!!!!!! "До воскресения мертвых". Военные дневники капитана Гринвалдса (начало)

[loxovo]

Фото: из личного архива Яниса Гринвалдса
Советский офицер Янис Гринвалдс (1897-1981) вел дневниковые записи в крошечных записных книжках всю войну, невзирая на то, что делать это было запрещено. В данной публикации мы приводим лишь выдержки из них, начиная с 1943 года и до 9 мая 1945-го. Эти записи были изданы в Латвии отдельной книгой в 2002 году.
Расшифрованные рукописи Гринвалдс хранил в стандартной канцелярской папке 70-х годов. На ее обложке черными буквами отпечатано «Дело №...», а в последнюю графу описи «Хранить ... лет» каллиграфическим почерком вписано: «До воскресения мертвых».
Янис Гринвалдс родился в батрацкой семье, и одним из его самых ярких детских воспоминаний стала революция 1905 года с последующими казачьими карательными экспедициями. В 1914 году он устроился на Путиловский завод в Петрограде, а в 1917-м он уже считал себя революционером. Двумя годами позже он Гринвалдс вернулся в Латвию, где ненадолго установилась советская власть. В 1921 году, демобилизовавшись из армии, Гринвалдс устраивается на работу в Министерство финансов. Следующие 20 лет он учится на философском факультете Латвийского университета и активно работает в социал-демократической партии, в том числе и в подполье. Несколько раз он попадает в тюрьму и в 1940 году с восторгом встречает присоединение Латвии к Советскому Союзу.
18 июня 1941 года Гринвалдс с сыном Янисом был на экскурсии в Москве: «Сказочно красивы выставка и метро. Наш экскурсовод - представитель профсоюза учителей Алксне, старая большевичка, чудесный, сердечный человек. Фор­­мально старший группы Бумбиерис, поскольку я отказался, желая быть посвободнее. От ЧК нас сопровождает Иванов. Он обо всем заботится, всюду открывает нам путь. В Москве царит полнейшее спокойствие, без пересудов и дурных предчувствий, как в Риге. Мы рады и счастливы. Кругом тепло и дружелюбие».
22 июня Гринвалдс пишет в дневнике: «На выставке нас поразила карта Советского Союза из драгоценных камней. Вдруг сопровождающая нас Алксне помрачнела. Отвела нескольких из нас в сторону и встревоженно сказала: «Этим утром Германия напала на нас!» Бумбиерис: «Россия разгромит Германию!» «Разумеется, - отвечает Алксне, - но нам грозит измена, не все предатели пойманы и ликвидированы в 1937 году, они будут пытаться вредить, и они опаснее Германии! Борьба будет трудной, но мы победим». Стало очень тягостно. Навалились мрачные мысли о войне. Я часто в последнее время видел во сне войну и неудачи. Что будет с моим сыном, когда я уйду воевать. [...] В Москве нигде не заметил ни отчаяния, ни сомнений в скорой победе».
Этот текст на русском языке был опубликован в латвийском журнале Rīgas laiks.
1943 год. РОССИЯ, БЕЛОРУССИЯ, УКРАИНА
12 июня
Меня назначили помощником командира 191-го отдельного автотранспортного батальона. Он пока входит в состав 24-го автотранспортного полка, который сейчас находится в Старниково. Ночь переспали в Коломне, на улице Полянской, 23, в комнате двух фабричных работниц. С новым командиром батальона майором Кокаевым и другими батальонными кадрами из Коломны в 15.00 прибыли в 24-й автотранспортный полк.
Остановились в лесу у речки. Купаюсь, стираю полотенце и штопаю рубашку. Чудесный солнечный день. Березовая роща. Соловьи заливаются. На обед вместо горячей пищи сухари. Начальником ОВС назначен мой сокурсник лейтенант Валюнас. Пока я улаживал батальонные дела, мои товарищи офицеры съели мои сухари. Никто не признается. Красивый вечер. У реки квакают лягушки, сияет луна, играет гармошка, время от времени пролетают самолеты. Люди приветливые, мечтательные, грустные.
13 июня
Подал первую заявку на снабжение продовольствием для 191-го батальона - всего для 21 офицера и солдата. Посуду снабжающий нас батальон выдать отказался. Столкнулся с враждебностью. Почему я не в латышской дивизии?.. Найдено новое средство от нагноения - сульфидин. Смертность от воспаления легких упала до одного или половины процента. Но мой сын умер от воспаления легких. Лягушки у реки дают концерт.
27 июня
Принимали бывшую автороту корпуса. Хули­ганы и воры. Все, начиная с писаря, напропалую жульничают при передаче имущества, нашего кладовщика успели обдурить на две пары сапог. Приняли 20 человек - рядовых и офицеров. На корпусном складе сапоги есть, но нам не дают. Я и другие люди босиком, мои сапоги вконец разбиты. В газетах: за два года Германия потеряла (только убитыми и пленными) 6 400 000 человек, 42 400 танков, 43 000 самолетов, Советский Союз потерял 4 200 000 солдат, 35 000 пушек, 30 000 танков, 23 000 самолетов. Партизаны уничтожили 300 000 гитлеровцев, 3000 поездов, 895 складов, 3263 моста. Второй военный заем в 1943 году на 20 миллиардов рублей. На восточном фронте 200 немецких дивизий плюс 30 дивизий сателлитов. Без второго фронта не победить.


29 июня
Девушки в деревне ходят в платьях из маскировочных накидок, которых так не хватает в армии. Новый врач тут же обжулил склад, сдав мыла на 36 кг меньше, чем записано в документах. Смирнов, новый кладовщик, не так образован, но солдат честный и надежный. Мне подполковник Соловьев через Валюнаса обещал 20 часов строевой, чтобы научился правильно честь ему отдавать. А то я локоть не под тем углом сгибаю. Так приветствовать меня дрессировали в буржуазной армии. Уже в который раз надо мной изгаляются... Ну сколько еще надо вынести попреков за то, что я чуть-чуть не так приветствую? Все время ощущается скрытая враждебность к нам, так как Москва не разрешает без повода смещать назначенные кадры. Из полученных от военторга вещей Гришин мне не оставил ничего. Себе взял львиную долю. Сегодня четыре солдата, два пехотинца и два кавалериста взорвались на закопанной в золу гранате. У костра сидели, когда она рванула.
4 июля
Сон. Сообщил родственникам о смерти сына. Тя­жело. И вдруг вижу: сын мой стоит. Зову, он улыбается и идет ко мне. И чем ближе, тем печальнее выглядит. Лет 11-12, бледный. Приглашаю сесть. Не может. Позвоночник больной. Беру на руки, глажу - ужас, какой он болезненный, хрупкий. Даже личико чуточку чужое. Но мой сынок жив. Плохо одет, голые мокрые бедра. Прильнул ко мне доверчиво, рассказывает, как ему жутко. Был в больнице, шум, холод. Случилось недора­зумение - больного приняли за мертвого... Думаю во сне, лишь бы это не было всего лишь сном. Глажу его, говорю с ним - такого во сне не бывает. Все кругом настоящее, виды Латвии, ощущаю свет и воздух. Проверяю ощущения, впечатления: все естественно, нормально, все так серьезно, важно, сладостно. Потом долгий coitus с моей женой Эльзой, потом с Мартой. Была красива, восприимчива.
18 июля
Обошел роту, проверил комбинезоны. Шоферам не хватает спецодежды. Корпус обещает выдать. У квартирной хозяйки четыре дня назад дочка шестилетняя заболела, а вчера уже похоронили. Я даже не заметил ни горя, ни похорон. Девочка в больнице умерла, лекарств не было. От дифтерии, наверное. Дома ни тени печали. Муж с фронта писал про дочек. Что ответить? Что одна умерла? Еще в семье крепкий пацан лет полутора. Ходит. Подходит к матери, ищет грудь. Мать сидит, мальчонка стоя сосет и тут же делает лужу на полу. Учительница ищет гвардии старшего лейтенанта Шумского, отправленного из батальона хулигана и пройдоху, невероятно грубого с женщинами. Валюнас: «Одна учительница - б**дь, другая - вшивая».
28 июля
Продолжаются бои. Дождь. Жуткая грязь на всех дорогах, особенно на лесных. Но мы все же движемся вперед. На батальон выдали одни наручные часы. Майор требует себе. Отдаю. Могучие брянские лиственные леса. Шоферы и бойцы нашего батальона два раза получали продукты из нашей машины по поддельным аттестатам на несуществующие фамилии. Отрыжка старой автороты. Копаю колодец. Вода нужна для кухни и питья. Из речек пить опасно.
20 августа
Всю ночь лило. Как мои темные ночные мысли поутру проясняются, так с утра кончается дождь. На небе красивые слоистые облака. Нижний черный слой перемещается гораздо быстрее других. Солдаты безбожно выворачивают голенища наружу. Мне противно, но они убеждены, что это красиво. Бороться с этим бесполезно. Часть офицеров делает то же самое. Все пытаются сжать голенище в гармошку. Мне это, в отличие от них, совсем не кажется красивым. В армии тоже мода.
Новый маршрут. Павлово, Фролово, Журавлевка, Белый Колодец, Полянка, Егоровка, потом направо в лес. Часто приходится ехать кружным путем из-за непролазной грязи. Много несжатых полей. Кое-где начинали косить, но в спешке бросили. Где люди? Фашисты угнали? На месте деревень дымящиеся пепелища. Среди развалин много женщин и детей. Поникшие, в лохмотьях, лица старческие, хотя глаза молодые. Несколько дней назад здесь еще были немцы. Хвостовичи. Здесь даже швейные машинки кое-где из золы торчат. Даже их немцы не дали вынести из подожженных домов! Немцы, отступая, сказали: «Нас, немцев, мало, русских много!» Nicht kaput Moskau!
30 августа
Дождь. Тепло. Даем отчет по батальону. Мой вес 85,6 кг в летней форме с полевой сумкой на боку. Чистый вес ниже 80 кг. Отбираются офицеры и солдаты для награждения. Получил письма. Налет немецкой авиации. Баня для офицеров.
12 сентября
Ночью полыхают деревни, подожженные отступающими немцами. Зарево на небе взывает к мести... Полтарацкий врет, что мука высыпалась из мешков по дороге, а шинель ему подарили друзья. Не верю.
28 сентября
Поселился в большом доме. Здесь живет только молодая женщина - Анна Долгая с грудным ребенком. Улеглась спать на кровати в моей комнате, а мое место на диване. Ночью спрашивает, не мерзну ли я. Соблазнительная ситуация до утра. Позднее выяснилось, что она была любовницей немецкого офицера и ребенок от него. После приглашения погреться накатила безумная страсть. Кровь бурлит, губы слипаются, пот градом, но я соврал, что мне не холодно. В Клинцах истреблены все евреи. Этот дом тоже был еврейским. Немец со всем скарбом отдал его любовнице. Днем она тоже старается угодить и разжалобить ребенком. Отдаю для него свой спецпаек.
29 сентября
Сладко спал. Снятся Янитис, Эльза... Вчера получил восемь комплектов шерстяной офицерской формы. Лейтенант Селиганов хулигански обошелся с майором, редактором Гвоздевым. Весь день льет. Полтарацкий ест отдельно от остальных офицеров и казенными продуктами угощает своих новых жен. Город необычайно свободных нравов. Немцы на завоеванных землях наслаждались жизнью и любовью... А я больше двух лет страдаю от воздержания. Есть за что воевать!
1 октября
В городе много пьяных офицеров и солдат. В 15.30 прибываем в село Святское. Разместиться негде, нас опередила другая часть. Мы уже в Белоруссии, на границе с Орловской областью. Пьяный шофер Фроленко поскандалил с регулировщицей, и старший лейтенант, тоже пьяный, пообещал набить ему морду, но сам огреб по морде от Фроленко. У Бобовичей был бой партизан с оккупантами. Партизаны подорвали деревянный бастион гитлеровцев, перебили и сожгли 67 врагов. Подошедших карателей партизаны обратили в бегство, а затем расколотили венгерский отряд, убив 30 венгров, - это рассказала Ксения Слезко, невероятной красоты женщина, работавшая у немцев простой батрачкой.
В соседнем селе (или это продолжение Свят­ского - трудно понять, где кончается одна деревня и начинается другая) на площади стоит виселица. На ней болтается какой-то оборванец в лаптях. Мальчишки раскачивают висельника. На обратном пути тело уже лежит на земле, пацаны перетерли веревку. Очень нищий и тощий предатель. Мне довелось видеть исполнение приговора. Чекисты поставили виселицу, подъезжает машина с приговоренным и парой чекистов. Ему накидывают на шею петлю, машина отъезжает. Повешенный подергивает ногами, словно пытается бежать, и застывает. Чекист зубоскалит: видать, сбежать хотел. Окружающие смеются...


15 октября
Нет продуктов. Раздобыли немного хлеба. Вы­дали всего полнормы. Тереховский район, куда отправили Полтарацкого за продуктами, вычищен под метелку. Подполковник Соловьев говорит, чтобы сами отправили в новое место машину за мукой и сами пекли хлеб. Комбат Кокаев отправлять машину черт знает куда не хочет. Под Гомелем тяжелые бои. Город горит. У Святска много немецких трупов. Нахожу дневник погибшего немца. Краткое содержание: «Бои становятся все ужаснее. Наши потери огромны. Русская артиллерия чудовищна. Жертвы растут. Жена в тылу во сне мне изменяет. Моя гибель неизбежна и близка... К черту все! Heil, Hitler!»
24 октября
Застрелился лейтенант Матушкин, комсорг нашей роты, симпатичный, культурный парень, не пил, не матерился. На мой взгляд, был лучшим офицером среди нас. Добросердечный, надежный, стеснительный, немного беспомощный. Возвращаясь с задания, он как командир взвода предвидел неприятности и, не добравшись до батальона, застрелился. Действительно, груб майор Кокаев, груб капитан Гришин, которым был подчинен комсомолец Матушкин. Оба умеют ругаться и морально истязать. Похоронили Матушкина не по-людски, зарыли как собаку. В гимнастерке и бриджах, тайком, ничего не сообщив батальону, а потом сровняли могилу с землей под матюки. Всем распоряжался Гришин. Офицеры не присутствовали, где могила, неизвестно. Матушкин - изменник родины, нарушивший присягу, ругался над трупом Гришин. Так и гниет где-то в яме лучший из нас. Бедные родители. Вы воспитали сына таким честным и добрым, что он не смог вынести нечеловеческую дикость.
30 ноября
Вшивость у местных необычайная. Вши повсюду в огромном количестве. И они тоже чахлые, еле живые, но двигаются, ползают. Окно занавешено платком, я к нему неосторожно прислонился, присев на лавку. И вот опять завшивел. И ведь старался же ни к чему в доме не прислоняться, спал только на голых лавках, все равно не уберегся. В этом доме только женщины - бабка, мать, девчонки, голод и вши. Люлько воспользовался голодом, чтобы заполучить молоденькую, лет 15, девчонку из нашего дома. Иду в лес чиститься. Простудился, пока голым давил вшей. Потом переоделся в зимнюю форму.
1944
7 января
Едем. Хойники, совхоз «Настоль», колхоз Судков, Храпово, вдоль реки Вить, Тульговичи. Прибыл сапожник Ковальчук, настоящий мастер. Немцы сожгли деревню Зеленый Гай со всеми жителями, а в Мосанах людей живьем закапывали в ямы и затаптывали лошадьми. Живые под подковами дергаются, лезут из ям, тянут руки... Ужасы и невообразимый садизм описывают жители, которым посчастливилось остаться в живых. Немцы говорили: «Все здесь партизаны - вши, собаки, дети»...
11 января
В Тульговичах школьная учительница рассказала о жутких зверствах латышских легионеров. Лютовали еще хуже немцев. Входя в класс, тут же выпускали очередь из автомата над головами детей. Насиловали многократно, угрожали ее застрелить на глазах учеников. Учительница живет в жуткой нищете, ходит в лохмотьях, стены в комнате дырявые, окна заткнуты тряпками. Ест какую-то бурду с двумя детьми - своим и чужим. Не поверил, что она учительница, не поверил, что она говорит о латышах. Думал, путает с извергами какого-то другого народа. Потом встретил латышку Эмилию Турс. Все подтвердила. Латыши убивали, пороли, пьянствовали и насиловали. Как только узнали, что в деревне есть латышка, вломились к ней в дом, не застали и обещали убить, когда найдут. Все ее вещи сожгли во дворе. От всего осталась открытка с латышским
стишком. Она хранит ее как единственную святыню с Родины. Она замужем за русским. Пад­черица - взрослая девица...
В деревне жуткая нищета и грязь. На всю деревню ни одной бани. Едят из общей миски, плюют на пол. Вшивые. Комнаты большие. Пашут на быках. Латыши застрелили латыша же из партизан и дом сожгли. Подсказали местные предатели - мужчина и женщина. За предательство. Партизаны предателя разоблачили и закололи, когда тот не стал взрывать немецкий эшелон. Первая рота сегодня без завтрака. Нет продуктов, но Кокаев не дает машину съездить за картошкой. Нет крупы.
7 февраля
В тяжелом сне умер сын. Я, рассказывая родным, плакал навзрыд. Слободе предписано передать нам 1000 кг зерна и 300 кг мяса. Наши бомбили Хельсинки, потеряли четыре самолета.
14 февраля
Раздобыл две коровы. Потом на меня напали три пьяных сержанта на эмке. Удивляюсь, как по прифронтовой полосе свободно ошиваются перепившиеся солдаты. Чуть до стрельбы не дошло. Выручили местные жители, вконец замученные террором этого сброда. По пути в батальон коров перехватывает какая-то часть 17-й дивизии. Устраиваю скандал прямо в хлеву и, пригрозив Толоконниковым, возвращаю обеих коров. Тем временем батальонный помпотех отнимает у моих людей разъездную машину. В мое отсутствие офицеры сидят без еды. Виноват негодяй Полтарацкий! Запрещено пить колодезную воду. Пить нечего.
12 марта
Гришин от злобы бесится. Причина в Валюнасе, отбившем у Гришина некую Журавлеву. Валю­нас - мужик могучий, самый рослый в нашей части, сравнительно молодой, лет 36, с женщинами ласковый, как кот, вальяжный и слащавый. А когда Гришин улыбается, его желтое лицо сморщивается, как репа, а хихиканье больше похоже на тявканье. Куда там капитану тягаться с лейтенантом Валюнасом! Остается только беситься. Кусать опасно - у Валюнаса партийный стаж больше.
9 апреля
Обед без второго. Выдаю квашеные помидоры. Дороги непролазные. Некоторые районы полностью непроходимы для машин, даже для студебекеров с тремя ведущими осями и десятью широкими колесами.
14 апреля
Шпорт и Гришин гоняют на машинах по мозырским бардакам и кинотеатрам, а мне приходится ездить за продуктами на машине свя­зиста Муриньша. Хорошо, что Муриньш выручил. Шпорт по пьяни разбил свою эмку и ночью повез весь ремонтный взвод в Мозырь чинить. Какое самодурство и позор. Молочные войны. Мне жалуются, что Быков и другие неправильно делят молоко нашей коровы. На бумаге все справедливо, а вот с выдачей мухлюют. Быков все же скотина и мерзавец. Надо менять, если Кокаев согласится. Ходят слухи, что к нам идет целый мешок писем. Все очень ждут. В Коростене, на узловой станции, немцы ночью разбомбили наши склады с продуктами, бензином, боеприпасами и прочим. И зенитную артиллерию с женскими расчетами тоже разбомбили. Немцы явно знают наши планы и принимают встречные меры. Старший лейтенант Большаков ранен в колено и отправлен в госпиталь, где вроде бы умер. В Коростене еще и санитарный поезд разбомбили. На Украине народ уже не дружественный, даже не нейтральный, а враждебный. Стреляют из-за угла, в лесах устраивают засады на отдельные машины и небольшие группы красноармейцев. Мучают блохи. Спасаясь от вшей, сплю только на лавках, подальше от тепла, где-нибудь под окном, но блохи даже на полу, ими кишит весь дом.
24 апреля
Меня поздравляет с капитанским званием Толоконников, а майор Кокаев высказывает пре­дупреждение за беспорядки в Лаптях. Я самый жалкий и никчемный во всем батальоне! Са­мовольно деклассированный Кокаевым и Гри­­шиным как беспартийный и латыш, каковых вообще следовало бы при Сталине поголовно истребить. И только война отчасти дала передышку этому народцу, перед чьими воинами-стрелками тряслись в ужасе Сталин и Берия. Мозги кипят от возмущения.
4 июня
Троица. Полтарацкий пытается уговорить священника, чтобы тот с амвона призвал сдавать армии зерно и прочие продукты. Священник пообещал. Холодный, мрачный день. Хозяйка потчует блинами. Шумят на ветру деревья... У крестьян праздничное настроение. В церкви служба, торжественно, чинно, благородно. Заменить всю эту красоту пока нечем. В 16.50 представители райкома партии провели никому не нужное собрание. Никто ничего не сдает. Союзники взяли Рим.
13 июня
Летчик лишил невинности девочку 13-14 лет. Крестьяне собрались кучкой и гогочут, повторяя: «Авиатор взял целку!» Аксинья лет двадцати и Прасковья при мне и девушках грязно ругаются и смеются над поруганной девочкой. В батальоне майор Кокаев выпустил Пронникова из-под ареста через 4,5 дня. Простил без моего согласия, настоящая школа бандитов. Ехали ночью через лес бульбовцев. Повезло, что ночью, когда никто не ездит и все спят пьяные. Если у нас такая вольница, то что говорить про дисциплину у бульбовцев... Потом выяснилось, что у моих бойцов не было ни одного патрона, хотя все при автоматах. Расстреляли все боеприпасы по белкам, а может, обменяли у бульбовцев на самогон.
14 июня
Наша авиация подбила немецкий самолет. Ра­неных фельдфебеля и лейтенанта взяли в плен. Третий выпрыгнул с парашютом и еще не найден. Раненые требуют врача, как у себя дома. Поговорил. Лейтенант свято верит в победу Гер­­мании. Фельдфебель колеблется, даже не верит, хотя чего не скажешь в плену.

Окончание:
http://loxovo.livejournal.com/6625663.html