Андрей КОНЧАЛОВСКИЙ: "Я был Бэмби"
Известный режиссер - о «Щелкунчике», Энди Уорхоле, 3D и Манежной площади
Андрей Кончаловский представил в Москве «Щелкунчика» - свой международный 3D-проект, часть средств в который вложил «Внешэкономбанк». Бюджет картины оценивается в $90 млн (что для России является рекордом; фильм, правда, считается совместным производством Великобритании и Венгрии).
На пресс-конференции Кончаловский вызвал симпатию зала, подробно рассказав, с каким треском «Щелкунчик» только что провалился в ограниченном американском прокате. Есть шанс, что фильм, снятый в Венгрии на английском языке, получит у нас более теплый прием: это вполне традиционная, но в высшей степени культурная сказка с элементами мюзикла. К сожалению, русский дубляж, в котором приняли участие Алла Пугачева и Филипп Киркоров, далек от совершенства. В числе других недостатков картины - периодическая потеря ритма. Здесь, однако, есть довольно неожиданный и располагающий к себе заглавный персонаж, симпатичные дети, колоритные фашиствующие крысы, внятный гуманистический месседж без тени пропаганды, несколько забавных аттракционов и шуток, а также общая атмосфера рождественской сказки. Может быть, Кончаловскому и не удалось создать детский фильм на все времена (как ему, по собственному признанию, хотелось), но для семейного просмотра в текущем новогоднем сезоне он вполне подходит.
Отдельного внимания заслуживает то обстоятельство, что, не разрушая пространства детской сказки, Кончаловский декларирует здесь свои эстетические пристрастия, противопоставляя модернизм постмодернизму: в реальном мире царит венский югендштиль, в антиутопическом крысином Зазеркалье украшением интерьера становятся херстовская дохлая акула и художественные фотографии плачущих детей.
После московской презентации Андрей Кончаловский рассказал OPENSPACE.RU о проекте, работа над которым началась еще 40 лет назад.
- Вас не удивило, что на пресс-конференции по детскому фильму «Щелкунчик» журналисты вас так много спрашивали про Манежную площадь?
- Люди всегда ищут подтексты, какие-то внутренние смыслы. Они наверняка есть, но они вполне случайны. Просто случайны. А что касается Манежной площади… Мы вступаем в полосу противостояния менеджмента и молодых неудовлетворенных людей. Это будет полоса, как в 1968 году, будет везде - во Франции, Британии, Италии. Уже началось. Здесь, может быть, чуть-чуть позже, но это неизбежно.
- Как вы решили, что действие фильма будет происходить именно в таком условном венском мире начала XX века, с модерном и постоянно присутствующим в разговорах Фрейдом?
- Все появляется как снежный ком - одно на другое наползает. Когда начинаешь выбирать между Германией и Австрией, то выбираешь Австрию - просто потому, что там было барокко, декаданс, Штраус, Малер, огромная композиторская школа и вообще сбитые сливки. Это большая культура, которая оплодотворена соседством с Италией, Венгрией - со славянским и латинским миром. В Германии было по-другому, там все гораздо суше (поэтому Баухаус возник в Германии, а не в Австрии).
- Правильно ли я понимаю, что вы противопоставляете модерн начала века тому, что принято называть современным искусством? В реальном мире у вас Вена, Климт и Шиле, а в Зазеркалье, где правят крысы, - Крысиный король, похожий на Энди Уорхола, и акула в формальдегиде, как у Херста.
- Конечно. У меня Крысиный король эстет. Артист, начитан и даже слегка фотограф. Он любит плачущих детей снимать. Целый артистический мир. Есть такие диктаторы, которые не чужды искусству.
- Это понятно. Итальянское кино многим обязано синефилу Муссолини.
- Ну конечно. Итальянцам вообще чрезвычайно свойственно пластическое выражение любой идеи. Неслучайно фашизм родился вместе с Маринетти...
Понимаете, до 1950-х годов поп-культуры не существовало. Была непрерывная традиция европейской цивилизации - от античности. В 1920-е годы стали пытаться эту традицию разрушить - «Ослиный хвост», Марсель Дюшан, «Черный квадрат». Была предпринята попытка подвести черту под всякой связью между деятельностью человека и его памятью. Вот так надо говорить. Дюшан и Малевич, по идее, сказали: «Нас больше человеческая память не интересует, нас интересует интеллект».
Но интеллект не имеет отношения к искусству. К искусству имеет отношение сердце. Искусство - это прекрасное. Всегда. Даже в ужасном есть прекрасное. Есть боль. Пелевин замечательно недавно сказал, что искусство всегда должно доставлять радость, даже когда оно доставляет вам печаль. Это чувство. Малевич не вызывает чувства - он вызывает мысль. Дюшан не вызывает чувства - он вызывает мысль: скандалист, здорово, интересно, потрясающе… Но это мыслительный процесс, который не имеет отношения к тому, что называют культурой. Но 1920-е годы - Баухаус, экспрессионизм - все это было связано с великой культурой, с традицией, которую, между прочим, поддерживал до конца даже Фрэнсис Бэкон. А вот возникший после этого разрыв - он развился в постмодернизм, который сознательно забыл, что такое культура. И этот разрыв с традицией обрекает европейское искусство на неизбежную смерть - и последующее, видимо, возрождение. Не знаю, когда оно случится.
- С кино как-то соотносится то, о чем вы говорите?
- Слава богу, не соотносится. Или соотносится каким-то другим образом. Кино - это всегда массовое, просто в силу того, что его делают много человек, и оно не существует без бюджета. Сделать скульптуру ничего не стоит, или там акулу замариновать - 5 тысяч. А вот кино стоит денег. Чужих, как правило. Желание вернуть их обратно очень важно, поэтому птичий язык в кино не приветствовался. Он существует и должен существовать - только в очень элитных формах. В принципе, кино жанр популярный. Он вульгарен: когда я говорю vulgar - это не значит «плохо». Это значит «массово».
В кино образы не оставляют пространства для фантазии. Поэтому это искусство такое - первичное. В поэзии, в литературе и в интеллектуальном кино у тех, кто понимает, есть пространство для фантазии. Даже в театре фантазия работает гораздо сильнее, чем в кино. Крупный план - и все, остальное убито. Кино очень грубое искусство, и надо приложить много усилий, чтобы сделать его тонким.
- Вы рассказывали о том, что начали работать над «Щелкунчиком» еще 40 лет назад, вместе с Тарковским...
- Это была литературная работа, чтобы деньги заработать и съездить в Лондон. 60-е годы - боже мой, поехать в Англию! Тарковскому тогда не удалось - он занялся другим проектом, стал писать свою «Гофманиану». А у меня это была первая поездка в Лондон. Не мой проект был - англичан, они хотели театр, балет, снег, какая-то Россия после оттепели. Все это не имеет отношения к моему сегодняшнему замыслу.
- У вас очень непривычный Щелкунчик. Мы привыкли его видеть таким квадратным, с большой челюстью. А у вас он такой круглоголовый...
- Мы привыкли почему-то видеть Щелкунчиков очень старыми. Черные усы, белые бороды. Какие-то они неприветливые, неинтересные. Не очень гуманные. Какие-то квадратные. Мой Щелкунчик, он… уродливый, но человек, а не квадратная штука. Не очень привлекательный, но вполне антропоморфный. Мы же искали Щелкунчика, думали, каким он должен быть. А потом художник, который рисовал сториборд, принес такого круглолицего, с выпученными глазами… Мы должны видеть за ним человека, чтобы зритель мог с ним идентифицироваться. У нашего Щелкунчика больше выразительности - при минимальных средствах. Для того, чтобы сделать его человеком, мы не использовали компьютерной графики: у него только глаза крутятся, брови поднимаются и руки (хлопает в ладоши) - всё! Было очень трудно убедить моих креативных дизайнеров по Щелкунчику, что нужно лимитировать его движения и мимику, при этом выразив всю гамму чувств. Получилось. Я очень рад, что не пошел у них на поводу и не сделал его совсем антропоморфным. Как только твердое вещество, из которого он сделан, становится морфированным, ты больше не веришь в то, что он дерево. А это должна быть деревянная кукла. Посмотришь на сегодняшнего японского робота - они же еще даже бегать не могут...
- Они через голову кувыркаются.
- Щелкунчик у меня ходит, как японский робот, - боится потерять равновесие.
- Вы же в первый раз снимали 3D-фильм? Зачем вам это?
- Не было у меня 3D, и вряд ли будет еще когда-нибудь. Чудеса, елка, путешествие внутри ее украшений, танец снежинок, падающий снег - все это просто просится в 3D.
- В России всех очень впечатлило сообщение о том, что банк ВЭБ вложил в ваш фильм $90 млн. Это рекордный бюджет для российского фильма - и совсем небольшой для американского.
- Мы не хотели об этом говорить с самого начала, потому что боялись, что американцы используют тот факт, что фильм финансирует русский банк, чтобы картину угробить. Но им удалось это сделать и без этой новости...
Я убежден, что американские бюджеты безжалостно надуваются. У меня люди работали за треть обычной зарплаты: им нравилось то, что я делаю. Моя картина - это 40%, даже 30% нормального американского бюджета.
- Вы уже смотрели «Черного лебедя» Аронофски? Забавно, что в США вас упрекали в том, что «Щелкунчик» получился слишком мрачным, - они привыкли к другой интерпретации этого балета Чайковского. А Аронофски, наоборот, был поражен тем, что в России у «Лебединого озера» хеппи-энд.
- Не смотрел еще. «Черный лебедь», в отличие от «Щелкунчика", не для детей.
- Это понятно.
- Возможно, критика была обострена той идеологией, которую проводит Disney. А может быть, просто хотели загубить картину.
- В принципе, вы же попытались прокатать неголливудский семейный фильм, выпустив его на американский рынок без поддержки студий-мейджоров...
- Дэвид Мамет написал чудную книжку про Голливуд, она называется «Бэмби против Годзиллы». Как раз я был Бэмби.
Openspace.Ru, 16/12/2010
http://www.openspace.ru/cinema/events/details/19308/?expand=yes#expand
Андрей Кончаловский представил в Москве «Щелкунчика» - свой международный 3D-проект, часть средств в который вложил «Внешэкономбанк». Бюджет картины оценивается в $90 млн (что для России является рекордом; фильм, правда, считается совместным производством Великобритании и Венгрии).
На пресс-конференции Кончаловский вызвал симпатию зала, подробно рассказав, с каким треском «Щелкунчик» только что провалился в ограниченном американском прокате. Есть шанс, что фильм, снятый в Венгрии на английском языке, получит у нас более теплый прием: это вполне традиционная, но в высшей степени культурная сказка с элементами мюзикла. К сожалению, русский дубляж, в котором приняли участие Алла Пугачева и Филипп Киркоров, далек от совершенства. В числе других недостатков картины - периодическая потеря ритма. Здесь, однако, есть довольно неожиданный и располагающий к себе заглавный персонаж, симпатичные дети, колоритные фашиствующие крысы, внятный гуманистический месседж без тени пропаганды, несколько забавных аттракционов и шуток, а также общая атмосфера рождественской сказки. Может быть, Кончаловскому и не удалось создать детский фильм на все времена (как ему, по собственному признанию, хотелось), но для семейного просмотра в текущем новогоднем сезоне он вполне подходит.
Отдельного внимания заслуживает то обстоятельство, что, не разрушая пространства детской сказки, Кончаловский декларирует здесь свои эстетические пристрастия, противопоставляя модернизм постмодернизму: в реальном мире царит венский югендштиль, в антиутопическом крысином Зазеркалье украшением интерьера становятся херстовская дохлая акула и художественные фотографии плачущих детей.
После московской презентации Андрей Кончаловский рассказал OPENSPACE.RU о проекте, работа над которым началась еще 40 лет назад.
- Вас не удивило, что на пресс-конференции по детскому фильму «Щелкунчик» журналисты вас так много спрашивали про Манежную площадь?
- Люди всегда ищут подтексты, какие-то внутренние смыслы. Они наверняка есть, но они вполне случайны. Просто случайны. А что касается Манежной площади… Мы вступаем в полосу противостояния менеджмента и молодых неудовлетворенных людей. Это будет полоса, как в 1968 году, будет везде - во Франции, Британии, Италии. Уже началось. Здесь, может быть, чуть-чуть позже, но это неизбежно.
- Как вы решили, что действие фильма будет происходить именно в таком условном венском мире начала XX века, с модерном и постоянно присутствующим в разговорах Фрейдом?
- Все появляется как снежный ком - одно на другое наползает. Когда начинаешь выбирать между Германией и Австрией, то выбираешь Австрию - просто потому, что там было барокко, декаданс, Штраус, Малер, огромная композиторская школа и вообще сбитые сливки. Это большая культура, которая оплодотворена соседством с Италией, Венгрией - со славянским и латинским миром. В Германии было по-другому, там все гораздо суше (поэтому Баухаус возник в Германии, а не в Австрии).
- Правильно ли я понимаю, что вы противопоставляете модерн начала века тому, что принято называть современным искусством? В реальном мире у вас Вена, Климт и Шиле, а в Зазеркалье, где правят крысы, - Крысиный король, похожий на Энди Уорхола, и акула в формальдегиде, как у Херста.
- Конечно. У меня Крысиный король эстет. Артист, начитан и даже слегка фотограф. Он любит плачущих детей снимать. Целый артистический мир. Есть такие диктаторы, которые не чужды искусству.
- Это понятно. Итальянское кино многим обязано синефилу Муссолини.
- Ну конечно. Итальянцам вообще чрезвычайно свойственно пластическое выражение любой идеи. Неслучайно фашизм родился вместе с Маринетти...
Понимаете, до 1950-х годов поп-культуры не существовало. Была непрерывная традиция европейской цивилизации - от античности. В 1920-е годы стали пытаться эту традицию разрушить - «Ослиный хвост», Марсель Дюшан, «Черный квадрат». Была предпринята попытка подвести черту под всякой связью между деятельностью человека и его памятью. Вот так надо говорить. Дюшан и Малевич, по идее, сказали: «Нас больше человеческая память не интересует, нас интересует интеллект».
Но интеллект не имеет отношения к искусству. К искусству имеет отношение сердце. Искусство - это прекрасное. Всегда. Даже в ужасном есть прекрасное. Есть боль. Пелевин замечательно недавно сказал, что искусство всегда должно доставлять радость, даже когда оно доставляет вам печаль. Это чувство. Малевич не вызывает чувства - он вызывает мысль. Дюшан не вызывает чувства - он вызывает мысль: скандалист, здорово, интересно, потрясающе… Но это мыслительный процесс, который не имеет отношения к тому, что называют культурой. Но 1920-е годы - Баухаус, экспрессионизм - все это было связано с великой культурой, с традицией, которую, между прочим, поддерживал до конца даже Фрэнсис Бэкон. А вот возникший после этого разрыв - он развился в постмодернизм, который сознательно забыл, что такое культура. И этот разрыв с традицией обрекает европейское искусство на неизбежную смерть - и последующее, видимо, возрождение. Не знаю, когда оно случится.
- С кино как-то соотносится то, о чем вы говорите?
- Слава богу, не соотносится. Или соотносится каким-то другим образом. Кино - это всегда массовое, просто в силу того, что его делают много человек, и оно не существует без бюджета. Сделать скульптуру ничего не стоит, или там акулу замариновать - 5 тысяч. А вот кино стоит денег. Чужих, как правило. Желание вернуть их обратно очень важно, поэтому птичий язык в кино не приветствовался. Он существует и должен существовать - только в очень элитных формах. В принципе, кино жанр популярный. Он вульгарен: когда я говорю vulgar - это не значит «плохо». Это значит «массово».
В кино образы не оставляют пространства для фантазии. Поэтому это искусство такое - первичное. В поэзии, в литературе и в интеллектуальном кино у тех, кто понимает, есть пространство для фантазии. Даже в театре фантазия работает гораздо сильнее, чем в кино. Крупный план - и все, остальное убито. Кино очень грубое искусство, и надо приложить много усилий, чтобы сделать его тонким.
- Вы рассказывали о том, что начали работать над «Щелкунчиком» еще 40 лет назад, вместе с Тарковским...
- Это была литературная работа, чтобы деньги заработать и съездить в Лондон. 60-е годы - боже мой, поехать в Англию! Тарковскому тогда не удалось - он занялся другим проектом, стал писать свою «Гофманиану». А у меня это была первая поездка в Лондон. Не мой проект был - англичан, они хотели театр, балет, снег, какая-то Россия после оттепели. Все это не имеет отношения к моему сегодняшнему замыслу.
- У вас очень непривычный Щелкунчик. Мы привыкли его видеть таким квадратным, с большой челюстью. А у вас он такой круглоголовый...
- Мы привыкли почему-то видеть Щелкунчиков очень старыми. Черные усы, белые бороды. Какие-то они неприветливые, неинтересные. Не очень гуманные. Какие-то квадратные. Мой Щелкунчик, он… уродливый, но человек, а не квадратная штука. Не очень привлекательный, но вполне антропоморфный. Мы же искали Щелкунчика, думали, каким он должен быть. А потом художник, который рисовал сториборд, принес такого круглолицего, с выпученными глазами… Мы должны видеть за ним человека, чтобы зритель мог с ним идентифицироваться. У нашего Щелкунчика больше выразительности - при минимальных средствах. Для того, чтобы сделать его человеком, мы не использовали компьютерной графики: у него только глаза крутятся, брови поднимаются и руки (хлопает в ладоши) - всё! Было очень трудно убедить моих креативных дизайнеров по Щелкунчику, что нужно лимитировать его движения и мимику, при этом выразив всю гамму чувств. Получилось. Я очень рад, что не пошел у них на поводу и не сделал его совсем антропоморфным. Как только твердое вещество, из которого он сделан, становится морфированным, ты больше не веришь в то, что он дерево. А это должна быть деревянная кукла. Посмотришь на сегодняшнего японского робота - они же еще даже бегать не могут...
- Они через голову кувыркаются.
- Щелкунчик у меня ходит, как японский робот, - боится потерять равновесие.
- Вы же в первый раз снимали 3D-фильм? Зачем вам это?
- Не было у меня 3D, и вряд ли будет еще когда-нибудь. Чудеса, елка, путешествие внутри ее украшений, танец снежинок, падающий снег - все это просто просится в 3D.
- В России всех очень впечатлило сообщение о том, что банк ВЭБ вложил в ваш фильм $90 млн. Это рекордный бюджет для российского фильма - и совсем небольшой для американского.
- Мы не хотели об этом говорить с самого начала, потому что боялись, что американцы используют тот факт, что фильм финансирует русский банк, чтобы картину угробить. Но им удалось это сделать и без этой новости...
Я убежден, что американские бюджеты безжалостно надуваются. У меня люди работали за треть обычной зарплаты: им нравилось то, что я делаю. Моя картина - это 40%, даже 30% нормального американского бюджета.
- Вы уже смотрели «Черного лебедя» Аронофски? Забавно, что в США вас упрекали в том, что «Щелкунчик» получился слишком мрачным, - они привыкли к другой интерпретации этого балета Чайковского. А Аронофски, наоборот, был поражен тем, что в России у «Лебединого озера» хеппи-энд.
- Не смотрел еще. «Черный лебедь», в отличие от «Щелкунчика", не для детей.
- Это понятно.
- Возможно, критика была обострена той идеологией, которую проводит Disney. А может быть, просто хотели загубить картину.
- В принципе, вы же попытались прокатать неголливудский семейный фильм, выпустив его на американский рынок без поддержки студий-мейджоров...
- Дэвид Мамет написал чудную книжку про Голливуд, она называется «Бэмби против Годзиллы». Как раз я был Бэмби.
Openspace.Ru, 16/12/2010
http://www.openspace.ru/cinema/events/details/19308/?expand=yes#expand