David Byrne Lyrics/That great western road
Мы подносим палец к губам, чтобы выразить невыразимое. Мы подносим палец к губам, когда слова в горле застывают комом и, как рыба, ловим воздух. Невозможно передать ощущение бытия, когда приходит осознание, что все мы движемся по одной бесконечной, великой дороге.
Можно шептать, ворчать, жаловаться, можно попусту болтать и убеждать в чем-то кого-то, полагая, что ты достиг мастерства в ораторском искусстве. Можно сочинять стихи, слать проклятия или петь серенады... "Но хоть бы в словах-то людских не так уж все было избито", "...да и кому рассказать? При искреннем даже желании никто не сумеет понять...".
Попробовать донести смысл того, что ты осознаешь, записав? Понять не с кем-то, понять внутри себя. Понять самому, чтобы быть понятым самим собой. Осознав смысл, постигнув, что ты, как и прежде в бесконечном движении от рая... воспринимать свое путешествие, как движение вникуда, наряду со всеми своими попутчиками. Рядом братья и сестры, мужья и жены, незнакомцы и калеки, влюбленные... Там и твое лицо. Они устремлены на запад, мы все устремлены на запад, мы движемся - танцуем, мы сгораем в своем стремлении в противоположную от восхода солнца сторону. Свет появляется на севере. А на западе, увы, он гаснет, там лишь закат. Мы движемся к закату.
Река делает поворот. Вода стремит свое движение не с нами, она изгибается. А мы по-прежнему идем. Да. Это никогда не кончится. Да. И каждый в этом общем пути нам известен. Мы знаем его доподлинно, мы знаем его до сути, мы все там родственники. Как можно не знать того, кто увлечен тем же стремлением к медленному угасанию?! Ведь неизвестны лишь те, кто увлечен чем-то иным, интересны лишь те, в ком много света, интересны, неизвестны и притягательны лишь крылатые, а не те, что, как и ползучие гады, движутся одной большой вереницей, одной большой змеей по большой западной дороге. Но, взяв начало, родившись вместе с солнцем и светом, мы уходим на запад.
А тот, кто идет с тем, чтобы показать мир, показать мечты о звездах, - тот отклоняется то налево, то на север... отклоняется к свету. Он учится быть скромным, он учится у деревьев, он учится у всех божьих тварей. Иными словами - он созерцает. И такое общение со вселенной пробуждает агнецов. Пробуждает свет в его душе, пробуждает маленьких ягнят. Выбирай: пробудиться и начать... "начать все с-на-ча-ла... исчезнуть и родиться заново... быть может, уехать?!", очнуться и понять, что ты из себя представляешь. Понять, чтобы не быть бесконечно влюбленным в свое существование в этом путешествии, которое ведет по западной дороге. Чтобы открыть глаза, чтобы увидеть другие пути, чтобы смотреть не только вниз, чтобы не поднимать осколков от бутылок. А иначе... иначе - мы почти пришли.
Иногда мы покачиваемся, склоняясь на другой путь. Склоняются и молодые, и старые, но не меняют своих траекторий, не меняют ни направления, ни курса. Они все становятся в общий строй калек, изуродованных, со сломанными ногами и носами, ползущих на коленях к своему угасанию. К чему выбирать свой путь, если дорога на запад протоптана, тем более там можно обрести ярлык и прослыть измученным, нищим, солдатом, вором, там каждый тебе близок.
Блаженным становится и сердце, и слово, и кожа, и кости, когда ты видишь ее... большую западную дорогу, на которой змеи, птицы и ползающие гады, как нож в ночи.
Можно шептать, ворчать, жаловаться, можно попусту болтать и убеждать в чем-то кого-то, полагая, что ты достиг мастерства в ораторском искусстве. Можно сочинять стихи, слать проклятия или петь серенады... "Но хоть бы в словах-то людских не так уж все было избито", "...да и кому рассказать? При искреннем даже желании никто не сумеет понять...".
Попробовать донести смысл того, что ты осознаешь, записав? Понять не с кем-то, понять внутри себя. Понять самому, чтобы быть понятым самим собой. Осознав смысл, постигнув, что ты, как и прежде в бесконечном движении от рая... воспринимать свое путешествие, как движение вникуда, наряду со всеми своими попутчиками. Рядом братья и сестры, мужья и жены, незнакомцы и калеки, влюбленные... Там и твое лицо. Они устремлены на запад, мы все устремлены на запад, мы движемся - танцуем, мы сгораем в своем стремлении в противоположную от восхода солнца сторону. Свет появляется на севере. А на западе, увы, он гаснет, там лишь закат. Мы движемся к закату.
Река делает поворот. Вода стремит свое движение не с нами, она изгибается. А мы по-прежнему идем. Да. Это никогда не кончится. Да. И каждый в этом общем пути нам известен. Мы знаем его доподлинно, мы знаем его до сути, мы все там родственники. Как можно не знать того, кто увлечен тем же стремлением к медленному угасанию?! Ведь неизвестны лишь те, кто увлечен чем-то иным, интересны лишь те, в ком много света, интересны, неизвестны и притягательны лишь крылатые, а не те, что, как и ползучие гады, движутся одной большой вереницей, одной большой змеей по большой западной дороге. Но, взяв начало, родившись вместе с солнцем и светом, мы уходим на запад.
А тот, кто идет с тем, чтобы показать мир, показать мечты о звездах, - тот отклоняется то налево, то на север... отклоняется к свету. Он учится быть скромным, он учится у деревьев, он учится у всех божьих тварей. Иными словами - он созерцает. И такое общение со вселенной пробуждает агнецов. Пробуждает свет в его душе, пробуждает маленьких ягнят. Выбирай: пробудиться и начать... "начать все с-на-ча-ла... исчезнуть и родиться заново... быть может, уехать?!", очнуться и понять, что ты из себя представляешь. Понять, чтобы не быть бесконечно влюбленным в свое существование в этом путешествии, которое ведет по западной дороге. Чтобы открыть глаза, чтобы увидеть другие пути, чтобы смотреть не только вниз, чтобы не поднимать осколков от бутылок. А иначе... иначе - мы почти пришли.
Иногда мы покачиваемся, склоняясь на другой путь. Склоняются и молодые, и старые, но не меняют своих траекторий, не меняют ни направления, ни курса. Они все становятся в общий строй калек, изуродованных, со сломанными ногами и носами, ползущих на коленях к своему угасанию. К чему выбирать свой путь, если дорога на запад протоптана, тем более там можно обрести ярлык и прослыть измученным, нищим, солдатом, вором, там каждый тебе близок.
Блаженным становится и сердце, и слово, и кожа, и кости, когда ты видишь ее... большую западную дорогу, на которой змеи, птицы и ползающие гады, как нож в ночи.