А. Н. [К ИСТОРИИ АРХИВА ТИХОНА ЧУРИЛИНА]
Автор печатаемого ниже текста - петербургский коллекционер и книгопродавец, мой добрый и давний друг А. Н. Мы знакомы почти двадцать лет и все это время я мягко, но решительно уговариваю его записать на радость современникам и в назидание потомкам что-нибудь из его замечательных устных рассказов. Перед вами - первая часть истории обретения бумаг Тихона Чурилина. Вторая будет напечатана здесь же через несколько дней.
О личной жизни в анкете - две строки: «Женился: в 19 лет» и «В 1916 году встреча с худ. Коменской Пр. О. и брак с ней до сих пор». Слова «2-я жена», написанные в скобках, зачёркнуты. Но, Коменская, действительно, вторая жена, поскольку, как указывает сам Чурилин, женился он в 19 лет, то есть в 1904 году, а с Коменской встретился в 1916-м.
Видимо, и этот брак был недолгим, так как в книге Т. И. Лещенко-Сухомлиной «Долгое будущее» (Москва, «Советский писатель», 1991) на многих страницах, посвящённых Чурилину, постоянно упоминается его жена - Бронислава Иосифовна Корвин-Круковская:
Уже давно уважаемый lucas-van-leyden, считая, что это может быть интересно людям, просил меня описать историю покупки чурилинского архива. Долго руки не доходили, но вот наткнулся на строчки, вынесенные в эпиграф (автора не указываю, все же человек старался, время тратил) и решил начать…
Свой жж не завожу не из-за отсутствия времени, а лишь потому, что для меня с умными людьми общаться, это только самооценку понижать, а она и так невысокая (образования особого нет, в жизни мало чем могу похвастать и т.д.)
История началась в Сухуми году примерно в 86-м. Раньше я в этом городе ни разу не был, и вызвал меня туда телефонным звонком один питерский антиквар и книжник Михаил Аркадьевич. О нем разговор особый. Жил он в центре на Малой Морской, бывшей Гоголя, и работал по соседству в художественном фонде, кажется, электриком. Там, вероятно, и завел множество полезных знакомств, был вхож в старые питерские семьи. Дом его всегда был полон свежих приобретений, короче, “дилеровал” весьма активно. Тогда еще не был развит институт экспертиз, но на удивление, не было и засилья фальшаков на рынке, наверное, настоящих вещей хватало. Ничего не утверждаю, но, похоже, М.А. уже тогда “давал подзаработать” молодым художникам, во всяком случае, конфликты по поводу подлинности его товара возникали у него с покупателями постоянно. При этом свойственна ему была даже не наглость, а некая, я бы сказал, “уверенность, что тебя не убьют”, помогающая перетерпеть во имя бизнеса остальные мелкие неудобства. Не был он прикрыт никакими ментами-бандитами, но часто, бывая у него в гостях, становился я свидетелем таких, примерно, телефонных разговоров:
“…Это кто вам сказал? Эксперт? Не смешите меня, в вашей Одессе никогда не было ни одного классного эксперта. Да, я все время дома, приезжайте в любое время, я вас не боюсь. А знаете, почему? Потому, что я честный человек, а честным людям бояться нечего. Всего наилучшего!...”
Пересматривая недавно диск с программой Парфенова “Намедни”, узнал, что слово рэкетир появилось в нашем обиходе лишь в 1988 году, и это похоже на правду. Раньше, насколько я помню, его заменяло слово “получатель”. В антикварном бизнесе никто никаких получателей в глаза не видел, но по принципу “угроза сильней исполнения”, упоминание о них было весьма действенным. Стоило пригрозить бессовестному должнику: -- Смотри, через три дня не рассчитаешься, получателей пришлю, тогда заплатишь не столько, сколько должен, а сколько сможешь найти,- деньги, как правило, быстро находились. Или в разговоре с кем-то было в порядке вещей спросить, нет ли у него знакомых получателей для одного хорошего дела. Признаться в том, что знакомых получателей нет, было даже как-то не совсем прилично, и собеседник, глубокомысленно задумавшись, обещал “при случае подкинуть телефончик”.
Но приезжала иногда в то время в Питер за картинами девушка из Литвы, а отец ее был, кажется, еще из так называемых “лесных братьев”. Историю эту слышал от другого дилера, который тоже что-то ей продавал. Короче, только лишь когда эти люди вывезли М.А. в лес, закопали по шею в землю, и начали наезжать на голову колесом Жигулей, он сдался: “Хрен с вами, я верну деньги, но все равно клянусь, что это стопроцентная натура”
В общем, человек был (и, надеюсь есть) - отчаянный.
При всем при этом, в юности он ходил в знаменитое ЛИТО Татьяны Гнедич, и до старости (сейчас ему должно быть лет 80) сохранил графоманские замашки, помноженные на уязвленное самолюбие. Уязвленное, естественно, сознанием того, что вся слава и признание выпали на долю других участников ЛИТО, заслуживавших этого в гораздо меньшей степени. Слегка выпив, любил попрекнуть Андрея Белого за то, что не дожил до наших дней, чтобы поговорить с ним, Аркадьичем, о ритмической прозе, а новые книжки его мемуаров и беспомощных стихов постоянно попадаются мне на книжных прилавках.
Возвращаюсь к теме. Успешно реализовав запас кишиневских Дюма и Анжелик, загруженных под завязку в купе поезда, прогуливался М.А. в Сухуми по импровизированному книжному базарчику в парке недалеко от набережной. И вдруг остолбенел: у скамеечки на мятой газетке были разложены издания русского авангарда, мечта любого книжника - Игра в Аду, Бух Лесиный, Про Это, Разговор с Фининспектором… Точных сумм не помню, но цены в своей ничтожности имели мало общего с реальностью. Справившись с приступом изумления, М.А. книги купил, не забыв слегка поторговаться. Спросил, нет ли еще. Сговорились на вечер. Хозяин принес еще книг и какую-то часть чурилинских бумаг. Тогда М.А. и решил вызвать меня. Может, в материале слегка “плавал”, а может, просто, скучно ему одному было в Сухуми, но, как бы то ни было, я, как самый легкий на подъем, уже на следующее утро ехал в аэропорт.
Азарт охотника, конечно, бодрил, но было и невозможно с первого взгляда не влюбиться в Сухуми. Суть ощущений вполне отражали бетонные буквы на выезде из аэропорта АПСНЫ - СТРАНА ДУШИ. Милые добрые персонажи книг Искандера, казалось, оживали передо мной…
В таком замечательном настроении я прибыл по имевшемуся у меня адресу на частный сектор, где остановился М.А. Поцокав языком над его приобретениями, поинтересовался, когда пойдем смотреть остальное. - Днем сам принесет, пойдем лучше искупаемся, пока не очень жарко. Позавтракали кефиром с бутербродами, искупались в ласковом спокойном море, погрелись, не спеша дошли до парка. Там около кофейни уже кучковались группы по интересам - книжники, алкаши, футбольные болельщики, любители политики и т.д. Знаменитый кофе в джезвах и неизменный вопрос хозяина: “..Тэбэ какой, срэдний, сладкый или висший?” Цена была неизменной, 20 копеек, и разницу во вкусе я за все последующее время понять так и не сумел…
Наконец появился хозяин книг, молодой грек Антон, маленький, взъерошенный, с безумным горящим взглядом и золотым зубом во рту, своей внешней “гротескностью” вызывал он в памяти образы каких-то персонажей булгаковской или гоголевской чертовщины. Собственно, хозяином вещей в строгом смысле назвать его было трудно. Сразу напишу, каким мне представляется происхождение архива, ничего больше просто не знаю. После смерти Чурилина (жену свою он пережил на год) архив его находился у поэта Григория Петникова в Старом Крыму и уже в 70-е годы вместе с одной женщиной и ее дочкой, дальними родственниками Петникова, далекими от всех литературных и книжных дел, переехал в Сухуми. На этой-то самой дочке и женился Антон. Архив хранился на чердаке деревянного дома в картонных коробках, и предприимчивый Антон, подобрав ключи, время от времени проникал туда, что-то вытаскивая наугад из коробок.
Куча, которую принес Антон, была, хоть и менее впечатляющей, чем первая, содержала несколько интересных книг, а главное, то самое легендарное завещание, копию которого я передал недавно lucas-van-leyden. Новому хозяину завещания сейчас лет 80, проживает он за океаном, но я почему-то уверен, что еще вернется оно ко мне, в конце концов, судьба любой вещи, пока она жива, быть продаваемой и менять хозяев…
Уже когда вечером дома разбирали покупки, выпал вдруг из какой-то брошюрки вдвое сложенный листок:
По просьбе Тихона повторяю надпись, сделанную ему на книге, теперь утраченной
Кем ни запихан в ходынке лет,
И как ни тих он
И как ни сед,
Не обескрылен поэт Чурилин,
Чурилин Тихон,
Чурилин - свет!
Борис Пастернак.
Вот таким жирным восклицательным знаком завершился этот приятный день. Собственно завершили его мы уже сами. Пошли на радостях в известный ресторан Амра, расположенный прямо на вдававшемся в море мысе скалы. Помню это удивительное ощущение моря со всех сторон, когда сидишь спиной к берегу за столиком на самом носу. Проесть 10 рублей на двоих было непростой задачей. Не надо было даже читать меню, чтобы сделать заказ. Достаточно было специальным уважительным жестом показать официанту, что доверяешь его вкусу, и он сам за тебя называл то, что нужно было заказать. На столе появлялись бутылка домашнего полусухого, тарелка с овощами и зеленью, горячие кукурузные лепешки вместо хлеба, сулгуни, блюдо свежезажаренной речной форели… Но в тот вечер десяткой дело явно не обошлось. Как сейчас вижу, взяв одну бутылочку с собой и поочередно прихлебывая из горлышка, обнявшись, выписывая какие-то танцевальные кренделя, движемся мы по деревянному бордвоку вдоль моря, распугивая вечерних отдыхающих и распевая на два пьяных голоса:
Не обескрылен поэт Чурилин!!!
Проснувшись наутро, я первым делом предложил пойти за остальным. - Мало шансов, говорит М.А., ты плохо знаешь местных. Он получил деньги, теперь не скоро пошевелится. Так оно и оказалось. Пьяненький Антон, которого мы нашли на его обычном месте в парке, в меру способностей пытался философствовать: -- Что деньги… что книги? Миха, Леха, что вообще жизнь наша… а давайте я вас лучше угощу…
И тут М.А. отзывает меня в сторонку и говорит: -- А хочешь, я тебе уступлю и Антона и все, что у него есть? Вид Антона большого доверия не вызывал, но и сумма, названная М.А. не была чрезмерной, во всяком случае она вполне исчерпывалась моим предполагаемым вчерашним заработком, и я, как человек рисковый, недолго думая, согласился.
Так получилось, что я на несколько лет связался с Сухуми…
(продолжение следует)
О личной жизни в анкете - две строки: «Женился: в 19 лет» и «В 1916 году встреча с худ. Коменской Пр. О. и брак с ней до сих пор». Слова «2-я жена», написанные в скобках, зачёркнуты. Но, Коменская, действительно, вторая жена, поскольку, как указывает сам Чурилин, женился он в 19 лет, то есть в 1904 году, а с Коменской встретился в 1916-м.
Видимо, и этот брак был недолгим, так как в книге Т. И. Лещенко-Сухомлиной «Долгое будущее» (Москва, «Советский писатель», 1991) на многих страницах, посвящённых Чурилину, постоянно упоминается его жена - Бронислава Иосифовна Корвин-Круковская:
Уже давно уважаемый lucas-van-leyden, считая, что это может быть интересно людям, просил меня описать историю покупки чурилинского архива. Долго руки не доходили, но вот наткнулся на строчки, вынесенные в эпиграф (автора не указываю, все же человек старался, время тратил) и решил начать…
Свой жж не завожу не из-за отсутствия времени, а лишь потому, что для меня с умными людьми общаться, это только самооценку понижать, а она и так невысокая (образования особого нет, в жизни мало чем могу похвастать и т.д.)
История началась в Сухуми году примерно в 86-м. Раньше я в этом городе ни разу не был, и вызвал меня туда телефонным звонком один питерский антиквар и книжник Михаил Аркадьевич. О нем разговор особый. Жил он в центре на Малой Морской, бывшей Гоголя, и работал по соседству в художественном фонде, кажется, электриком. Там, вероятно, и завел множество полезных знакомств, был вхож в старые питерские семьи. Дом его всегда был полон свежих приобретений, короче, “дилеровал” весьма активно. Тогда еще не был развит институт экспертиз, но на удивление, не было и засилья фальшаков на рынке, наверное, настоящих вещей хватало. Ничего не утверждаю, но, похоже, М.А. уже тогда “давал подзаработать” молодым художникам, во всяком случае, конфликты по поводу подлинности его товара возникали у него с покупателями постоянно. При этом свойственна ему была даже не наглость, а некая, я бы сказал, “уверенность, что тебя не убьют”, помогающая перетерпеть во имя бизнеса остальные мелкие неудобства. Не был он прикрыт никакими ментами-бандитами, но часто, бывая у него в гостях, становился я свидетелем таких, примерно, телефонных разговоров:
“…Это кто вам сказал? Эксперт? Не смешите меня, в вашей Одессе никогда не было ни одного классного эксперта. Да, я все время дома, приезжайте в любое время, я вас не боюсь. А знаете, почему? Потому, что я честный человек, а честным людям бояться нечего. Всего наилучшего!...”
Пересматривая недавно диск с программой Парфенова “Намедни”, узнал, что слово рэкетир появилось в нашем обиходе лишь в 1988 году, и это похоже на правду. Раньше, насколько я помню, его заменяло слово “получатель”. В антикварном бизнесе никто никаких получателей в глаза не видел, но по принципу “угроза сильней исполнения”, упоминание о них было весьма действенным. Стоило пригрозить бессовестному должнику: -- Смотри, через три дня не рассчитаешься, получателей пришлю, тогда заплатишь не столько, сколько должен, а сколько сможешь найти,- деньги, как правило, быстро находились. Или в разговоре с кем-то было в порядке вещей спросить, нет ли у него знакомых получателей для одного хорошего дела. Признаться в том, что знакомых получателей нет, было даже как-то не совсем прилично, и собеседник, глубокомысленно задумавшись, обещал “при случае подкинуть телефончик”.
Но приезжала иногда в то время в Питер за картинами девушка из Литвы, а отец ее был, кажется, еще из так называемых “лесных братьев”. Историю эту слышал от другого дилера, который тоже что-то ей продавал. Короче, только лишь когда эти люди вывезли М.А. в лес, закопали по шею в землю, и начали наезжать на голову колесом Жигулей, он сдался: “Хрен с вами, я верну деньги, но все равно клянусь, что это стопроцентная натура”
В общем, человек был (и, надеюсь есть) - отчаянный.
При всем при этом, в юности он ходил в знаменитое ЛИТО Татьяны Гнедич, и до старости (сейчас ему должно быть лет 80) сохранил графоманские замашки, помноженные на уязвленное самолюбие. Уязвленное, естественно, сознанием того, что вся слава и признание выпали на долю других участников ЛИТО, заслуживавших этого в гораздо меньшей степени. Слегка выпив, любил попрекнуть Андрея Белого за то, что не дожил до наших дней, чтобы поговорить с ним, Аркадьичем, о ритмической прозе, а новые книжки его мемуаров и беспомощных стихов постоянно попадаются мне на книжных прилавках.
Возвращаюсь к теме. Успешно реализовав запас кишиневских Дюма и Анжелик, загруженных под завязку в купе поезда, прогуливался М.А. в Сухуми по импровизированному книжному базарчику в парке недалеко от набережной. И вдруг остолбенел: у скамеечки на мятой газетке были разложены издания русского авангарда, мечта любого книжника - Игра в Аду, Бух Лесиный, Про Это, Разговор с Фининспектором… Точных сумм не помню, но цены в своей ничтожности имели мало общего с реальностью. Справившись с приступом изумления, М.А. книги купил, не забыв слегка поторговаться. Спросил, нет ли еще. Сговорились на вечер. Хозяин принес еще книг и какую-то часть чурилинских бумаг. Тогда М.А. и решил вызвать меня. Может, в материале слегка “плавал”, а может, просто, скучно ему одному было в Сухуми, но, как бы то ни было, я, как самый легкий на подъем, уже на следующее утро ехал в аэропорт.
Азарт охотника, конечно, бодрил, но было и невозможно с первого взгляда не влюбиться в Сухуми. Суть ощущений вполне отражали бетонные буквы на выезде из аэропорта АПСНЫ - СТРАНА ДУШИ. Милые добрые персонажи книг Искандера, казалось, оживали передо мной…
В таком замечательном настроении я прибыл по имевшемуся у меня адресу на частный сектор, где остановился М.А. Поцокав языком над его приобретениями, поинтересовался, когда пойдем смотреть остальное. - Днем сам принесет, пойдем лучше искупаемся, пока не очень жарко. Позавтракали кефиром с бутербродами, искупались в ласковом спокойном море, погрелись, не спеша дошли до парка. Там около кофейни уже кучковались группы по интересам - книжники, алкаши, футбольные болельщики, любители политики и т.д. Знаменитый кофе в джезвах и неизменный вопрос хозяина: “..Тэбэ какой, срэдний, сладкый или висший?” Цена была неизменной, 20 копеек, и разницу во вкусе я за все последующее время понять так и не сумел…
Наконец появился хозяин книг, молодой грек Антон, маленький, взъерошенный, с безумным горящим взглядом и золотым зубом во рту, своей внешней “гротескностью” вызывал он в памяти образы каких-то персонажей булгаковской или гоголевской чертовщины. Собственно, хозяином вещей в строгом смысле назвать его было трудно. Сразу напишу, каким мне представляется происхождение архива, ничего больше просто не знаю. После смерти Чурилина (жену свою он пережил на год) архив его находился у поэта Григория Петникова в Старом Крыму и уже в 70-е годы вместе с одной женщиной и ее дочкой, дальними родственниками Петникова, далекими от всех литературных и книжных дел, переехал в Сухуми. На этой-то самой дочке и женился Антон. Архив хранился на чердаке деревянного дома в картонных коробках, и предприимчивый Антон, подобрав ключи, время от времени проникал туда, что-то вытаскивая наугад из коробок.
Куча, которую принес Антон, была, хоть и менее впечатляющей, чем первая, содержала несколько интересных книг, а главное, то самое легендарное завещание, копию которого я передал недавно lucas-van-leyden. Новому хозяину завещания сейчас лет 80, проживает он за океаном, но я почему-то уверен, что еще вернется оно ко мне, в конце концов, судьба любой вещи, пока она жива, быть продаваемой и менять хозяев…
Уже когда вечером дома разбирали покупки, выпал вдруг из какой-то брошюрки вдвое сложенный листок:
По просьбе Тихона повторяю надпись, сделанную ему на книге, теперь утраченной
Кем ни запихан в ходынке лет,
И как ни тих он
И как ни сед,
Не обескрылен поэт Чурилин,
Чурилин Тихон,
Чурилин - свет!
Борис Пастернак.
Вот таким жирным восклицательным знаком завершился этот приятный день. Собственно завершили его мы уже сами. Пошли на радостях в известный ресторан Амра, расположенный прямо на вдававшемся в море мысе скалы. Помню это удивительное ощущение моря со всех сторон, когда сидишь спиной к берегу за столиком на самом носу. Проесть 10 рублей на двоих было непростой задачей. Не надо было даже читать меню, чтобы сделать заказ. Достаточно было специальным уважительным жестом показать официанту, что доверяешь его вкусу, и он сам за тебя называл то, что нужно было заказать. На столе появлялись бутылка домашнего полусухого, тарелка с овощами и зеленью, горячие кукурузные лепешки вместо хлеба, сулгуни, блюдо свежезажаренной речной форели… Но в тот вечер десяткой дело явно не обошлось. Как сейчас вижу, взяв одну бутылочку с собой и поочередно прихлебывая из горлышка, обнявшись, выписывая какие-то танцевальные кренделя, движемся мы по деревянному бордвоку вдоль моря, распугивая вечерних отдыхающих и распевая на два пьяных голоса:
Не обескрылен поэт Чурилин!!!
Проснувшись наутро, я первым делом предложил пойти за остальным. - Мало шансов, говорит М.А., ты плохо знаешь местных. Он получил деньги, теперь не скоро пошевелится. Так оно и оказалось. Пьяненький Антон, которого мы нашли на его обычном месте в парке, в меру способностей пытался философствовать: -- Что деньги… что книги? Миха, Леха, что вообще жизнь наша… а давайте я вас лучше угощу…
И тут М.А. отзывает меня в сторонку и говорит: -- А хочешь, я тебе уступлю и Антона и все, что у него есть? Вид Антона большого доверия не вызывал, но и сумма, названная М.А. не была чрезмерной, во всяком случае она вполне исчерпывалась моим предполагаемым вчерашним заработком, и я, как человек рисковый, недолго думая, согласился.
Так получилось, что я на несколько лет связался с Сухуми…
(продолжение следует)