Виктор ШЕНДЕРОВИЧ: "Почему, говоря о русском народе, мы непременно имеем в виду Шарикова?" (1)
Писатель Виктор Шендерович прочел в лондонском клубе «Открытая Россия» лекцию «Путин: симптом или проклятие». Мы публикуем видеозапись и текст его выступления.
Для начала одно наблюдение, которое мне кажется вполне метафорическим. Те из вас, кто был в Афинах, помнят этот метафорический пейзаж. Над городом на скале - Парфенон, а внизу сегодняшние Афины. И там обитают сегодняшние греки. Все это, как правило, милейшие люди, но они не имеют никакого отношения к тем, кто делал Парфенон, к греческой цивилизации, к Софоклу, Аристотелю, к афинской школе. Это просто люди, которые живут на том же месте, где все это было когда-то и, с поправкой на столетия под османским игом, генетически как-то восходят к тем людям, которые делали Афинскую школу.
Но цивилизации создаются не генетикой. Цивилизации создаются школами. В этом смысле греческая цивилизация пережила века в высшей точкe. А дальше, - да, на этом месте живут люди, ездят на мотороллерах, торгуют - все-все прекрасно. Только это уже не имеет никакого отношения к цивилизации - это просто находится на том же месте.
Русская цивилизация достигла своего пика как цивилизация в конце XIX - начале XX веков. Всего за несколько веков до этого она была еще какой-то восточной дикой окраиной Европы. И вдруг за пару-тройку веков выясняется, что это европейская цивилизация - огромная русская цивилизация, без которой уже нельзя считать полной мировую цивилизацию.
Вот, по Платонову, - уже не по Платону, а по Платонову, - без нас мировой народ не полный. Вдруг - взлет, вдруг - Менделеев, Чайковский, Вернадский, Павлов, русская философская школа, Циолковский, Серебряный век и т. д. Вдруг выясняется, что это огромная цивилизация, без которой уже, конечно, нету мировой цивилизации - без Толстого, Чехова, Достоевского, Шагала. Всего за пару-тройку веков после того, как Россия вступила на европейский путь.
Вступила она своеобразно. Петр Первый стал символом нашего приобщения к Европе. Приобщение это оказалось очень характерным для нас. Мы, по большому счету, в этом ключе и продолжаем существовать. От Европы был взят инструментарий: точные науки, вооружение, идеи империи. Вот посылались образовываться боярские дети. Отлично, мы возьмем у Европы науки, возьмем у Европы корабельное дело, фортификацию. Но Петр совершенно не предполагал брать у Европы никаких идей самоуправления. Да, и в Лондоне было посольство. Да, и в Голландии Петр Михайлов-плотник работал. Взял очень многое, очень мощно рванул в эту сторону. Россию, действительно, поставив на дыбы. Но только в технократическом отношении, совершенно не интересуясь тем, откуда это все.
Но это ему не надо было. У него была державная, имперская идея, которая в нем мощно воплотилась.
Закончилось это всем тем, чем всегда кончается имперская идея: резкий подъем, резкий рывок - как потом сталинская коллективизация, - и потом быстрое выдыхание.
И вот мы рванули. Россия рванула инструментально, взяв у Запада очень многое и совершенно не поинтересовавшись, откуда это, собственно, взялось. А путь науки, разумеется, прямо связан со свободой, с постепенным освобождением общества. И история Галилея, и история всей европейской науки - это история политической борьбы, где наука была на переднем крае.
К XVII-XVIII веку нам это досталось готовеньким. Наука уже создана, университеты есть - можно взять. И это одно из наших базовых проклятий, которое мы продолжаем весело нести.
На новом этапе есть глобализация, и оборотная сторона глобализации заключается в том, что это прекрасный шанс на халяву. Если раньше каждый получал по развитию своему, то есть в Европе университеты и европейское развитие жизни, а в Африке - Африка и африканское развитие жизни, то сейчас, спасибо глобализации, возникает поразительно красивая ситуация.
Дикарь на BMW с айфоном, которому совершенно не надо развиваться при этом. Для того, чтобы у него был BMW и айфон, ему достаточно цен на нефть или чего-то еще. Ему не надо развиваться. Дикарь, особенно руководящий, взял блага западной цивилизации и совершенно не заинтересован ни в каком социальном развитии.
И это сегодняшняя ловушка человечества, которую каждая страна ест по-своему. Тема, которая давно встала в полный рост, но европейская цивилизация уже в прошлом году была вынуждена «навести ее на резкость». Вот есть внешний мир, которому очень нравится Европа - в смысле уровня жизни, социальных гарантий. Давайте мы приедем в Германию, там отличные социальные гарантии. Что с этим делать? Но это мировая проблема.
Нам бы их проблемы, как говорится. Мы-то по эту сторону проблемы, я имею в виду нас - россиян. Мы по другую сторону, потому что мы, собственно, те, которые пришли и сказали: «Отлично! Нам нравится ваша цивилизация. Нам нравится шопинговаться в Милане, нам нравятся немецкие машины, нам нравится итальянская обувь, французский парфюм и американский айфон. Давайте! Но не учите нас жить! Не лезьте в наши внутренние дела! Не рассказывайте нам, как надо! Давайте плоды цивилизации и займите свое место в нашем сознании, пиндосы, растленная Гейропа и все остальное!».
И вот этот дикарь в итальянской обуви, на немецкой машине и с американским айфоном, из своего - только Христос. Больше ничего отечественного. Духовность, да? Ничего отечественного мы не производим. Ну еще женщины красивые, по традиции. Водка, женщины и Христос - триада.
У нас свой Христос. Когда я говорю «у нас», я говорю про Россию. Мы с византийских времен освоили выпуск своего Христа, который к этому вашему протестантизму имеет очень малое отношение.
У нас истинный Христос, потому что вы давно сгнили. У вас вот айфон, а у нас - духовность! И мы - с вашим айфоном и со своей духовностью.
Поскольку айфон ваш и машины ваши, а еще, если брать шире, социальные гарантии ваши, то это очень удобная ситуация, которая фактически делает ненужным развитие. Мы проходили так или иначе в учебниках истории, как опережают потребности, как сознание человека опережает текущую организацию жизни. И дальше начинается самостояние человека, «залог величия его», как сказано у Пушкина.
Ну в Европе это случилось - 800 лет Великой хартии вольностей, тысячелетние традиции университетов. А тут выясняется, что можно перепрыгнуть и взять сразу плоды, и не надо развиваться. Парадоксально очень выигрышная ситуация. Выигрышная тактически и абсолютно чудовищно проигрышная стратегически. Потому что просто не надо ничего делать. И тебе, и еще твоим детям, может, не надо.
Но в какой-то момент разрыв между социальным устройством общества, самоорганизацией людей, сознанием людей в какой-то момент приходит, как нас учили в советские времена, в антагонистическое противоречие. Выясняется, что надо выбирать.
В какой-то момент становится тесно. И в сегодняшней России это привело просто к расколу - две России, у которых почти ничего нет общего. Есть Россия, традиционно ориентированная на европейские ценности, поскольку все-таки уже несколько веков мы учим европейские языки, ориентируемся на Европу и так далее - с Екатерины уж точно. А есть другая Россия, которая которая совершенно не испытывает надобности меняться. Пока гиря до полу не дойдет, ей вполне комфортно в том статусе, который есть. Империя и цивилизация.
Вот они столкнулись. Здесь, где мы с вами встречаемся, они столкнулись раньше. И здесь цивилизация победила империю. Блестяще выяснилось на этой территории, что великая цивилизация может пережить великую империю. Империя может остаться в качестве декораций, в качестве памяти. Вот есть Букингемский дворец, есть гвардейцы, есть Киплинг - певец империи, - и это никуда не делось. Но только страна живет уже по другим законам. Цивилизация, в которую входят и Киплинг, и Оскар Уайльд. В дистанции века-полутора они через запятую: Киплинг, Оскар Уайльд. В этом нет никакого противоречия, потому что и тот, и другой - плоды великой английской цивилизации. А империя осталась как история, к которой относятся уважительно, с юмором, как к декорации монархии, но она не повисла гирями на ногах. Феодально-имперское тяжелое, устаревшее устройство общества не повисло на ногах. Страна пошла дальше. И весело и лихо идет дальше - современное общество, живущее по современным правилам в прекрасных декорациях, оставившее это именно так.
Я боюсь быть драматичным или мелодраматичным, но, мне кажется, что в России сегодня мы подошли к этой развилке. И Путин - это симптоматика живучести российского имперского гена. Потому что, если посмотреть с дистанции, то Путин - это продолжающееся обрушение, разрушение, распад Российской империи.
Российская империя, которая, в отличие от цивилизации, достигла своего пика в середине XX века, после Второй мировой войны, когда на паях с Америкой владели миром. Полумиром владела эта империя. И это, конечно, была к этому времени империя. И в этом заключается наша ошибка 1991 года - ошибка моего поколения, по крайней мере.
Мы полагали, что дело в КПСС, в СССР, что мы имеем дело с какой-то отдельной коммунистической идеологией, которую надо победить. Ну да, победили, только оказалось, что это были просто одежды имперские. И этого мы, удивительным образом, почему-то не понимали. С исторической дистанции это очень понятная вещь.
Собственно у коммунистической идеи в Советском Союзе было два десятилетия жизни. Уже к середине 30-х был разгромлен, расстрелян Третий Интернационал. В начале 1940-х годов Сталин вернул все русские военные ордена и царскую форму и тост поднимал за великий русский народ. С середины 40-х годов это была уже в чистом виде (и в лексическом смысле это прорывалось) имперская тема. Это была русская империя, достигшая своего пика. Цивилизация погибала, и эту цивилизацию продолжали убивать. И сегодня у власти наследники тех, кто убивал ту цивилизацию.
И здесь парадоксальный вариант. Как только на экспорт что-нибудь, то мы тут же… Обратите внимание: как Сочи - так кто у нас на открытии Олимпиады в Сочи, чем Россия хвастается перед миром? Что она демонстрирует как главный товар? Наташа Ростова, Серебряный век, Чехов, Менделеев, наука, культура! Империя выволакивает на рынок и продает миру, очень успешно втюхивая, цивилизацию, которую она убила.
Чеховских сестер изнасиловали в 1918 году революционные матросы. И сегодня у власти наследники тех, кто насиловал чеховских сестер. Ну может быть, Ольга по возрасту избежала изнасилования, а Ирину и Машу - точно. А сегодня путинская империя - наследник Железного Феликса, этого всего - они торгуют с миром той цивилизацией. Как если бы сегодняшние греки говорили: «Вот Платон, Сократ, афинская школа». Но только греки хотя бы не уничтожали сами афинскую школу. А тут ровно те, кто уничтожал эту цивилизацию, говорят: «Вот мы - наследники!» И это парадокс, не осознанный нами.
Потому что по-прежнему большинство более-менее образованных россиян искренне считают себя наследниками той России. Страна Толстого, да, Толстого - прилетает прямым в голову, нокаутом прилетает с каждого поворота, - с его отношением к православию официальному, с его отношением к патриотизму, с его отношением к империи, с его отношением к этому имперскому гену. Поэтому столетие Толстого так скромно прошло в России. Так как-то спустили на тормозах, - особо нечего было процитировать из Льва Николаевича.
Потому что он, конечно, представитель великой цивилизации, которая, безусловно, уже почти похоронена. Это доминантный имперский ген и Путин как симптом живучести, силы этого гена - отсюда его успех. Потому что этот ген - это родное. Это чешется. Это величие очень легко подкупает. Это представление о величии страны, именно об имперском величии. Это то, чем сегодня инфицировано большинство россиян.
Представление о величии связано, безусловно, с имперской темой - просто нет другого представления. И Путин, как кто-то заметил замечательно, - выдающийся политик XIX века или там XVIII-го, XVII-го, когда величие политика определялось количеством захваченных земель. Когда великим был тот, кто захватил. Он расширил территорию страны - он великий. Но только сейчас XXI век, а мы все воюем позапрошлую войну, мы все расширяем территорию.
Штаты, кстати, наш партнер по имперской теме в XX веке, за век не расширили свою территорию ни на квадратный метр - не нужно. Цивилизация расширяет свое влияние иначе. И у русской цивилизации огромные возможности. Хочется сказать «есть». Скорее всего, были, но, может быть, еще есть. Потому что есть русский язык, есть общая история на 300 миллионов человек, в значительной степени общая история.
Да, есть русский язык, русская наука, русская математическая школа, физическая школа, ученые, художники, писатели. Есть огромные возможности влияния, и эти возможности, конечно, были не использованы цивилизацией. Что мешало продвигать русский язык? Никто не запрещал, никто не закрывал Дом Чехова в Ялте, и Волошина в Коктебеле никто не запрещал. Путин, как и его предшественники, вспоминали про русскую тему только в связи с имперской.
Когда возникла тема Севастополя? Кто ее ввел в обиход? Не Путин. Лужков в 1999 году. Когда Лужков решил - у него была галлюцинация, что он будет следующим президентом, и он должен был перейти из разряда хозяйственников в разряд федеральных политиков, - тогда, в 1998-1999 году, появилась тема Севастополя - города русской славы, - Крыма и так далее. Безошибочно.
Только когда возникают необходимости имперской игры, мы вспоминаем о русской славе, о русском языке, об ущемленной русской культуре.
Русскую цивилизацию они хоронили. Русских в Туркменистане, как известно, путинская администрация сдала за кубометры туркменского газа - знаменитая серенькая схема газопоставок. 400 тысяч русских в Ашхабаде в Туркмении были росчерком пера отданы в лапы Туркменбаши. Они проснулись, перестав быть гражданами России, в руках у прямого восточного тирана, за газопоставки.
Поэтому, когда говорят о Путине как о защитнике русского населения, вспоминайте про туркменский газ, про 400 тысяч русских. Причем, в отличие от Крыма, там-то, в Ашхабаде, закрыты все библиотеки, театры - все, что связано, как бы то ни было, с русской культурой, с русским языком. И те, кто остался и не успел уехать - уезжали они на совершенно рабских условиях, за пять копеек продавали дома, потому что жить уже было невозможно, - они оказались просто один на один, они были брошены Россией, преданы Россией. Это к вопросу о защите русского населения.
Империю интересовали только свои имперские темы.
Тема защиты цивилизации - это противоположная тема империи, как ни странно. Ключевский, говоря о наших проклятиях, говорил, что мы как цыгане, которым легче заселить новые территории, чем обустроить старые. И в этом смысле бескрайние российские просторы сыграли с нами злую шутку.
Как заселялась Россия? Просто уходом - крестьяне уходили из-под власти. В очередной раз очередной капитан-исправник, очередной приступ крепостничества. Люди снимались, - наиболее активная часть хлебопашцев, свободных людей, тех, кто просто хотел на свободу, - и уходили. Благо, на восток есть территория. Просто уходили. И экстенсивное развитие, да? Лучше уйти. Здесь современник Ключевского Александр Иванович Герцен говорил, что государство расположилось в России как оккупационная армия. Вот собственно формула, которая так и живет, - оккупационная армия. И отношение, как к оккупационной армии. Причем, оно так или иначе осознается, более-менее остро в разные времена.
Но в советские времена очень хорошо помню такое вялое состояние. Кстати, при любой оккупации большинство благополучно существует. Партизаны, сопротивление - это все удел меньшинства. Остальные приспосабливаются всегда, при любой оккупации. Герцог Альба ли придет в Голландию - ну хорошо. Ну, Тиль Уленшпигель - конечно. Но рыбаков из «Тиля Уленшпигеля» гораздо больше, чем Тилей. Это нормально, по-своему. В этом есть нормальная пошлость.
Большинство приспосабливается к любой власти. И эта приспособляемость к любой власти и есть объяснение 100% рейтингов во всех авторитарных странах. Это называется «пропади они пропадом».
У нас в советское время была присказка: «Они делают вид, что платят нам зарплату, а мы делаем вид, что мы работаем». Они строят коммунизм - ну отлично, они там строят коммунизм, пускай. Надо проголосовать? Будем голосовать. На самом деле шла параллельная жизнь - двоемыслие, как это называлось у Оруэлла. Они строят коммунизм, чтобы дали нормально жить, надо поднять руку - ну поднял я руку. Все? Можно опустить? Опустили. С этого момента контракт между государством и обывателем заканчивается. Мы знаем, что мы их не избираем, они навсегда. В советское время были навсегда и сейчас, для большинства населения, навсегда.
Был короткий период свободы. Эйдельман говорил, что свободы в России длятся 10-12 лет. Любые. Причем, он умер в 1990 году, точно предсказав срок новой русской свободы - те же самые 10-12 лет. А на остальное время - ну да, они там. Ощущение было, что они навсегда.
Я с 1980 года предполагал, что я всегда буду жить при коммунизме, Понятно, что они навсегда, значит, надо приспосабливаться. Значит, ну да, Марченко пойдет в тюрьму, и сто человек будут выпускать «Хронику текущих событий», десять тысяч человек ее читать, и сто тысяч человек - слушать «Голос Америки» и Би-Би-Си. Ну на круг миллион, может быть, в самом оптимистическом варианте. Остальные подняли руку, на этом контракт закончился с властью, и дальше просто живем. И дальше кто как: пиво, футбол, девушки, туризм.
Откуда эта культура туристическая, песни у костра? Это и был символ советской свободы - ничего другого. По Ключевскому, просто уйти в лес. Где у нас не строят коммунизм? Можно мы у костра не будем строить коммунизм? Мы вам не мешаем, мы просто тут у костра сидим. У нас тут девочки, гитара, водка, - можно? Вы стройте коммунизм, а мы - «милая моя, солнышко лесное». Нормально. Договор.
И советская власть, поздняя, надо ей отдать должное, вполне соглашалась. Уже не надо было клясться непременно, как в 20-30-е. Достаточно было не оказывать сопротивление и выполнять правила игры -вот это вот «одобряем-поддерживаем, ну хорошо».
Все были комсомольцами, я был комсомольцем. Я даже не осознавал это как компромисс или позор какой-то, правда, я был в меру нормальный советский школьник, сын шестидесятников - «Сталин плохой, Ленин хороший». Да, маразм, а мы сбоку, «Спартак» - чемпион, вот книги дают в макулатуру, можно Булгакова купить и даже что-то почитать и даже что-то послушать. Театр на Таганке есть, Тарковского показывали в десять вечера в кинотеатре на окраине Москвы. Десятичасовой сеанс - «Зеркало», как сейчас помню. Собирается полный кинотеатр, очередь, толпа, все нормально.
И власти к этому относились так: «ну давайте, ничего, это можно». На телевидении, конечно, нет, а так можно. И при этом параллельном существовании с государством и мысли не приходило, что можно этим управлять, что может быть самоуправление, что мы можем их выбирать - этой мысли не было, и ее и нет. И это и есть объяснение всех этих рейтингов: по большей части это рейтинг обычного, абсолютного безразличия, экстенсивное развитие.
Из наших проклятий, продолжением которых является Путин, симптомом, если не воспринимать его как такого «Доктора Зло», вдруг, откуда-то появился Путин - «Ой, ужас какой!», «сейчас надо дождаться, чтобы он умер и все будет хорошо». Умереть-то умрет, будет Рогозин - вам лучше?
Я знаю, что я оптимист, но не знал, что до такой степени. Кадыров, я думаю, не будет. Кадыров - он такое «если бы Кадырова бы не было, его надо бы было выдумать», в каком-то смысле, потому что очень полезен шок.
Знаете, если вас схватить за шею, начать душить, вы начнете отбиваться и, возможно, отобьетесь. А если закупорить помещение и просто выкачать воздух, то мы просто уснем и умрем, и даже не поймем, что с нами произошло. Человек теряет сознание в духоте. Он думает, что он спит, а он уже без сознания.
И в этом смысле шок, который представляет из себя Кадыров, даже для нас, привыкших ко всему, - даже и по нашим меркам как-то что-то густовато. В каком-то смысле этот шок может пойти исторически на пользу. Может, хоть от этого вздрогнем? Если от этого не вздрогнем, ну ждем тогда следующего чего-то.
Если говорить снова про историю, ведь русская цивилизация не победила татар. Она взяла себе их инструменты. Московское княжество просто сказало: «Отлично, есть отличный инструментарий. Дайте нам. Дайте два», как говорится в анекдоте. Вот весь сегодняшний федерализм - это собирание, «ясак». Просто собирание дани с земель. Раньше это делали татары, теперь свои. Собственно, русские князья были наместниками татар. Как известно, это были губернаторы. Ну, просто Кремль был в ставке Чингисхана.
Потом выяснилось, что можно обойтись без татар, что мы сами владеем этим инструментом прекрасно. Сами можем пытать, убивать, выжигать города - это делали русские князья друг с другом, Московское княжество прекрасно делало. И вот эта оккупационная армия и сложилась.
Это стало доминантным геном. А традиции демократии, которые возникали почти параллельно с Ганзейской унией, самоуправление, новгородское вече? Это ведь тоже русская традиция. И тут лингвистическая ловушка, когда мы говорим о традициях. Это одна из любимых тем советской и русской власти: «Ну, это ж наши традиции »… И власть это замечательно использует для запугивания либералов. Власть говорит: «Ну, вы скажите спасибо, что мы вас охраняем от народа. Мы ж вас охраняем, если дать волю народу...»
Традиции-то какие. Традиции разные. Нас 140 миллионов в настоящий момент. И это разные традиции, не две, но несколько. Как крайние назовем - есть новгородское вече, есть Малюта Скуратов. И есть Шариков и Швондер. Это наши традиции. Но, простите, профессор Преображенский и Борменталь - это тоже наши традиции.
Почему, когда мы говорим о русском народе, мы непременно имеем в виду Шарикова по умолчанию? Почему мы не имеем в виду доктора Борменталя?
В 37-м Шариков шлепнул Швондера. И это, кстати, отвлекаясь на киноведение, как раз то, почему фильм «Собачье сердце» в каком-то смысле драматичнее, чем повесть Булгакова. Повесть Булгакова написана в 1924 году, когда можно было хотя бы фантазировать, что Борменталь и Преображенский прирежут обратно эту собачку и добро восторжествует хотя бы на территории художественного произведения. Булгаков хотя бы мог бы оттянуться на просторах художественного произведения.
В момент, когда снимался этот фильм, все это уже состоялось. И совершенно трагическая музыка Дашкевича подчеркивала то, что происходит за кадром фильма. Чего не знал Булгаков, но знаем мы, зрители фильма.
Мы знаем, что победа эта, мягко говоря, временная. Мы знаем судьбу Борменталя и Преображенского. И никакой надежды у нас нету. Мы, которые, в отличие от Булгакова, уже прочли Оруэлла, уже знаем, что будет дальше. Какой большой брат придет на смену этим «промежуточным временам», которые обозначены у Булгакова.
Когда он писал в 20-е годы, было еще такое время, НЭП, какие-то были надежды, что это все схлынуло. Так вот, если смотреть с исторической дистанции, возврат к имперской теме был почти предрешен. Закончилось десятилетие русской свободы. Свобода не принесла ничего, поскольку не окончены реформы.
Это русская традиция. И именно на обломках неоконченных реформ выстраивалась новая вертикаль, закручивались новые гайки.
Классический случай: Александр Второй - Александр Третий. «Нетерпение» - так назывался роман Юрия Трифонова о народовольцах. И Трифонов задавал этот вопрос себе, имея в виду не только народовольцев, но и следующее поколение, поколение его отца, расстрелянного в 1937-м, который как красный комиссар успел «понаделать делов» в 20-х.
Трифонов писал про народовольцев, но все понимали, про что он пишет - про это нетерпение. Власть, которая делала и не делала реформ, делала их двусмысленными, мучительными и неоконченными, подлыми - когда под видом реформ проходили контрреформы, и через какое-то время это все осточертевало. Не принося результатов, поскольку это длинный процесс. А весь путь не удавалось пройти.
Всегда в середине пути начинались контрреформы, и как следствие - народовольцы. Народники, которых начинают винтить и отправлять в Сибирь.
Народники становятся народовольцами. И те, кто шел с книжками в народ, с образованием, с требованиями реформ, земств и всего остального, начинают взрывать.
Администрация в ответ снова закручивает гайки, а ее в ответ снова взрывают. И она снова закручивает.
Вот Александр Второй - Александр Третий и дальше со всеми остановками к 1905 году, и потом к 1917-му. Несделанные реформы, невыученные уроки приводят к террору, к новому торжеству этой вертикали. И каждый раз НЭП 20-х, который казался каким-то просветом, и потом ХХ съезд, который тоже не назвал белое белым, а черное черным - недореформы. И потом конец 80-х-90-х - огромный исторический прорыв с длинной исторической дистанцией.
Ну, конечно, 90-е годы - недореформы.
Для поколения 90-х слова «либерализм», «демократия» стали ассоциироваться уже не с Сахаровым, не с Афанасьевым, не с академиком Рыжовым, не с огромным количеством прекрасных честных искренних людей. Это стало ассоциироваться с воровством, с беззаконием, с «пилежом», с социальным неравенством. Точно так же, как святые идеи Интернационала наших дедушек и бабушек. Моя бабушка была коммунисткой. Вставала при звуках Интернационала. Копейки не украла. Член партии с 1918 года. Но через какое-то время со словом «коммунист» стало ассоциироваться не поколение - мы так долго живем, что мы их застали - честных коммунистов. Я помню, помню бабушкиного старшего товарища, который сидел еще при царе в Орловском централе. Потом отсидел, разумеется, 17 лет при Сталине, все как полагается. Мы помним честных людей, для которых Красное Знамя означало свободу, равенство и братство.
Но через какое-то время с красным знаменем, серпом и молотом ассоциируются только ложь и насилие. Всё. Оруэлл. Уже ничего другого.
Также либерализм, демократия, реформы - все, что ассоциировалось с Межрегиональной депутатской группой, с Сахаровым, с Афанасьевым, Рыжовым, с честными людьми, с идеей нормального человеческого достоинства и свободы - стало ассоциироваться с грабежом, ложью, беспределом.
Этот откат был абсолютно предрешен. К середине - второй половине 90-х эволюционным путем никакой Гавел уже прийти не мог. Никакой демократ следующим быть не мог.
Если бы из кусочка тлена не сшили бы Путина, если бы не придумали Путина, то естественным эволюционным путем - вот вам выбор: Зюганов, Примаков, Лужков. Голосуйте, милости просим! Черномырдин? Нет, уже нет. Черномырдин символизировал все-таки «хотели как лучше». Примаков? Ну, это такое специальное образование, которое помогло соорудить палестинское образование - образование Палестинской автономии. Примаков, все это, конечно ГБ.
Напоминаю, что «разворот над Атлантикой» во время косовского конфликта, югославского, это уже ясное противостояние с Западом - примаковская тема. И если бы был Примаков к 2001 году, к 11 сентября 2001 года, то, боюсь, что Россия просто поддержала бы талибов. По старой памяти, обрадовавшись, что можно «вставить» Америке.
В этом смысле Путин поступил хитрее. Путину страшно повезло с 11 сентября. Потому что после 11 сентября главное для мира и Америки, для безопасности Америки, происходило в другом месте. За поддержку Запада, или, по крайней мере, не помеху Западу на талибском направлении, на иранском направлении Запад готов был простить России все: Ходорковский, НТВ, выборы - на здоровье!
Дают базы среднеазиатские, дают базу в Ульяновске, политически поддерживают. И Путин, конечно, все сливки снял, какие мог. Потому что Запад простил ему все за «лояльность» на талибско-иранском направлении.
Это уже к вопросу о проклятии, а не везении. О том, что такие нефтяные цены, которые случились на рубеже 90-х, причем рост цен начался и рост экономики начался до Путина, но появление Путина совпало с очевидным, заметным каждому ростом благосостояния.
В гайдаровские времена мечтали, как о манне небесной, о 25 долларах за баррель. 18-20, 20-22 - хорошо, 25 - манна небесная. Если бы такие цены на нефть появились, когда в России находилось бы у власти правительство реформаторов, то, конечно, эти триллионы могли бы пойти на амортизацию реформ. Это все могло бы пойти не на укрепление рейтинга, а на реформирование экономики.
Тут дико не повезло, что эти немыслимые миллиарды попали в руки просто «распильщикам», которые все распилили. Но хватило еще остатков поделиться с народом для рейтинга. И народ радостно вступил в эти контрактные отношения: «Вы делайте что хотите, сажайте кого угодно, оставайтесь у власти, воруйте, входите в списки Форбс, но делитесь!»
И пока власть «делилась» - батюшка благодетель, да больше ничего не надо! А что еще от них надо народу? Свободы? Свобода нужна какому-то количеству миллионов - небольшому.
И вот этот «контракт» долгое время существовал. Сейчас власть перестает выполнять этот контракт. И сейчас помаленьку, медленнее, чем нам хотелось, «партия холодильника» начинает побеждать «партию телевизора» - это не моя терминология.
Пока партия телевизора побеждает, но как всякий наркотик, это не может действовать долго. Через какое-то время начинается ломка. И вот нас ожидают очень любопытные ближайшие два года, когда кончится еда.
Когда говорили о поддержке Путина, об этих рейтингах, про Уралвагонзавод пресловутый, который весь за Путина, - конечно, когда 5-го и 20-го выдают из окошка то, что выдают… 63 миллиона он принес Уралвагонзаводу из казны - на год. Ну что ж не поддержать? А вот когда закроется окошко выдачи, вот тогда можно будет наблюдать рост поддержки - реальной.
Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/7366530.html
Для начала одно наблюдение, которое мне кажется вполне метафорическим. Те из вас, кто был в Афинах, помнят этот метафорический пейзаж. Над городом на скале - Парфенон, а внизу сегодняшние Афины. И там обитают сегодняшние греки. Все это, как правило, милейшие люди, но они не имеют никакого отношения к тем, кто делал Парфенон, к греческой цивилизации, к Софоклу, Аристотелю, к афинской школе. Это просто люди, которые живут на том же месте, где все это было когда-то и, с поправкой на столетия под османским игом, генетически как-то восходят к тем людям, которые делали Афинскую школу.
Но цивилизации создаются не генетикой. Цивилизации создаются школами. В этом смысле греческая цивилизация пережила века в высшей точкe. А дальше, - да, на этом месте живут люди, ездят на мотороллерах, торгуют - все-все прекрасно. Только это уже не имеет никакого отношения к цивилизации - это просто находится на том же месте.
Русская цивилизация достигла своего пика как цивилизация в конце XIX - начале XX веков. Всего за несколько веков до этого она была еще какой-то восточной дикой окраиной Европы. И вдруг за пару-тройку веков выясняется, что это европейская цивилизация - огромная русская цивилизация, без которой уже нельзя считать полной мировую цивилизацию.
Вот, по Платонову, - уже не по Платону, а по Платонову, - без нас мировой народ не полный. Вдруг - взлет, вдруг - Менделеев, Чайковский, Вернадский, Павлов, русская философская школа, Циолковский, Серебряный век и т. д. Вдруг выясняется, что это огромная цивилизация, без которой уже, конечно, нету мировой цивилизации - без Толстого, Чехова, Достоевского, Шагала. Всего за пару-тройку веков после того, как Россия вступила на европейский путь.
Вступила она своеобразно. Петр Первый стал символом нашего приобщения к Европе. Приобщение это оказалось очень характерным для нас. Мы, по большому счету, в этом ключе и продолжаем существовать. От Европы был взят инструментарий: точные науки, вооружение, идеи империи. Вот посылались образовываться боярские дети. Отлично, мы возьмем у Европы науки, возьмем у Европы корабельное дело, фортификацию. Но Петр совершенно не предполагал брать у Европы никаких идей самоуправления. Да, и в Лондоне было посольство. Да, и в Голландии Петр Михайлов-плотник работал. Взял очень многое, очень мощно рванул в эту сторону. Россию, действительно, поставив на дыбы. Но только в технократическом отношении, совершенно не интересуясь тем, откуда это все.
Но это ему не надо было. У него была державная, имперская идея, которая в нем мощно воплотилась.
Закончилось это всем тем, чем всегда кончается имперская идея: резкий подъем, резкий рывок - как потом сталинская коллективизация, - и потом быстрое выдыхание.
И вот мы рванули. Россия рванула инструментально, взяв у Запада очень многое и совершенно не поинтересовавшись, откуда это, собственно, взялось. А путь науки, разумеется, прямо связан со свободой, с постепенным освобождением общества. И история Галилея, и история всей европейской науки - это история политической борьбы, где наука была на переднем крае.
К XVII-XVIII веку нам это досталось готовеньким. Наука уже создана, университеты есть - можно взять. И это одно из наших базовых проклятий, которое мы продолжаем весело нести.
На новом этапе есть глобализация, и оборотная сторона глобализации заключается в том, что это прекрасный шанс на халяву. Если раньше каждый получал по развитию своему, то есть в Европе университеты и европейское развитие жизни, а в Африке - Африка и африканское развитие жизни, то сейчас, спасибо глобализации, возникает поразительно красивая ситуация.
Дикарь на BMW с айфоном, которому совершенно не надо развиваться при этом. Для того, чтобы у него был BMW и айфон, ему достаточно цен на нефть или чего-то еще. Ему не надо развиваться. Дикарь, особенно руководящий, взял блага западной цивилизации и совершенно не заинтересован ни в каком социальном развитии.
И это сегодняшняя ловушка человечества, которую каждая страна ест по-своему. Тема, которая давно встала в полный рост, но европейская цивилизация уже в прошлом году была вынуждена «навести ее на резкость». Вот есть внешний мир, которому очень нравится Европа - в смысле уровня жизни, социальных гарантий. Давайте мы приедем в Германию, там отличные социальные гарантии. Что с этим делать? Но это мировая проблема.
Нам бы их проблемы, как говорится. Мы-то по эту сторону проблемы, я имею в виду нас - россиян. Мы по другую сторону, потому что мы, собственно, те, которые пришли и сказали: «Отлично! Нам нравится ваша цивилизация. Нам нравится шопинговаться в Милане, нам нравятся немецкие машины, нам нравится итальянская обувь, французский парфюм и американский айфон. Давайте! Но не учите нас жить! Не лезьте в наши внутренние дела! Не рассказывайте нам, как надо! Давайте плоды цивилизации и займите свое место в нашем сознании, пиндосы, растленная Гейропа и все остальное!».
И вот этот дикарь в итальянской обуви, на немецкой машине и с американским айфоном, из своего - только Христос. Больше ничего отечественного. Духовность, да? Ничего отечественного мы не производим. Ну еще женщины красивые, по традиции. Водка, женщины и Христос - триада.
У нас свой Христос. Когда я говорю «у нас», я говорю про Россию. Мы с византийских времен освоили выпуск своего Христа, который к этому вашему протестантизму имеет очень малое отношение.
У нас истинный Христос, потому что вы давно сгнили. У вас вот айфон, а у нас - духовность! И мы - с вашим айфоном и со своей духовностью.
Поскольку айфон ваш и машины ваши, а еще, если брать шире, социальные гарантии ваши, то это очень удобная ситуация, которая фактически делает ненужным развитие. Мы проходили так или иначе в учебниках истории, как опережают потребности, как сознание человека опережает текущую организацию жизни. И дальше начинается самостояние человека, «залог величия его», как сказано у Пушкина.
Ну в Европе это случилось - 800 лет Великой хартии вольностей, тысячелетние традиции университетов. А тут выясняется, что можно перепрыгнуть и взять сразу плоды, и не надо развиваться. Парадоксально очень выигрышная ситуация. Выигрышная тактически и абсолютно чудовищно проигрышная стратегически. Потому что просто не надо ничего делать. И тебе, и еще твоим детям, может, не надо.
Но в какой-то момент разрыв между социальным устройством общества, самоорганизацией людей, сознанием людей в какой-то момент приходит, как нас учили в советские времена, в антагонистическое противоречие. Выясняется, что надо выбирать.
В какой-то момент становится тесно. И в сегодняшней России это привело просто к расколу - две России, у которых почти ничего нет общего. Есть Россия, традиционно ориентированная на европейские ценности, поскольку все-таки уже несколько веков мы учим европейские языки, ориентируемся на Европу и так далее - с Екатерины уж точно. А есть другая Россия, которая которая совершенно не испытывает надобности меняться. Пока гиря до полу не дойдет, ей вполне комфортно в том статусе, который есть. Империя и цивилизация.
Вот они столкнулись. Здесь, где мы с вами встречаемся, они столкнулись раньше. И здесь цивилизация победила империю. Блестяще выяснилось на этой территории, что великая цивилизация может пережить великую империю. Империя может остаться в качестве декораций, в качестве памяти. Вот есть Букингемский дворец, есть гвардейцы, есть Киплинг - певец империи, - и это никуда не делось. Но только страна живет уже по другим законам. Цивилизация, в которую входят и Киплинг, и Оскар Уайльд. В дистанции века-полутора они через запятую: Киплинг, Оскар Уайльд. В этом нет никакого противоречия, потому что и тот, и другой - плоды великой английской цивилизации. А империя осталась как история, к которой относятся уважительно, с юмором, как к декорации монархии, но она не повисла гирями на ногах. Феодально-имперское тяжелое, устаревшее устройство общества не повисло на ногах. Страна пошла дальше. И весело и лихо идет дальше - современное общество, живущее по современным правилам в прекрасных декорациях, оставившее это именно так.
Я боюсь быть драматичным или мелодраматичным, но, мне кажется, что в России сегодня мы подошли к этой развилке. И Путин - это симптоматика живучести российского имперского гена. Потому что, если посмотреть с дистанции, то Путин - это продолжающееся обрушение, разрушение, распад Российской империи.
Российская империя, которая, в отличие от цивилизации, достигла своего пика в середине XX века, после Второй мировой войны, когда на паях с Америкой владели миром. Полумиром владела эта империя. И это, конечно, была к этому времени империя. И в этом заключается наша ошибка 1991 года - ошибка моего поколения, по крайней мере.
Мы полагали, что дело в КПСС, в СССР, что мы имеем дело с какой-то отдельной коммунистической идеологией, которую надо победить. Ну да, победили, только оказалось, что это были просто одежды имперские. И этого мы, удивительным образом, почему-то не понимали. С исторической дистанции это очень понятная вещь.
Собственно у коммунистической идеи в Советском Союзе было два десятилетия жизни. Уже к середине 30-х был разгромлен, расстрелян Третий Интернационал. В начале 1940-х годов Сталин вернул все русские военные ордена и царскую форму и тост поднимал за великий русский народ. С середины 40-х годов это была уже в чистом виде (и в лексическом смысле это прорывалось) имперская тема. Это была русская империя, достигшая своего пика. Цивилизация погибала, и эту цивилизацию продолжали убивать. И сегодня у власти наследники тех, кто убивал ту цивилизацию.
И здесь парадоксальный вариант. Как только на экспорт что-нибудь, то мы тут же… Обратите внимание: как Сочи - так кто у нас на открытии Олимпиады в Сочи, чем Россия хвастается перед миром? Что она демонстрирует как главный товар? Наташа Ростова, Серебряный век, Чехов, Менделеев, наука, культура! Империя выволакивает на рынок и продает миру, очень успешно втюхивая, цивилизацию, которую она убила.
Чеховских сестер изнасиловали в 1918 году революционные матросы. И сегодня у власти наследники тех, кто насиловал чеховских сестер. Ну может быть, Ольга по возрасту избежала изнасилования, а Ирину и Машу - точно. А сегодня путинская империя - наследник Железного Феликса, этого всего - они торгуют с миром той цивилизацией. Как если бы сегодняшние греки говорили: «Вот Платон, Сократ, афинская школа». Но только греки хотя бы не уничтожали сами афинскую школу. А тут ровно те, кто уничтожал эту цивилизацию, говорят: «Вот мы - наследники!» И это парадокс, не осознанный нами.
Потому что по-прежнему большинство более-менее образованных россиян искренне считают себя наследниками той России. Страна Толстого, да, Толстого - прилетает прямым в голову, нокаутом прилетает с каждого поворота, - с его отношением к православию официальному, с его отношением к патриотизму, с его отношением к империи, с его отношением к этому имперскому гену. Поэтому столетие Толстого так скромно прошло в России. Так как-то спустили на тормозах, - особо нечего было процитировать из Льва Николаевича.
Потому что он, конечно, представитель великой цивилизации, которая, безусловно, уже почти похоронена. Это доминантный имперский ген и Путин как симптом живучести, силы этого гена - отсюда его успех. Потому что этот ген - это родное. Это чешется. Это величие очень легко подкупает. Это представление о величии страны, именно об имперском величии. Это то, чем сегодня инфицировано большинство россиян.
Представление о величии связано, безусловно, с имперской темой - просто нет другого представления. И Путин, как кто-то заметил замечательно, - выдающийся политик XIX века или там XVIII-го, XVII-го, когда величие политика определялось количеством захваченных земель. Когда великим был тот, кто захватил. Он расширил территорию страны - он великий. Но только сейчас XXI век, а мы все воюем позапрошлую войну, мы все расширяем территорию.
Штаты, кстати, наш партнер по имперской теме в XX веке, за век не расширили свою территорию ни на квадратный метр - не нужно. Цивилизация расширяет свое влияние иначе. И у русской цивилизации огромные возможности. Хочется сказать «есть». Скорее всего, были, но, может быть, еще есть. Потому что есть русский язык, есть общая история на 300 миллионов человек, в значительной степени общая история.
Да, есть русский язык, русская наука, русская математическая школа, физическая школа, ученые, художники, писатели. Есть огромные возможности влияния, и эти возможности, конечно, были не использованы цивилизацией. Что мешало продвигать русский язык? Никто не запрещал, никто не закрывал Дом Чехова в Ялте, и Волошина в Коктебеле никто не запрещал. Путин, как и его предшественники, вспоминали про русскую тему только в связи с имперской.
Когда возникла тема Севастополя? Кто ее ввел в обиход? Не Путин. Лужков в 1999 году. Когда Лужков решил - у него была галлюцинация, что он будет следующим президентом, и он должен был перейти из разряда хозяйственников в разряд федеральных политиков, - тогда, в 1998-1999 году, появилась тема Севастополя - города русской славы, - Крыма и так далее. Безошибочно.
Только когда возникают необходимости имперской игры, мы вспоминаем о русской славе, о русском языке, об ущемленной русской культуре.
Русскую цивилизацию они хоронили. Русских в Туркменистане, как известно, путинская администрация сдала за кубометры туркменского газа - знаменитая серенькая схема газопоставок. 400 тысяч русских в Ашхабаде в Туркмении были росчерком пера отданы в лапы Туркменбаши. Они проснулись, перестав быть гражданами России, в руках у прямого восточного тирана, за газопоставки.
Поэтому, когда говорят о Путине как о защитнике русского населения, вспоминайте про туркменский газ, про 400 тысяч русских. Причем, в отличие от Крыма, там-то, в Ашхабаде, закрыты все библиотеки, театры - все, что связано, как бы то ни было, с русской культурой, с русским языком. И те, кто остался и не успел уехать - уезжали они на совершенно рабских условиях, за пять копеек продавали дома, потому что жить уже было невозможно, - они оказались просто один на один, они были брошены Россией, преданы Россией. Это к вопросу о защите русского населения.
Империю интересовали только свои имперские темы.
Тема защиты цивилизации - это противоположная тема империи, как ни странно. Ключевский, говоря о наших проклятиях, говорил, что мы как цыгане, которым легче заселить новые территории, чем обустроить старые. И в этом смысле бескрайние российские просторы сыграли с нами злую шутку.
Как заселялась Россия? Просто уходом - крестьяне уходили из-под власти. В очередной раз очередной капитан-исправник, очередной приступ крепостничества. Люди снимались, - наиболее активная часть хлебопашцев, свободных людей, тех, кто просто хотел на свободу, - и уходили. Благо, на восток есть территория. Просто уходили. И экстенсивное развитие, да? Лучше уйти. Здесь современник Ключевского Александр Иванович Герцен говорил, что государство расположилось в России как оккупационная армия. Вот собственно формула, которая так и живет, - оккупационная армия. И отношение, как к оккупационной армии. Причем, оно так или иначе осознается, более-менее остро в разные времена.
Но в советские времена очень хорошо помню такое вялое состояние. Кстати, при любой оккупации большинство благополучно существует. Партизаны, сопротивление - это все удел меньшинства. Остальные приспосабливаются всегда, при любой оккупации. Герцог Альба ли придет в Голландию - ну хорошо. Ну, Тиль Уленшпигель - конечно. Но рыбаков из «Тиля Уленшпигеля» гораздо больше, чем Тилей. Это нормально, по-своему. В этом есть нормальная пошлость.
Большинство приспосабливается к любой власти. И эта приспособляемость к любой власти и есть объяснение 100% рейтингов во всех авторитарных странах. Это называется «пропади они пропадом».
У нас в советское время была присказка: «Они делают вид, что платят нам зарплату, а мы делаем вид, что мы работаем». Они строят коммунизм - ну отлично, они там строят коммунизм, пускай. Надо проголосовать? Будем голосовать. На самом деле шла параллельная жизнь - двоемыслие, как это называлось у Оруэлла. Они строят коммунизм, чтобы дали нормально жить, надо поднять руку - ну поднял я руку. Все? Можно опустить? Опустили. С этого момента контракт между государством и обывателем заканчивается. Мы знаем, что мы их не избираем, они навсегда. В советское время были навсегда и сейчас, для большинства населения, навсегда.
Был короткий период свободы. Эйдельман говорил, что свободы в России длятся 10-12 лет. Любые. Причем, он умер в 1990 году, точно предсказав срок новой русской свободы - те же самые 10-12 лет. А на остальное время - ну да, они там. Ощущение было, что они навсегда.
Я с 1980 года предполагал, что я всегда буду жить при коммунизме, Понятно, что они навсегда, значит, надо приспосабливаться. Значит, ну да, Марченко пойдет в тюрьму, и сто человек будут выпускать «Хронику текущих событий», десять тысяч человек ее читать, и сто тысяч человек - слушать «Голос Америки» и Би-Би-Си. Ну на круг миллион, может быть, в самом оптимистическом варианте. Остальные подняли руку, на этом контракт закончился с властью, и дальше просто живем. И дальше кто как: пиво, футбол, девушки, туризм.
Откуда эта культура туристическая, песни у костра? Это и был символ советской свободы - ничего другого. По Ключевскому, просто уйти в лес. Где у нас не строят коммунизм? Можно мы у костра не будем строить коммунизм? Мы вам не мешаем, мы просто тут у костра сидим. У нас тут девочки, гитара, водка, - можно? Вы стройте коммунизм, а мы - «милая моя, солнышко лесное». Нормально. Договор.
И советская власть, поздняя, надо ей отдать должное, вполне соглашалась. Уже не надо было клясться непременно, как в 20-30-е. Достаточно было не оказывать сопротивление и выполнять правила игры -вот это вот «одобряем-поддерживаем, ну хорошо».
Все были комсомольцами, я был комсомольцем. Я даже не осознавал это как компромисс или позор какой-то, правда, я был в меру нормальный советский школьник, сын шестидесятников - «Сталин плохой, Ленин хороший». Да, маразм, а мы сбоку, «Спартак» - чемпион, вот книги дают в макулатуру, можно Булгакова купить и даже что-то почитать и даже что-то послушать. Театр на Таганке есть, Тарковского показывали в десять вечера в кинотеатре на окраине Москвы. Десятичасовой сеанс - «Зеркало», как сейчас помню. Собирается полный кинотеатр, очередь, толпа, все нормально.
И власти к этому относились так: «ну давайте, ничего, это можно». На телевидении, конечно, нет, а так можно. И при этом параллельном существовании с государством и мысли не приходило, что можно этим управлять, что может быть самоуправление, что мы можем их выбирать - этой мысли не было, и ее и нет. И это и есть объяснение всех этих рейтингов: по большей части это рейтинг обычного, абсолютного безразличия, экстенсивное развитие.
Из наших проклятий, продолжением которых является Путин, симптомом, если не воспринимать его как такого «Доктора Зло», вдруг, откуда-то появился Путин - «Ой, ужас какой!», «сейчас надо дождаться, чтобы он умер и все будет хорошо». Умереть-то умрет, будет Рогозин - вам лучше?
Я знаю, что я оптимист, но не знал, что до такой степени. Кадыров, я думаю, не будет. Кадыров - он такое «если бы Кадырова бы не было, его надо бы было выдумать», в каком-то смысле, потому что очень полезен шок.
Знаете, если вас схватить за шею, начать душить, вы начнете отбиваться и, возможно, отобьетесь. А если закупорить помещение и просто выкачать воздух, то мы просто уснем и умрем, и даже не поймем, что с нами произошло. Человек теряет сознание в духоте. Он думает, что он спит, а он уже без сознания.
И в этом смысле шок, который представляет из себя Кадыров, даже для нас, привыкших ко всему, - даже и по нашим меркам как-то что-то густовато. В каком-то смысле этот шок может пойти исторически на пользу. Может, хоть от этого вздрогнем? Если от этого не вздрогнем, ну ждем тогда следующего чего-то.
Если говорить снова про историю, ведь русская цивилизация не победила татар. Она взяла себе их инструменты. Московское княжество просто сказало: «Отлично, есть отличный инструментарий. Дайте нам. Дайте два», как говорится в анекдоте. Вот весь сегодняшний федерализм - это собирание, «ясак». Просто собирание дани с земель. Раньше это делали татары, теперь свои. Собственно, русские князья были наместниками татар. Как известно, это были губернаторы. Ну, просто Кремль был в ставке Чингисхана.
Потом выяснилось, что можно обойтись без татар, что мы сами владеем этим инструментом прекрасно. Сами можем пытать, убивать, выжигать города - это делали русские князья друг с другом, Московское княжество прекрасно делало. И вот эта оккупационная армия и сложилась.
Это стало доминантным геном. А традиции демократии, которые возникали почти параллельно с Ганзейской унией, самоуправление, новгородское вече? Это ведь тоже русская традиция. И тут лингвистическая ловушка, когда мы говорим о традициях. Это одна из любимых тем советской и русской власти: «Ну, это ж наши традиции »… И власть это замечательно использует для запугивания либералов. Власть говорит: «Ну, вы скажите спасибо, что мы вас охраняем от народа. Мы ж вас охраняем, если дать волю народу...»
Традиции-то какие. Традиции разные. Нас 140 миллионов в настоящий момент. И это разные традиции, не две, но несколько. Как крайние назовем - есть новгородское вече, есть Малюта Скуратов. И есть Шариков и Швондер. Это наши традиции. Но, простите, профессор Преображенский и Борменталь - это тоже наши традиции.
Почему, когда мы говорим о русском народе, мы непременно имеем в виду Шарикова по умолчанию? Почему мы не имеем в виду доктора Борменталя?
В 37-м Шариков шлепнул Швондера. И это, кстати, отвлекаясь на киноведение, как раз то, почему фильм «Собачье сердце» в каком-то смысле драматичнее, чем повесть Булгакова. Повесть Булгакова написана в 1924 году, когда можно было хотя бы фантазировать, что Борменталь и Преображенский прирежут обратно эту собачку и добро восторжествует хотя бы на территории художественного произведения. Булгаков хотя бы мог бы оттянуться на просторах художественного произведения.
В момент, когда снимался этот фильм, все это уже состоялось. И совершенно трагическая музыка Дашкевича подчеркивала то, что происходит за кадром фильма. Чего не знал Булгаков, но знаем мы, зрители фильма.
Мы знаем, что победа эта, мягко говоря, временная. Мы знаем судьбу Борменталя и Преображенского. И никакой надежды у нас нету. Мы, которые, в отличие от Булгакова, уже прочли Оруэлла, уже знаем, что будет дальше. Какой большой брат придет на смену этим «промежуточным временам», которые обозначены у Булгакова.
Когда он писал в 20-е годы, было еще такое время, НЭП, какие-то были надежды, что это все схлынуло. Так вот, если смотреть с исторической дистанции, возврат к имперской теме был почти предрешен. Закончилось десятилетие русской свободы. Свобода не принесла ничего, поскольку не окончены реформы.
Это русская традиция. И именно на обломках неоконченных реформ выстраивалась новая вертикаль, закручивались новые гайки.
Классический случай: Александр Второй - Александр Третий. «Нетерпение» - так назывался роман Юрия Трифонова о народовольцах. И Трифонов задавал этот вопрос себе, имея в виду не только народовольцев, но и следующее поколение, поколение его отца, расстрелянного в 1937-м, который как красный комиссар успел «понаделать делов» в 20-х.
Трифонов писал про народовольцев, но все понимали, про что он пишет - про это нетерпение. Власть, которая делала и не делала реформ, делала их двусмысленными, мучительными и неоконченными, подлыми - когда под видом реформ проходили контрреформы, и через какое-то время это все осточертевало. Не принося результатов, поскольку это длинный процесс. А весь путь не удавалось пройти.
Всегда в середине пути начинались контрреформы, и как следствие - народовольцы. Народники, которых начинают винтить и отправлять в Сибирь.
Народники становятся народовольцами. И те, кто шел с книжками в народ, с образованием, с требованиями реформ, земств и всего остального, начинают взрывать.
Администрация в ответ снова закручивает гайки, а ее в ответ снова взрывают. И она снова закручивает.
Вот Александр Второй - Александр Третий и дальше со всеми остановками к 1905 году, и потом к 1917-му. Несделанные реформы, невыученные уроки приводят к террору, к новому торжеству этой вертикали. И каждый раз НЭП 20-х, который казался каким-то просветом, и потом ХХ съезд, который тоже не назвал белое белым, а черное черным - недореформы. И потом конец 80-х-90-х - огромный исторический прорыв с длинной исторической дистанцией.
Ну, конечно, 90-е годы - недореформы.
Для поколения 90-х слова «либерализм», «демократия» стали ассоциироваться уже не с Сахаровым, не с Афанасьевым, не с академиком Рыжовым, не с огромным количеством прекрасных честных искренних людей. Это стало ассоциироваться с воровством, с беззаконием, с «пилежом», с социальным неравенством. Точно так же, как святые идеи Интернационала наших дедушек и бабушек. Моя бабушка была коммунисткой. Вставала при звуках Интернационала. Копейки не украла. Член партии с 1918 года. Но через какое-то время со словом «коммунист» стало ассоциироваться не поколение - мы так долго живем, что мы их застали - честных коммунистов. Я помню, помню бабушкиного старшего товарища, который сидел еще при царе в Орловском централе. Потом отсидел, разумеется, 17 лет при Сталине, все как полагается. Мы помним честных людей, для которых Красное Знамя означало свободу, равенство и братство.
Но через какое-то время с красным знаменем, серпом и молотом ассоциируются только ложь и насилие. Всё. Оруэлл. Уже ничего другого.
Также либерализм, демократия, реформы - все, что ассоциировалось с Межрегиональной депутатской группой, с Сахаровым, с Афанасьевым, Рыжовым, с честными людьми, с идеей нормального человеческого достоинства и свободы - стало ассоциироваться с грабежом, ложью, беспределом.
Этот откат был абсолютно предрешен. К середине - второй половине 90-х эволюционным путем никакой Гавел уже прийти не мог. Никакой демократ следующим быть не мог.
Если бы из кусочка тлена не сшили бы Путина, если бы не придумали Путина, то естественным эволюционным путем - вот вам выбор: Зюганов, Примаков, Лужков. Голосуйте, милости просим! Черномырдин? Нет, уже нет. Черномырдин символизировал все-таки «хотели как лучше». Примаков? Ну, это такое специальное образование, которое помогло соорудить палестинское образование - образование Палестинской автономии. Примаков, все это, конечно ГБ.
Напоминаю, что «разворот над Атлантикой» во время косовского конфликта, югославского, это уже ясное противостояние с Западом - примаковская тема. И если бы был Примаков к 2001 году, к 11 сентября 2001 года, то, боюсь, что Россия просто поддержала бы талибов. По старой памяти, обрадовавшись, что можно «вставить» Америке.
В этом смысле Путин поступил хитрее. Путину страшно повезло с 11 сентября. Потому что после 11 сентября главное для мира и Америки, для безопасности Америки, происходило в другом месте. За поддержку Запада, или, по крайней мере, не помеху Западу на талибском направлении, на иранском направлении Запад готов был простить России все: Ходорковский, НТВ, выборы - на здоровье!
Дают базы среднеазиатские, дают базу в Ульяновске, политически поддерживают. И Путин, конечно, все сливки снял, какие мог. Потому что Запад простил ему все за «лояльность» на талибско-иранском направлении.
Это уже к вопросу о проклятии, а не везении. О том, что такие нефтяные цены, которые случились на рубеже 90-х, причем рост цен начался и рост экономики начался до Путина, но появление Путина совпало с очевидным, заметным каждому ростом благосостояния.
В гайдаровские времена мечтали, как о манне небесной, о 25 долларах за баррель. 18-20, 20-22 - хорошо, 25 - манна небесная. Если бы такие цены на нефть появились, когда в России находилось бы у власти правительство реформаторов, то, конечно, эти триллионы могли бы пойти на амортизацию реформ. Это все могло бы пойти не на укрепление рейтинга, а на реформирование экономики.
Тут дико не повезло, что эти немыслимые миллиарды попали в руки просто «распильщикам», которые все распилили. Но хватило еще остатков поделиться с народом для рейтинга. И народ радостно вступил в эти контрактные отношения: «Вы делайте что хотите, сажайте кого угодно, оставайтесь у власти, воруйте, входите в списки Форбс, но делитесь!»
И пока власть «делилась» - батюшка благодетель, да больше ничего не надо! А что еще от них надо народу? Свободы? Свобода нужна какому-то количеству миллионов - небольшому.
И вот этот «контракт» долгое время существовал. Сейчас власть перестает выполнять этот контракт. И сейчас помаленьку, медленнее, чем нам хотелось, «партия холодильника» начинает побеждать «партию телевизора» - это не моя терминология.
Пока партия телевизора побеждает, но как всякий наркотик, это не может действовать долго. Через какое-то время начинается ломка. И вот нас ожидают очень любопытные ближайшие два года, когда кончится еда.
Когда говорили о поддержке Путина, об этих рейтингах, про Уралвагонзавод пресловутый, который весь за Путина, - конечно, когда 5-го и 20-го выдают из окошка то, что выдают… 63 миллиона он принес Уралвагонзаводу из казны - на год. Ну что ж не поддержать? А вот когда закроется окошко выдачи, вот тогда можно будет наблюдать рост поддержки - реальной.
Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/7366530.html