Мегаотчет с "Тюрьмы и воли". Часть 4
[Глава 2, продолжение]
Вскоре после смерти бедного студента 6 меня вызвали на свидание. Я думала, что что это будет наконец-то Анна, в грудь которой с могла бы, хотя бы выплакаться. Но это оказалась какая-то совсем незнакомая дама, которая назвалась женой прокурора… оказалось, что она помнила меня, а я ее нет, оказалось, что она принесла какую-то передачу (вафли и шоколад, конечно же… в то время как нам требовалось бы молоко, да куриный бульон). Она начала участливо расспрашивать, каково мне здесь. Что ж, возможно она не ожидала откровенного рассказа - но она его получила: здесь, в тюрьме, царит произвол, и в соседней от меня камере умер заключенный, не получив помощи врача, не будучи переведенным в лазарет, получая на содержание все те же 15 копеек. Расскажите об этом мужу. Расскажите об этом всем. Вы же расскажите, да?
…Вскоре после жены пришел и муж. Прокурор 7 и по совместительству мой следователь, человек, которому было передано мое дело и который должен был обвинять меня.
В который раз мне задавали тот же вопрос - как вы, Зинаида, объясняете произошедшее? Правда ли вы спали со своим воспитанником? Чем вы можете оправдаться? Если это сделали не вы - укажите же нам, кто?
Это пугало меня больше всего. Конечно же, я думала, кто мог подменить лекарство морфием, и сколько я ни думала, у меня получался только, что это мог сделать кто-то из домашних. Анна Дмитриевна, Алексей Петрович или Елена 8… Ну или горничная с поварихой - но их обвинять было глупо. Оклеветать меня они обе могли, не любили, но обе не знали, где хранятся лекарства, и не заходили к Володе. И - что же мне, показать на кого-то из них, из домашних? Или уже взять вину на себя, как предлагал Орлов? Чего от меня ждет прокурор, что я скажу ему, что Анна Дмитриевна убийца? Решила мне таким образом отомстить за связь с мужем - убив своего сына? Или - Елена убийца? (раз уж просил полковник пожалеть его «ради дочери»?). Нет, увольте. Можно я не буду никого из них обвинять?
Я в который раз пересказала прокурору все, что помню. Да, накануне в доме была какая-то учительница, Швецова, кажется или Шевцова... Да, больше никого не было. Да, даже из его приятелей… В который раз перечислила володиных друзей - да они всем известны, и дурных людей в своем доме Анна Дмитриевна бы и не потерпела. Сын адвоката, Дима, Максим Шулькевич, Паша Соловко. Нет, накануне никого из них в доме не было. Нет, я не знаю, кого мне отдать вместо себя вам, господин прокурор, возможно я была бы и готова отдать - но ведь некого! Некого?
Господин прокурор - сытый, круглый, сочувствующий всем сердцем, начал расспрашивать меня о том, как мне живется в тюрьме.
-Там ведь с вами рядом преступники… я разумею, _настоящие_ преступники, - выделил голосом специально. - Убийцы, страшные люди. Слышали о взрыве в Зимнем? Государь, слава Богу, уберегся, но сколько невинных погубили! А знаете, что они готовили? Взрыв поезда. Хотели Государя убить, здесь же, у нас, рядом с Дубравником. Представьте только, сколько людей погибло бы?
-Значит в тюрьме есть настоящие преступники? И на свободе есть? Так ловите же их, господин прокурор, и освободите меня!
Но все не так просто, и он снисходительно объясняет:
-Я ведь прокурор, опытный человек. Вы же понимаете, что мне ничего не стоит спасти вас, или погубить, сфабриковать любое дело, или, напротив, оправдать вас. Помогите мне, и я помогу вам. Поговорите с Гервером, его зовут Михаил - это один из тех чудовищ, которые готовили тот взрыв. Мне нужны его показания. Он один в камере, он устал и одинок… а вы женщина, ну проявите же вашу женскую ласку, обаяние, разговорите его» Если вы сможете рассказать мне что-нибудь о нем - то, что он отказывается говорить мне, но рассказал бы вам, я, быть может, помогу вам оправдаться. А то ведь такое обвинение, и у вас нет никаких объяснений… Сами понимаете.
-Я услышала вас, господин прокурор, - поднялась я. - Я услышала вас.
В моих глаза мутилось. Прокурор показался мне в тот момент бесом-искусителем - и будущее показало мне, что я не ошиблась. Если бы он просто попросил о помощи, я, ничего не зная, ни о Гервере, ни о Народной воле, и считая их преступниками, возможно, и согласилась бы. Но он пригрозил своей властью, он сам признался в том, что истина его не интересует, что он погубит меня, не задумываясь - и не потому что верит в мою виновность, а потому что я не смогла быть его орудием. Наверное, виновность этого неведомого мне Гервера его тоже не интересует, и ему он предложит что-то такое же?
Вежливость и глубоко въевшийся к тому моменту страх не позволил мне ни дать ему пощечины, ни отказать прямо. Я просто попрощалась и вернулась на свое тюремное ложе.
ПРИМЕЧАНИЯ
6К сожалению, архивы не сохранили имени этого заключенного. Сама Сивецкая его так и не упомянула, хотя, судя по всему, узнала, раз уверенно называет его именно «студентом». Общепринятая версия называет Александра Конькова, студента-химика, который был арестован по обвинению в распространении нелегальной литературы. Мы знаем, что он умер, так и не дождавшись суда, но записи о смерти не сохранилось; это может быть подтверждено рассказом Сивецкой о том, что он умер не в тюремном госпитале, а прямо в камере; записи тюремного госпиталя сохранились, врачи фиксировали смерть заключенных. Но о тех, кто умирал, не выходя из стен тюрьмы, сведений не оставалось; место их погребения (добавим сразу - как и место погребения казненных на Процессе 5-х неизвестно).
7Павел Феликсович Гржимбовский (1845-1880). Здесь и далее Сивецкая называет его «прокурором», строго говоря, это не совсем верно. Гржимбовский был помощником прокурора Окружного суда по особо важным делам. Он вел дело самой Сивецкой, и он же готовил материалы по Процессу 5-х, и был убит М. Гервером в тюремной камере накануне суда по этому процессу в ходе очередного допроса.
8Речь идет о Елене Алексеевне Граевич, ур. Орловой, дочери А. Орлова.
Вскоре после смерти бедного студента 6 меня вызвали на свидание. Я думала, что что это будет наконец-то Анна, в грудь которой с могла бы, хотя бы выплакаться. Но это оказалась какая-то совсем незнакомая дама, которая назвалась женой прокурора… оказалось, что она помнила меня, а я ее нет, оказалось, что она принесла какую-то передачу (вафли и шоколад, конечно же… в то время как нам требовалось бы молоко, да куриный бульон). Она начала участливо расспрашивать, каково мне здесь. Что ж, возможно она не ожидала откровенного рассказа - но она его получила: здесь, в тюрьме, царит произвол, и в соседней от меня камере умер заключенный, не получив помощи врача, не будучи переведенным в лазарет, получая на содержание все те же 15 копеек. Расскажите об этом мужу. Расскажите об этом всем. Вы же расскажите, да?
…Вскоре после жены пришел и муж. Прокурор 7 и по совместительству мой следователь, человек, которому было передано мое дело и который должен был обвинять меня.
В который раз мне задавали тот же вопрос - как вы, Зинаида, объясняете произошедшее? Правда ли вы спали со своим воспитанником? Чем вы можете оправдаться? Если это сделали не вы - укажите же нам, кто?
Это пугало меня больше всего. Конечно же, я думала, кто мог подменить лекарство морфием, и сколько я ни думала, у меня получался только, что это мог сделать кто-то из домашних. Анна Дмитриевна, Алексей Петрович или Елена 8… Ну или горничная с поварихой - но их обвинять было глупо. Оклеветать меня они обе могли, не любили, но обе не знали, где хранятся лекарства, и не заходили к Володе. И - что же мне, показать на кого-то из них, из домашних? Или уже взять вину на себя, как предлагал Орлов? Чего от меня ждет прокурор, что я скажу ему, что Анна Дмитриевна убийца? Решила мне таким образом отомстить за связь с мужем - убив своего сына? Или - Елена убийца? (раз уж просил полковник пожалеть его «ради дочери»?). Нет, увольте. Можно я не буду никого из них обвинять?
Я в который раз пересказала прокурору все, что помню. Да, накануне в доме была какая-то учительница, Швецова, кажется или Шевцова... Да, больше никого не было. Да, даже из его приятелей… В который раз перечислила володиных друзей - да они всем известны, и дурных людей в своем доме Анна Дмитриевна бы и не потерпела. Сын адвоката, Дима, Максим Шулькевич, Паша Соловко. Нет, накануне никого из них в доме не было. Нет, я не знаю, кого мне отдать вместо себя вам, господин прокурор, возможно я была бы и готова отдать - но ведь некого! Некого?
Господин прокурор - сытый, круглый, сочувствующий всем сердцем, начал расспрашивать меня о том, как мне живется в тюрьме.
-Там ведь с вами рядом преступники… я разумею, _настоящие_ преступники, - выделил голосом специально. - Убийцы, страшные люди. Слышали о взрыве в Зимнем? Государь, слава Богу, уберегся, но сколько невинных погубили! А знаете, что они готовили? Взрыв поезда. Хотели Государя убить, здесь же, у нас, рядом с Дубравником. Представьте только, сколько людей погибло бы?
-Значит в тюрьме есть настоящие преступники? И на свободе есть? Так ловите же их, господин прокурор, и освободите меня!
Но все не так просто, и он снисходительно объясняет:
-Я ведь прокурор, опытный человек. Вы же понимаете, что мне ничего не стоит спасти вас, или погубить, сфабриковать любое дело, или, напротив, оправдать вас. Помогите мне, и я помогу вам. Поговорите с Гервером, его зовут Михаил - это один из тех чудовищ, которые готовили тот взрыв. Мне нужны его показания. Он один в камере, он устал и одинок… а вы женщина, ну проявите же вашу женскую ласку, обаяние, разговорите его» Если вы сможете рассказать мне что-нибудь о нем - то, что он отказывается говорить мне, но рассказал бы вам, я, быть может, помогу вам оправдаться. А то ведь такое обвинение, и у вас нет никаких объяснений… Сами понимаете.
-Я услышала вас, господин прокурор, - поднялась я. - Я услышала вас.
В моих глаза мутилось. Прокурор показался мне в тот момент бесом-искусителем - и будущее показало мне, что я не ошиблась. Если бы он просто попросил о помощи, я, ничего не зная, ни о Гервере, ни о Народной воле, и считая их преступниками, возможно, и согласилась бы. Но он пригрозил своей властью, он сам признался в том, что истина его не интересует, что он погубит меня, не задумываясь - и не потому что верит в мою виновность, а потому что я не смогла быть его орудием. Наверное, виновность этого неведомого мне Гервера его тоже не интересует, и ему он предложит что-то такое же?
Вежливость и глубоко въевшийся к тому моменту страх не позволил мне ни дать ему пощечины, ни отказать прямо. Я просто попрощалась и вернулась на свое тюремное ложе.
ПРИМЕЧАНИЯ
6К сожалению, архивы не сохранили имени этого заключенного. Сама Сивецкая его так и не упомянула, хотя, судя по всему, узнала, раз уверенно называет его именно «студентом». Общепринятая версия называет Александра Конькова, студента-химика, который был арестован по обвинению в распространении нелегальной литературы. Мы знаем, что он умер, так и не дождавшись суда, но записи о смерти не сохранилось; это может быть подтверждено рассказом Сивецкой о том, что он умер не в тюремном госпитале, а прямо в камере; записи тюремного госпиталя сохранились, врачи фиксировали смерть заключенных. Но о тех, кто умирал, не выходя из стен тюрьмы, сведений не оставалось; место их погребения (добавим сразу - как и место погребения казненных на Процессе 5-х неизвестно).
7Павел Феликсович Гржимбовский (1845-1880). Здесь и далее Сивецкая называет его «прокурором», строго говоря, это не совсем верно. Гржимбовский был помощником прокурора Окружного суда по особо важным делам. Он вел дело самой Сивецкой, и он же готовил материалы по Процессу 5-х, и был убит М. Гервером в тюремной камере накануне суда по этому процессу в ходе очередного допроса.
8Речь идет о Елене Алексеевне Граевич, ур. Орловой, дочери А. Орлова.