БЛОКАДА ЛЕНИНГРАДА: Простить и помнить. Что сказал немцам в Рейхстаге лейтенант ГРАНИН
Даниил Гранин: Я буду говорить не как писатель, не как историк, а лишь как солдат Второй мировой войны
27 января в бундестаге прошел "Час памяти" жертв национал-социализма, приуроченный к годовщине освобождения узников концлагеря Освенцим советскими войсками. В этом году в "Час памяти" вспоминали блокадный Ленинград. Почетным гостем "часа" стал известный русский писатель Даниил Гранин, который провел все 872 дня в осажденном городе. "РГ" публикует выступление Гранина с речью-воспоминаниями о тех непростых днях.
Даниил ГРАНИН:
Прежде всего хочу поблагодарить господина председателя Бундестага и все руководство за любезное приглашение выступить здесь. Это для меня большая честь, я буду говорить не как писатель, не как историк, а лишь как солдат, участник далеких событий Второй мировой войны.
Она для меня началась, когда Германия объявила войну Советскому Союзу 22 июня 1941 года. Я пошел в Народное ополчение добровольцем. Первые месяцы войны мы отступали, бежали, иногда лишь удавалось удержать позиции, как это было в августе 1941 года под Лугой. Но вскоре и тут нам пришлось отступить, наш полк разбомбили, мы бежали. 17-го сентября мы сдали последний рубеж в городе Пушкине, оборона Ленинграда рухнула. Город был окружен со всех сторон немецкими войсками. Блокада наступила внезапно. Город был к ней не готов, не было запасов ни продовольствия, ни топлива. Сразу же ввели карточки, уже в сентябре давали хлеба рабочим полкило, 300 граммов служащим.
С 1 октября - 400 грамм, и 200 грамм служащим, 20-го ноября катастрофически снизили норму - 250грамм рабочим, 125 грамм - служащим и детям. 125 грамм - тонкий ломтик хлеба пополам с целлюлозой и примесями.
Полностью прекратился подвоз, затем одно за другим: перестал работать водопровод, канализация, встал транспорт, трамваи, погас свет, отключилось отопление. Линия фронта вплотную приблизилась к городу. До наших окопов можно было доехать на трамвае, с передовой в штаб армии ходили пешком.
Приближалась зима. Как назло, лютая, минус 30-35 градусов. Огромный город лишался всякого жизнеобеспечения. Его ежедневно нещадно бомбили, с утра его обстреливали снарядами. Они проносились над нами. До нас доходили не только разрывы, но и содрогания почвы. Горели дома. Гасить их было нечем, водопровод не работал, и дома горели по несколько суток. К декабрю улицы, площади завалило снегом, только кое-где оставались проезды для военных машин. Памятники заложены мешками с песком. Витрины заколочены досками. В булочные и магазины с ночи стояли огромные очереди. Работали только военные заводы и пекарни. Были дни, когда и хлебозаводы останавливались.
Ночью освещения не было. Патрули и прохожие пробирались со светящимися значками - "светлячки". Люди от голода теряли силы, но продолжали работать, продолжали делать снаряды, мины, ремонтировать танки.
Немцы хорошо знали, что происходит в городе, про ужасы голода, знали от разведки, от перебежчиков. Противник мог войти в город, но понимал, что город и солдаты будут стоять насмерть.
Гитлер повторял - в город не входить, потери от уличных боев были бы слишком велики. Решили, что при таком питании люди не выдержат, вот-вот они должны сдаться. Если голод не заставит, то еще лучше - население передохнет, не надо будет его кормить.
Памятник императору Николаю I на Исаакиевской площади, закамуфлированный и сбереженный ленинградцами от вражеской авиации. Март 1943 г.
Восемнадцатая Армия фон Лееба отбивала все попытки прорвать блокаду. Немецкие войска, по сути, комфортно, без особых трудов ожидали, когда голод удушит население. В блокадном кольце оказалось почти три миллиона горожан. Немцы разбомбили главные продовольственные склады - Бадаевские, и от малых запасов ничего не осталось. Наплевав на все законы войны и воинской чести, вермахт приступил к удушению огромного мегаполиса голодом. Фактически на Ленинградском фронте немцы начали войну с горожанами, запустив вместо себя голод.
Уже в октябре стала нарастать смертность от дистрофии. В октябре умерло 6 000, в ноябре - 10 000, за 25 дней декабря - 40 000. В феврале ежедневно умирало от голода около трех с половиной тысяч. В дневниках того времени люди писали: "Господи, дожить бы до травы". По скромным подсчетам, за время блокады умерло больше 1 миллиона горожан.
Маршал Жуков приводит цифру - 1 миллион 200 тысяч голодных смертей. Смерть уничтожала тихо, безмолвно, день за днем, месяц за месяцем - все 900 дней. Как укроешься от голода? Он настигал в стенах своего дома, на работе, в своей квартире среди кастрюль, сковородок, буфетов. В еду запускали немыслимые вещи - соскабливали клей с обоев, варили кожаные ремни. Ученые-химики в институтах перегоняли олифу. Съедали кошек, собак. С какого-то момента началось людоедство.
Уже спустя 35 лет после войны мы с белорусским писателем Адамовичем решили написать книгу, где собрать рассказы уцелевших блокадников. Там были страшные примеры.
У матери умирает ребенок, ему три года. Она кладет труп между окон, каждый день отрезает по кусочку, чтобы накормить дочь. Спасала ее. Я говорил с этой матерью и с этой дочкой. Дочь не знала подробностей. А мать все знала, не позволила себе умереть, и не позволила себе сойти с ума, надо было спасти дочь. И спасла.
Во что превратилась жизнь блокадника?
Вода - где ее добыть? Шли на реку Неву, на каналы, в толще льда делали проруби, зачерпывали ведрами. Там, где не было поблизости рек и каналов, собирали снег и топили его. Топили на чем? - железные печурки - "буржуйки". Покупали их на рынке за немыслимые деньги, и тут наступала следующая проблема - чем их топить. Выламывали паркет, ломали мебель…
В домах жили в темноте. Окна завешаны, чтобы сберечь тепло. Светит крохотный огонек коптилки, это баночка с фитилем, залитая маслом - машинным, трансформаторным. Керосина нет. Крохотное пламя - единственный источник света.
Появились "черные" рынки, там можно было выменять кусок сахара, банку консервов, мешочек крупы. Выменять за шубу, валенки, серебряные ложки, несли туда все ценное, что было в доме.
На улицах и в подъездах лежали трупы, завернутые в простыни, не было сил хоронить их, сносили вниз по лестнице или на саночках везли на кладбище, ну а там не хоронили, а просто оставляли трупы.
Когда лед на Ладоге окреп, по нему проложили на Большую землю "Дорогу жизни", по ней пустили машины, началась эвакуация, эвакуировали женщин, детей, раненых. Дорогу немцы нещадно обстреливали, снаряды ломали лед. Машины с людьми шли под воду. Дорога работала днем и ночью, другого способа эвакуировать не было.
В городе люди многое делали сами. У кого-то хватало сил вырубать во льду ступеньки, чтоб можно было спускаться к воде. В районах города организовали выдачу кипятка, кружка кипятка часто спасала человека; молодежные бригады помогали доставить обессиленных людей в стационары, там их кое-как подкармливали.
Как укроешься от голода? Человек на улице остановится, сползет вдоль стены на землю, потеряв силы... Блокадный Ленинград, сентябрь 1942 г.
Люди привыкали к взаимопомощи. Человек на улице остановится, сползет вдоль стены на землю, потеряв силы, и находился иногда другой прохожий, поднимет его, доведет до пункта с кипятком.
Пока не растаял лед на Ладожском озере, удалось эвакуировать 376 000 человек.
Несколько раз меня посылали в штаб, и я видел эти сцены и понял, что один из героев блокады - это "КТО-ТО", "БЕЗЫМЯННЫЙ ПРОХОЖИЙ", он спасал упавшего, замерзающего. У людей не исчезло, а появилось больше сострадания. Единственное, что можно было противопоставить голоду и бесчеловечности фашизма - это духовное сопротивление людей единственного города Второй мировой войны, который сумел выстоять.
Однажды в мае 1942 года нас послали помочь вывозить трупы во рвы, выкопанные на кладбищах. Возле кладбищ набралось груды снесенных туда за зиму покойников. Я помню, как мы их грузили в машины - мы их кидали, как дрова, такие они были легкие и высохшие. Кто-то, кажется, наш полковой врач, сказал: "Они съедали себя сами". Мы грузили ими машину за машиной. Это была самая жуткая работа в моей жизни.
Эвакуация создавала проблемы. Одна женщина рассказывала нам, как поехала с детьми на Финляндский вокзал, чтобы оттуда добраться до "Дороги жизни". Посадила на санки дочь, сын 13 лет пошел сзади. Дочь она довезла, а у сына не хватило сил дойти, остался на улице, очевидно, погиб.
Спустя 35 лет после войны, мы опросили для книги 200 человек блокадников. Каждый раз я допытывался: "Почему вы остались живы, если вы провели здесь всю блокаду?". Часто оказывалось, что спасались те, кто спасал других - стоял в очередях, добывал дрова, ухаживал, жертвовал коркой хлеба, кусочком сахара... Конечно, и спасатели умирали, но поражало меня то, как им помогала душа не расчеловечиваться. Блокадная смерть настигала истощенные организмы и летом, и в эвакуации.
В городе висели характерные объявления: "Произвожу похороны", "Рою могилы", "Отвожу покойников на кладбища". Все за кусок хлеба, за банку консервов…
Весной по Неве поплыли вереницы трупов красноармейцев. Но воду из Невы продолжали брать, оттолкнет труп и зачерпывает, а что делать.
С июля 1942 года мы на фронте пытались порвать кольцо блокады. Атаки проходили неудачно. Синявинская операция длилась до конца октября. Ничего не получилось, наши войска потеряли 130 000 человек.
Однажды мне принесли дневник блокадника. Юре было 14 лет, он жил с матерью и сестрой. Дневник нас поразил. Это была история совести мальчика. В булочных точно, до грамма, взвешивали порцию положенного хлеба. Для этого приходилось отрезать еще довески, чтобы выходило ровно 250-300 граммов. Обязанностью Юры в семье было достояться в очереди до хлеба и принести домой. В дневнике он признается, каких мучений ему стоило не отщипнуть по дороге кусочек хлеба, особенно терзал его довесок, неудержимо хотелось съесть этот маленький кусочек, ни мать, ни сестренка, казалось бы, не узнали об этом. Иногда он не выдерживал и съедал. Он описывает, как стыдно было, признается в своей жадности, а потом и в бессовестности - вор, украл у своих, у матери, у сестры хлеб насущный. Никто не знал об этом, но он мучился. В квартире соседями были муж и жена, муж был какой-то крупный начальник по строительству оборонных сооружений, ему полагался дополнительный паек. На общей кухне жена готовила обед, варила кашу, обед, сколько раз Юру тянуло, когда она выходила, схватить чего-то, зачерпнуть хоть рукой горячей каши. Он казнит себя за свою постыдную слабость. В его дневнике поражает постоянный поединок голода и совести, борьба между ними, яростные схватки, причем ежедневные, попытки сохранить свою порядочность. Мы не знаем, сумел ли он выжить, из дневника видно, как убывали его силы, но даже уже полный дистрофик, он не позволял себе выпрашивать еду у соседей.
Или другая история. Во время артиллерийского обстрела города снаряд через окно залетел в квартиру и не разорвался, грохнулся на пол. Остался лежать. Дыру в окне забили фанерой. А что делать со снарядом? Ходили к военным, молили прийти саперов. Проклятые саперы не шли, и люди несколько недель жили в одной комнате с большим снарядом.
Заместитель председателя Совета министров Алексей Косыгин во время войны был отправлен в Ленинград как представитель Комитета обороны. Он руководил "Дорогой жизни" через Ладожское озеро, кроме того, он отправлял на Урал на военные заводы оборудование с ленинградских заводов - станки, цветные металлы, приборы. Он рассказывал мне, как перед ним ежедневно возникала тяжелая проблема выбора: отправлять детей, женщин, раненых или материалы на заводы.
После войны Ленинградскую блокаду мы воспринимали как одну из самых трагических страниц в истории Второй мировой войны с немцами. Позорную для Германии и героическую для России. Это даже не столько героическая, сколько удивительная по своей духовной силе.
Маленькая ленинградка Таня Савичева и ее дневник, поведавший миру о трагедии большой семьи, погибшей от голода в осажденном городе
Я, будучи на переднем крае начиная с 41-го и часть 42-го года, честно признаюсь, возненавидел немцев не только как противников, солдат вермахта, но и как тех, кто вопреки всем законам воинской чести, солдатского достоинства, офицерских традиций и тому подобное уничтожали людей, горожан самым мучительным, бесчеловечным способом, воевали уже не оружием, а с помощью голода, дальнобойной артиллерией, бомбежек. Уничтожали кого? - Мирных граждан, беззащитных, не могущих участвовать в поединке. Это был нацизм в самом отвратительном виде, потому что они позволяли себе это делать, считая русских недочеловеками, считая нас чуть ли не дикарями и приматами, с которыми можно поступать как угодно.
Ныне, конечно, это чувство утихло, осталось лишь в памяти. Впервые я приехал в Германию в 1956 году, меня пригласило издательство, которое выпустило мой роман. В сущности, я ехал к недавнему врагу, к смертельному врагу. На пресс-конференции меня спросили тогда - что я чувствую, приехав сюда, в Германию? Я сказал, что, когда я встречаю немцев своего возраста, для меня это встреча промахнувшихся, они столько раз стреляли в меня и промахнулись, и я стрелял в них и тоже промахнулся.
На стенах Рейхстага еще читались надписи наших солдат, среди них запомнилась мне одна примечательная: "Германия, мы пришли к тебе, чтобы ты к нам не ходила". За эти годы я стал другим. У меня появились в Германии друзья. Здесь переводили и издавали много моих книг. Процесс примирения был не прост. Ненависть - чувство тупиковое, в нем нет будущего. Надо уметь прощать, но надо уметь и помнить. Вспоминать про годы войны тяжело, любая война - это кровь и грязь. Но память о погибших миллионах, десятках миллионов наших солдат необходима. Я только недавно решился написать про свою войну. Зачем? Затем, что в войну погибли почти все мои однополчане и друзья, они уходили из жизни не зная, сумеем ли мы отстоять страну, выстоит ли Ленинград, многие уходили с чувством поражения. Я как бы хотел им передать, что все же мы победили, и что они погибли не зря. В конечном счете всегда торжествует не сила, а справедливость и правда.
"Российская газета", 28.01.2014
http://www.rg.ru/2014/01/27/granin-site.html
Переживший и победивший
Овации в бундестаге после выступления Даниила Гранина длились семь минут
Переполненный зал заседаний германского парламента приветствовал Даниила Гранина стоя.
Писатель-фронтовик появился в Рейхстаге в сопровождении федерального канцлера ФРГ Ангелы Меркель (которая еще не вполне оправилась от недавней травмы и пришла на заседание на костылях), президента ФРГ Йоахима Гаука и председателя бундестага Норберта Ламмерта. Он шел к трибуне не спеша, походкой человека, взявшего на себя тяжелую, но почетную ношу.
Такой она и была, эта миссия, - рассказать о великом событии 70-летней давности, которое так и не превратилось в привычную "дежурную" дату. Силой своего слова, энергетикой личных воспоминаний ленинградец Даниил Гранин приблизил участников европейского часа Памяти, организованного бундестагом, к той незабываемой правде о блокаде его родного города. К правде о том, какой ценой город сохранил себя и свое достоинство. Это была не лекция и не доклад. Это был рассказ пережившего и победившего. Собственно, Гранин сказал это в первых строках своего выступления: "Я буду говорить как солдат".
Даниил Гранин, сопровождаемый первыми лицами Германии, идет к трибуне бундестага
"Для нашей семьи это личный праздник, - рассказала Марина Данииловна, дочь писателя. - И едва ли не впервые мы встречаем его не дома. Мне кажется, что сегодня для отца день его памяти. Поэтому и текст своего выступления он переписывал неоднократно - хотел точности, хотел рассказать обо всем без ретуши. Хотя, уверена, по бумажке читать не будет, станет фантазировать". Так и получилось: Даниил Гранин в получасовой речи практически не заглядывал в текст.
За несколько дней до 70-летия снятия блокады Ленинграда на конференцию в РГПУ им. Герцена приезжала дочь Алеся Адамовича, соавтора Гранина по "Блокадной книге". Она представляла никогда не публиковавшиеся записки отца времен ее создания. Наталья Адамович сказала в разговоре с корреспондентом "РГ": "К этому времени отец уже написал повесть "Я из огненной деревни" и понимал, какой объем воспоминаний придется обработать, через какие трудности пройти. Но импульс написать о ленинградцах, о героической и трагической судьбе города оказался сильнее. Он не дожил до этих дней, но слово "Блокадной книги" слышно сегодня и в Петербурге, и в Берлине". Голос блокадного Ленинграда звучал вчера в Рейхстаге.
Международные встречи - Дни памяти жертв национал-социализма ежегодно проводятся 27 января - в день освобождения Освенцима. В этом году встреча посвящена 70-летию снятия блокады Ленинграда. "Обычно кандидатуры приглашенных на подобные мероприятия долго и серьезно обсуждаются в бундестаге", - рассказала ответственная за проведение встречи, сотрудница протокольной службы бундестага, доктор Штефани РОТЕНБЕРГЕР. - Даниил Александрович Гранин настолько бесспорная фигура, его статус как писателя, общественного деятеля и фронтовика так высок, что, пожалуй, впервые за историю таких мероприятий обсуждения не было. Всем было очевидно, что лучшего главного героя не найти".
В ложе для гостей перед началом часа Памяти взволнованно переговаривались блокадники с медалями "За оборону Ленинграда" на груди, ветераны Великой Отечественной, узники фашистских гетто и концлагерей. Они обсуждали: каким будет приветствие главы германского бундестага, какие слова найдет Норберт Ламмерт для ТАКОЙ встречи.
"27 января 1944 года была полностью снята блокада Ленинграда. В тот же день годом позже Красная Армия освободила Освенцим. Это случайное совпадение, но не случайна связь этих двух событий - геноцида, основанного на расизме, и крестового похода нацистов против цивилизации", - так профессор Ламмерт начал свою приветственную речь. Он говорил о нацистских планах уничтожения Ленинграда, цитируя директиву гитлеровского командования: "В этой войне на выживание наша сторона не заинтересована в сохранении даже части населения этого города". Расчет на гибель мирных жителей огромного мегаполиса сделали ответственные за развязывание самой чудовищной войны двадцатого столетия. "Мы склоняем головы перед жертвами этой войны, перед всеми погибшими и замученными, перед всеми, кого преследовали за политические убеждения, расовую принадлежность, перед всеми, кто перенес тяготы принудительных работ и ужасы лагерей для военнопленных, - говорил президент бундестага. - Но нас все эти десятилетия не оставляет вопрос: как стало возможным такое расчеловечивание?"
Передавая слово Даниилу Гранину и благодаря его как за мужество на фронте, так и за создание вместе с Алесем Адамовичем "Блокадной книги", Норберт Ламмерт подчеркнул: правду о блокаде Ленинграда долгое время не знали на западе Германии, символом войны на Восточном фронте для немцев был лишь Сталинград. В несколько ретушированном виде о блокаде узнавали в ГДР. Правду о блокаде, во всей ее полноте необходимо знать всем, и не только в Германии. "Вы писали, что путь к примирению занял у вас гораздо больше времени, чем длилась сама война, - подытожил председатель бундестага. - Я благодарен, что вы все-таки проделали этот путь и сегодня вы здесь".
Покинув трибуну под овации вставшего зала, длившиеся семь минут, Гранин признался корреспонденту "РГ": "Я был уверен, что они меня поймут, но хотел еще, чтобы они почувствовали. Кажется, получилось".
Чтобы не только поняли, но и почувствовали, Гранин говорил вчера и со студентами, приехавшими из России, Белоруссии, Украины, Польши, Франции и Израиля. Он говорил об уроках истории, о которых нельзя забывать. Он говорил о необходимости знать и помнить даже самые позорные страницы из своего прошлого, чтобы это прошлое не повторилось никогда.
Вчера в бундестаге состоялся Урок истории, в равной мере важный и для России, и для Германии, и для всего цивилизованного человечества.
Юлия КАНТОР (Берлин)
"Российская газета", 28.01.2014
http://www.rg.ru/2014/01/28/bundestag.html
ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Выступление Даниила Гранина в бундестаге (28:23)
http://www.youtube.com/watch?v=EYKp57pRVAo
Выступление Даниила Гранина в бундестаге (полная версия) (44:44)
http://www.youtube.com/watch?v=DAD29Qa2pdg