Иван СУХОВ: Отсутствие правил на уровне ларька означает, что их больше нет и выше
Последние цветы
Почему снос ларьков в Москве так тронул ее жителей
У нас на дома на столе в вазе стоят тюльпаны. Я их купил несколько дней назад в ларьке в пяти минутах ходьбы от подъезда, где покупал цветы последние лет пятнадцать. Тюльпаны еще стоят, а ларька, в котором мне их продали, больше нет.
Возможно, он действительно представлял собой опасность для коммуникационных сетей или мешал передвижению граждан, на этом немноголюдном тротуаре шириной с проезжую часть улицы Пятницкая после реконструкции. По крайней мере, мешать он стал не сразу. Несколько лет назад он преобразился в соответствии с предписанием городских властей: стал таким же серым, как конкурирующая цветочная палатка по соседству и ларек с мороженым дальше по улице.
Можно предположить, что, пока владельцы павильона приводили его в соответствие с эстетическими требованиями мэрии, мэрия, в свою очередь, убедилась в законности пребывания ларька на тротуаре,- и жизнь продолжилась, как и раньше. Но осенью 2015 года оказалось, что дело не в цвете или модели павильона. Соседний ларек в одночасье закрыли и снесли, и мои цветочники тоже стали готовиться: аккуратно сложили в заказанный мусорный контейнер весь свой внешний декор в виде подставок для цветов и садового гнома с тачкой, разобрали витрину внутри и обменялись телефонами с постоянными клиентами.
Но однажды вечером, спустя пару недель, я заметил внутри палатки свет. Ночной продавец, как ни в чем не бывало, расставлял в пластиковые вазы тюльпаны, розы, герберы и альстромерии: «Вы вернулись?» - спросил я. «Пока да»,- пожал он плечами. Наверное, снова договорились. Тем либо иным способом мои цветочники смогли убедить чиновников, что имеют право продолжать заниматься своим делом. Гнома с тачкой уже не было, но внутрь вернулся прежний уют и даже кошка, которая годами кормилась, поилась и плодилась заботами продавщиц.
В среду утром ларек еще работал. В среду вечером он исчез, как будто его никогда и не было.
В тот же вечер в моем районе Москвы была встреча главы управы с жителями. Одним из ее вопросов значилось «Пресечение несанкционированной торговли». Сама формулировка напомнила уже прочно забытую зиму 1992 года, когда вышел президентский указ о свободе торговли, который в буквальном смысле позволил выжить десяткам тысяч семей. В тот же вечер мэр Москвы Сергей Собянин объяснил своим фолловерам в одной из социальных сетей, что малый бизнес - все еще одна из опор Москвы, но снос палаток будет продолжен, а все, кто недоволен, могут идти в суд. Только ленивый не написал о том, как нелепо упоминание суда в свете нескольких процессов о сносе «самостроев», проигранных мэрией, но не помешавших применить бульдозеры. Но именно это делает ситуацию со снесенными палатками, возможно, более важным элементом нашего политического ландшафта, чем, скажем, очередные изменения правил избрания депутатов Госдумы.
Ситуация с палатками стала ударом для тех, кто до сих пор и не думал сомневаться в своей лояльности. А кое-кто из тех, кто подумывал об отъезде, теперь отправился бронировать билеты. И дело тут не в фатальных политических разногласиях. А в сертифицированном отсутствии постоянных правил игры, которые ведущий не мог бы в любой момент изменить по своей прихоти. Несогласные с изменением правил не имеют возможности оспорить изменения с хотя бы минимальным шансом на успех.
За меня, например, решили, что я не должен больше покупать цветы у продавца, который 15 лет устраивал меня со всех возможных точек зрения. Это, разумеется, такое незначительное неудобство, о котором даже странно заикаться, когда наша страна что ни день вершит судьбы мира. Но отсутствие правил на уровне ларька означает, что их больше нет и на более высоких уровнях.
При этом, хотя местами это исчезновение правил стало результатом избыточного рвения государства, бросаются в глаза целые сегменты общественной жизни, откуда государство, так неудержимо наступающее на других фронтах, попросту отошло. Подтверждения этого отступления всюду. Вот жители российской провинции не обнаруживают ни одного государственного института, который спас бы их от коллекторов микрокредитной организации, где они год назад имели неосторожность перехватить 3000 рублей до зарплаты. Считается, что должники виноваты сами - ведь это им не хватило финансовой грамотности на то, чтобы прочитать условия договора. Но за образование у нас все еще отвечает правительство, и в иных случаях оно тратит немало сил на то, чтобы не позволять никому думать иначе. Вот волосы на головах членов президентского Совета по правам человека встают дыбом от того, что в школах Забайкалья бандиты - реальные осужденные воры - месяцами собирают с детей дань, а правоохранители пробуждаются только усилиями членов СПЧ. А вот гимнаст Алексей Немов в центре Москвы вступает в рукопашный бой с самозваными администраторами парковочного пространства и падает в слякоть под колеса собственной машины под клекот интернет-пользователей, но вне какого бы то ни было внимания полиции.
Государства нет там, где мы хотели бы его видеть, но его вдруг становится очень много там, где мы совсем не нуждались в его вмешательстве. Угадать, где в этой системе ноль, а где единица, становится все сложней, и это, конечно же, не способствует ни так нужной нам инвестиционной активности, ни прочному институциональному строительству. Это сочетание демонстраций неконтролируемой силы и слабости, несовместимой с жизнью, абсурдно коррелирует с кривой экономического развития. Возможно, на фоне роста, года три назад, «борьба с несанкционированной торговлей» еще могла бы восприниматься как усилия, направленные на процветание столицы и придание ей облика, соответствующего доходам. Но на фоне падения она выглядит именно как демонстрация готовности применять силу, без правил и желания хотя бы выслушать соображения оппонентов.
На заре 1990-х санкционирование ранее не санкционированной торговли стало одним из инструментов, смягчивших тяжелейшую социально-политическую трансформацию, результатом которой стала современная Россия. Выбор в пользу бульдозера и полицейского наряда, сделанный сегодня, вполне может означать, что цветы, которые в последний раз продал мне мой знакомый торговец, полтора десятилетия служивший мне верой и правдой и в горе, и в радости, на самом деле отмечают уход страны, в которой мы все жили после распада СССР. Которая все менялась, менялась, не находя себе места,- пока не исчезла, сама этого не заметив.
"Коммерсантъ" от 19.02.2016
http://www.kommersant.ru/doc/2919377
Примечание: все выделения в тексте - мои.
Почему снос ларьков в Москве так тронул ее жителей
У нас на дома на столе в вазе стоят тюльпаны. Я их купил несколько дней назад в ларьке в пяти минутах ходьбы от подъезда, где покупал цветы последние лет пятнадцать. Тюльпаны еще стоят, а ларька, в котором мне их продали, больше нет.
Возможно, он действительно представлял собой опасность для коммуникационных сетей или мешал передвижению граждан, на этом немноголюдном тротуаре шириной с проезжую часть улицы Пятницкая после реконструкции. По крайней мере, мешать он стал не сразу. Несколько лет назад он преобразился в соответствии с предписанием городских властей: стал таким же серым, как конкурирующая цветочная палатка по соседству и ларек с мороженым дальше по улице.
Можно предположить, что, пока владельцы павильона приводили его в соответствие с эстетическими требованиями мэрии, мэрия, в свою очередь, убедилась в законности пребывания ларька на тротуаре,- и жизнь продолжилась, как и раньше. Но осенью 2015 года оказалось, что дело не в цвете или модели павильона. Соседний ларек в одночасье закрыли и снесли, и мои цветочники тоже стали готовиться: аккуратно сложили в заказанный мусорный контейнер весь свой внешний декор в виде подставок для цветов и садового гнома с тачкой, разобрали витрину внутри и обменялись телефонами с постоянными клиентами.
Но однажды вечером, спустя пару недель, я заметил внутри палатки свет. Ночной продавец, как ни в чем не бывало, расставлял в пластиковые вазы тюльпаны, розы, герберы и альстромерии: «Вы вернулись?» - спросил я. «Пока да»,- пожал он плечами. Наверное, снова договорились. Тем либо иным способом мои цветочники смогли убедить чиновников, что имеют право продолжать заниматься своим делом. Гнома с тачкой уже не было, но внутрь вернулся прежний уют и даже кошка, которая годами кормилась, поилась и плодилась заботами продавщиц.
В среду утром ларек еще работал. В среду вечером он исчез, как будто его никогда и не было.
В тот же вечер в моем районе Москвы была встреча главы управы с жителями. Одним из ее вопросов значилось «Пресечение несанкционированной торговли». Сама формулировка напомнила уже прочно забытую зиму 1992 года, когда вышел президентский указ о свободе торговли, который в буквальном смысле позволил выжить десяткам тысяч семей. В тот же вечер мэр Москвы Сергей Собянин объяснил своим фолловерам в одной из социальных сетей, что малый бизнес - все еще одна из опор Москвы, но снос палаток будет продолжен, а все, кто недоволен, могут идти в суд. Только ленивый не написал о том, как нелепо упоминание суда в свете нескольких процессов о сносе «самостроев», проигранных мэрией, но не помешавших применить бульдозеры. Но именно это делает ситуацию со снесенными палатками, возможно, более важным элементом нашего политического ландшафта, чем, скажем, очередные изменения правил избрания депутатов Госдумы.
Ситуация с палатками стала ударом для тех, кто до сих пор и не думал сомневаться в своей лояльности. А кое-кто из тех, кто подумывал об отъезде, теперь отправился бронировать билеты. И дело тут не в фатальных политических разногласиях. А в сертифицированном отсутствии постоянных правил игры, которые ведущий не мог бы в любой момент изменить по своей прихоти. Несогласные с изменением правил не имеют возможности оспорить изменения с хотя бы минимальным шансом на успех.
За меня, например, решили, что я не должен больше покупать цветы у продавца, который 15 лет устраивал меня со всех возможных точек зрения. Это, разумеется, такое незначительное неудобство, о котором даже странно заикаться, когда наша страна что ни день вершит судьбы мира. Но отсутствие правил на уровне ларька означает, что их больше нет и на более высоких уровнях.
При этом, хотя местами это исчезновение правил стало результатом избыточного рвения государства, бросаются в глаза целые сегменты общественной жизни, откуда государство, так неудержимо наступающее на других фронтах, попросту отошло. Подтверждения этого отступления всюду. Вот жители российской провинции не обнаруживают ни одного государственного института, который спас бы их от коллекторов микрокредитной организации, где они год назад имели неосторожность перехватить 3000 рублей до зарплаты. Считается, что должники виноваты сами - ведь это им не хватило финансовой грамотности на то, чтобы прочитать условия договора. Но за образование у нас все еще отвечает правительство, и в иных случаях оно тратит немало сил на то, чтобы не позволять никому думать иначе. Вот волосы на головах членов президентского Совета по правам человека встают дыбом от того, что в школах Забайкалья бандиты - реальные осужденные воры - месяцами собирают с детей дань, а правоохранители пробуждаются только усилиями членов СПЧ. А вот гимнаст Алексей Немов в центре Москвы вступает в рукопашный бой с самозваными администраторами парковочного пространства и падает в слякоть под колеса собственной машины под клекот интернет-пользователей, но вне какого бы то ни было внимания полиции.
Государства нет там, где мы хотели бы его видеть, но его вдруг становится очень много там, где мы совсем не нуждались в его вмешательстве. Угадать, где в этой системе ноль, а где единица, становится все сложней, и это, конечно же, не способствует ни так нужной нам инвестиционной активности, ни прочному институциональному строительству. Это сочетание демонстраций неконтролируемой силы и слабости, несовместимой с жизнью, абсурдно коррелирует с кривой экономического развития. Возможно, на фоне роста, года три назад, «борьба с несанкционированной торговлей» еще могла бы восприниматься как усилия, направленные на процветание столицы и придание ей облика, соответствующего доходам. Но на фоне падения она выглядит именно как демонстрация готовности применять силу, без правил и желания хотя бы выслушать соображения оппонентов.
На заре 1990-х санкционирование ранее не санкционированной торговли стало одним из инструментов, смягчивших тяжелейшую социально-политическую трансформацию, результатом которой стала современная Россия. Выбор в пользу бульдозера и полицейского наряда, сделанный сегодня, вполне может означать, что цветы, которые в последний раз продал мне мой знакомый торговец, полтора десятилетия служивший мне верой и правдой и в горе, и в радости, на самом деле отмечают уход страны, в которой мы все жили после распада СССР. Которая все менялась, менялась, не находя себе места,- пока не исчезла, сама этого не заметив.
"Коммерсантъ" от 19.02.2016
http://www.kommersant.ru/doc/2919377
Примечание: все выделения в тексте - мои.