричарда Ивановича Ламперти21 , ни второй книги Лопатто22 , заведомо содержащей требуемый текст23 , ни еще некоторых сборников, возобновление (или начало) знакомства с которыми я откладываю до посещения библиотеки с отделом комплектования, в меньшей степени, чем в РГБ, профанирующим свое предназначение.
Отдельный интерес представляла бы сравнительная статистика упоминаний чужеземных городов в русской поэзии; по ощущениям, рекордсменом здесь был бы Париж, на втором месте - Рим или Венеция, на третьем - Флоренция, Берлин, Ницца и (может быть) Равенна. Ну и так далее - и закрывалась бы эта поэтическая география какой-нибудь Малаккой: «На бакборте виден берег сизый / А за ним - пылающие сопки»24 .
В качестве иллюстраций использована венецианская сюита 1930-х годов Андрея Яковлевича Белобородова (1886 - 1965) - из хранящейся у меня части его архива.
==
1 Подразумеваю прежде всего работы: Меднис Н. Е. Венеция в русской литературе. Новосибирск. 1999; Цивьян Т. Г. «Золотая голубятня у воды…» Венеция Ахматовой на фоне других русских Венеций. - В ее кн.: Семиотические путешествия. <СПб. 2001>. С. 40 - 50; Flaker A. Венецианские литературные ведуты // Russian literature. V. XLIII (1998). P. 149-158. Внятно различаясь изысканностью, они весьма схожи кругом интерпретируемых текстов (я говорю лишь о поэтической части).
2 «Венецианские лагуны луж / И хрупкий месяц, розовый к тому ж» (Кугушева; здесь и далее отсутствие полноценной сноски означает, что текст есть в сети)
3 «Венецианские мерцают зеркала / Хрусталь и золото - тяжелые флаконы, / Быть может дю-Барри по капле пролила / На пурпур столика тревогу благовонья» (Она же; ГЛМ. Ф. 366. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 139 об.)
4 «Жемчужные тона картин венецианских / Мне так же нравятся, как темные цвета / Богинь египетских, видений африканских, /И так же, как ночей норвежских чернота» (Бальмонт)
5 « У милых ног венецианских статуй. Проплакать ночь, проплакать до утра / И выйти на Неву в туман, туман косматый, / Где ветер ржет, и бьет, и скачет у костра» (Вагинов)
6 «Что - венетийское потомство / И трубачей фронтонных ложь, / Когда, как хрия вероломства, / Ты от дворцов переползёшь» (Бенедикт Лившиц)
7 Ардов Т. Вечерний свет. М. 1907. С. 61 - 63
8 Иванов Георгий. «Италия! твое Амуры имя пишут…». - В его кн.: Стихотворения. СПб. 2005. С. 195
9 Мочалова О. Странники («Я не была в Италии, прости…») . - В ее кн.: Голоса Серебряного века. М. 2004. С. 111 - 112
10 Из популярной в 20-е годы песенки «Харбинские прелести»: Мелихов Г.В. Белый Харбин Середина 20-х. М. 2003. С. 374-375
11 Блок
12 Ранний вариант набоковского перевода «Декабрьской ночи» Альфреда де Мюссе, напечатанный в ученическом журнале Тенишевского училища и разысканный недавно (см.: Вовина-Лебедева В. Г. Мир юными глазами (Тенишевское училище по ученическим журналам) // Времена и судьбы. Сборник статей в честь 75-летия Виктора Моисеевича Панеяха. СПб. 2006. С. 224); в варианте 1920-х годов венецианская тема смягчена: Набоков В. В. Стихотворения. СПб. 2002. С. 381 («и в Лидо, на траве могильной, / где Адриатика бессильно / лобзает хладную плиту»).
12a Вяч. Иванов
14 М. Герасимов
15 Парнок
16 Шестаков Д. П. «Звук зародился в души глубине…» - Молодяков В. Э. Последний ученик Фета. Поэзия и судьба Дмитрия Шестакова // Russian literature. 2006. V. LX-1. P. 34 - 35.
17 Введенский
18 И здесь же: «Звук светлеет - в ликующем строе / Брежжут гондола <так> в лунном столбе». - Оцуп Н. Две канцоны // Современные записки. Т. XXVII. 1926. С. 212
19 Из дружеского послания Вяч. Иванова Н. Н. Боголюбову. - Вячеслав Иванов. Из неопубликованных стихов: Дружеские послания; Из неопубликованных переводов; Dubia / Публ. Д.В. Иванова и А.Б. Шишкина. // Вячеслав Иванов - новые материалы / Сост. Даниэла Рицци и Андрей Шишкин.- Салерно, 2001 (Europa Orientalis: Русско-итальянский архив, Т. III. Archivio Italo-Russo, Vol. III). C. 33
20 Эта коллизия несколько раз встречается у Блока: «Быть может, венецьянской девы / Канцоной нежной слух пленя, / Отец грядущий сквозь напевы / Уже предчувствует меня?» - отвергнутый вариант к «Все это было, было, было…»; «В венецианской церкви темной / Марию видел я такой…» - из черновиков к «Глаза, опущенные скромно…» (Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем. Том третий. М. 1997. С. 79, 92, 323, 344).
21 Ламперти Р. И. Русская лира. Венеция. 1948
22 Лопатто М. Стихи. Париж. 1959
23 См. цитату и аннотацию: Гардзонио С. Русская эмигрантская поэзия в Италии. Общий обзор // Русские в Италии: культурное наследие эмиграции. Международная научная конференция 18 - 19 ноября 2004 г. М. 2006. С. 292
24 Галич Ю. Орхидея. <Рига. 1927>. С. 119
==
<1>
АЛЕКСЕЕВА Л. НА АДРИАТИКЕ
На молу и ветрено и ярко,
Пеной стынет моря влажный пыл.
В давний день здесь лев святого Марка
Омочил концы державных крыл.
С той поры плывут волнами годы,
Трепет волн всё так же чист и синь,
Так же о дарах святой свободы
Возвещает стройная латынь.
Этот звон - и этот камень серый...
Если ж взгляд на Локрум подниму -
Вижу в дымке царственной галеры
Плавно уходящую корму.
(Алексеева Л. Горькое счастье. Собрание сочинений. М. 2007. С. 132)
<2>
Анисимова М. Венеция
Не знаю - во сне ли то было:
Над нами светила луна,
Гондола бесшумно скользила
По спящим каналам темна.
И где-то играли и пели
И звуки росли в тишине.
Дворцы на нас строго глядели.
Не знаю - то было ль во сне.
(Анисимова М. Стихи. Рим. 1920. С. 27)
<3>
Ахматова А. Венеция («Золотая голубятня у воды…»)
<4>
Баян В. <Сидоров В. И.> Венеция
Истерично забилось паровозово сердце
Приближалась Венеция. Воскресал Веронэз.
К легендарному городу в легендарных инерциях
Лихорадочно ринулся вдохновенный экспресс.
Перепутались в памяти Тинторетты с Лоренцами,
Закружились под музыку кружевные дворцы.
Все обычные кажутся вдохновенными Денцами,
А душа так и мечется в голубые концы.
Гондольеры с гондолами... мандольеры с мандолами...
Базилики с пьяцеттами... Монументы... мосты...
Все звенит канцонеттами, все поет баркаролами,
Все полно изумляющей голубой красоты.
Хорошо после бешеных утомительных Лондонов
Приласкаться к Венеции, заглядеться в простор!
Сколько слышится музыки, когда плещется «гондола»!
Сколько прелести в шелесте шаловливых синьор!
Почему-то все веселы, почему-то все молоды,
Почему-то все ласковы, ничего не тая,
Все синьоры изморфлены, все сердца их исколоты,
Все мошенники - милые, все мальчишки - друзья!
Побывал в академии утонченной поэции,
Зафиксировал кодаком разновидность красот;
Под Риальто красавицу целовал для коллекции
И прощался с Венецией с кампанильских высот.
Истерично забилось паровозово сердце...
Изменил я Венеции. Оскорблен Веронэз.
И с мечтами о будущем в голубую Флоренцию
Уносил меня пламенно вдохновенный экспресс...
(Пьяные вишни. <Севастополь. 1920>. С. 5 - 6)
<5>
Берберова Н. Венеция
Что остается делать твоим сынам,
Если я, странник Севера, плачу по тебе?
Байрон
Она была белая и золотая,
Жемчужная, она казалась мне вечной,
А теперь она стала черно-серой,
В трещинах стоит ее мрамор.
Ранена плоть ее. Сломана стать.
Провалился мозаичный пол Сан-Марко.
Только у Флориана подают опять
Лимон к мороженому когда жарко.
Я ходила по улицам. Как много мест,
Где я жила. Я их не забыла.
Одно заколочено, другого нет,
Н третьем - крест, чья-то могила.
И вдруг ударили колокола
И голуби шумно взвились над нами,
Но никто не сошел с золотого крыльца
В жемчужную, белую, вечную память.
1983
(Берберова Н. Стихи. 1921 - 1983. Н.-Й. 1984. С. 119)
<6 - 8>
Блок А. Венеция 1. «С ней уходил я в море…»; 2. «Холодный ветер от лагуны…»; 3. «Слабеет жизни гул упорный…»
<9>
Брюсов В. Венеция («Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах…»)
<10>
Брюсов В. Данте в Венеции («По улицам Венеции, в вечерний…»)
<11>
Брюсов В. Лев Святого Марка («Кем открыт в куске металла…»)
<12>
Брюсов В. Опять в Венеции («Опять встречаю с дрожью прежней…»)
<12А>
Бунин И. В Венеции («Восемь лет в Венеции я не был...»)
<14>
Бунин И. Венеция («Колоколов средневековый…»)
<15>
Вейдле В. Баллада о Венеции
Первый голос
Болтовня, беготня; беготня, болтовня
От зари до полуночи, день изо дня.
Скольких ты приютила незваных гостей,
Лицемерных, неверных друзей-не-друзей!
Твой убор многоцветный с узорной каймой
Поистерт, поизмят их нечистой рукой.
Когда вольной была и привольной слыла,
И когда умирала, когда умерла,
Все то бражничали, пировали они,
О красе твоей жребий бросали они,
Продавали ее, подновляли ее,
Мишурою своей приправляли ее.
И росла суета; становилась возня
Безобразней, назойливей день ото дня...
Второй голос
Не спеши, не суди; потерпи, погоди;
Тишину не зови, в темноту не гляди:
Для живых, неживых, грубых, нежных сердец
Все равно тот же самый настанет конец,
Все равно подойдет тысяча девятьсот
Девяносто девятый обещанный год -
Ослепляющий луч, леденящий огонь,
А потом непробудная серая сонь.
Только пепел летит, только ветер свистит,
Погребальным псалмом над лагуной гудит,
В переулках кривых, на горбатых мостах,
Вдоль церквей и палат развевает он прах.
Пощадил их, хоть был и свиреп, и могуч,
Черепицы не сдвинул мертвящий тот луч.
Первый голос
Что здесь было весной, погубило весну,
Да и лето, и осень склонило ко сну,
Но теперь, в день всех мертвых, ноябрьский день,
В королевском саду зацветает сирень,
Обвиваются розы, с утра заалев,
Вкруг высоких столбов, где Феодор и лев,
А на площади - тешилась ею молва -
Вместо мраморных плит зеленеет трава
И гуляют по ней и летают над ней
Сонмы кротких и белых как лен голубей.
Предзакатный сияет над городом свет -
Здесь такого не видели тысячу лет -
И мерцают и гаснут в закатных венцах
Все хоромы и храмы на всех островах.
Второй голос
Слышу звон колокольный всех звонов звончей,
Вижу - в храмах зажглись сотни тысяч свечей.
Разорделся их стен драгоценный убор,
Загремел в низ воскресших ликующий хор,
Из далеких и ближних восстали могил
Все, кто город сей создал, украсил, любил,
Дожи, старцы седые, сто двадцать числом -
Голоса их у Марка грохочут, как гром -
Все сыны его славные славу поют,
Робко вторит им путников набожный люд,
И слагатель сих строк, недостойный пиит
Рядом с милой женой на коленях стоит
Перед дверью - не раз тут бывали они -
Церкви Santa Maria Mater Domini.
Оба голоса
До зари ярким воском те свечи горят,
До зари песнопенья к Пречистой летят,
И Пречистая жаркой молитве вняла,
Со плечей своих плат златотканый сняла
И покрыла им город, сокрыла его,
В высоте-глубине схоронила его,
А поющих и славящих всех собрала,
Ко престолу Всевышнего их вознесла.
И сейчас, когда в Местре сирена ревет
И в Маргере, ревя, на работу зовет,
Ты оттуда взгляни на восток: тишь да гладь,
Колоколен тех стройных вдали не видать,
Вся лагуна, как зеркало, реет над ней
Только веянье легких жемчужных зыбей.
(Воздушные пути. Альманах. IV. Н.-Й. 1965. С. 195 - 197)
<16>
Вержбицкий А. И. Фальеро - дож Венеции
Томится в своем заключеньи
Фальеро Венеции дож.
Заутро над гордой главою
Сверкнет правосудия нож.
Спасения нет. Ему судьи
Уж вынесли свой приговор.
Предстанет он дож пред народом
Как клятвопреступник и вор.
Хотел у республики дерзко
Похитить священную власть.
Попрал дерзновенно присягу
И должен позорно он пасть.
Одиннадцать славных вельможей
Вчера поутру казнены,
Спасения нет для Фальеро.
Минуты его сочтены.
Вся жизнь перед взором проходит
И юности светлой пора,
И слава, и звание дожа
И приговор страшный вчера.
И вот он, могучий и гордый
Не может тоски превозмочь.
Меж тем на Венецию мирно
Спустилась волшебная ночь.
Все смолкло; безмолвна Пьяцетта.
Луной серебрится волна.
А ночь вся полна обаянья
И сказочной неги полна.
Серебряным светом залита
Вся площадь и башня и храм
И мост - этот вечный свидетель
Житейских страданий и драм.
«О ночь, приходи же скорее.
Я жду тебя, страшный конец
Скорей пусть главу увенчает
Последний терновый венец»
И раннее утро настало
Уж тени ночные бегут.
Венецья от сна пробудилась.
Ладья и гондолы плывут.
Пьяцетта - что бурное море
Шум, говор, волненье кругом.
И только лишь дож в заключеньи
Забылся предутренним сном.
И вдруг ему снится победа.
Он слышит восторженный крик,
Народ ему скипетр вручает.
О славный, о радостный миг!...
Оковы разбиты... свобода!
«Я твой дорогой мой народ»...
Сейчас на ступени он выйдет
И хлынет толпа из ворот...
Проснулся Фальеро - оковы
И мрачная сырость кругом.
Зловещие слышит он крики
Под узким тюремным окном.
И говор вдруг смолк на Пьяцетте.
Объяла всех жуткая дрожь.
Раскрылася дверь - на ступенях
Предстал пред толпой ее дож.
Весь бледный, с тоскою во взоре,
Но с поднятым гордо челом
Стоял пред народом Фальеро,
И дрогнула площадь кругом.
Все жадным окинул он взором
Главу пред распятьем склонил.
И ловко привычной рукою
Палач свой топор опустил.
Глава по ступенькам скатилась.
Палач ее в полог поймал.
И полог кровавый высоко
Для взоров толпы он поднял.
* * *
Года протекли... и поныне
В Венеции, в дожей дворце
Среди их портретов найдете
Вы надпись на черном столбце:
«Здесь место Фальеро. Мятежный
Чтоб заговор сразу пресечь,
Над дерзкой главой опустился
Святой правосудия меч»
Венеция, 1913
(Вержбицкий А. И. Мои песни. Книжка 2-я. Рига. 1916. С. 19 - 22)
<17>
Волошин М. Венеция («Венеция - сказка. Старинные зданья…»)
<18>
Волошин М. Венеция («Резные фасады, узорные зданья…»)
<19>
Вольтман В. Муссолини и шут («На площади святого Марка…»)
<20>
Гейнцельман А. Сумерки на лагуне
Небо все - расплавленный жемчуг,
Море все - зыбящийся топаз.
Храмы выплыли из волн вокруг,
Паруса горят, как солнца глаз.
Черные гондолы пашут луг,
С длинных весел капает алмаз.
Замирает жизненный испуг,
Возрождается в душе экстаз.
Все - неслышный, все - беззвучный сон.
Даже стих - муранское стекло.
Тени меж коралловых колонн.
Всякое исчезло в мире зло,
Все как облачный вверху виссон,
Все как чайки белое крыло.
(Гейнцельман А. Стихотворения (1916 - 1929; 1941 - 1953). Рим. 1959. С. 229)
<21>
Гейнцельман А. Венецейские цехины
Слава венецейскому цехину,
Выстроившему волшебный сон,
Слава и купеческому сыну,
Полюбившему леса колонн,
И готическую паутину,
И державных дожей славный трон,
И великолепную картину,
И художников родных сторон.
Никогда еще полезней злато
Не было истрачено никем,
Никогда прелестнее заката
Мир не видел, изумлен и нем.
Нет лучистей на земле броката,
Что скрывал бы немощь и ярем.
(Гейнцельман А. Стихотворения (1916 - 1929; 1941 - 1953). Рим. 1959. С. 229 - 230)
<22>
Гейнцельман А. Школа Сан Рокко
Тяжелый с позолотой потолок.
В овалах много величавых драм:
Змий Медный, брызжущий в толпу поток,
Жезл Моисея, бьющий по скалам.
А рядом где-то слышен молоток:
Там распинают жертвы по крестам...
Уже висит, склонясь челом, Пророк,
И два разбойника по сторонам.
Вокруг толпа безмолвная. Лишь кони
Центурионов беспокойно ржут.
Марии в обмороке. Кто-то стонет
И кто-то плачет. Молнии и жуть.
Трагический аккорд на небосклоне,
И гений Тинторетто грозен тут.
(Гейнцельман А. Стихотворения (1916 - 1929; 1941 - 1953). Рим. 1959. С. 230)
<23>
Гейнцельман А. Голуби Св. Марка
Лес колонн. Изящные аркады.
Золотой на фоне Божий храм.
Голуби служить в нем мессу рады,
С башни красной рея по утрам.
Крылья, крылья, крылья от услады
Нас уносят прямо к небесам.
Крылья солнечной полны отрады,
Сродны полудневным облакам.
Крылья, крылья, теплые как щеки
Девушки любимой, как венки,
Ангел будто подле темноокий,
Ласка мертвой матери руки.
Слез горючих катятся потоки,
Медные поют в лазури языки...
(Гейнцельман А. Моя книга. Избранные стихи. Рим. 1961. С. 136)
<24>
Гнесин Гр. Венеция
М. В. Гнесиной
Крылатый лев святого Марка,
Отверзши пасть, глядит вперед.
Здесь солнце ласково, не ярко,
Не слепит глаз, души не жжет.
Над паутиною каналов
Вспорхнули легкие мосты.
Лишь здесь душа моя узнала
Про непробудный сон мечты.
В часы вечерние я слышу
Лишь только плеск весла гондол;
Но вот и он все дальше... тише...
Молчанье... Жуть... Куда зашел?
Куда проник я? Запах влажный
В мой мозг впивается как бич...
Нет! Мне - Венеции миражной
Великой тайны не постичь!
Боюсь тебя! В твоем молчаньи
Мне зрится скрытым страшный маг!..
Вот шаг ступил... И вдруг все зданья
Громовым эхом вторят шаг...
Еще шагнул... И вновь сердито
Родятся тысячи шагов...
Ступив на каменные плиты,
Я разбудил толпу врагов...
Бегу, бегу... А грохот, хохот,
За мной в погоню мчат войска.
И силы нет для крика, вздоха!..
И я бегу, бегу пока.
Вдруг, среди тьмы, в одном оконце
Мелькнула тень... Она, она!...
И вновь из сердца льется солнце,
И песен требует струна...
И я пою, пою для тени,
Пою для призрака - мечты...
И на подводные ступени
Из окон падают цветы...
(Сборник Стожары. Пб. 1924. С. 3)
<25>
Голенищев-Кутузов А. На лагунах Венеции
Нас волшебница даль в свой чертог позвала.
Мы услышали зов, мы пришли - и ввела
Нас она в сказку волн и сияний;
С неба месяца тихие льются лучи;
Тихо плещет волна, и несутся в ночи
Песни сбывшихся, тихих желаний.
Милый друг, предадимся певучим мечтам!
Предадимся сребристым лучам и волнам!
Пусть летит за мгновеньем мгновенье;
Пусть гондола плывет при луне и звездах.
В этих светлых водах, в этих вечных лучах
Нашей вечной любви отраженье!
(Голенищев-Кутузов А. На закате. СПб. 1912. С. 17)
<26>
Головачевский С. На разрушение колокольни Св. Марка в Венеции
Адриатика плачет... Из дальней страны
Донеслась ко мне жалоба бледной волны:
«Умерла, умерла Кампанила!»
И я вижу, как город тоскою объят,
Как печальны каналы и мрамор палат,
Как волшебница моря уныла. -
И гондолы грустнее, чем прежде, скользят
По каналам немым, как могила,
Словно черные лебеди горя и зол...
Отуманены образы мрачных гондол...
Все твердит: «Умерла Кампанила!»
Над столицею дожей, как дума морей,
Окруженная стаей ручных голубей,
Возносилась она и царила; -
И витали вокруг нее голуби-сны,
Легкокрылые тайны седой старины,
И небесная билась в ней сила:
Повесть долгую лет, дивных дел и побед
И злодейства и бед заколдованный след
Своим звоном она разносила.
Серенады любви, упоительный сон,
Из свинцовых темниц умирающих стон,
Все хранил и твердил обо всем ее звон...
Но теперь умерла Кампанила!
И пучина морская возлюбленный прах
Под лазурью своей схоронила.
Там уснула навек Кампанила. -
И достойна ее в безмятежных водах,
В мавзолее хрустальном могила.
Ей родная стихия осталась верна,
Ее сон сторожит голубая волна,
А с небес повторяют светила:
«Умерла, умерла Кампанила!»
Но, как стройная мысль, рассыпая мечты,
Возродишься ты снова, дитя Красоты; -
Не погибнет небесная Сила; -
И незримо ты вновь зазвонишь с высоты...
Возродись, возродись Кампанила!
И в душе вдохновенной Поэтов живи,
Призывая во храм Красоты и Любви!..
Как ты, полная дум, нам звонила,
Как звонила ты дожам, в те давние дни,
Так звони во все дни, о звони и звони!
Возродись, возродись, Кампанила!
(Головачевский С. Мене Текел Парес. Стихотворения. М. - СПб. 1906. С. 83 - 85)
<27>
Городецкий С. Венеция ночью
Как напуганная птица,
В белом меховом боа,
В шляпе с перьями, блудница
Мечется, едва жива.
Бьются гондолы о камень
И стучат, как скорлупа.
Солнечный забывши пламень,
Твердь нема, черна, тупа.
Кружево Палаццо Дожей
Нежится на черноте.
Старый Марк сияет строже,
Чем в полдневной суете.
На колоннах, меж которых
Объявляли казнь живым,
Кровь жестоких приговоров
Светит заревом ночным.
Кампанилла острой крышей
Будет в небо до зари
Улетать все выше, выше...
На часах пробило три.
(Новый сатирикон. 1913. № 7. С. 5)
<28>
Гумилев Н. Венеция («Поздно. Гиганты на башне...»)
<29>
Заяицкий С. Легенда о венецианском дворце. В стихах (отрывок)
При блеске солнечных лучей
В лазури неба голубого
Ты дремлешь, правнук славных дней,
И молчаливо и сурово.
Исполнен несказанных грез,
В душе порвав былые струны,
Как мертвый каменный утес,
Ты стал над волнами Лагуны.
Укрыв за мраморной стеной
Все то, что видел ты на свете,
Ты мирно дремлешь над волной,
Любимец пасмурных столетий.
Кругом тебя сверкает день,
Кругом шумит толпа людская
И блещет влажная ступень,
Весенним солнцем залитая.
Но лишь ночная тишина
Сойдет на темные каналы,
Ты пробуждаешься от сна,
В своем величьи небывалый.
Ты полон вновь волшебных дум,
Былые грезы прилетели
И слышен леденящий шум
Цепей во мраке подземелий.
Убийца тайный вновь плывет
Во мгле извилистых каналов,
И вновь Венеция встает
И баркарол, и карнавалов.
И небо дышит тишиной,
Горя весенними звездами,
И страшный Шейлок в мгле ночной
Томим кровавыми мечтами.
Сияет белая луна,
Блестя на мраморе балкона,
И чудится, что у окна,
Любовью девственной полна,
Спокойно дремлет Дездемона.
(<Заяицкий С. С.> Стихотворения. 1. Песни о поэзии. 2. Московские песни. 3. Стихотворения. 4. Легенда о венецианском дворце. М. 1914. С. 55 - 57)
<30>
Злобин В. Венеция
Уже длинней и легче стали тени,
Мосты упруго изогнули спины,
Прошел мошенник с шапкой на бекрени,
И чудаки одели пелерины.
И все сильней античные дурманы,
Холодный мрак безжалостно расколот,
На мертвой башне быстрые Вулканы
Приподняли и опустили молот.
И ты так строго, так неуловимо
Хранишь на всем старинные печати,
А помнишь, как ты отняла у Рима
Литых коней монументальной рати,
И как потом благословив стихию,
Во времена крестового разгула,
Твои купцы уплыли в Византию,
Где их хранила золотая булла.
Когда же пальцы тонкого Беллини
Сжимали кисти бережно и плотно, -
Какой восторг рождающихся линий
Узнали обнаженные полотна.
И сколько муз непознанных и граций
Открыли чьи-то бешеные пытки -
Теперь под колоннадой прокураций
Не верят в ядовитые напитки.
Но я люблю сквозь старые атласы
И сквозь давно неношенные цепи
Смотреть на искривленные гримасы
И на разврат твоих великолепий
И опускать в исчерпанные бездны
Своих корней извилистые ткани,
Пока дракон, ревущий и железный,
Не оборвет моих очарований...
(Рудин. 1915. № 2. С. 11)
<31>
Злобин В. Венецианский узор («Не дослушав плачущей виолы...») (напечатано высокочтимой tafen по рукописи)
<32>
Иванов Вяч. Баркарола («Над лунной негой волн, в ладье, под тайной маски…»)
<33>
Иванов Вяч. Колыбельная баркарола («В ладье крутолукой луна…»)
<34>
Иванов Вяч. Собор Св. Марка («Царьградских солнц замкнув в себе лучи…»)
<35>
Иваск Ю. Венеция. "Любовь к трем апельсинам" Карло Гоцци
Мантии меловые,
Водоросли узора,
Дожей свиные выи,
Зеленная простора.
Ларцы львиного Марка,
Улица Ассасинов,
Срезаны для подарка
Головы апельсинов.
Сердце, играя, рвется
С нитями серпантина.
Околесица Гоцци
И разлюли-малина.
Прим.: Зеленое шитье на белом облачении дожа (картина Джованни Беллини).
(Иваск Ю. Из писем к Игорю Чиннову (ко второй годовщине смерти) (Публикация И. В. Чиннова) // Новый журнал. 1987. Кн. 168 - 169. С. 212 - 213)
<36>
Иваск Ю. Зеленая живопись Венеции
Зеленый змий из зеленá вина,
А то, что молодо иначе зелено,
И мне у узкого ее окна
Немедленно озелениться велено.
Дремлю Адриатической волной,
Свисаю виноградинами, грушами,
И осыпаюсь ивовой листвой,
Шепча-вдыхая с родственными душами.
Кривелли и Карпачьо: вы со мной.
И Тинторетто с птицами-кликушами.
(Новый журнал. 1973. № 113. С. 64)
<37>
Иваск Ю. Святой Марк
Змеино-зелено и львино-золотисто,
И по фазаньему, павлиньему пестро,
Но все притушено и лиловато-мглисто,
И вдруг из сумрака колонное ребро.
Не утро и не день, не ночь, а вечный вечер:
Последние лучи и первая свеча.
Июль 1960
(Иваск Ю. Хвала. Вашингтон. 1967. С. 18)
<38>
Иваск Ю. Венеция
Выдумываю, например, убийство
На улице Убийц.
Запомнилось лицо убийцы -
Оно родных роднее лиц:
Испуганное, нежное, веснушки
И рыжая упрямая макушка.
Рыдания наемной итальянки
В гондоле гробовой.
Мои же, смертные останки
Укачиваемы волной.
Прощайте, разноцветные блудницы,
Еще Венеция мне снится - длится...
Мерцанье дымчатое голубое
В разбитых зеркалах.
Все призрачное, неживое,
И только тени на стенах:
Колеблемое пламя в шандельерах,
Незримые движенья гондольеров.
Октябрь 1960
(Иваск Ю. Хвала. Вашингтон. 1967. С. 19)
<39>
Иваск Ю. Венеция
Пестрая, но неяркая -
Даже в сказке Сан Марко.
Дымка голубоватая,
Розовые палаты.
Незабвенное, нищее
Вычурное кладбище.
Море - бледно-зеленое
До вечернего звона.
Золотисто-волшебное
Меркнет медленно небо.
Меркнем и мы, кончаемся,
В люльке-гробу качаясь.
И, откинувшись на спину,
Мы вспоминаем наспех:
Льва и коней, мозаики,
Музыку и музеи.
Март 1961
(Иваск Ю. Хвала. Вашингтон. 1967. С. 20)
<40 - 45>
К. Р. Венеция. 1. Надпись к картине («С какою кротостью и скорбью нежной…»); 2. Баркарола («Плыви, моя гондола…»); 3. Мост вздохов («Под мостом вздохов проплывала…»); 4. «Скользила гондола моя над волной…»; 5. «Помнишь, порою ночною…»; 6. «На площади Святого Марка…»
<46>
Комаровский В.
“Je montai l’escalier d’un pas
lourd et pesant”.
Theophile Gautier
Пылают лестницы и мраморы нагреты,
Но в церковь и дворец иди, где Тинторетты
С багровым золотом мешают желтый лак,
И сизым ладаном напитан полумрак.
Там в нише расцвела хрустальная долина
И с книгой, на скале, Мария Магдалина.
Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.
Несут белеющее тело, ждет верблюд:
Разрушила гроза последнюю преграду,
Язычники бегут от бури в колоннаду
И блеск магический небесного огня
Зияет в воздухе насыщенного дня.
(Комаровский В. Стихотворения. Проза. Письма. Материалы к биографии. СПб. 2000. С. 64)
<47>
Кос Ю. Венеция
М. И. Травчетову
Как сладко вспоминать в безжизненных стенах,
В объятьях скучного, немого заключенья,
Венеция, твой пышный, твой волшебный прах,
Твои дворцы, напевы и волненья;
Вновь унестись к тебе скорбящею мечтой,
Вновь чувствовать тебя так близко пред собою,
Быть полоненным вновь твоею красотой
И с нею слиться грустною душою.
Вот ночь, благая ночь так тихо низошла;
Дворцы загадочны; как призраки гондолы;
Безмолвен легкий всплеск послушного весла;
Волшебны звуки дальней баркаролы...
И замолчала песнь... и снова тишина...
На безграничном небе звездное свеченье;
В водах струящихся колеблется луна
И фонарей змеятся отраженья...
Прекрасный, чудный миг! Загадочен, как сон,
Его живой восторг, святой и углубленный,
И кажется, что я случайно занесен
В надзвездный мир, в эфире затаенный.
Ни злобы, ни вражды. На сердце, как весной
Проснулись и цветут мечтательные розы, -
И тает, как мираж неволя предо мной
В живых волнах зовущей душу грезы.
(Весна. 1914. № 3. Стлб. 76)
<48>
Кузмин М. Венеция («Обезьяна распростерла…»)
<49>
Кузмин М. Опять Венеция («Лишь здесь душой могу согреться я…»)
окончание - здесь