!!!!! Дмитрий БЫКОВ об артисте Алексее Девотченко: Его убило отсутствие воздуха
Божий человек
Убивает не просто наглая вседозволенность откровенных бандитов. Убивает и невозможность делать то, что можешь и хочешь
«У Девотченко не было своего театра, своего режиссера, своего драматурга - и это, как ни странно, было правильно, ибо бесприютность и неприкаянность входили в условия игры. Он не мог прожить долгую счастливую жизнь»
Алексей Девотченко никогда не выглядел благополучным человеком. Он был известным и даже титулованным артистом, номинантом «Золотой маски» и лауреатом Госпремии, не зависел от репертуарных театров, поскольку освоил спасительный и словно для него созданный жанр моноспектакля. И всегда при появлении Девотченко возникало чувство того самого петербургского беспокойства, из-за которого многие в этом городе беспричинно сходят с ума. Он вносил с собой дискомфорт, и ясно было, что дело тут не в текущей политике. Входил артист, рожденный играть не просто трагические, но гротескные роли на грани гиньоля; входил персонаж Достоевского, лирический герой Саши Черного - которого он читал, как никто сегодня; входил артист того же типа и класса, что Константин Райкин или Сергей Колтаков, Олег Даль или ранний, времен «Фокусника», Гердт. У Девотченко не было своего театра, своего режиссера, своего драматурга - и это, как ни странно, было правильно, ибо бесприютность и неприкаянность входили в условия игры. Он не мог прожить долгую счастливую жизнь.
Почему-то эта традиция неуюта и беспокойства у нас именно петербургская; ее носители - прозаик и критик Татьяна Москвина, драматург Володин, прозаики Мелихов, Житинский, Битов петербургского периода (тот самый Битов, в чьем «Заповеднике» - фильм назывался «В четверг и больше никогда» - блестящую кинороль сыграл Даль). Видимо, именно в имперском Петербурге для жизни необходима цель - не тот там климат, чтобы жить без цели и мотивации; «Город, построенный сильным для сильных», как блестяще сформулировал Пиотровский. В Петербурге видно, до какой степени прогнил наш общий дом, «Потерянный дом» Житинского, «Пушкинский дом» Битова.
То, что Девотченко - в отличие от большинства коллег - оказался в оппозиции, пытался даже отказаться от званий, было следствием не столько убеждений, сколько самой его душевной организации. «У меня нет убеждений, у меня есть только нервы», - эти слова Акутагавы, так часто цитировавшиеся Бродским, могут стать девизом ХХ века, да и нашего тоже. Люди с самыми что ни на есть либеральными убеждениями сплошь и рядом оказываются диктаторами, так что от теоретических взглядов вообще мало что зависит; но Девотченко остро чувствовал фальшь, гниль, деградацию, он сам был жертвой этой деградации, ему почти нечего было делать и не для кого становилось играть.
Сейчас, я уверен, многие напишут, что известный участник белоленточного движения погиб, спьяну врезавшись в буфет, и ничего другого не заслуживал. Честно говоря, если бы вся белоленточная оппозиция сильно пила, а то и вовсе спилась с круга, ее можно было бы понять: атмосфера, создаваемая вокруг нее, располагает к отчаянию. Ей берутся отказывать в доверии от имени народа (сам народ, как всегда, до поры безмолвствует); про нее самозабвенно лгут, объявляя то американским (чаще «пиндосовским»), то кремлевским проектом. Ей постоянно напоминают, что она все проиграла и все слила - хотя не проиграла она ничего и уж подавно ничего не сливала: когда тебя мутузят в пропорции семеро на одного, а потом зажимают рот и усаживаются сверху, - это не проигрыш и не поражение, а банальный - увы, даже привычный, - вывод ситуации за рамки любых критериев.
И Девотченко, конечно, не был жертвой политических репрессий - много чести будет нынешним начальникам Отечества. Про таких, как он, Блок - еще один петербуржец и еще одна жертва - сказал: «Его убило отсутствие воздуха». Сейчас в России очень мало тех, кого это отсутствие воздуха может не то что убить, а вообще обеспокоить. «Воздуха тут нет, но ты молодой, притерпишься», - сказано у Данелии в новой мультверсии «Кин-дза-дзы». Общество, в котором душат носками, не сильно лучше общества, в котором давят сапогами; конечно, и на том спасибо, что Девотченко «погиб при невыясненных обстоятельствах», а не сгинул на Второй речке. Но о том, кто сгинул на Второй речке, по крайней мере, не будут лгать, что он спился. А о Девотченко нагородят горы лжи, потому что кого же устроит версия о сердечном приступе? Сказано: есть кадры видеокамеры. Был нетрезв. Пореченков, небось, был абсолютно трезв, когда решил немного пострелять. Правильный человек, здоровый. Девотченко полностью соответствовал своему имени - он был Алексей, человек Божий. А Божий человек благополучным не бывает.
Убивает не просто политика или ее отсутствие, не просто наглая вседозволенность откровенных бандитов, берущихся учить нас морали, скромности и любви к Отечеству. Убивает и невостребованность, и невозможность делать то, что можешь и хочешь, и хроническое, всеобщее снижение планки. Безусловно, Девотченко был бы уместен в 70-х, когда нервные, умные артисты его класса могли рассчитывать на понимающую аудиторию и чуткую режиссуру. Мы откатились от тех времен так глубоко, что боимся признаться себе в собственных когдатошних возможностях и талантах: «Теперь он просто не может то, что раньше ему было лень», пророчески спел Гребенщиков - еще один насмешливый и трагический петербуржец, - в песне, название которой звучит теперь совсем иначе.
«У счастливого недруги мрут, у несчастного друг умирает», - сказал Некрасов, один из любимых поэтов Девотченко, о тех самых годах реакции, которые у нас, кажется, почти не прерываются. Не нужно называть нашу эпоху вегетарианской. Она пьет кровь и жрет мясо не хуже всякой другой. Горе, если все эти разочарования, отъезды и смерти напрасны, если они не заставят хотя бы оглядеться. Горе, если несколько лет спустя возникнет культ задушенного и затравленного артиста, ни ему, ни нам уже не нужный.
"Профиль", 07.11.2014
http://www.profile.ru/pryamayarech/item/88450-bozhij-chelovek
Примечание: выделение красным болдом - моё.
Убивает не просто наглая вседозволенность откровенных бандитов. Убивает и невозможность делать то, что можешь и хочешь
«У Девотченко не было своего театра, своего режиссера, своего драматурга - и это, как ни странно, было правильно, ибо бесприютность и неприкаянность входили в условия игры. Он не мог прожить долгую счастливую жизнь»
Алексей Девотченко никогда не выглядел благополучным человеком. Он был известным и даже титулованным артистом, номинантом «Золотой маски» и лауреатом Госпремии, не зависел от репертуарных театров, поскольку освоил спасительный и словно для него созданный жанр моноспектакля. И всегда при появлении Девотченко возникало чувство того самого петербургского беспокойства, из-за которого многие в этом городе беспричинно сходят с ума. Он вносил с собой дискомфорт, и ясно было, что дело тут не в текущей политике. Входил артист, рожденный играть не просто трагические, но гротескные роли на грани гиньоля; входил персонаж Достоевского, лирический герой Саши Черного - которого он читал, как никто сегодня; входил артист того же типа и класса, что Константин Райкин или Сергей Колтаков, Олег Даль или ранний, времен «Фокусника», Гердт. У Девотченко не было своего театра, своего режиссера, своего драматурга - и это, как ни странно, было правильно, ибо бесприютность и неприкаянность входили в условия игры. Он не мог прожить долгую счастливую жизнь.
Почему-то эта традиция неуюта и беспокойства у нас именно петербургская; ее носители - прозаик и критик Татьяна Москвина, драматург Володин, прозаики Мелихов, Житинский, Битов петербургского периода (тот самый Битов, в чьем «Заповеднике» - фильм назывался «В четверг и больше никогда» - блестящую кинороль сыграл Даль). Видимо, именно в имперском Петербурге для жизни необходима цель - не тот там климат, чтобы жить без цели и мотивации; «Город, построенный сильным для сильных», как блестяще сформулировал Пиотровский. В Петербурге видно, до какой степени прогнил наш общий дом, «Потерянный дом» Житинского, «Пушкинский дом» Битова.
То, что Девотченко - в отличие от большинства коллег - оказался в оппозиции, пытался даже отказаться от званий, было следствием не столько убеждений, сколько самой его душевной организации. «У меня нет убеждений, у меня есть только нервы», - эти слова Акутагавы, так часто цитировавшиеся Бродским, могут стать девизом ХХ века, да и нашего тоже. Люди с самыми что ни на есть либеральными убеждениями сплошь и рядом оказываются диктаторами, так что от теоретических взглядов вообще мало что зависит; но Девотченко остро чувствовал фальшь, гниль, деградацию, он сам был жертвой этой деградации, ему почти нечего было делать и не для кого становилось играть.
Сейчас, я уверен, многие напишут, что известный участник белоленточного движения погиб, спьяну врезавшись в буфет, и ничего другого не заслуживал. Честно говоря, если бы вся белоленточная оппозиция сильно пила, а то и вовсе спилась с круга, ее можно было бы понять: атмосфера, создаваемая вокруг нее, располагает к отчаянию. Ей берутся отказывать в доверии от имени народа (сам народ, как всегда, до поры безмолвствует); про нее самозабвенно лгут, объявляя то американским (чаще «пиндосовским»), то кремлевским проектом. Ей постоянно напоминают, что она все проиграла и все слила - хотя не проиграла она ничего и уж подавно ничего не сливала: когда тебя мутузят в пропорции семеро на одного, а потом зажимают рот и усаживаются сверху, - это не проигрыш и не поражение, а банальный - увы, даже привычный, - вывод ситуации за рамки любых критериев.
И Девотченко, конечно, не был жертвой политических репрессий - много чести будет нынешним начальникам Отечества. Про таких, как он, Блок - еще один петербуржец и еще одна жертва - сказал: «Его убило отсутствие воздуха». Сейчас в России очень мало тех, кого это отсутствие воздуха может не то что убить, а вообще обеспокоить. «Воздуха тут нет, но ты молодой, притерпишься», - сказано у Данелии в новой мультверсии «Кин-дза-дзы». Общество, в котором душат носками, не сильно лучше общества, в котором давят сапогами; конечно, и на том спасибо, что Девотченко «погиб при невыясненных обстоятельствах», а не сгинул на Второй речке. Но о том, кто сгинул на Второй речке, по крайней мере, не будут лгать, что он спился. А о Девотченко нагородят горы лжи, потому что кого же устроит версия о сердечном приступе? Сказано: есть кадры видеокамеры. Был нетрезв. Пореченков, небось, был абсолютно трезв, когда решил немного пострелять. Правильный человек, здоровый. Девотченко полностью соответствовал своему имени - он был Алексей, человек Божий. А Божий человек благополучным не бывает.
Убивает не просто политика или ее отсутствие, не просто наглая вседозволенность откровенных бандитов, берущихся учить нас морали, скромности и любви к Отечеству. Убивает и невостребованность, и невозможность делать то, что можешь и хочешь, и хроническое, всеобщее снижение планки. Безусловно, Девотченко был бы уместен в 70-х, когда нервные, умные артисты его класса могли рассчитывать на понимающую аудиторию и чуткую режиссуру. Мы откатились от тех времен так глубоко, что боимся признаться себе в собственных когдатошних возможностях и талантах: «Теперь он просто не может то, что раньше ему было лень», пророчески спел Гребенщиков - еще один насмешливый и трагический петербуржец, - в песне, название которой звучит теперь совсем иначе.
«У счастливого недруги мрут, у несчастного друг умирает», - сказал Некрасов, один из любимых поэтов Девотченко, о тех самых годах реакции, которые у нас, кажется, почти не прерываются. Не нужно называть нашу эпоху вегетарианской. Она пьет кровь и жрет мясо не хуже всякой другой. Горе, если все эти разочарования, отъезды и смерти напрасны, если они не заставят хотя бы оглядеться. Горе, если несколько лет спустя возникнет культ задушенного и затравленного артиста, ни ему, ни нам уже не нужный.
"Профиль", 07.11.2014
http://www.profile.ru/pryamayarech/item/88450-bozhij-chelovek
Примечание: выделение красным болдом - моё.