Эскадрон связи 4 гв. кавалерийской дивиии.
В начале сентября 1943 года войсками армии генерала Болдина был осуществлен прорыв германской обороны на Брянском направлении, и в образовавшуюся брешь введены дивизии 2-го гвардейского кавалерийского корпуса с задачей перерезать железную дорогу Брянск - Смоленск, захватить переправы через Десну, уничтожить базы снабжения, линии связи, блокировать пути отступления противника.
Кавалеристы, действуя во вражеском тылу, в направлении на Жуковку, разгромили станцию Бетлица, где стояли эшелоны с боеприпасами и пополнением. Не задерживаясь, устремились к Десне, по пути громя обозы, тыловые службы и отдельные гарнизоны.
Части Ставропольской (4 гвардейской) дивизии корпуса внезапно появились в Гришиной Слободе, в коротком ожесточенном бою взяли станцию. Захватили огромные склады и с десяток эшелонов. Во многих местах взорвали рельсы. Одновременно части 3-й и 20-й дивизий переправились через Десну, захватили Рековичи, блокировали железную дорогу, в результате противник остался без снабжения, и часть группировки его войск оказалась в полуокружении.
Задача, поставленная кавалерийскому корпусу, была в основном выполнена, но цена, которую пришлось заплатить, оказалась очень высокой. При выходе из рейда после прорыва через боевые порядки войск противника, превосходящего численностью и вооружением (кавалеристы располагали только стрелковым оружием и шашками), в строю оставалось менее половины численного состава.
18 сентября 1943 года был опубликован Приказ Верховного главнокомандующего:
«2-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора Крюкова в боях при форсировании реки Десна 11-15 сентября 1943 года показал образцы отличной боевой выучки, стойкости и умения маневрировать.
Части корпуса, прорвавшись в тыл противника, форсировали реку Десна, захватили плацдарм на западном берегу этой реки и удерживали его в течение четырех дней до подхода нашей пехоты, отбив многократные контратаки крупных частей немцев, поддержанных танками и авиацией.
За смелые и решительные действия при форсировании реки Десна представить 2-й гвардейский, кавалерийский корпус к награждению орденом Красного Знамени.
20-ю Краснознаменную ордена Ленина кавалерийскую дивизию из состава упомянутого кавкорпуса преобразовать в 17-ю гвардейскую Краснознаменную ордена Ленина кавалерийскую дивизию. Командир дивизии генерал-майор Курсаков Павел Трофимович. Преобразованной гвардейской дивизии вручить Гвардейское Знамя»
Дивизии корпуса были выведены в тыл для отдыха и пополнения, частью которого был и наш «ковровский» маршевый эскадрон.
В своих предыдущих «постах» я рассказывал лишь о том, чему сам был свидетелем и о тех событиях, в которых непосредственно принимал участие. Происходившее в масштабах «театра военных действий», мне - рядовому бойцу, кругозор которого ограничивался видимым из-за бруствера окопа, не могло быть известным. И далее я буду придерживаться этого правила. Здесь же я сознательно его нарушил, рассказывая о событиях, происходивших на целом участке фронта, о которых узнал уже много лет спустя, после войны из книги С.Н. Севрюгова - начальника штаба 20-й (17-й гвардейской) дивизии, бесед с начальником артиллерии корпуса генералом В. Э. Шомоди, командирами полков К.П. Игнатьевым, И.И. Гудымом.
Дело в том, что в многочисленных трудах по истории Отечественной войны и мемуарах командующих фронтами и армиями крайне редко упоминаются действия кавалерии, в том числе и о 2-м кавалерийском корпусе. Мне приходилось слышать неоднократно от офицеров-фронтовиков о том, что им об участии кавалеристов в боевых действиях ничего не известно, да и на передовой их-де не встречали.
И это понятно: ведь, как правило, кавалеристы совершали глубокие рейды в тылы противника, а если приходилось держать оборону на отдельных участках фронта, то на переднем крае они ничем не отличались от пехоты.
Может быть, это выглядит наивно, но мне - бывшему кавалеристу принижение участия кавалерии в войне попросту обидно.
* * *
Нашу колонну встретил старшина из штаба корпуса, указал место расположения - на опушке соснового леса перед невспаханным полем, зарастающим кустарником, передал распоряжение соорудить землянки и ожидать указаний. Землянки разместить среди деревьев, не выходя за пределы леса, чтобы не демаскировать наше расположение.
По примеру бывалых солдат, вырыли неглубокие прямоугольные ровики, над ними поставили «шалашиком» стропила из кольев, настелили дерном и присыпали землей.
Приехала полевая кухня, и наши котелки наполнили рисовой кашей с мясом. Желающие подходили за добавкой, и повар не отказывал, посмеиваясь: «Это вам не тыловая баланда!»
В ожидании распоряжений разбрелись, как обычно, в поисках земляков. Нам, прибывшим из далекого тыла, было любопытно слушать рассказы солдат-фронтовиков о только что закончившемся рейде. Я заметил, что они с охотой и подробностями вспоминали, как были захвачены немецкие армейские склады, наполненные продовольствием и винами, и как азартно «дегустировали» их содержание, но о кровопролитных боях, в которых пришлось участвовать, говорили лишь вскользь и с явным нежеланием вдаваться в подробности.
На следующий день последовала команда к построению. На большой поляне перед нами выступил кто-то из членов штаба корпуса.
- Настала ваша очередь выполнить патриотический долг перед советской социалистической родиной, следуя призыву Партии и товарища Сталина, в рядах прославленного 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, первым командующим которого был легендарный командир генерал Доватор - сказал он. - Теперь корпусом командует Крюков, которому только что присвоено звание генерал-лейтенанта. Отныне вы - доваторцы!
Далее он зачитал приказ Верховного главнокомандующего, процитированный ранее, и передал слово писарю штаба, который начал перекличку с распределением прибывших по дивизиям и полкам.
Я и мой товарищ по радиовзводу - Миша Лопато получили направление в штаб 4 гвардейской кавалерийской дивизии, в эскадрон связи.
Службы штаба дивизии и эскадрон связи располагались неподалеку в лесном хуторе. Командир эскадрона капитан Пономаренко сказал несколько приветственных слов, из коих запомнилось «Вы мне портите строй, оставаясь без боевых наград. Служите, заслуживайте, а за мною дело не станет!».
Я оказался в штате радиостанции «РСБ-Ф» (радиостанция скоростного бомбардировщика фронтовая), размещавшейся в крытом кузове грузовой автомашины «ГАЗ-АА», трехосной полуторатонки. Командиром рации был младший лейтенант Сковородко, его заместителем - Паша Орзулов, старший сержант. После войны Сковородку отыскать мне не удалось, хотя очень этого хотелось, дальше видно будет почему, а Орзулов объявился в Москве на одном из очередных слетов однополчан. Вскоре после встречи я получил письмо от его соседки (он жил в Донецке), сообщавшей о том, что он и его жена погибли от угара. Они жили в собственном домике с печкой, топившейся углем, что всегда таит в себе такую опасность. Мне, вместе с уже служившим на рации рядовым радистом, фамилии которого я не запомнил, полагалось нести сменные дежурства, обеспечивая непрерывную связь со штабами корпуса и фронта. Дежурства продолжались по двенадцать часов, так что мы встречались с ним лишь при пересменках и во время переездов,
Сковородко проинструктировал меня, как обращаться со станцией, и несколько дней следил за тем, как я принимал и передавал радиограммы, работая на ключе. Казалось, он был удовлетворен, сделав лишь несколько формальных замечаний.
Служба в эскадроне связи при штабе дивизии была намного безопасней, чем в полках, и, тем более, - в эскадронах. Штаб, как правило, располагался в нескольких километрах от переднего края, его лишь иногда достигали снаряды немецкой артиллерии и налеты авиации. Правда, нашу рацию в штабе не любили и при перемене места его расположения старались отогнать нас подальше. Причина в том, что, как только мы начинали передавать сообщения, немцы пеленговали наше положение и начинали артиллерийский обстрел, хорошо зная, что рядом находится штаб.
Я быстро понял, насколько мне повезло при распределении пополнения. Хотя насколько, я смог оценить лишь тогда, когда оказался в полковых связистах, и уже значительно позже, после окончания войны. Мой соратник по пребыванию в Коврове Петр Марфушкин оказался сменным радистом на такой же радиостанции РСБ-Ф при штабе 17-й гв. кавалерийской дивизии и вполне благополучно «довоевал» до конца войны. И кроме него и Михаила Лопато, по болезни отправленного в госпиталь, а затем попавшего в Дунайскую флотилию радистом, в списках более 3000 ветеранов корпуса, составленных А. Д. Тарасенко - председателем советом ветеранов корпуса в 1980 году, более никого из «ковровцев» я не обнаружил. Вполне вероятно, что никого из них не осталось в числе живых. И не удивительно: срок жизни на фронте полкового связиста краток: при ожесточенном артиллерийском или минометном обстреле противником наших позиций и налетах пикирующих бомбардировщиков, когда солдаты прижимаются к стенке окопа или скрываются в блиндажах, зачастую рвется связь. И командир эскадрона, которому в такие моменты связь жизненно необходима, требует ее немедленного восстановления. Вот и вылезает связист из окопа под бомбы и мины, чтобы отыскать место разрыва и срастить порванную линию связи. И часто уже не возвращается …
Огромную роль в судьбе солдата значили везение и случай. Кому-то, оказавшемуся на относительно спокойном участке фронта, например, на Карельском, повезло: он мог оставаться невредимым в течении одного-двух лет. Кому-то - еще больше: оказавшись в БАУ (батальон аэродромного обслуживания), в артиллерийском дивизионе орудий или минометов крупных калибров, в ротах или взводах охраны складов или военных объектов, он мог провоевать с первых до последних дней войны, не получив и царапины.
Большинству же судьба не благоволила. Окзавшись по ее воле в составе пехоты (да и кавалерии), они пополнили собою категорию, именуемую в военной статистке «боевые потери». И срок жизни рядового солдата на переднем крае от нескольких минут до месяца, в зависимости от интенсивности боевых действий.
Мне приходилось иногда читать и слышать о том, кто прошел всю войну от первого до последнего дня, находясь на передовой и не будучи раненым или контуженным. Такого просто не могло быть.
Итак, оказавшись в эскадроне связи при штабе дивизии, я почувствовал себя «баловнем судьбы»: почти в безопасности и в относительном комфорте.