Оригинал взят у
marta_ketro в
Все мои ценности Полина сказала, это любопытно, и они вменяемые, - и я поехала. Собственно, ничего более о причине моей поездки на vision quest я сообщить не могу. Кому интересно, что это и для чего, погуглите.
«Они» - Жора и Катя. Если бы я описывала их две недели назад, я бы сказала, что у Жоры очень светлые глаза, а у Кати младенец. Теперь же не так просто: у них младенец, и они хорошая семья, такая, о которой стоит мечтать, если вам в браке зачем-то нужны партнёрство и нежность. Мне было важно, чтобы обо мне молились счастливые люди, и потому они стали лучшими проводниками.
Первая прогулка нужна, чтобы попрощаться с миром, остающимся за порогом, и поздороваться с землёй, на которой предстоит провести дюжину дней. Я хотела пойти к реке, а вместо этого отправилась на соседнюю гору, часто оборачиваясь, чтобы запомнить, как будет выглядеть обратная дорога. Двигалась по чьей-то тропинке и соображала, правильно ли ходить торными путями. Наверное, нет, но если мне в любом случае нужно в ту сторону, глупо не воспользоваться готовой дорожкой. Вышла на круглую полянку, заросшую кукушкиными слёзками, и подумала, что, возможно, здесь будет мой порог, но потом поняла - он дальше. Поднялась на соседнюю горку и узнала нужное место. Мой порог оказался действительно там, под сосною, в тёплой хвое, - я его узнала, потому что дальше начиналась дорога, по которой хотелось уйти и не возвращаться, мне так надоело всё время оборачиваться. В этот раз было ещё нельзя, но я решила, что однажды - когда-нибудь - обязательно.
На обратном пути промахнулась мимо протоптанной тропинки и не стала её искать - у меня достаточно гибкости, чтобы менять стратегию, то пользуясь чужими путями, то прокладывая свои. И я лезла через кусты, цеплялась за кочки, проваливалась и падала пару раз, так, что лопухи и папоротники оказывались над головой. Но я шла на шум реки и всё-таки выбралась к стоянке.
А вторая прогулка о расставании - с иллюзиями, бесплодными отношениями и бессмысленными обязательствами. И тут я впервые испугалась, настолько, что даже подумывала сломать ногу, запутавшись в валежнике, и никуда не ходить. Вдруг всякие важные вещи, которыми я дорожу, на самом деле давно себя изжили, и мне пора бросить писать или погасить фонарь наддверный, попрощавшись со всеми своими обольщениями. От испуга уже хотела выкопать мёртвую связь с каким-нибудь малоценным мужчиной и ритуально завершить хотя бы её, и тут увидела свой новый порог - горную речку. И поняла, с чем я хочу и могу расстаться по-честному. Я сняла одежду и вошла в воду. Внутренний монолог разом прекратился, потому что завопили сосуды. Я оглядела своё тело и подумала, что пока этот мир хорош для меня, то и я хороша для мира, а что до текстов - глупости какие, я профессионал, в конце концов, и не перестану им быть. Я попрощалась со страхами, которые до поры заменяли мне инстинкт самосохранения и здравую самооценку, но теперь стали мешать. Выбралась из ледяной реки, оделась и полезла в гору, тело горело и подгоняло меня. Я почувствовала жгучий голод по цели - захотелось немедленно начать чего-нибудь добиваться и сворачивать окружающие Карпаты, но пора было в лагерь, и горы остались целы. Только на минутку я остановилась и подумала: интересно, а что если сейчас появится медведь? Раньше я справлялась со страхами, сочиняя рациональные решения на случай опасности. Итак, что же ты будешь делать, когда на тебя вон оттуда побежит медведь? Я отвернулась и пожала плечами - не знаю. Я правда не знаю, что делать, если придёт медведь.
Перед выездом на соло, которое должно быть ещё выше в горах, случилась - как это сказать, церемония? - sweat lodge, её тоже можно погуглить. Физически довольно жестокая штука, но незаменимая для того, кто ищет освобождения. Большую часть из тех трёх часов, что она длится, ты думаешь, что умираешь, но потом наступает момент, и ты рождаешься - туда, где много-много воздуха и обжигающая река. И долго потом не перестаёшь радоваться, что можно дышать, сколько захочешь, - по крайней мере, пока, ещё сколько-то лет.
Больше всего я тогда боялась испугаться. Соло состоит в том, что ты на четверо суток уходишь один, без еды, но с палаткой, и живёшь в лесу, в горах, в пустыне - где повезёт. И я не сомневалась, что ночью какой-нибудь блудный заяц перепугает меня до инфаркта. Это не говоря о том, что наш лагерь там навещали неиллюзорные гадюки и кабаны. Нас предупредили, что змеи и дикие звери не приходят туда, где натоптано и нашумлено, но сами животные об этом ничего не знали. И я боялась ночного ужаса гораздо больше, чем остальных испытаний - голода и одиночества.
Для соло я выбрала место на обрыве. На востоке - древняя каменная кладка, остаток стены непонятно каких времён, на юг уходит старая римская дорога (так сказал лесничий человек), перекрытая упавшими деревьями, на севере крутой горный склон, с которого довольно сложно спуститься, и только на западе немного проходимого леса. И всё поросло высокими светлыми ясенями и буками. Место это притянуло к себе ещё нескольких людей, но так вышло, что я заняла его первой. От этого немного смущалась, мне естественней уступать, а быть помехой, наоборот, неестественно и неприятно. Но потом подумала, что как только ты себя как-нибудь обозначаешь, - в пространстве или в социуме, - так сразу начинаешь кому-то мешать, поэтому ничего не поделаешь, я осталась.
После выбора места нам предстояла ещё одна ночёвка в лагере, а на рассвете мы должны взять рюкзаки, по 12 литров воды, и разойтись. Оказалось, что с водой пока не очень хорошо, когда очистили заброшенный колодец, она набралась далеко не сразу, и я на всякий случай испугалась: не переношу жажды совсем, для паники мне не очень много надо, достаточно отсутствия чая около кровати, когда просыпаюсь ночью. И я вспомнила реку, от которой мы уехали, какая это была роскошь - черпать чистую воду, умываться, стирать майки и даже купаться, насколько возможно при её пяти градусах.
В последний вечер мы поставили палатки очень близко друг к другу, всем было тревожно. Переодеваясь перед сном, я тихо и жалостливо завывала «сииииськи, придут волки и отгрызут мои сииииськи, такие тооолстенькие!». Теоретически с нами не могло случиться ничего плохого: кабанята вроде уже подросли, гадюки по доброй воли на людей не бросаются, медведей в тех местах видели два с половиной года назад. Умереть от голода за четверо суток трудно, заблудиться можно, но необязательно, опасные браконьеры там иногда пробегают, но у каждого из нас с собой свисток, чтобы подать сигнал, который вроде бы должны услышать. Теоретически. Потому что на практике есть дикий лес, есть городской человек и его страх, а также набор случайностей, которые вы можете вообразить на свой вкус. И у меня так часто болит голова. Я всё-таки взяла с собой седальгин, хотя очень надеялась обойтись без химии.
Напоследок уходящие обещают, что обязательно вернутся живыми, а остающиеся - что будут за них молиться. Я в другой своей жизни как-то забыла, что люди должны обещать такие вещи. А ведь это единственный способ действительно вернуться.
Утром мы собрались у очередного порога. Нужно было выполнить небольшой ритуал, после которого уходящий становится немым и невидимым человеческому миру. Когда наступил мой черёд, и ко мне прикоснулся горький дым американской полыни, я действительно перестала видеть людей и зацепилась взглядом за восток, за бледное солнце, к которому предстояло уйти.
Там в самом деле очень хорошо.
В первый день я играла в хозяйку. Так получилось, что у меня нет настоящего дома, - имущество есть, а дома нет, - а тут он появился, и сразу целый замок, с крепостной стеной, с зелёными кронами. «Кровли домов наших - кедры, потолки наши - кипарисы» - но нет, не наши, мои, мои. Надо только договориться с духами.
Тут необходимо небольшое отступление. У меня есть некоторые сложности с нематериальным миром. Коротко говоря, я в него не верю. Но уж если я взялась играть в индейцев, нужно соблюдать правила. И я решила пообщаться с силами и духами этого места. Дороги всегда полны призраков, а уж древние - тем более, и я попробовала попросить их о помощи. С этим у меня тоже сложности, я беру только своё, чужого не хочу, просить обычно нет повода. А тут наступил деликатный момент: я хотела, чтобы меня охраняли и при этом не приближались, я вроде бы отгораживалась от них, но оставалась дружелюбной и уважительной.
Мы, в общем, договорились, но гораздо позже я поняла, что в тот момент решала для себя важнейшую задачу - о границах. Мне прежде было сложно устанавливать границы, и при этом оставаться в контакте. Или мы близки, и тогда разрешается сидеть у меня на голове, или уж я строю по периметру бетонную стену с бойницами. Очень медленно я осознала, что даже самым ценным и любимым можно сказать «стоп», «не приходи сегодня», «здесь моё частное пространство», и при этом не оскорбить и не потерять их навсегда.
В тот день я расчистила себе территорию, не очень-то понимая, понравится ли это настоящим хозяевам места. Что ж, если нет, начнётся ветер и наломает новых сухих веток, вместо тех, что я собрала в огромные кучи по краям стоянки. А если всё в порядке, они пришлют мне подарок.
Оказалось, всё в порядке, к вечеру я получила в подарок отличную многополезную рогатку, а на следующий день даже исчезли комары, донимавшие меня накануне.
Но сначала была первая ночь, и она оказалась поразительно спокойной. Я подумала тогда, что страх возникает, когда есть, куда отступить, есть безопасное место, которое призывает спрятаться. А у меня не было.
В эти четыре дня и четыре ночи я ничего не боялась, не страдала от голода и его последствий, не тяготилась одиночеством. Про голод, впрочем, понятно - когда всю жизнь сидишь на диете, тело легко понимает и принимает факт, что жрать не дадут.
Второй день стал ослепительно счастливым. Пришла слабость от голода, какая-то особенная, похожая на спокойствие. Я могла очень долго идти десять метров - не потому, что не хватало сил, а потому что в каждой точке, в каждую минуту, мне было хорошо. Я могла замереть где угодно и быть там счастливой.
Но у меня оставалось одно дело. У каждого из нас есть случайный напарник - тот, кто располагается ближе других и приблизительно знает, где твоя стоянка. И утром нужно приходить на условную точку и оставлять метку. Вечером напарник придёт, уберёт твой знак и оставит свой, и на следующий день ты узнаешь, что по крайней мере 12 часов назад он был жив и здоров. Если метки нет, нужно идти спасать.
Мой партнёр жил ниже, чем я, и до точки контакта мне приходилось спускаться по склону, а потом, соответственно, подниматься обратно. И потихоньку моё блаженное настроение сменилось раздражением: ну почему я должна из-за кого-то таскаться по горкам на остатках энергии?! О том, что эта система может помочь и мне тоже, я как-то не думала.
А потом я увидела рыбку. Он сложил из веток рыбу, и от этого я вдруг села на землю и едва не расплакалась. Я понимала, что он сделал это вчера, когда ещё не накатила ошеломляющая слабость, и у него были силы на всякие симпатичные жесты. Но я смотрела на послание сейчас, из почти полной беспомощности, и чувствовала себя счастливой, оттого что 12 часов назад с тем человеком было всё в порядке.
С тем случайным человеком.
Самым необычным явлением vision quest стало не исчезновение комаров и страхов, а создание загадочной общности. Неделю назад съехались двенадцать - чужие и посторонние; и вот мы уже связаны, вдруг научились тому, чего в другой жизни не очень-то умели - поддерживать и принимать поддержку. На соло я стала плохо чувствовать людей из прежнего мира и ни о ком не тосковала. Но этих, новых, я каждый вечер перебирала, называя по именам - Аня, Тома, Ира, Полина, Андрей, Лёша, Андрей, Олег, Серёжа, Кирилл, Саша. Не знаю, зачем, не могу объяснить. Хотя одно из названий vision quest - «моление за своих людей».
В следующие дни и ночи я много спала, а в промежутках смотрела на деревья, на кусочки неба между ними, и думала о том, что вижу. Только один раз отвлеклась, вспомнила Демокрита, который славно и правильно умер - отказался есть, медленно уходя в слабость. Решила, что если повезёт выбирать смерть, я предпочту такую. Других планов я не строила.
Позже узнала это состояние, я наблюдала его раньше, у Бертолуччи, «Под покровом небес». Вот женщина, цивилизованная путешественница, с мужем, любовником и дорожными платьями. А вот она всё теряет, теряется, оказывается в караване бедуинов какой-то пятой женой, принимает перемену участи и продолжает идти по пустыне.
Если бы я не пообещала вернуться, я бы могла остаться там.
У меня был бубен, который очень развлекал, но в первый день я всё не могла поймать подходящий ритм. И только на второй, когда сердце от слабости начало биться где-то возле горла, я нашла свой ритм. А на третий стучать уже не понадобилось: я, как всегда, сидела и смотрела на лес, и тут бубен зазвучал сам. В него просто влетела муха. А потом кружка с водой сдвинулась и поехала по траве. И я подумала, что мир отлично справляется и без меня, без моего шума и телодвижений.
Наступила последняя ночь. По условиям её нужно провести без сна, сидя в кругу, а не в палатке. Ну, примерно как Хома Брут, только не стоило зажигать огонь. Следовало все четыре дня обходиться без него, разве что сильно замёрзнешь или понадобится для какого-нибудь ритуала. Но перед последней ночью я всё же сложила на камне маленький костёр и разогрела воды - для бодрости, чтобы случайно не загнуться от холода. Скаутским методом, с помощью палочки и такой-то матери, вытащила горячую кружку и стала греть руки над паром. У меня были пушистые розовые перчатки без пальцев, ведущие рекомендовали их взять (в начале августа! в Карпаты!), и я не пожалела. И в этот момент я почувствовала божественную природу огня, он действительно очень большое чудо.
Всё это время я тщательно сберегала собственное тепло, куталась в шерстяную кофту, ветровку и в спальник, и как-то забыла, что существует чужое тепло, то, которое не я, и это невероятная ценность.
Совсем стемнело, я вошла в круг и замкнула его за собой.
У меня было полно дел. Во-первых, надо опять пообщаться с духами и силами. Без свечей тут не обойтись, и я зажгла их за пределами круга. Всё прошло весьма продуктивно, и когда я повернулась к востоку, увидела яркий огонь на соседней горе. Сначала восхитилась - знак, знак! Но потом до меня дошло: костёр - люди - браконьеры, убийцы, контрабандисты! И я им показалась со своими свечками. Затушила все, кроме одной, самой яркой, которая стояла за спиной, и попыталась утешиться тем, что ни один уважающий себя браконьер, убийца и контрабандист не попрётся убивать меня прямо сейчас, по бурелому, а придёт завтра утром, когда я уже исчезну. Огонь тем временем погас, но вдруг мигнул и возник чуть выше. Неужели они идут ко мне прямо сейчас? И пьяный охотник спустит собак на просторы моей пустоты, да? да?
И только когда костёр контрабандистов передвинулся к середине неба, я догадалась.
На радостях развеселилась и вспомнила мантры Шиве и Кали, и довольно долго орала их в ночи, стуча в бубен. То, что пела Нина Хаген - тревожный и страстный баджан Jai Mata Kali Jai Mata Durge, просьба о свободе быть.
Постепенно стала уставать. Луна переместилась к югу, но следов рассвета не наблюдалось. Я пыталась опять постучать, но сбилась с ритма. Начала злиться, чувствуя, как глупо теряю энергию, накопленную за четыре счастливых дня. Ночь должна продлиться часов восемь, но я уже перестала понимать, когда я нахожусь. Накатила безнадежность, из тех лет, когда ещё не умела разбирать время по часам и ждала мультфильмов. Спрашивать «долго ещё?» больше нельзя, это всех злит, поэтому сидишь в безвременье, и мучительно подозреваешь, что родители сами забыли и давно пропустили момент, когда нужно включать телевизор. И теперь хотелось топать ногами и требовать краденое солнце, потому что я больше не могу ждать.
Ненавижу ждать и терпеть, это состояния, пожирающие жизнь, и я думала, что навсегда избавилась от них. И теперь меня снова зашвырнули в беспомощность.
Потом всё вдруг прошло. Я уже поняла, что солнце никогда не вернется, поэтому осталось только лечь на пенку в этом своём спальнике и смотреть в небо. Я плыла в лодке, как мертвец, как ёжик в тумане, без всякого внешнего и внутреннего шума, порождаемого надеждой. Эта река могла отнести меня куда-нибудь, но могла и навсегда оставить себе. Я слишком устала беспокоиться о том, что от меня не зависит.
И однажды восток всё-таки посветлел.
Я вышла из круга, собрала свои пожитки, попрощалась с духами, повернулась, чтобы уйти и тут поняла, что напоследок ко мне пришёл койот.
Есть притча о шутке койота. Когда-то боги создали землю и сделали её идеальной. Они долго трудились, пока не добились безупречности, а потом сели у костра отдыхать. Но что-то было не так. Они долго гадали, но тут прибежал койот. Он пронёсся мимо, разбросал их вещи, нассал в костёр и удрал. Ошеломленные боги немного помолчали, а потом заржали и сказали: вот! теперь всё правильно!
Та самая яркая свеча, которая горела у меня за спиной, оказалась антикомариной, и сейчас меня отчаянно затошнило. То есть я провела четыре идеальных дня, ничего не боялась, ничем не болела и не страдала, в заключительную ночь практически просветлилась, а потом отравилась свечкой, как последняя муха.
Вот, теперь всё правильно.
Я вернулась в лагерь, прошла через порог, окунулась в полынный дым и снова стала видимой. Я перестала цепляться взглядом за восток, за бледное солнце, и увидела всех-всех-всех, изменившихся, и всех вспомнила.
Потом мы перебрались на базу и ещё несколько дней медленно приходили в себя, прежде чем совсем уехать.
Я вышла на последнюю прогулку, чтобы перейти последний порог и окончательно вернуться. Я хотела пойти к реке, а вместо этого отправилась на соседнюю горку, где был самый первый порог, с которого я начинала - подумала, что так правильней. По дороге туда встретила лужайку с бесконечной ежевикой и всерьёз на ней зависла. Потом развернулась и спустилась к реке - за эти дни я научилась ходить, куда хочу, а не куда считаю правильным. У реки начертила на песке линию и переступила через неё, а потом сидела и долго смотрела на воду.
Я поняла, что у меня внезапно нашлись ценности, перевешивающие всё остальное - воздух, вода и огонь.
И что у меня есть потребность и право уходить, - не сбегать с чувством вины, а именно уходить, с тем, чтобы потом возвращаться.
Я вообще поняла почти всё, что произошло со мной, кроме одной мелочи. Была незамысловатая песенка, её пели дважды, на sweat lodge и перед отъездом, и всякий раз боевой слон мгновенно терял волю, рыдая вот такенными слезами. Текст очень простой:
The River is flowing
Flowing and growing
The River is flowing
Back to the Sea
Mother Earth carry me
A Child I will always be
Mother Earth carry me
Back to the Sea
Но почему-то меня неизменно затапливало абсолютное сиротство, и я сначала думала, что беспокоюсь о маме, но потом вспомнил ДВ, который звучал для меня примерно так же:
Потому что всех тех, кто не выдержал главную битву,
кто остался в Париже, в больнице, в землянке, в стихах под Москвой,
все равно соберут, как рассыпанную землянику,
а потом унесут - на зеленых ладонях - домой.
Родители, любящие и живые, сначала большие и бесконечные, однажды оказались такими же беспомощными и смертными, как я. И с тех пор, как я об этом узнала, во мне поселилась тоска по тому, кто больше и бессмертней.
И всё я жду эти зелёные ладони и растущие реки, которые однажды подберут меня и вернут назад - к морю - домой
Click to view
Ссылки по теме:
http://www.istoki-center.org.ua/visionquestpm.htmlhttp://en.wikipedia.org/wiki/Sweat_lodge