! ИЗ СТАРОГО: АНАЛИТИКА - Александр ЭТКИНД: Сырьевая зависимость формирует особый тип государства
Александр ЭТКИНД - психолог, историк культуры и литературовед. Кандидат психологических наук. Доктор философии. Профессор русской литературы и культурной истории в Кембридже; профессор Нью-Йоркского и Джоржтаунского университетов, проводил исследования в Принстоне, Берлине, Кентербери (Новая Зеландия). Научный руководитель Центра культуральных исследований постсоциализма Казанского федерального университета. Основная область научных интересов в последние годы - историческая память.
Из источника благосостояния государства население превращается в предмет его благотворительности
Сырье и общество: Добыть любой ценой
Механизм демодернизации в ресурсном государстве
Не понимая источников своего благосостояния, элита вырабатывает националистическую идеологию избранного народа
В книгах Дарона Асемоглу и Джеймса Робинсона, которые формируют новый канон постинституциональной экономики, проводится различие между экстрактивными и инклюзивными государствами (см. их книгу Why Nations Fail).
В экстрактивном государстве военная элита и трудовое население разделены культурными барьерами. Элита собирает свои доходы с трудового населения, рутинно применяя насилие, и с помощью того же насилия охраняет себя от смешения с собственным населением. Примером является российская экономика середины XIX в., основанная на крепостном праве: элита и крестьяне разделены сословными границами, но при этом зависят друг от друга, потому что без крестьян не было бы частных благ - таких, как еда и доход, а без элиты не было бы общественных благ - таких, как безопасность.
В инклюзивном государстве подобных расовых или сословных границ нет. Элита формируется на основе принципов меритократии и непрерывно меняет свой состав так, чтобы обеспечивать творческий труд всего общества.
Это две разные системы жизни; как демонстрируют авторы, только одна из них, инклюзивная, обеспечивает долговременный экономический рост.
Я предполагаю, что сырьевая зависимость формирует третий тип государства, который остался у Асемоглу и Робинсона неописанным, - я называю его суперэкстрактивным. В таком государстве элита оказывается способной эксплуатировать ресурсы, например, меха или нефть, почти без участия населения. С помощью своих сверхдоходов и тоже при минимальном участии населения эта же элита обеспечивает внешнюю и внутреннюю безопасность. Суперэкстрактивное государство собирает свои средства не в виде налогов с населения, а в виде прямой ренты, поступающей от добычи и торговли естественным ресурсом. Важно понять отличие этих поступлений от налогов, которые производятся творческим трудом всего общества и, соответственно, подлежат контролю со стороны этого общества. А что же население? В суперэкстрактивном государстве население становится избыточным. В этом кардинальное отличие от обычного экстрактивного государства - такого, как крепостная экономика имперской России, где элита жила другой жизнью, чем население, но при этом всецело зависела от его эксплуатации. Избыточность населения не означает, что элита непременно уничтожает население или что последнее вымирает за ненадобностью. Напротив, государство делает из населения предмет своей неусыпной заботы, опеки, поддержки… и контроля.
Так как государство извлекает свое богатство не из налогов, налогоплательщики не могут контролировать правительство. Асемоглу и Робинсон построили интересную теорию, согласно которой элита, собирающая налоги, находится в непрерывном торге с налогоплательщиками, которые всегда требуют более справедливого перераспределения общественного богатства. Элите всегда грозит революция; чтобы избежать ее, элита уменьшает свои требования, рационализирует расходы, производит больше общественных благ и т. д. Так вместо революции происходит модернизация. Важно, что революция - это игра с нулевой или даже отрицательной суммой, а модернизация производит новые ценности, от которых может быть лучше всем - и элите, и народу.
Но в суперэкстрактивном государстве, которое не зависит от налогов и налогоплательщиков, эта теория, возможно, не работает. Здесь элита зависит не от труда населения, а от цены на продаваемый ресурс, которая определяется внешними силами. Такое ресурсозависимое государство формирует сословное общество, в котором права и обязанности человека определяются его отношением к основному ресурсу. Принадлежность к военнo-торговой элите становится наследственной, как в сословии или касте. Хуже того, она натурализуется, представляется как традиционная и неизменная часть природы, как это свойственно расовому обществу. Из источника благосостояния государства население превращается в предмет его благотворительности. В таком обществе формируется особого рода сословный, моральный и культурный тип, который успешно осуществляет гегемонию над другими группами людей. Иван Грозный назвал этих людей опричниками, потом они назывались как-то иначе, например, чекистами.
Во всех суперэкстрактивных случаях народ зависит не от собственного труда, а от благотворительности, оказываемой или не оказываемой ему элитой. Обе стороны в таких обществах зависят от внешних сил, и торгуются они не между собой, а с кем-то другим - может быть, с Богом. Ведя к возрождению разных видов экстатической религиозности, например, ислама или православия, эта ситуация оказывается активным врагом современности. Только религиозно-националистический язык может объяснить судьбоносную случайность, которая наделила одни страны избыточными ресурсами и обделила ими другие страны. Не понимая источников своего необычайного благосостояния, но чувствуя свои отличия от всех остальных, соотечественников и иноземцев, суперэкстрактивная элита непременно вырабатывает мистико-националистическую идеологию избранного народа. Сырьевой национализм нужен и для того, чтобы различать своих, на которых распространяется государственная благотворительность, и чужих, которые не должны ее получить (но при этом подвергаются прямой эксплуатации, как мигранты в России). Два мистических элемента суперэкстрактивной элиты - необъяснимое богатство и невыразимая доброта (по отношению к населению) - еще дальше уводят ее от современности.
Александр ЭТКИНД - историк, профессор Кембриджского университета, научный руководитель Центра культуральных исследований постсоциализма Казанского федерального университета
*
Полный текст статьи опубликован в журнале "Неприкосновенный запас", № 2, 2013
"Ведомости" от 24.05.2013, №89 (3351)
http://www.vedomosti.ru/opinion/news/12379301/dobyt_lyuboj_cenoj
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/455961/dobyt_lyuboj_cenoj
Неизвестным ранее содержанием политики становятся отношения между природным сырьем и человеческим капиталом
Сырье и общество. Политические свойства газа
Сырьевые зависимости расширяют сферу политического действия, выводя ее за пределы формул, описанных классиками
Политическая наука много знает о сырьевом проклятии. Глядя на грешную землю с очень удаленной точки зрения, ученые сравнивают разные случаи - от Норвегии до Нигерии и от Голландии до Аляски. В этих сравнениях строгие методы подсчета сочетаются с самыми вольными и метафорическими понятиями. Посчитав корреляции и регрессии, ученые на их основании рассуждают о "болезнях" и "проклятиях", которые вряд ли выразимы цифрами. На эти корреляции и регрессии сильно влияет отбор первичного материала, по принципу garbage in, garbage out (что сюда войдет, то отсюда и выйдет). К примеру, в основополагающей статье 2001 г. "Препятствует ли нефть демократии?" калифорнийский профессор Майкл Росс просчитал данные по 50 странам (от Кувейта до Киргизии), которые признавались зависимыми от экспорта нефти и минералов; ни Россия, ни Советский Союз в этот список не вошли, что, конечно, не значит, что они не зависели от ресурсного экспорта. Зато недавняя книга Росса "Нефтяное проклятие" (2012) включает большую и интересную главу о России. И действительно, за последние 10 лет мы узнали о политических свойствах нефти и газа много такого, чего не понимали прежде.
Межстрановая статистика показывает, что зависимость страны от экспорта углеводородов препятствует ее демократическому развитию и останавливает рост человеческого капитала. Но так бывает не всегда, и есть страны, которые справились с этими проблемами успешнее других. Главный вывод из богатой литературы о сырьевом проклятии состоит в том, что в нем нет ничего фатального - такого, чего нельзя преодолеть серьезным и сосредоточенным усилием, основанным на знании опасности. Сырьевая зависимость вообще является не проклятием, а вольным выбором. Отношения между ресурсами и демократией не действуют автоматически; они определяются исторически сложившимися институтами и суверенными политическими решениями. Попасть или не попасть в порочный круг сырьевого проклятия - решение, которое суммирует множество разных факторов - от тех, что лежат глубоко в земле, до тех, что кажутся начертанными на небесах. Именно потому, что отношения между ресурсами и демократией принадлежат не природе вещей, а скорее культуре и политике, они необъяснимы и непредсказуемы на основе межстрановых сравнений. Богатство взаимных влияний между экономикой, культурой и политикой приходится отслеживать в рамках национальной истории, которая в новейшие времена понятна только в глобальном контексте.
Сырьевую зависимость часто сравнивают с наркотической, проводя аналогию между политэкономической болезнью, от которой страдают миллионы, и индивидуальной зависимостью от наркотического вещества. Обе эти зависимости имеют внутренние, структурные механизмы, которые очень трудно преодолеть одним усилием воли. Но и в наркотической, и в сырьевой зависимости ответственность за все неверные выборы - от давнего, первоначального до самого свежего, сегодняшнего - лежит на самом страдающем субъекте. Бывает, что ему необходима помощь специалиста, но без осознания собственной ответственности тут никак не обойтись. Специалист будет непременно подчеркивать эту внутреннюю ответственность и строить на ней свою программу помощи.
Сравнение сырьевой зависимости с наркоманией приводит, однако, и к более рискованному выводу. Всякий знает, что в формировании наркотической зависимости участвует не только ее субъект, но и посторонние агенты, для которых его пагубная зависимость является источником рационального обогащения. Хотя ответственность за свои действия всецело лежит на страдающем субъекте, любая программа исцеления требует урегулирования его контактов со здоровыми, но корыстными дилерами-совратителями. В ситуации, когда у наркодилера есть власть над наркоманом, его лечение становится необыкновенно трудным делом. А если у дилера есть еще и власть над терапевтом?
В экспорте, как в танго, участвуют по крайней мере двое. У любой страны, зависящей от экспорта своего сырья, есть здоровые и, возможно, цветущие покупатели, которые занимаются его импортом. Подобно наркодилерам, мировые посредники не заинтересованы ни в снижении спроса на свой товар, ни в уменьшении поставок. Им вряд ли нужно усугублять патологическое состояние своих партнеров, но они не заинтересованы и в их выздоровлении от сырьевой зависимости. Когда экспертиза и возможности терапии зависят от этих патогенных отношений, самоизлечение от сырьевой зависимости оказывается еще более трудным делом.
Трудным, но возможным. С проблемами сырьевого экспорта справлялись такие страны, как Голландия, Норвегия, Канада, Австралия. Классические примеры этих стран показывают ключевое значение культурных и политических институтов. Сформировавшись в совсем иных условиях, национальные традиции и демократические институты этих стран сумели преодолеть голландскую и другие болезни. Хотя наделенность страны природными ресурсами вряд ли зависит от местной культуры и политики, развитие человеческого капитала в агрессивный среде сырьевого экспорта зависит именно от них. Столкнувшись со сверхдоходами, обесценивающими труд, Норвегия и другие страны сформировали новые и сложные механизмы, имеющие не утилитарную, а скорее противоположную, антиэкономическую природу. Таковы механизмы "стерилизации прибылей", "резервного накопления", "фондов грядущих поколений": в отличие от утилитарной экономики, которая максимизирует благополучие ныне живущего и работающего поколения, "стерилизующие" фонды имеют своей главной или единственной целью вывод средств из оборота. Они откладывают не только потребление, но и само накопление в далекое и неопределенное будущее. Это не экономический процесс, доступный расчету, а политический процесс, требующий суверенных решений. Такие решения не могут быть доверены компьютеру, и я не знаю, могут ли они быть переданы парламенту.
Увы, богатая история политэкономической мысли не предвидела ничего похожего на "стерилизацию" огромных финансовых потоков, сравнимых с национальным доходом. Утилитарные, либеральные и марксистские мыслители учили, что сила государства и благосостояние общества зависят от должного баланса между трудом, потреблением и накоплением. Они не предполагали, что решающим станет другой, даже противоположный вопрос: как изъять средства из экономического оборота? Необходимым образом это и вопрос о роли государства в экономике. Изъять средства из экономического оборота может только суверен, и только он обладает монопольным контролем над сформированным фондом. Как не допустить расхищения этого фонда самим сувереном? Хищение "стерилизованных" средств не только возвращает их в оборот, что подрывает смысл всего громоздкого механизма, но и делает их расходование самым непродуктивным, наиболее далеким от утилитарной рациональности. Уж лучше бы они были поровну розданы каждому, как это делают на Аляске, распределяя риски между множеством индивидуальных предпочтений.
Классики спорили об отношениях между трудом и капиталом, о потреблении и накоплении, о правах собственности и скорости оборота, о роли государства во всех этих явлениях. Но никто не подготовил нас к самому парадоксальному эффекту ресурсной экономики - порочному кругу, в котором государство национализирует ресурсы, монополизирует торговлю ими, изымает ее прибыли из оборота, приватизирует получившиеся фонды по собственному усмотрению, инвестирует их в частно-государственные партнерства и, таким образом, становится все более всесильным, бесконтрольным и расточительным. Человеческий капитал в этой среде необратимо разрушается, что еще более сужает пространство возможностей, открытых государству: с каждым следующим шагом этого злокачественного процесса у суверена остается все меньше точек опоры, кроме самой природы. В эту новейшую диалектику национализации и натурализации вовлечены и внутренние, и внешние механизмы сырьевой зависимости. Порочный круг может быть разорван только политическим - иначе говoря, внеэкономическим - процессом.
На деле сырьевые зависимости расширяют сферу политического действия, выводя ее за пределы классических формул, описанных Гоббсом, Шмидтом или Фуко. Не устрашение подданных, не различение друзей и врагов, не биополитика становится сущностью суверенной политики новейшего времени. Ее неизвестным ранее содержанием становятся отношения между природным сырьем и человеческим капиталом - их недостаточность и избыточность, разрушение и сопротивление, национализация и стерилизация: проблемы, присущие суперэкстрактивному государству.
"Ведомости" от 07.06.2013, №99 (3361)
http://www.vedomosti.ru/opinion/news/12881531/politicheskie_svojstva_gaza
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/465751/politicheskie_svojstva_gaza
Примечание: все выделения в тексте - мои.
СМ. ТАКЖЕ:
Михаил МИНАКОВ - Философия свободы: Российская консервативная альтернатива (ноя 2013)
http://loxovo.livejournal.com/4659452.html
! Политолог Михаил МИНАКОВ: Философия свободы: Таежный союз (ноя 2013)
http://loxovo.livejournal.com/4659123.html
Из источника благосостояния государства население превращается в предмет его благотворительности
Сырье и общество: Добыть любой ценой
Механизм демодернизации в ресурсном государстве
Не понимая источников своего благосостояния, элита вырабатывает националистическую идеологию избранного народа
В книгах Дарона Асемоглу и Джеймса Робинсона, которые формируют новый канон постинституциональной экономики, проводится различие между экстрактивными и инклюзивными государствами (см. их книгу Why Nations Fail).
В экстрактивном государстве военная элита и трудовое население разделены культурными барьерами. Элита собирает свои доходы с трудового населения, рутинно применяя насилие, и с помощью того же насилия охраняет себя от смешения с собственным населением. Примером является российская экономика середины XIX в., основанная на крепостном праве: элита и крестьяне разделены сословными границами, но при этом зависят друг от друга, потому что без крестьян не было бы частных благ - таких, как еда и доход, а без элиты не было бы общественных благ - таких, как безопасность.
В инклюзивном государстве подобных расовых или сословных границ нет. Элита формируется на основе принципов меритократии и непрерывно меняет свой состав так, чтобы обеспечивать творческий труд всего общества.
Это две разные системы жизни; как демонстрируют авторы, только одна из них, инклюзивная, обеспечивает долговременный экономический рост.
Я предполагаю, что сырьевая зависимость формирует третий тип государства, который остался у Асемоглу и Робинсона неописанным, - я называю его суперэкстрактивным. В таком государстве элита оказывается способной эксплуатировать ресурсы, например, меха или нефть, почти без участия населения. С помощью своих сверхдоходов и тоже при минимальном участии населения эта же элита обеспечивает внешнюю и внутреннюю безопасность. Суперэкстрактивное государство собирает свои средства не в виде налогов с населения, а в виде прямой ренты, поступающей от добычи и торговли естественным ресурсом. Важно понять отличие этих поступлений от налогов, которые производятся творческим трудом всего общества и, соответственно, подлежат контролю со стороны этого общества. А что же население? В суперэкстрактивном государстве население становится избыточным. В этом кардинальное отличие от обычного экстрактивного государства - такого, как крепостная экономика имперской России, где элита жила другой жизнью, чем население, но при этом всецело зависела от его эксплуатации. Избыточность населения не означает, что элита непременно уничтожает население или что последнее вымирает за ненадобностью. Напротив, государство делает из населения предмет своей неусыпной заботы, опеки, поддержки… и контроля.
Так как государство извлекает свое богатство не из налогов, налогоплательщики не могут контролировать правительство. Асемоглу и Робинсон построили интересную теорию, согласно которой элита, собирающая налоги, находится в непрерывном торге с налогоплательщиками, которые всегда требуют более справедливого перераспределения общественного богатства. Элите всегда грозит революция; чтобы избежать ее, элита уменьшает свои требования, рационализирует расходы, производит больше общественных благ и т. д. Так вместо революции происходит модернизация. Важно, что революция - это игра с нулевой или даже отрицательной суммой, а модернизация производит новые ценности, от которых может быть лучше всем - и элите, и народу.
Но в суперэкстрактивном государстве, которое не зависит от налогов и налогоплательщиков, эта теория, возможно, не работает. Здесь элита зависит не от труда населения, а от цены на продаваемый ресурс, которая определяется внешними силами. Такое ресурсозависимое государство формирует сословное общество, в котором права и обязанности человека определяются его отношением к основному ресурсу. Принадлежность к военнo-торговой элите становится наследственной, как в сословии или касте. Хуже того, она натурализуется, представляется как традиционная и неизменная часть природы, как это свойственно расовому обществу. Из источника благосостояния государства население превращается в предмет его благотворительности. В таком обществе формируется особого рода сословный, моральный и культурный тип, который успешно осуществляет гегемонию над другими группами людей. Иван Грозный назвал этих людей опричниками, потом они назывались как-то иначе, например, чекистами.
Во всех суперэкстрактивных случаях народ зависит не от собственного труда, а от благотворительности, оказываемой или не оказываемой ему элитой. Обе стороны в таких обществах зависят от внешних сил, и торгуются они не между собой, а с кем-то другим - может быть, с Богом. Ведя к возрождению разных видов экстатической религиозности, например, ислама или православия, эта ситуация оказывается активным врагом современности. Только религиозно-националистический язык может объяснить судьбоносную случайность, которая наделила одни страны избыточными ресурсами и обделила ими другие страны. Не понимая источников своего необычайного благосостояния, но чувствуя свои отличия от всех остальных, соотечественников и иноземцев, суперэкстрактивная элита непременно вырабатывает мистико-националистическую идеологию избранного народа. Сырьевой национализм нужен и для того, чтобы различать своих, на которых распространяется государственная благотворительность, и чужих, которые не должны ее получить (но при этом подвергаются прямой эксплуатации, как мигранты в России). Два мистических элемента суперэкстрактивной элиты - необъяснимое богатство и невыразимая доброта (по отношению к населению) - еще дальше уводят ее от современности.
Александр ЭТКИНД - историк, профессор Кембриджского университета, научный руководитель Центра культуральных исследований постсоциализма Казанского федерального университета
*
Полный текст статьи опубликован в журнале "Неприкосновенный запас", № 2, 2013
"Ведомости" от 24.05.2013, №89 (3351)
http://www.vedomosti.ru/opinion/news/12379301/dobyt_lyuboj_cenoj
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/455961/dobyt_lyuboj_cenoj
Неизвестным ранее содержанием политики становятся отношения между природным сырьем и человеческим капиталом
Сырье и общество. Политические свойства газа
Сырьевые зависимости расширяют сферу политического действия, выводя ее за пределы формул, описанных классиками
Политическая наука много знает о сырьевом проклятии. Глядя на грешную землю с очень удаленной точки зрения, ученые сравнивают разные случаи - от Норвегии до Нигерии и от Голландии до Аляски. В этих сравнениях строгие методы подсчета сочетаются с самыми вольными и метафорическими понятиями. Посчитав корреляции и регрессии, ученые на их основании рассуждают о "болезнях" и "проклятиях", которые вряд ли выразимы цифрами. На эти корреляции и регрессии сильно влияет отбор первичного материала, по принципу garbage in, garbage out (что сюда войдет, то отсюда и выйдет). К примеру, в основополагающей статье 2001 г. "Препятствует ли нефть демократии?" калифорнийский профессор Майкл Росс просчитал данные по 50 странам (от Кувейта до Киргизии), которые признавались зависимыми от экспорта нефти и минералов; ни Россия, ни Советский Союз в этот список не вошли, что, конечно, не значит, что они не зависели от ресурсного экспорта. Зато недавняя книга Росса "Нефтяное проклятие" (2012) включает большую и интересную главу о России. И действительно, за последние 10 лет мы узнали о политических свойствах нефти и газа много такого, чего не понимали прежде.
Межстрановая статистика показывает, что зависимость страны от экспорта углеводородов препятствует ее демократическому развитию и останавливает рост человеческого капитала. Но так бывает не всегда, и есть страны, которые справились с этими проблемами успешнее других. Главный вывод из богатой литературы о сырьевом проклятии состоит в том, что в нем нет ничего фатального - такого, чего нельзя преодолеть серьезным и сосредоточенным усилием, основанным на знании опасности. Сырьевая зависимость вообще является не проклятием, а вольным выбором. Отношения между ресурсами и демократией не действуют автоматически; они определяются исторически сложившимися институтами и суверенными политическими решениями. Попасть или не попасть в порочный круг сырьевого проклятия - решение, которое суммирует множество разных факторов - от тех, что лежат глубоко в земле, до тех, что кажутся начертанными на небесах. Именно потому, что отношения между ресурсами и демократией принадлежат не природе вещей, а скорее культуре и политике, они необъяснимы и непредсказуемы на основе межстрановых сравнений. Богатство взаимных влияний между экономикой, культурой и политикой приходится отслеживать в рамках национальной истории, которая в новейшие времена понятна только в глобальном контексте.
Сырьевую зависимость часто сравнивают с наркотической, проводя аналогию между политэкономической болезнью, от которой страдают миллионы, и индивидуальной зависимостью от наркотического вещества. Обе эти зависимости имеют внутренние, структурные механизмы, которые очень трудно преодолеть одним усилием воли. Но и в наркотической, и в сырьевой зависимости ответственность за все неверные выборы - от давнего, первоначального до самого свежего, сегодняшнего - лежит на самом страдающем субъекте. Бывает, что ему необходима помощь специалиста, но без осознания собственной ответственности тут никак не обойтись. Специалист будет непременно подчеркивать эту внутреннюю ответственность и строить на ней свою программу помощи.
Сравнение сырьевой зависимости с наркоманией приводит, однако, и к более рискованному выводу. Всякий знает, что в формировании наркотической зависимости участвует не только ее субъект, но и посторонние агенты, для которых его пагубная зависимость является источником рационального обогащения. Хотя ответственность за свои действия всецело лежит на страдающем субъекте, любая программа исцеления требует урегулирования его контактов со здоровыми, но корыстными дилерами-совратителями. В ситуации, когда у наркодилера есть власть над наркоманом, его лечение становится необыкновенно трудным делом. А если у дилера есть еще и власть над терапевтом?
В экспорте, как в танго, участвуют по крайней мере двое. У любой страны, зависящей от экспорта своего сырья, есть здоровые и, возможно, цветущие покупатели, которые занимаются его импортом. Подобно наркодилерам, мировые посредники не заинтересованы ни в снижении спроса на свой товар, ни в уменьшении поставок. Им вряд ли нужно усугублять патологическое состояние своих партнеров, но они не заинтересованы и в их выздоровлении от сырьевой зависимости. Когда экспертиза и возможности терапии зависят от этих патогенных отношений, самоизлечение от сырьевой зависимости оказывается еще более трудным делом.
Трудным, но возможным. С проблемами сырьевого экспорта справлялись такие страны, как Голландия, Норвегия, Канада, Австралия. Классические примеры этих стран показывают ключевое значение культурных и политических институтов. Сформировавшись в совсем иных условиях, национальные традиции и демократические институты этих стран сумели преодолеть голландскую и другие болезни. Хотя наделенность страны природными ресурсами вряд ли зависит от местной культуры и политики, развитие человеческого капитала в агрессивный среде сырьевого экспорта зависит именно от них. Столкнувшись со сверхдоходами, обесценивающими труд, Норвегия и другие страны сформировали новые и сложные механизмы, имеющие не утилитарную, а скорее противоположную, антиэкономическую природу. Таковы механизмы "стерилизации прибылей", "резервного накопления", "фондов грядущих поколений": в отличие от утилитарной экономики, которая максимизирует благополучие ныне живущего и работающего поколения, "стерилизующие" фонды имеют своей главной или единственной целью вывод средств из оборота. Они откладывают не только потребление, но и само накопление в далекое и неопределенное будущее. Это не экономический процесс, доступный расчету, а политический процесс, требующий суверенных решений. Такие решения не могут быть доверены компьютеру, и я не знаю, могут ли они быть переданы парламенту.
Увы, богатая история политэкономической мысли не предвидела ничего похожего на "стерилизацию" огромных финансовых потоков, сравнимых с национальным доходом. Утилитарные, либеральные и марксистские мыслители учили, что сила государства и благосостояние общества зависят от должного баланса между трудом, потреблением и накоплением. Они не предполагали, что решающим станет другой, даже противоположный вопрос: как изъять средства из экономического оборота? Необходимым образом это и вопрос о роли государства в экономике. Изъять средства из экономического оборота может только суверен, и только он обладает монопольным контролем над сформированным фондом. Как не допустить расхищения этого фонда самим сувереном? Хищение "стерилизованных" средств не только возвращает их в оборот, что подрывает смысл всего громоздкого механизма, но и делает их расходование самым непродуктивным, наиболее далеким от утилитарной рациональности. Уж лучше бы они были поровну розданы каждому, как это делают на Аляске, распределяя риски между множеством индивидуальных предпочтений.
Классики спорили об отношениях между трудом и капиталом, о потреблении и накоплении, о правах собственности и скорости оборота, о роли государства во всех этих явлениях. Но никто не подготовил нас к самому парадоксальному эффекту ресурсной экономики - порочному кругу, в котором государство национализирует ресурсы, монополизирует торговлю ими, изымает ее прибыли из оборота, приватизирует получившиеся фонды по собственному усмотрению, инвестирует их в частно-государственные партнерства и, таким образом, становится все более всесильным, бесконтрольным и расточительным. Человеческий капитал в этой среде необратимо разрушается, что еще более сужает пространство возможностей, открытых государству: с каждым следующим шагом этого злокачественного процесса у суверена остается все меньше точек опоры, кроме самой природы. В эту новейшую диалектику национализации и натурализации вовлечены и внутренние, и внешние механизмы сырьевой зависимости. Порочный круг может быть разорван только политическим - иначе говoря, внеэкономическим - процессом.
На деле сырьевые зависимости расширяют сферу политического действия, выводя ее за пределы классических формул, описанных Гоббсом, Шмидтом или Фуко. Не устрашение подданных, не различение друзей и врагов, не биополитика становится сущностью суверенной политики новейшего времени. Ее неизвестным ранее содержанием становятся отношения между природным сырьем и человеческим капиталом - их недостаточность и избыточность, разрушение и сопротивление, национализация и стерилизация: проблемы, присущие суперэкстрактивному государству.
"Ведомости" от 07.06.2013, №99 (3361)
http://www.vedomosti.ru/opinion/news/12881531/politicheskie_svojstva_gaza
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/465751/politicheskie_svojstva_gaza
Примечание: все выделения в тексте - мои.
СМ. ТАКЖЕ:
Михаил МИНАКОВ - Философия свободы: Российская консервативная альтернатива (ноя 2013)
http://loxovo.livejournal.com/4659452.html
! Политолог Михаил МИНАКОВ: Философия свободы: Таежный союз (ноя 2013)
http://loxovo.livejournal.com/4659123.html