ДЕЛО Юрия ДМИТРИЕВА - Дело Хоттабыча. Какова плата за попытку ворошить прошлое (май 2017) (2)
Начало:
https://loxovo.livejournal.com/8098584.html
САНДАРМОХ
На Севере тихо. Звуки - стук поезда, грохот сыплющихся с самосвала камней, гул машины на шоссе - разрывают тишину ненадолго. Сандармох - это три часа от Петрозаводска на поезде до станции Медвежья Гора, двадцать километров на автобусе, едущем в Повенец. Незаметный поворот, метров 400 по лесной дорожке, там - небольшая поляна с остроконечным камнем и деревянной часовней, а дальше - просто лес, обычный карельский лес, корабельные сосны. А на каждой - портрет убитого здесь человека. Пахнет соснами, снег хрустит под ногами, синеют тени, дятел выдает дробь. И со всех деревьев на меня смотрят люди, черно-белые фотографии. Я иду по лесу, среди деревьев - и они повсюду, тысячи людей. Я начинаю их разглядывать. Каждая фотография - сообщение. За одно мгновение человек старается рассказать о себе, о том, что он за существо, и каково это, быть им. Люди фотографируются живыми, но будто под прицелом вечности. В этой жизни все эти люди стали деревьями. И каждое дерево рассказывает мне, каким человеком оно было.
Потерявшись, я долго брожу по лесу. Я выхожу обратно на поляну, где стоит большой камень, который 20 лет назад поставили Дмитриев с его другом Гришей Салтупом. На нем надпись: "Люди, не убивайте друг друга!". Эта банальная, казалось бы, фраза при выходе из леса звучит как твоя собственная, глубокая и наивная просьба.
И тут мне звонит телефон. Мой друг, считавший, что я в Питере, спрашивает, все ли в порядке, и рассказывает про теракт. Меня охватывает ощущение какой-то грядущей катастрофы. Люди ничему не учатся, бесконечно готовы творить друг с другом злобную фигню. С этой лесной тропки я остро чувствую призрачность нашего благополучия. Разве мог кто-нибудь в России 1913 года вообразить, что из-за дурацкого теракта начнется мировая война, а потом гражданская, что восемь миллионов русских людей погибнет от рук друг друга, что страна покроется концлагерями и люди будут сотнями тысяч расстреливать своих братьев безо всякой причины? Это показалось бы абсолютно невозможным. Прошлое, как в темном стекле, отражается передо мной в будущем.
Сандармох
С ТОЧНОСТЬЮ ДО ЯМЫ
Мне не совсем понятно, зачем он копает эти могилы. Вытаскивает прошлое, которое нельзя заметить, не разрыв яму в лесу. Прошлогодний снег, никак не влияющий на нашу жизнь. Прошлое, не заметное в разговорах людей, в шелесте шин, в дуновении налетающего с Онеги ветерка. В поезде я засыпаю, и мне снится песня Башлачева:
Этот город скользит и меняет названья,
Этот адрес давно кто-то тщательно стёр.
Этой улицы нет, а на ней нету здания,
Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтёр...
Я просыпаюсь с ощущением, что чувствую это - то, что заставляло его все эти годы копать землю. Да, он пытался что-то найти, что-то ухватить. То, чего нет. Какой-то забытый момент. Нечто, что стоит за спиной, и исчезает, стоит обернуться назад.
- Он же вообще не историк ни разу, - говорит Ира Галкова. - Но он потрясающий знаток, и у него к деталям - и к материальным, и к архивным - какое-то очень цепкое чутье. Я не знаю никакого другого человека, который мог бы перебрать тысячи дел, выковыривая из них одни и те же скучные даты, все это сопоставляя, заполняя карточки. Когда он раскапывает могилу, это само по себе занятие довольно макаберное. Но, кроме того, там полно нудной работы по сличению, вымерению, сопоставлению каких-то деталей. Все делается ради чего? Найти расстрельный акт, который соответствует этой могиле. Этот расстрельный акт позволяет их всех назвать по именам - вот именно тех людей, которые именно в этой яме лежат. Это чудовищная работа, никто ее в России больше не делает. Только потому, что она ужасно затратная по силам, и ужасно неприятная по нудности - не говоря уж об остальном.
Обнаружение Сандармоха стало вторым ключевым моментом в судьбе Дмитриева. На много лет он погрузился в жизни расстрелянных там людей. За десять лет он разыскал большую часть расстрельных актов, примерно на 7,5 тысяч человек. Это единственный в России расстрельный полигон, на котором доподлинно известны большинство убитых, многие с точностью до ямы.
#
"Чем отличается народ от населения? У населения нет истории, а у народа есть история. Народом управлять сложно, а населением можно вертеть, как хочешь".
#
Через год Дмитриев с питерскими друзьями организовали в Сандармохе первый день памяти - 5 августа, в день начала Большого террора. Народу было море, люди стали вешать на деревья фотографии. Тогда еще было живо поколение детей репрессированных. В Сандармохе и Красном Бору лежали не просто какие-то родственники, а их отцы и матери. Это было их горе, их разрушенное детство, их личная судьба. С того года дни памяти в Сандармохе проходили каждый год, и Дмитриев стал их организатором.
- Первая книга по Сандармоху, когда вышла, Юра сделал презентацию, - вспоминает Валентин Кайзер. - И книг тридцать, наверное, взял - думал столько народу придет. А пришло человек триста, хотя он даже объявления не давал, просто сказал кому-то. Откуда кто узнал! Говорим: "Да вы садитесь..." - все стоят в проходе. Мы всё поняли, поехали обратно, привезли тираж, всем раздали. И каждый подходил и спрашивал: покажите, где тут записан отец мой, или дед или кто-то. И только после этого они сели по рядам и стали слушать нашу пропаганду.
- У него главная мысль: чем отличается народ от населения, - говорит Ольга Керзина. - У населения нет истории, а у народа есть история. Народом управлять сложно, нужно соотносить всё, что делаешь, с памятью, а населением можно вертеть, как хочешь. Для него история - это когда конкретные люди помнят своих предков. Поэтому кто-то к нему обратился - он все бросает, чтобы этот человек нашел свою могилку.
Постепенно найденных в ямах вещей расстрелянных накопилось столько, что Дмитриев решил сделать из них музей. Снял подвал в центре Петрозаводска, сделал ремонт, ему стали приносить другое барахло - ватники, кирки, тачки. В документах недостатка не было. Начинание, как водится, разбилось об арендную плату: для фандрайзинга Дмитриев, прямо скажем, не создан, поэтому через несколько месяцев он перевез экспозицию в гараж.
КАТЯ
Его друг Иван Чухин разбился на машине в 1997 незадолго до обнаружения Красного Бора, Сандармоха и выхода "Памятной книги Карелии". Вася Фирсов - еще один друг, который занимался поисками, спился. Дмитриев считал, что их убила какая-то черная сила.
- Есть она, эта черная энергетика, затекающая в любого, кто дотрагивается до страниц допросов, следственных дел, расстрельных приговоров. Но шла работа как-то, с перерывами. Не хватало денег, был и многомесячный запой, и, как бы это сказать помягче, недовольство родственников...
Дмитриев устроился на работу сторожем. Последние лет 10 он охранял заброшенный военный завод на окраине города. Многоэтажное здание, с выбитыми стеклами, с пустыми этажами. Что там сторожить, непонятно. Если забраться на крышу, видна Онега. Там жила собака, у которой уже не было зубов, - но Дмитриев всегда привозил свою.
Все это его вполне устраивало: было свободное время и минимальные деньги. Все свои поиски Дмитриев вел бесплатно, за свой счет, в жизни не получил копейки грантовых денег. Он отрастил бороду и патлы - друзья стали звать его Хоттабычем. В середине 90-х от Дмитриева ушла жена, с ним остались двое детей - Егор и Катя, погодки лет десяти.
- Он был один, пока они не выросли, - рассказывает Ира. - Это говорилось с таким оттенком, что иначе и быть не могло: "Я мачеху своим детям не заведу". У него есть немного пафосное отношение к тому, что должен отец. Такое семейство, которое от него зависит, и которому он предан вот так беззаветно - его наличие ему чудовищно важно.
Дом Дмитриева - холостяцкая квартира на последнем этаже хрущобы. Теперь, после его ареста, тут живут Катя с детьми. Запах псины и беломора. Ветхая "стенка" с хрусталем, куча всякой фигни над типичным столом советского инженера. Пластмассовый скелетик, замечательный тёмный Спас старинного письма, украинский и израильский флажки, старое семейное фото 1949 года, ржавый штык с георгиевской ленточкой, какой-то бархатный иконостас с маршалами победы, глобус, фото самого Дмитриева в его вечном камуфляже, фотографии умерших друзей в заботливых деревянных рамочках, кружка с отбитой ручкой, советская безнадега за окном.
Кате слегка за 30, девушка она грубоватая, резкая, конкретная, работает в аварийной службе ЖКХ. Кричит на детей, как сержант. Я сперва напрягаюсь, но потом понимаю, что это просто привычка, видимо, досталась от отца. Люди хорошие, и отношения у них хорошие. Даник приносит мне тарелку борща и майонез.
- А почему вы в детстве с отцом остались?
- Да мы сначала с мамой пожили немного, а потом сюда вернулись. Ну маму я тоже очень люблю, но папа же - мой друг. К нему приходили все мои подружки, "привет, дядь Юра", тоже ему что-нибудь помогут. Он: так, ты мне пол моешь, ты гладишь, ты посуду моешь. Все быстро рассредоточились, сделали все и пошли. Всем задач нарежет, и никто не обижался. Ребята приходили толпами, он всем был рад. Он такой, жесткий, конкретный, ершистый. Вот как я со своими детьми - полчаса любви, потом мы найдем из-за чего полаяться. Я приходила, завалюсь на этот диванчик, и мы с ним разговоры ведем, речи. Он настолько худой! Я говорю: Юра, в чем у тебя душа держится? Он правда, как Хоттабыч. Вон у него висит скелетик, над столом, он ему вставил беломорину в зубы, говорит: это я...
#
Похожие на скелеты, грязные, полумертвые люди должны были сидеть на специальных жердочках, едва доставая ногами пола, и не шевелиться. Зимой в чудовищном холоде, летом покрытые тысячами комаров.
#
СЕКИРКА
Сандармох принес Дмитриеву еще одну страсть: он решил во что бы то ни стало найти два других соловецких этапа, второй и третий. Каждый из них - это крутейшее расследование, но нет места здесь о них рассказывать. Поиски второго этапа привели Дмитриева в район Лодейного Поля, он так его и не нашел, хотя каждое лето продолжает прочесывать тамошние леса. А третий этап, как он понял, так никуда и не уплыл - навигация закончилась, и зеков расстреляли прямо на Соловках. В поисках третьего этапа Дмитриев обнаружил расстрельные ямы Секирки - наверное, одного из самых страшных мест в человеческой истории.
Воспоминания выживших больше всего похожи на планету Саула из "Попытки к бегству" Стругацких - наверняка, этими рассказами и вдохновленную. Изолятор на Секирной горе находился в двухэтажной церкви, которую никогда не топили. Прибывшего зека раздевали, отбирали все личные вещи и наряжали в балахон, сшитый из мешка. На Секирке почти не кормили - триста грамм какой-нибудь гнили, которую насыпали в подолы балахонов. Весь день похожие на скелеты, грязные, полумертвые люди должны были сидеть на специальных жердочках, едва доставая ногами пола, и не шевелиться. Зимой в чудовищном холоде, летом покрытые тысячами комаров. За ослушание их били палками, связывали или засовывали в каменные мешки, выдолбленные монахами для хранения продуктов. Спали зеки на покрытом инеем каменном полу, сбившись в так называемые "тепловые группы" (ноги одного переплетают шею другого), или в трехслойных штабелях, меняясь по очереди. Каждую ночь кто-то из нижнего слоя умирал, надзиратели выволакивали труп, а сошедшие с ума зеки им не давали, боясь лечь на каменный пол.
Строительство Беломорканала. Фото Александра Родченко
Секирка была лагпунктом уничтожения, дольше двух месяцев там никто не выживал. Загодя, осенью, под горой рыли ямы для трупов. Но кроме того, именно там производилось большинство соловецких расстрелов. На Секирке было шесть штатных палачей. Судя по воспоминаниям, там каждую неделю расстреливали примерно десяток человек. Но случались и массовые расстрелы: 140 бывших белогвардейцев, обвиненных в подготовке восстания (так называемый "соловецкий заговор", сфабрикованный ОГПУ), 125 зеков, работавших на погрузке экспортного леса и писавших на бревнах призывы о помощи; 148 верующих крестьян, отказавшихся работать "на антихриста", - это то, что достоверно известно. Одно из этих захоронений, с семью десятками убитых, Дмитриев и нашел. Определить имена он не мог - архивы Соловецкого лагеря уничтожены или засекречены. Просто попросил монахов отпеть, похоронил и поставил кресты.
#
"Он же такой житель леса, а мы тут городские. Баню затопили, спешим помыться, 25 человек. А он: "Моется тот, кому чесаться лень..."
#
КИНОШКОЛА
В начале нулевых Дмитриев познакомился с Московским Киноколледжем - очень хорошей, "интеллигентской" школой на Шаболовке, которой руководит Ольга Керзина, - и сразу очень с ними подружился. Студенты (то есть старшеклассники) и учителя стали каждое лето ездить с Хоттабычем в экспедиции - на Соловки, в Сандармох, Лодейное Поле, Барсучью Гору. До черепов он детей не допускал, но они помогали ему искать захоронения, расчищать лес, ставить кресты.
- Мы как-то таскали камни на Секирке, и мимо проходили какие-то студенты. Они спрашивают Дмитриева: "А вы сторож?" - “Ну да, сторож... Истории…” А он же, правда, сторожем работает.
Киношкольцы, на самом деле, поражают меня не меньше, чем Дмитриев, - сочетнием серьезности, ума, искренности и чистоты, которая непонятно куда потом у нас всех девается. В Дмитриева, этого грубоватого лешего, они все влюблены.
- Ну, у него такой ворчливый стиль: - Доброе утро, Юрий Алексеич! - Утро добрым не бывает...
- Когда на Секирке жили, там часто же дождливые дни. И рано утром несчастный костровой встал раньше всех. Ну и Дмитриев, конечно, вылезет, учит костер как правильно разжигать под дождем, или как дрова нарубить. Он же такой житель леса, а мы тут городские. Баню затопили, спешим помыться, 25 человек. А он: "Моется тот, кому чесаться лень..."
- Что не так, он всегда скажет. Может и по попе пнуть, и матюкнуться. Но это совсем не в целях оскорбить кого-то, унизить, без намека на это вообще. У него это какая-то антидедовщина.
- Вот есть я, какой-то школьник на Соловках. Ничего не поменялось бы, если бы меня не было. Но Юрий Алексеевич однажды сел, открыл передо мной свой компьютер и начал рассказывать о последней своей работе - видимо, это была книга о спецпереселенцах. Он показывал фотографии его раскопок, материалы и говорил о том, что делает. Просто начал мне как человеку нового поколения, который мало что знает, передавать что-то. Меня поразило, что не стал дожидаться, пока соберется много слушателей, а одному мне. Но мне кажется, для него важна передача истории именно лично. Это вроде бы просто, но одновременно очень сложно и круто так вот делать.
- Дети-то чуют, какой человек внутри, - говорит Ира, - и ему с ними гораздо проще. Они понимают, чего стоит эта грубость, и что под ней скрывается. Когда твоя занятость связана с темой смерти, причем такой... Поэтому появилась и киношкола, и Наташка.
- Как-то раз я про Путина говорю: "Ну ему 60, уже недолго осталось…”. Дмитриев говорит: "Да ты че, так и мне 60." Мне очень неловко: "Ой, простите, простите, я не хотел вас обидеть..." - "Да меня хрен обидишь..." И тут я увидел, что он очень чувствительный.
#
"А вы сторож?" - “Ну да, сторож... Истории…” А он же, правда, сторожем работает.
#
ВАРЕНЬКА
На Соловках Дмитриев влюбился в мертвую девушку - Вареньку Брусилову. Юная дворянка, медсестра, невестка прославленного военачальника Первой Мировой генерала Брусилова, в 1922 году была приговорена к расстрелу за протест против разграбления церквей. Ее муж и свекр, спасая жизни, перешли на сторону красных, а Варя осталась верна убеждениям.
Хотя она не участвовала ни в каких выступлениях и виновна была лишь в том, что не скрывала своего мнения, на процессе отказалась каяться: "Виновной в агитации себя не признаю. Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет. Я милости и пощады не прошу". По политическим соображениям Троцкий заменил расстрел Соловками.
Варин муж попал в плен и был расстрелян белыми, маленький сын умер, пока она была в лагере. На Соловках Варя с небольшим перерывом просидела до 1937 года. Все это время она бесстрашно заявляла, что является противницей советской власти, открыто молилась, множество раз отказывалась от работы, держала голодовки, еще раз была приговорена к расстрелу (который тоже отменили). Но в конце концов ее, конечно, расстреляли - ночью, 10 сентября 1937-го, близ 8-го шлюза Беломорканала.
Драматическая судьба, темперамент и упертость этой девушки покорили Дмитриева, он явно нашел родственную душу. Он всегда всем о ней рассказывал, перерыл кучу архивов, чтобы найти какую-то информацию, и, похоже, создал какой-то личный культ. Каждое лето он ездил на 8-й шлюз, пытаясь найти ее могилу, но не нашел. "Понимаю это так, что я еще недостаточно готов к нашей встрече, - говорил он. - Я человек терпеливый, буду ездить столько, сколько понадобится, и верю, когда буду готов, Господь позволит нам встретиться”.
#
"Зажёг свечу, стал молиться за упокой душ умерших, со всех сторон услышал: и меня вспомни, и меня, и меня…"
#
На строительстве Беломорканала. Фото Александра Родченко
ХАРОН
Я всё пытаюсь понять, и всех спрашиваю: что могло заставить мужика бесплатно посвятить 30 лет жизни противному и нудному копанию в костях и картотеках, путешествиям в мир мертвых? Ну нашел одно кладбище, два, три... Но 30 лет?
- Когда первый раз приехали в Сандармох на день памяти, там сосны растут корабельные, и тишина, ни ветерка, - рассказывает Валентин Кайзер. - А как только люди с автобуса вышли, двинулись по этой дорожке, и вдруг весь лес, все верхушки как заходили ходуном. Юра говорит: это души человеческие 60 лет ждали, чтобы о них пришли и вспомнили.
- У него какое-то очень сильное ощущение судьбы, - говорит Ира. - И очень серьезное к ней отношение - к своей судьбе, вот как она складывается, и что в ней можно, а что нельзя, что позволительно, что нет. И поэтому столь же серьезное у него отношение к судьбам других людей. И это то, что действительно им движет в этой мерзкой гробокопательной работе. Он через это все проходит, через эту нудноту, через всё - не знаю, крышу же должно сносить, когда чей-то череп выкапываешь, - но он доходит до людей, до их судеб. Ему важно не просто найти скелет, а дойти до человека, каким он был..."
Я понимаю, что Дмитриев подсел на историю, на возможность погружаться в жизни этих людей, переживать, надеяться и бояться вместе с ними. На возможность видеть нашу страну не на плоских фотообоях, а в объемном волшебном фонаре истории, грустном и красивом узоре переплетающихся судеб.
Кабинетный историк никогда не смог бы по-настоящему прикоснуться к той жизни, сделать ее своей. Она всегда останется за непреодолимой границей. Но Дмитриев наткнулся на магический ритуал, делающий их судьбы частью его. Он выкапывал расстрелянных, давал им имена, снова хоронил - и входил в их жизни, все эти люди делались ему родными. Он стал Хароном, перевозящим какие-то частички их душ обратно в мир живых.
- Однажды рабочие в земле под детской площадкой нашли чьи-то кости, - рассказывает Валентин Кайзер. - Оказалось, это был немецкий солдатик, лет 17-18. Юра кости забрал, похоронил его в Песках, на свои деньги сделал оградку, камень, написал: “In memoriam der Kreigsopfer - vermisst, aber nicht vergessen" ("Жертвам войны, исчезнувшим, но не забытым"). Говорит: "Война - это подлое мероприятие, но не этот мальчик ее начал..."
В другой раз Дмитриев рассказывал, как вспомнил про могилку советского солдата, которую 30 лет назад видел на окраине маленькой деревни в Пряжинском районе, глубоко в лесах. Деревня та давно исчезла, там началась промышленная рубка леса. Хоттабыч не раз ловил себя на мыслях об этой могиле. Переживал, что за ней никто не ухаживает, что она завалится, исчезнет или лесорубы затопчут ее техникой. В конце концов они с Васей поехали туда, долго искали, нашли, выкопали солдатика, перевезли в большое село, ближе к людям, и похоронили. Дмитриев договорился с местными, чтобы те смотрели за могилой. Оставить солдатика одного в лесу он не мог.
- Он говорит, что человек должен быть захоронен по-человечески - потому что это то, что от него остается здесь. В этом выражается его присутствие, существование после смерти.
Естественно, Дмитриев стал верующим, мистиком. Он говорил, что слышит голоса убитых - и во время бессонных ночей, когда он перебирал карточки убитых, и в шорохе лесных ветвей.
- На кладбище близ 8-го шлюза Беломорканала, когда я зажёг свечу, стал молиться за упокой душ умерших, то со всех сторон услышал: и меня вспомни, и меня, и меня…
БАРСУЧЬЯ ГОРА
Чтобы зажечь эту свечу, Дмитриев ходил лет пять. После гибели Чухина он продолжил его дело - изучать историю строительства Беломорканала. К новому 1933 году, по отчетам начальства Белбалтлага, канал был готов. Но, как гласила лагерная поговорка, "без туфты и аммонала не построили б канала" - процесс держался на чудовищных приписках. Самое страшное, выяснилось, что 165-й канал длиной 6,5 километров вообще существует только на бумаге. Участок представлял собой сплошную скалу, гранитный монолит. В январе туда пригнали 30 тысяч зеков - и к апрелю 165-й канал был прорыт. Зеки работали в три смены, спали на участке, в шалашах, у костров. По оценке Дмитриева, за эти три месяца погибло от восьми до десяти тысяч, почти треть строителей - в основном от этого самого аммонала, при взрывах - бригады работали слишком близко друг к другу. Но людей никто не считал - летом по каналу должен был проплыть Сталин. Он действительно прокатился, и нашел ББК узким, мелким и бессмысленным, поскольку военные корабли по нему пройти не могли.
#
В Европе на любом из таких кладбищ стоял бы огромный мемориал, на который бы ездили главы государств. У нас это глухой лес с деревянным крестом, поставленным одиноким чудаком.
#
На строительстве Беломоро-Балтийского канала. Фото Александра Родченко
Много лет Дмитриев искал кладбище, бродя с Ведьмой по лесам вокруг 8-го шлюза. Расспрашивал местных охотников - и наконец один из них рассказал, что видел барсучьи норы, возле которых валялись какие-то кости. Дмитриев отправился туда и нашел, что искал, кости были человеческие. Это было то самое кладбище, примерно на 10 тысяч человек. Дмитриев обмерил его, поставил крест и назвал место Барсучьей Горой. На самом деле кладбищ таких вдоль ББК множество, все знали, что канал построен на костях. Но одно дело, слухи, а другое - могилы. Это захоронение, по мнению Дмитриева, самое большое. В Европе на любом из таких кладбищ стоял бы огромный мемориал, на который бы ездили главы государств. У нас это глухой лес с деревянным крестом, поставленным одиноким чудаком.
#
Барсучья гора в Карелии - девять гектаров братских могил
https://7x7-journal.ru/item/99041
#
За эти 30 лет Дмитриев сделал потрясающе много, никто в России столько не раскопал. Он создавал историю, которой не было до него, и постепенно менял мир вокруг. Не каждый историк может этим похвастаться. Одно за другим в Карелии появлялись места, наводящие на размышления. Вроде все было нормально - а через двадцать лет граждане обнаружили, что повсюду вокруг кладбища расстрелянных. И надо что-то с этой историей теперь делать. Невозможно отвернуться, забыть, о чем шла речь, напечатать новые учебники.
- Повесили у нас мемориальную доску первому секретарю Куприянову, - рассказывает Кайзер. - А он был членом тройки расстрельной. Так Юра что, протестовать стал? Просто пришел сразу со стремянкой и скрутил ее нахрен...
Крест на кладбище Барсучья гора
ОПАСНОСТЬ
Из разговоров с разными друзьями я выясняю, что в последние полгода Дмитриев явно нервничал, не раз говорил, что его заберут.
- Говорил открытым текстом: "Здесь я на свободе долго не останусь, а там я уже был, мне там ловить нечего…” “В два последних раза он говорил, что его заберут... “ “Осенью Юра приезжал, был грустный и нервный, намекал, что чего-то ждет. Но сам так и не рассказал, я постеснялся спросить”. “Он говорил , что черные воронки приедут, шутил, что "или меня посадят, или убьют".
- Он хотел уехать и говорил об этом абсолютно открыто, - рассказывает Ира. - Но нужна была какая-то женщина, которая бы стала женой - прежде всего для Наташки, из-за опеки. В этом поиске судорожном он находился последние два года. Я как-то застала налаживание отношений с одной женщиной. Но она была такая домашняя, навела уют такой в этой квартире прокуренной, где собаки и трам-тарарам. Было понятно, что какие-то мертвецы, экспедиции - это вообще не про нее, тут будут цветочки. И было понятно, что все это долго не продлится. И когда появилась Ирина, впервые было ощущение, что все как будто бы сложилось благополучно. Наконец этого нервного напряга не было. Обоим было интересно вдвоем. Она же с ним и познакомилась по поводу Соловков. Ну и она более покладистая была, готовая принять человека, как есть, не украшая цветочками.
Хоттабыч чувствовал, что за ним следят, хотя не догадывался, что именно надо прятать. В ноябре прошлого года "Мемориал" опубликовал скандальные "списки палачей" - сотрудников НКВД, принимавших участие в Большом терроре. Дмитриев в этой работе участия не принимал, однако в первых числах декабря ему стал звонить какой-то аноним с попыткой выяснить, есть ли у него данные по палачам.
- Он давно говорил, что кто-то ковыряется в моем компьютере с той стороны, что телефон слушают, - рассказывает Катя. - Я говорю: да хватит тебе придуряться, джеймс бонд. И тут он мне позвонил: "Приди завтра с утра, посиди. Нужно, чтобы дома кто-то побыл.”, Я говорю: "Не могу, у меня работа." "Может быть, Даник сможет?" Я говорю: "А что случилось?" Он: "Да ладно..."
10 декабря к Дмитриеву домой пришел участковый и попросил назавтра явиться в отделение для каких-то формальностей. Дмитриев явился, и его четыре часа мурыжили по поводу охотничьих ружей. Вернувшись домой, он понял, что в квартире кто-то был, и в его компьютере рылись. Через день Дмитриев был арестован по обвинению в изготовлении детской порнографии. В качестве улики выступали фотографии голой Наташки.
#
"Он давно говорил, что кто-то ковыряется в моем компьютере с той стороны, что телефон слушают. Я говорю: да хватит тебе придуряться, джеймс бонд".
#
Окончание:
https://loxovo.livejournal.com/8099303.html
https://loxovo.livejournal.com/8098584.html
САНДАРМОХ
На Севере тихо. Звуки - стук поезда, грохот сыплющихся с самосвала камней, гул машины на шоссе - разрывают тишину ненадолго. Сандармох - это три часа от Петрозаводска на поезде до станции Медвежья Гора, двадцать километров на автобусе, едущем в Повенец. Незаметный поворот, метров 400 по лесной дорожке, там - небольшая поляна с остроконечным камнем и деревянной часовней, а дальше - просто лес, обычный карельский лес, корабельные сосны. А на каждой - портрет убитого здесь человека. Пахнет соснами, снег хрустит под ногами, синеют тени, дятел выдает дробь. И со всех деревьев на меня смотрят люди, черно-белые фотографии. Я иду по лесу, среди деревьев - и они повсюду, тысячи людей. Я начинаю их разглядывать. Каждая фотография - сообщение. За одно мгновение человек старается рассказать о себе, о том, что он за существо, и каково это, быть им. Люди фотографируются живыми, но будто под прицелом вечности. В этой жизни все эти люди стали деревьями. И каждое дерево рассказывает мне, каким человеком оно было.
Потерявшись, я долго брожу по лесу. Я выхожу обратно на поляну, где стоит большой камень, который 20 лет назад поставили Дмитриев с его другом Гришей Салтупом. На нем надпись: "Люди, не убивайте друг друга!". Эта банальная, казалось бы, фраза при выходе из леса звучит как твоя собственная, глубокая и наивная просьба.
И тут мне звонит телефон. Мой друг, считавший, что я в Питере, спрашивает, все ли в порядке, и рассказывает про теракт. Меня охватывает ощущение какой-то грядущей катастрофы. Люди ничему не учатся, бесконечно готовы творить друг с другом злобную фигню. С этой лесной тропки я остро чувствую призрачность нашего благополучия. Разве мог кто-нибудь в России 1913 года вообразить, что из-за дурацкого теракта начнется мировая война, а потом гражданская, что восемь миллионов русских людей погибнет от рук друг друга, что страна покроется концлагерями и люди будут сотнями тысяч расстреливать своих братьев безо всякой причины? Это показалось бы абсолютно невозможным. Прошлое, как в темном стекле, отражается передо мной в будущем.
Сандармох
Click to viewС ТОЧНОСТЬЮ ДО ЯМЫ
Мне не совсем понятно, зачем он копает эти могилы. Вытаскивает прошлое, которое нельзя заметить, не разрыв яму в лесу. Прошлогодний снег, никак не влияющий на нашу жизнь. Прошлое, не заметное в разговорах людей, в шелесте шин, в дуновении налетающего с Онеги ветерка. В поезде я засыпаю, и мне снится песня Башлачева:
Этот город скользит и меняет названья,
Этот адрес давно кто-то тщательно стёр.
Этой улицы нет, а на ней нету здания,
Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтёр...
Я просыпаюсь с ощущением, что чувствую это - то, что заставляло его все эти годы копать землю. Да, он пытался что-то найти, что-то ухватить. То, чего нет. Какой-то забытый момент. Нечто, что стоит за спиной, и исчезает, стоит обернуться назад.
- Он же вообще не историк ни разу, - говорит Ира Галкова. - Но он потрясающий знаток, и у него к деталям - и к материальным, и к архивным - какое-то очень цепкое чутье. Я не знаю никакого другого человека, который мог бы перебрать тысячи дел, выковыривая из них одни и те же скучные даты, все это сопоставляя, заполняя карточки. Когда он раскапывает могилу, это само по себе занятие довольно макаберное. Но, кроме того, там полно нудной работы по сличению, вымерению, сопоставлению каких-то деталей. Все делается ради чего? Найти расстрельный акт, который соответствует этой могиле. Этот расстрельный акт позволяет их всех назвать по именам - вот именно тех людей, которые именно в этой яме лежат. Это чудовищная работа, никто ее в России больше не делает. Только потому, что она ужасно затратная по силам, и ужасно неприятная по нудности - не говоря уж об остальном.
Обнаружение Сандармоха стало вторым ключевым моментом в судьбе Дмитриева. На много лет он погрузился в жизни расстрелянных там людей. За десять лет он разыскал большую часть расстрельных актов, примерно на 7,5 тысяч человек. Это единственный в России расстрельный полигон, на котором доподлинно известны большинство убитых, многие с точностью до ямы.
#
"Чем отличается народ от населения? У населения нет истории, а у народа есть история. Народом управлять сложно, а населением можно вертеть, как хочешь".
#
Через год Дмитриев с питерскими друзьями организовали в Сандармохе первый день памяти - 5 августа, в день начала Большого террора. Народу было море, люди стали вешать на деревья фотографии. Тогда еще было живо поколение детей репрессированных. В Сандармохе и Красном Бору лежали не просто какие-то родственники, а их отцы и матери. Это было их горе, их разрушенное детство, их личная судьба. С того года дни памяти в Сандармохе проходили каждый год, и Дмитриев стал их организатором.
- Первая книга по Сандармоху, когда вышла, Юра сделал презентацию, - вспоминает Валентин Кайзер. - И книг тридцать, наверное, взял - думал столько народу придет. А пришло человек триста, хотя он даже объявления не давал, просто сказал кому-то. Откуда кто узнал! Говорим: "Да вы садитесь..." - все стоят в проходе. Мы всё поняли, поехали обратно, привезли тираж, всем раздали. И каждый подходил и спрашивал: покажите, где тут записан отец мой, или дед или кто-то. И только после этого они сели по рядам и стали слушать нашу пропаганду.
- У него главная мысль: чем отличается народ от населения, - говорит Ольга Керзина. - У населения нет истории, а у народа есть история. Народом управлять сложно, нужно соотносить всё, что делаешь, с памятью, а населением можно вертеть, как хочешь. Для него история - это когда конкретные люди помнят своих предков. Поэтому кто-то к нему обратился - он все бросает, чтобы этот человек нашел свою могилку.
Постепенно найденных в ямах вещей расстрелянных накопилось столько, что Дмитриев решил сделать из них музей. Снял подвал в центре Петрозаводска, сделал ремонт, ему стали приносить другое барахло - ватники, кирки, тачки. В документах недостатка не было. Начинание, как водится, разбилось об арендную плату: для фандрайзинга Дмитриев, прямо скажем, не создан, поэтому через несколько месяцев он перевез экспозицию в гараж.
КАТЯ
Его друг Иван Чухин разбился на машине в 1997 незадолго до обнаружения Красного Бора, Сандармоха и выхода "Памятной книги Карелии". Вася Фирсов - еще один друг, который занимался поисками, спился. Дмитриев считал, что их убила какая-то черная сила.
- Есть она, эта черная энергетика, затекающая в любого, кто дотрагивается до страниц допросов, следственных дел, расстрельных приговоров. Но шла работа как-то, с перерывами. Не хватало денег, был и многомесячный запой, и, как бы это сказать помягче, недовольство родственников...
Дмитриев устроился на работу сторожем. Последние лет 10 он охранял заброшенный военный завод на окраине города. Многоэтажное здание, с выбитыми стеклами, с пустыми этажами. Что там сторожить, непонятно. Если забраться на крышу, видна Онега. Там жила собака, у которой уже не было зубов, - но Дмитриев всегда привозил свою.
Все это его вполне устраивало: было свободное время и минимальные деньги. Все свои поиски Дмитриев вел бесплатно, за свой счет, в жизни не получил копейки грантовых денег. Он отрастил бороду и патлы - друзья стали звать его Хоттабычем. В середине 90-х от Дмитриева ушла жена, с ним остались двое детей - Егор и Катя, погодки лет десяти.
- Он был один, пока они не выросли, - рассказывает Ира. - Это говорилось с таким оттенком, что иначе и быть не могло: "Я мачеху своим детям не заведу". У него есть немного пафосное отношение к тому, что должен отец. Такое семейство, которое от него зависит, и которому он предан вот так беззаветно - его наличие ему чудовищно важно.
Дом Дмитриева - холостяцкая квартира на последнем этаже хрущобы. Теперь, после его ареста, тут живут Катя с детьми. Запах псины и беломора. Ветхая "стенка" с хрусталем, куча всякой фигни над типичным столом советского инженера. Пластмассовый скелетик, замечательный тёмный Спас старинного письма, украинский и израильский флажки, старое семейное фото 1949 года, ржавый штык с георгиевской ленточкой, какой-то бархатный иконостас с маршалами победы, глобус, фото самого Дмитриева в его вечном камуфляже, фотографии умерших друзей в заботливых деревянных рамочках, кружка с отбитой ручкой, советская безнадега за окном.
Кате слегка за 30, девушка она грубоватая, резкая, конкретная, работает в аварийной службе ЖКХ. Кричит на детей, как сержант. Я сперва напрягаюсь, но потом понимаю, что это просто привычка, видимо, досталась от отца. Люди хорошие, и отношения у них хорошие. Даник приносит мне тарелку борща и майонез.
- А почему вы в детстве с отцом остались?
- Да мы сначала с мамой пожили немного, а потом сюда вернулись. Ну маму я тоже очень люблю, но папа же - мой друг. К нему приходили все мои подружки, "привет, дядь Юра", тоже ему что-нибудь помогут. Он: так, ты мне пол моешь, ты гладишь, ты посуду моешь. Все быстро рассредоточились, сделали все и пошли. Всем задач нарежет, и никто не обижался. Ребята приходили толпами, он всем был рад. Он такой, жесткий, конкретный, ершистый. Вот как я со своими детьми - полчаса любви, потом мы найдем из-за чего полаяться. Я приходила, завалюсь на этот диванчик, и мы с ним разговоры ведем, речи. Он настолько худой! Я говорю: Юра, в чем у тебя душа держится? Он правда, как Хоттабыч. Вон у него висит скелетик, над столом, он ему вставил беломорину в зубы, говорит: это я...
#
Похожие на скелеты, грязные, полумертвые люди должны были сидеть на специальных жердочках, едва доставая ногами пола, и не шевелиться. Зимой в чудовищном холоде, летом покрытые тысячами комаров.
#
СЕКИРКА
Сандармох принес Дмитриеву еще одну страсть: он решил во что бы то ни стало найти два других соловецких этапа, второй и третий. Каждый из них - это крутейшее расследование, но нет места здесь о них рассказывать. Поиски второго этапа привели Дмитриева в район Лодейного Поля, он так его и не нашел, хотя каждое лето продолжает прочесывать тамошние леса. А третий этап, как он понял, так никуда и не уплыл - навигация закончилась, и зеков расстреляли прямо на Соловках. В поисках третьего этапа Дмитриев обнаружил расстрельные ямы Секирки - наверное, одного из самых страшных мест в человеческой истории.
Воспоминания выживших больше всего похожи на планету Саула из "Попытки к бегству" Стругацких - наверняка, этими рассказами и вдохновленную. Изолятор на Секирной горе находился в двухэтажной церкви, которую никогда не топили. Прибывшего зека раздевали, отбирали все личные вещи и наряжали в балахон, сшитый из мешка. На Секирке почти не кормили - триста грамм какой-нибудь гнили, которую насыпали в подолы балахонов. Весь день похожие на скелеты, грязные, полумертвые люди должны были сидеть на специальных жердочках, едва доставая ногами пола, и не шевелиться. Зимой в чудовищном холоде, летом покрытые тысячами комаров. За ослушание их били палками, связывали или засовывали в каменные мешки, выдолбленные монахами для хранения продуктов. Спали зеки на покрытом инеем каменном полу, сбившись в так называемые "тепловые группы" (ноги одного переплетают шею другого), или в трехслойных штабелях, меняясь по очереди. Каждую ночь кто-то из нижнего слоя умирал, надзиратели выволакивали труп, а сошедшие с ума зеки им не давали, боясь лечь на каменный пол.
Строительство Беломорканала. Фото Александра Родченко
Секирка была лагпунктом уничтожения, дольше двух месяцев там никто не выживал. Загодя, осенью, под горой рыли ямы для трупов. Но кроме того, именно там производилось большинство соловецких расстрелов. На Секирке было шесть штатных палачей. Судя по воспоминаниям, там каждую неделю расстреливали примерно десяток человек. Но случались и массовые расстрелы: 140 бывших белогвардейцев, обвиненных в подготовке восстания (так называемый "соловецкий заговор", сфабрикованный ОГПУ), 125 зеков, работавших на погрузке экспортного леса и писавших на бревнах призывы о помощи; 148 верующих крестьян, отказавшихся работать "на антихриста", - это то, что достоверно известно. Одно из этих захоронений, с семью десятками убитых, Дмитриев и нашел. Определить имена он не мог - архивы Соловецкого лагеря уничтожены или засекречены. Просто попросил монахов отпеть, похоронил и поставил кресты.
#
"Он же такой житель леса, а мы тут городские. Баню затопили, спешим помыться, 25 человек. А он: "Моется тот, кому чесаться лень..."
#
КИНОШКОЛА
В начале нулевых Дмитриев познакомился с Московским Киноколледжем - очень хорошей, "интеллигентской" школой на Шаболовке, которой руководит Ольга Керзина, - и сразу очень с ними подружился. Студенты (то есть старшеклассники) и учителя стали каждое лето ездить с Хоттабычем в экспедиции - на Соловки, в Сандармох, Лодейное Поле, Барсучью Гору. До черепов он детей не допускал, но они помогали ему искать захоронения, расчищать лес, ставить кресты.
- Мы как-то таскали камни на Секирке, и мимо проходили какие-то студенты. Они спрашивают Дмитриева: "А вы сторож?" - “Ну да, сторож... Истории…” А он же, правда, сторожем работает.
Киношкольцы, на самом деле, поражают меня не меньше, чем Дмитриев, - сочетнием серьезности, ума, искренности и чистоты, которая непонятно куда потом у нас всех девается. В Дмитриева, этого грубоватого лешего, они все влюблены.
- Ну, у него такой ворчливый стиль: - Доброе утро, Юрий Алексеич! - Утро добрым не бывает...
- Когда на Секирке жили, там часто же дождливые дни. И рано утром несчастный костровой встал раньше всех. Ну и Дмитриев, конечно, вылезет, учит костер как правильно разжигать под дождем, или как дрова нарубить. Он же такой житель леса, а мы тут городские. Баню затопили, спешим помыться, 25 человек. А он: "Моется тот, кому чесаться лень..."
- Что не так, он всегда скажет. Может и по попе пнуть, и матюкнуться. Но это совсем не в целях оскорбить кого-то, унизить, без намека на это вообще. У него это какая-то антидедовщина.
- Вот есть я, какой-то школьник на Соловках. Ничего не поменялось бы, если бы меня не было. Но Юрий Алексеевич однажды сел, открыл передо мной свой компьютер и начал рассказывать о последней своей работе - видимо, это была книга о спецпереселенцах. Он показывал фотографии его раскопок, материалы и говорил о том, что делает. Просто начал мне как человеку нового поколения, который мало что знает, передавать что-то. Меня поразило, что не стал дожидаться, пока соберется много слушателей, а одному мне. Но мне кажется, для него важна передача истории именно лично. Это вроде бы просто, но одновременно очень сложно и круто так вот делать.
- Дети-то чуют, какой человек внутри, - говорит Ира, - и ему с ними гораздо проще. Они понимают, чего стоит эта грубость, и что под ней скрывается. Когда твоя занятость связана с темой смерти, причем такой... Поэтому появилась и киношкола, и Наташка.
- Как-то раз я про Путина говорю: "Ну ему 60, уже недолго осталось…”. Дмитриев говорит: "Да ты че, так и мне 60." Мне очень неловко: "Ой, простите, простите, я не хотел вас обидеть..." - "Да меня хрен обидишь..." И тут я увидел, что он очень чувствительный.
#
"А вы сторож?" - “Ну да, сторож... Истории…” А он же, правда, сторожем работает.
#
ВАРЕНЬКА
На Соловках Дмитриев влюбился в мертвую девушку - Вареньку Брусилову. Юная дворянка, медсестра, невестка прославленного военачальника Первой Мировой генерала Брусилова, в 1922 году была приговорена к расстрелу за протест против разграбления церквей. Ее муж и свекр, спасая жизни, перешли на сторону красных, а Варя осталась верна убеждениям.
Хотя она не участвовала ни в каких выступлениях и виновна была лишь в том, что не скрывала своего мнения, на процессе отказалась каяться: "Виновной в агитации себя не признаю. Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет. Я милости и пощады не прошу". По политическим соображениям Троцкий заменил расстрел Соловками.
Варин муж попал в плен и был расстрелян белыми, маленький сын умер, пока она была в лагере. На Соловках Варя с небольшим перерывом просидела до 1937 года. Все это время она бесстрашно заявляла, что является противницей советской власти, открыто молилась, множество раз отказывалась от работы, держала голодовки, еще раз была приговорена к расстрелу (который тоже отменили). Но в конце концов ее, конечно, расстреляли - ночью, 10 сентября 1937-го, близ 8-го шлюза Беломорканала.
Драматическая судьба, темперамент и упертость этой девушки покорили Дмитриева, он явно нашел родственную душу. Он всегда всем о ней рассказывал, перерыл кучу архивов, чтобы найти какую-то информацию, и, похоже, создал какой-то личный культ. Каждое лето он ездил на 8-й шлюз, пытаясь найти ее могилу, но не нашел. "Понимаю это так, что я еще недостаточно готов к нашей встрече, - говорил он. - Я человек терпеливый, буду ездить столько, сколько понадобится, и верю, когда буду готов, Господь позволит нам встретиться”.
#
"Зажёг свечу, стал молиться за упокой душ умерших, со всех сторон услышал: и меня вспомни, и меня, и меня…"
#
На строительстве Беломорканала. Фото Александра Родченко
ХАРОН
Я всё пытаюсь понять, и всех спрашиваю: что могло заставить мужика бесплатно посвятить 30 лет жизни противному и нудному копанию в костях и картотеках, путешествиям в мир мертвых? Ну нашел одно кладбище, два, три... Но 30 лет?
- Когда первый раз приехали в Сандармох на день памяти, там сосны растут корабельные, и тишина, ни ветерка, - рассказывает Валентин Кайзер. - А как только люди с автобуса вышли, двинулись по этой дорожке, и вдруг весь лес, все верхушки как заходили ходуном. Юра говорит: это души человеческие 60 лет ждали, чтобы о них пришли и вспомнили.
- У него какое-то очень сильное ощущение судьбы, - говорит Ира. - И очень серьезное к ней отношение - к своей судьбе, вот как она складывается, и что в ней можно, а что нельзя, что позволительно, что нет. И поэтому столь же серьезное у него отношение к судьбам других людей. И это то, что действительно им движет в этой мерзкой гробокопательной работе. Он через это все проходит, через эту нудноту, через всё - не знаю, крышу же должно сносить, когда чей-то череп выкапываешь, - но он доходит до людей, до их судеб. Ему важно не просто найти скелет, а дойти до человека, каким он был..."
Я понимаю, что Дмитриев подсел на историю, на возможность погружаться в жизни этих людей, переживать, надеяться и бояться вместе с ними. На возможность видеть нашу страну не на плоских фотообоях, а в объемном волшебном фонаре истории, грустном и красивом узоре переплетающихся судеб.
Кабинетный историк никогда не смог бы по-настоящему прикоснуться к той жизни, сделать ее своей. Она всегда останется за непреодолимой границей. Но Дмитриев наткнулся на магический ритуал, делающий их судьбы частью его. Он выкапывал расстрелянных, давал им имена, снова хоронил - и входил в их жизни, все эти люди делались ему родными. Он стал Хароном, перевозящим какие-то частички их душ обратно в мир живых.
- Однажды рабочие в земле под детской площадкой нашли чьи-то кости, - рассказывает Валентин Кайзер. - Оказалось, это был немецкий солдатик, лет 17-18. Юра кости забрал, похоронил его в Песках, на свои деньги сделал оградку, камень, написал: “In memoriam der Kreigsopfer - vermisst, aber nicht vergessen" ("Жертвам войны, исчезнувшим, но не забытым"). Говорит: "Война - это подлое мероприятие, но не этот мальчик ее начал..."
В другой раз Дмитриев рассказывал, как вспомнил про могилку советского солдата, которую 30 лет назад видел на окраине маленькой деревни в Пряжинском районе, глубоко в лесах. Деревня та давно исчезла, там началась промышленная рубка леса. Хоттабыч не раз ловил себя на мыслях об этой могиле. Переживал, что за ней никто не ухаживает, что она завалится, исчезнет или лесорубы затопчут ее техникой. В конце концов они с Васей поехали туда, долго искали, нашли, выкопали солдатика, перевезли в большое село, ближе к людям, и похоронили. Дмитриев договорился с местными, чтобы те смотрели за могилой. Оставить солдатика одного в лесу он не мог.
- Он говорит, что человек должен быть захоронен по-человечески - потому что это то, что от него остается здесь. В этом выражается его присутствие, существование после смерти.
Естественно, Дмитриев стал верующим, мистиком. Он говорил, что слышит голоса убитых - и во время бессонных ночей, когда он перебирал карточки убитых, и в шорохе лесных ветвей.
- На кладбище близ 8-го шлюза Беломорканала, когда я зажёг свечу, стал молиться за упокой душ умерших, то со всех сторон услышал: и меня вспомни, и меня, и меня…
БАРСУЧЬЯ ГОРА
Чтобы зажечь эту свечу, Дмитриев ходил лет пять. После гибели Чухина он продолжил его дело - изучать историю строительства Беломорканала. К новому 1933 году, по отчетам начальства Белбалтлага, канал был готов. Но, как гласила лагерная поговорка, "без туфты и аммонала не построили б канала" - процесс держался на чудовищных приписках. Самое страшное, выяснилось, что 165-й канал длиной 6,5 километров вообще существует только на бумаге. Участок представлял собой сплошную скалу, гранитный монолит. В январе туда пригнали 30 тысяч зеков - и к апрелю 165-й канал был прорыт. Зеки работали в три смены, спали на участке, в шалашах, у костров. По оценке Дмитриева, за эти три месяца погибло от восьми до десяти тысяч, почти треть строителей - в основном от этого самого аммонала, при взрывах - бригады работали слишком близко друг к другу. Но людей никто не считал - летом по каналу должен был проплыть Сталин. Он действительно прокатился, и нашел ББК узким, мелким и бессмысленным, поскольку военные корабли по нему пройти не могли.
#
В Европе на любом из таких кладбищ стоял бы огромный мемориал, на который бы ездили главы государств. У нас это глухой лес с деревянным крестом, поставленным одиноким чудаком.
#
На строительстве Беломоро-Балтийского канала. Фото Александра Родченко
Много лет Дмитриев искал кладбище, бродя с Ведьмой по лесам вокруг 8-го шлюза. Расспрашивал местных охотников - и наконец один из них рассказал, что видел барсучьи норы, возле которых валялись какие-то кости. Дмитриев отправился туда и нашел, что искал, кости были человеческие. Это было то самое кладбище, примерно на 10 тысяч человек. Дмитриев обмерил его, поставил крест и назвал место Барсучьей Горой. На самом деле кладбищ таких вдоль ББК множество, все знали, что канал построен на костях. Но одно дело, слухи, а другое - могилы. Это захоронение, по мнению Дмитриева, самое большое. В Европе на любом из таких кладбищ стоял бы огромный мемориал, на который бы ездили главы государств. У нас это глухой лес с деревянным крестом, поставленным одиноким чудаком.
#
Барсучья гора в Карелии - девять гектаров братских могил
https://7x7-journal.ru/item/99041
#
За эти 30 лет Дмитриев сделал потрясающе много, никто в России столько не раскопал. Он создавал историю, которой не было до него, и постепенно менял мир вокруг. Не каждый историк может этим похвастаться. Одно за другим в Карелии появлялись места, наводящие на размышления. Вроде все было нормально - а через двадцать лет граждане обнаружили, что повсюду вокруг кладбища расстрелянных. И надо что-то с этой историей теперь делать. Невозможно отвернуться, забыть, о чем шла речь, напечатать новые учебники.
- Повесили у нас мемориальную доску первому секретарю Куприянову, - рассказывает Кайзер. - А он был членом тройки расстрельной. Так Юра что, протестовать стал? Просто пришел сразу со стремянкой и скрутил ее нахрен...
Крест на кладбище Барсучья гора
ОПАСНОСТЬ
Из разговоров с разными друзьями я выясняю, что в последние полгода Дмитриев явно нервничал, не раз говорил, что его заберут.
- Говорил открытым текстом: "Здесь я на свободе долго не останусь, а там я уже был, мне там ловить нечего…” “В два последних раза он говорил, что его заберут... “ “Осенью Юра приезжал, был грустный и нервный, намекал, что чего-то ждет. Но сам так и не рассказал, я постеснялся спросить”. “Он говорил , что черные воронки приедут, шутил, что "или меня посадят, или убьют".
- Он хотел уехать и говорил об этом абсолютно открыто, - рассказывает Ира. - Но нужна была какая-то женщина, которая бы стала женой - прежде всего для Наташки, из-за опеки. В этом поиске судорожном он находился последние два года. Я как-то застала налаживание отношений с одной женщиной. Но она была такая домашняя, навела уют такой в этой квартире прокуренной, где собаки и трам-тарарам. Было понятно, что какие-то мертвецы, экспедиции - это вообще не про нее, тут будут цветочки. И было понятно, что все это долго не продлится. И когда появилась Ирина, впервые было ощущение, что все как будто бы сложилось благополучно. Наконец этого нервного напряга не было. Обоим было интересно вдвоем. Она же с ним и познакомилась по поводу Соловков. Ну и она более покладистая была, готовая принять человека, как есть, не украшая цветочками.
Хоттабыч чувствовал, что за ним следят, хотя не догадывался, что именно надо прятать. В ноябре прошлого года "Мемориал" опубликовал скандальные "списки палачей" - сотрудников НКВД, принимавших участие в Большом терроре. Дмитриев в этой работе участия не принимал, однако в первых числах декабря ему стал звонить какой-то аноним с попыткой выяснить, есть ли у него данные по палачам.
- Он давно говорил, что кто-то ковыряется в моем компьютере с той стороны, что телефон слушают, - рассказывает Катя. - Я говорю: да хватит тебе придуряться, джеймс бонд. И тут он мне позвонил: "Приди завтра с утра, посиди. Нужно, чтобы дома кто-то побыл.”, Я говорю: "Не могу, у меня работа." "Может быть, Даник сможет?" Я говорю: "А что случилось?" Он: "Да ладно..."
10 декабря к Дмитриеву домой пришел участковый и попросил назавтра явиться в отделение для каких-то формальностей. Дмитриев явился, и его четыре часа мурыжили по поводу охотничьих ружей. Вернувшись домой, он понял, что в квартире кто-то был, и в его компьютере рылись. Через день Дмитриев был арестован по обвинению в изготовлении детской порнографии. В качестве улики выступали фотографии голой Наташки.
#
"Он давно говорил, что кто-то ковыряется в моем компьютере с той стороны, что телефон слушают. Я говорю: да хватит тебе придуряться, джеймс бонд".
#
Окончание:
https://loxovo.livejournal.com/8099303.html