!!!! Кемерово: люди, власть, язык скорби. Публицисты и общественные деятели - о трагедии
О людях
Катерина ГОРДЕЕВА, публицист
Утром 25 марта мы все еще были в привычной парадигме, когда соотечественники к соотечественникам особенно ничего, кроме усталой неприязни, не испытывают. А власть воспринимается как унылая, мерзкая данность, с которой, как, впрочем, и с соотечественниками, надо как-то сосуществовать. Но чем страшнее, больнее, непереносимее становились сводки из Кемерова, тем поразительным образом ближе мы становились друг к другу. Наверное, должно становиться очень, очень-очень больно, чтобы короста опадала с человеческого сердца и люди как будто заново начинали чувствовать друг друга. Чтобы слова про единство, любовь и соотечество в смысле ощущения себя людьми одной страны, одной земли переставали искажаться политикой и телевизором, но обретали свое истинное значение.
Люди всей страны в эти дни скорбели с людьми из Кемерова. Дети и взрослые, погибшие в кемеровском пожаре, оплаканы именно что всероссийскими слезами. Это никого не спасет и никого не вернет, но это возвращает в эмоциональный обиход простые и важные слова с приставкой «со-»: сострадание, сопричастность, содействие. Страна сдавала кровь, страна искала возможность перевести деньги, прислать вещи, страна передавала перевязочные материалы и медикаменты, страна рвалась хотя бы что-то сделать, чтобы мысленно быть рядом со своими соотечественниками, у которых горе.
На этом фоне специальный и давно практикующийся способ общения власти с людьми, когда власть всегда выглядит как трус и убийца, скрывающий правду (даже если это и не так), был особенно заметен. А люди на наших глазах, точнее, все мы вместе вот в эти два дня заставляли власть отступать, переделываться, не топтать, как это обычно бывает, наше чувство собственного достоинства, в котором и горе, и любовь, и скорбь, и ярость. И это, конечно, мы сделали так, чтобы Путин наконец приехал в Кемерово и объявил траур. И он приехал и объявил. Это опять же никого не спасет. Но это единственный жизнеутверждающий итог этих страшных, черных трех дней: простое новое знание о том, что мы действительно можем быть вместе. И в горе, и в радости. Сами: народ своей страны.
О языке скорби
Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ, публицист
…Какими словами описывают трагедию прогосударственные медиа? Все доведено до единого стандарта, канона, все повторяется каждый раз почти слово в слово. Вначале - слово силовикам и спецслужбам, они обещают наказать виновных. Следом - типовой отчет о состоянии здоровья выживших. Затем нам сообщают о создании специальной комиссии - так, словно бы это и должно разрешить все оставшиеся вопросы. …Почему-то особенно режет в новостях слух словосочетание «проливка помещений». Когда, откуда вырос - точнее, пророс - этот язык? Примерно оттуда же, откуда и «пропить лекарства», - какой-то новый сленг, симбиоз бюрократического и сетевого. Как он утвердился?.. Когда это случилось? В стране Толстого и Достоевского?.. Трагедия описывается на языке безличных предложений: созвано, назначено, создано, организовано… Это говорит само отчуждение. Единичный человек не присутствует даже в речи о трагедии, даже в акте скорби, он изгнан. Таковы же стандартные сообщения о том, что «люди несут цветы».
Это не случайно. Это родовое качество, передавшееся от прежних времен, об этом пишет Ольга Седакова: «Damnatio memoriae, принудительное молчание о “своих умерших”, распространилось, кажется, и на обсуждение реальности».
Но реальность в такие дни меняется - под гнетом трагедии. Люди хотят помнить и скорбеть самостоятельно - это, может быть, и есть то единственное, что остается от человечности и что ею и является. На языке, подобающем этому случаю, своими словами, а не чужими. Люди уже научились приносить игрушки, свечи и цветы. Это и есть «работа скорби», стихия сочувствия. Ее нельзя организовать и контролировать. Именно этот огромный разрыв между страстным желанием сочувствия и отсутствием культуры скорби вызывает в конечном итоге реакцию, пусть даже бессознательную. Что-то, напротив, резко человеческое. И тогда возникает Крик.
Алексей МЕДВЕДЕВ, кинокритик, фестивальный программер
Человек так устроен, что в любом событии он видит не только само событие, но и знак чего-то иного. Особенно это относится к трагедиям. Трагедия как предзнаменование, трагедия как обвинение, трагедия как символ окончательного краха и тупика. И когда все это в насыщенном информационном пространстве начинает сыпаться на голову, это не дает задержаться, не дает пережить и почувствовать трагедию как таковую, пережить ее как часть нашей общей судьбы. А непрожитая трагедия обречена повторяться раз за разом, таков закон.
Но больше всего меня потрясло то, что люди отказывались говорить с журналистами, отвечать на вопросы. Кому-то строго-настрого запретили, с кого-то взяли подписку, кто-то сам не хотел. Получается, что наш главный враг - не огонь, не Путин, не коррупция, а сама реальность. Ее мы боимся и от нее бегаем даже после того, как, казалось бы, случилось самое страшное. Всё происшедшее ужасно, но это в особенности, потому что это значит, что выхода нет.
О власти
Федор КРАШЕНИННИКОВ, публицист
За Путина в Кемеровской области голосовали, по официальным данным, 85,57% избирателей, а за все еще действующего губернатора Тулеева в 2015 году якобы проголосовали и вовсе 96,69% населения. Что эти цифры значат на практике? Одно из двух: или это фикция, или оба этих политика бесконечно популярны среди жителей Кемерова. Но тогда нельзя понять, почему никто из них так и не решился выйти к собравшимся на площади людям. Ведь если цифры правдивы, то там стояли их избиратели и ни Путину, ни Тулееву нечего было опасаться, кроме слишком бурного восторга собравшихся. В такие моменты выход к людям популярных и авторитетных политиков мог бы сыграть положительную роль для успокоения и ободрения людей. Но к людям не вышли ни Путин, ни Тулеев. Возможно, потому, что сами они не питают никаких иллюзий относительно истинных масштабов своей популярности - особенно среди родных и близких заживо сгоревших людей. Миф о невероятной популярности российской власти среди населения прожил всего 10 дней после президентских выборов и умер в Кемерове, на площади Советов.
Олег КАШИН, публицист
Бесспорный антигерой этих дней - Тулеев, такое абсолютное воплощение самого мрачного бабайства и вообще всего чудовищного, что только есть во власти. При этом мы понимаем, что человеческий облик Тулеев именно растерял, цепляясь за власть, а так-то он у него был, именно у него, у одного из немногих. Это был харизматик, настоящий народный лидер, который в свое время оказался сильнее и убедительнее всех других харизматиков (а их в постсоветском Кузбассе было очень много). Тулеев - победитель, Тулеев - фигура, Тулеев - исполин. И во что он превратился сейчас. Победитель, фигура, исполин - сейчас это так или иначе Путин. И сейчас его поведение в сравнении со стандартным чиновничьим - практически эталон адекватности даже с учетом этой «демографии» и прочего. По моей логике, он должен смотреться в Тулеева как в зеркало, которое показывает, что ему может грозить, если оставаться у власти навсегда. Мне кажется, ему должно быть не по себе. Если Тулеев-1997 похож на Путина-2012 (например), то на кого похож Тулеев-2018?
О страхе перед начальством
Елена ГРАЧЕВА, директор благотворительного фонда Advita
Россия - очень опасная для жизни страна. Потому что это страна победившего начальства. Свою должность начальники воспринимают как способ поживиться - иначе зачем.
В этой пищевой цепочке любая проверка - это часть пищевой цепочки. Проверка приходит не для того, чтобы обеспечить качество, а для непрерывности пищевой цепочки. Поэтому проверка найдет то, чего нет, и не найдет то, что есть. Поэтому врачи боятся выписывать рецепты на обезболивающие препараты: они боятся проверки больше, чем страданий больного. Поэтому учителя боятся сказать лишнее слово: они боятся проверки больше, чем невежества учеников. Поэтому предприниматели боятся проверки Госпожнадзора больше, чем пожара.
Угрозу пищевой цепочке начальников представляют люди, не готовые играть по их правилам, профессионалы. В интересах начальников из любого дела изгоняются, прежде всего, те, кто не обеспечивает должной лояльности, потому что им свойственно отвечать за свои слова и дела.
Трагедия в Кемерове показывает, что нам нужно научиться бояться не начальства. А научиться бояться причинить страдание людям, подвергнуть опасности их жизнь. Начальство ничему не научится, для него работать честно значит выпасть из пищевой цепочки и самоуничтожиться. Но мы не можем себе позволить не учиться.
Иногда это совсем не занимает времени: сфотографировать запертую дверь, которая по проекту должна быть открыта, выложить в соцсетях, отметить локацию, позвонить на горячую линию Роспотребнадзора. Каждый из нас может не молчать, когда мы видим, что нас подвергают опасности люди, которым плевать на нашу жизнь.
О прощении
Юлия ГАЛЯМИНА, политик
Невозможно найти слова, когда говоришь о такой чудовищной трагедии, таком чудовищном преступлении. Но их нужно находить. Потому что те, кто облечен властью, их так и не нашли. Аман Тулеев попросил прощения только у Владимира Путина, а не у своих сограждан, которые доверили им обоим управлять нашей страной. А родителей убитых детей пристыдил за то, что они посмели выйти на площадь и призвать его к ответу.
Владимир Путин тоже не попросил прощения. Он только выразил сожаление, что пожар подпортил ему демографию, как будто говорил о поголовье скота, а не о детях.
Не нашли нужных слов ни губернские чиновники, ни мэр города. И никто из них не ушел в отставку.
Поэтому прощения у родителей может попросить каждый из нас. Простите, что за все эти годы я не сделала все, что могла, чтобы изменить нашу страну, чтобы сделать ее безопасной и свободной, страной, где политики бы не боялись выходить к людям, просить прощения и признавать свои ошибки. Такой страной, какой она могла быть, если бы я, каждый из нас были чуть смелее и чуть самоотверженнее.
Colta, 27.03.2018
http://www.colta.ru/articles/society/17662