Двенадцать смертей Веры Ивановны. Часть первая
Вера Ивановна решила умереть. Всю свою долгую жизнь она презирала людей, у которых по семь пятниц на неделе. Про нее этого уж точно сказать было нельзя: если что решила, то решила. Если задумала на обед борщ, значит, будет борщ, даже если отключат газ. Уж если решила умереть, значит, умрет, и непременно девятого числа. Неважно, какого месяца. В идеале, конечно, лучше бы в сентябре. Тогда на памятнике будут красивые цифры: «09.09.1939 - 09.09.2009».
Первого января две тысячи девятого года она сидела у окна, в крохотной хрущевской кухне, и смотрела, как во дворе играет ребятня. Мерно тикали ходики. Высунулась кукушка и хрипло сказала:
- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Кот Васька широко зевнул и почесал за ухом. Мотнул головой и уложил полосатую морду обратно на тощие лапы.
В тазике кипятилось белье, и окно потихоньку запотевало. Вера Ивановна нарисовала пальцем точку, потом еще одну и соединила их между собой. Через любые две точки на плоскости можно провести прямую, и только одну.
Вот так, от точки к точке уже почти семьдесят лет рисовала учительница математики строгую линию своей жизни. Закончить институт, выйти замуж, родить ребенка, стать заслуженным работником образования, выйти на пенсию, похоронить мужа после второго инфаркта. Эх, растить бы сейчас внуков! Но внуков Вера Ивановна не дождалась. Дочка еще в молодости, в походе, по глупости застудилась, приговор врачей был однозначным. Зять попался непутевый, много пил, нигде толком не работал. Долгое время держалась Вера Ивановна одной только любимой работой, но после шестидесяти стала подводить память. Теоремы и аксиомы она помнила отлично, а вот имена учеников и расписание уроков стала частенько забывать. Провожали ее с почетом, ребята подарили на память рисунки и огромную коробку конфет.
На пенсии Вера Ивановна жила от праздника до праздника. Дочь жила в другом городе, часто болела, мать навещала редко, но по праздникам обязательно звонила, а изредка и приезжала, и понемногу помогала деньгами.
Вера Ивановна вязала теплую шаль к Новому году или вышивала подушку к восьмому марта, и отправляла посылкой, непременно заранее, чтобы успело дойти. В комнате возле швейной машинки до сих пор лежало недоделанное лоскутное одеяло. Она все никак не находила в себе сил убрать его. Пьяный водитель плюс гололед на дороге плюс полная людей автобусная остановка равняется мгновенной смерти. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Вера Ивановна так привыкла к тому, что дочери вроде как рядом и нет, но где-то там, откуда слышно только родной усталый голос и далекое бормотание телевизора, она все-таки есть, что никак не могла поверить: неужели этот мир далеких звуков исчез? Иногда она по привычке ждала звонка и засыпала, глядя на молчащий телефон.
Зять настаивал, что надо требовать от водителя компенсации, что иномарка у него дорогая и, если пообещать попросить за него в суде, то можно даже договориться насчет квартиры. Обещал приезжать, помогать деньгами и по хозяйству, но Вера Ивановна сразу после похорон вернулась домой. Во-первых, она никогда в жизни не умела ничего требовать, кроме выполнения заданий от учеников, даже повышения зарплаты стеснялась попросить, а во-вторых, и зять, и пьяный водитель существовали в параллельной плоскости, а параллельные плоскости, как известно из школьной геометрии, не пересекаются.
Теперь в ее жизни осталась только одна точка - место на кладбище.
Отчего-то Вера Ивановна была уверена, что бог пошлет ей смерть сразу же, как она того попросит. И не нужно будет класть голову в духовку с риском взорвать весь дом, или глотать таблетки, чтобы захлебнуться потом в рвотной массе, и бросаться из окна тоже не придется. Достаточно будет просто лечь и закрыть глаза. Мать ей рассказывала, что так умерла в деревне ее бабушка в возрасте за девяносто. Так и сказала детям: «Помру я завтра». Подоила корову, перестирала белье, отдраила полы, сходила в баньку, переоделась в чистое, легла да и померла себе тихонько. А она чем хуже своей прабабки?
Но сначала надо все привести в порядок - и дела, и квартиру. А потом прочертить последний отрезок - спокойный и радостный день, достойный финал достойной жизни. И тогда она умрет тихо и легко, без мучений, и непременно попадет в рай. Вот только бы сделать одну давно задуманную вещь, но непременно в день смерти. Потому что стыдно, если кто об этом при ее жизни узнает. А после смерти пусть, ей уже все равно будет.
Вера Ивановна протерла запотевшее стекло, и вгляделась в морозные узоры с наружной стороны окна. Говорят, если в доме холод рисует красивые узоры, значит, в нем живут хорошие люди. Чем больше смотрела она на ажурные переплетения снежных линий, на легкие и воздушные расписные кружева, тем больше ей верилось, что все задуманное непременно сбудется.
Восьмого марта она опять будет по привычке ждать звонка от дочери. И первого мая, а потом девятого. А телефон будет молчать, и одеяло будет все еще лежать возле швейной машинки. И руки будут ничем не заняты, потому что ни ей самой, ни дочери ничего больше не нужно.
Нет, сил ждать до сентября у нее больше нет. А до девятого января всего-то чуть больше недели. «09.09.1939 - 09.01.2009» - тоже красивые цифры.
Январь
Самым важным делом перед смертью Вера Ивановна посчитала обеспечить достойную старость для кота Васьки. Кот не виноват, что хозяйка решила умереть. Надо найти ему хороший дом, где его будут любить. Собственно, до пенсии она и домашних животных-то в доме не держала, потому что от них шерсть кругом и запах. А этого котенка принесли ученики в ее первый день Учителя, что прошел не на работе, трогательно повязали ему на шею розовый бантик. Тогда ее еще помнили и коллеги, и дети, поздравляли со всеми праздниками, а она радовалась и угощала всех домашними пирожками с картошкой.
Поначалу Вера Ивановна хотела куда-нибудь пристроить нежданный подарок, но котенок был страшным - тощий, куцый, усы с одной стороны обломаны, да еще и хромал на одну лапу. К тому же, нежностей он не проявлял, спал на полу возле батареи, мордой об ноги не терся и почти не мурлыкал. Зато исправно уминал всю еду из мисок и по весне ускользал через форточку за приключениями. Возвращался грязным, исцарапанным, но довольным. «Приняла на себя обузу», - вздыхала Вера Ивановна, но раз уж взяла на себя ответственность за живое существо, то выгнать не могла. Покупала на рынке кильку да куриные шейки, кормила бандита, смазывала боевые раны зеленкой. Муж-покойник поговаривал, что с котом как-то дома веселее, уютнее.
Слава богу, кот - не собака, сохнуть по хозяйке не будет. Найти ему теплое местечко, где всегда будет полная миска, и ладно. А тот будто мысли ее читал, только начинала она голову ломать, куда девать бандита, как поднимал облезлую полосатую морду и таращил большие желтые глаза. А иногда вспрыгивал на подоконник, глядел сначала за окно, а потом - укоризненно - на хозяйку. Мол, куда ж я в такой мороз, сдохну ведь на улице.
Поначалу попыталась Вера Ивановна предложить кота Лизе. Елизавета, социальный работник, навещала пенсионерку регулярно, обычно раз в неделю. Если Вера Ивановна болела, то приносила лекарства и продукты, помогала по дому. А чаще просто составляла компанию за чашечкой чая.
- Вериванна, да вы что! Сколько лет он с вами живет! А мне муж все равно не разрешает животных держать.
- Не прокормить мне его, пенсия-то маленькая, а он картошку с хлебом есть не будет, - вздыхала Вера Ивановна.
- Ничего, вон, летом, на улицу будет бегать да мышей с голубями ловить.
«Отдам в добрые руки старого полосатого кота», - вывела Вера Иванова ровным учительским почерком. Потом подумала и добавила: «Кормить нечем». На объявление, к ее удивлению, откликнулось несколько человек. Правда, кота никто забирать не хотел. Но в холодильнике целая полка заполнилась пакетиками вискаса и дешевыми сосисками. После визитов таких гостей Васька вываливал на коврик надутое пузо и даже издавал едва слышное утробное бурчание. Вера Ивановна качала головой и продолжала заниматься наведением порядка.
Собственно, в квартире порядок и так царил практически идеальный. Что еще делать пожилой женщине на пенсии, как не перебирать старые вещи? Каждый год она что-нибудь выкидывала. Нарядное платье, шифоновое с атласными рукавами - в нем она получала награду «Учитель года», а теперь уже не влезет в него, и немодное оно, и ходить в нем некуда. Чемодан, с которым ездила раньше в гости к дочери - уже совсем развалился, да и ездить больше некуда. Не поднималась рука выкинуть только учебники по математике, с пятого по одиннадцатый класс, алгебра и геометрия, да сборники олимпиадных задачек.
Квартиру сразу после смерти дочери она завещала Лизавете. Во-первых, больше некому было, а во-вторых, та ютилась в однушке с мужем, матерью и ребенком. В советские времена они уже давно бы получили квартиру, а сейчас с ее зарплатой социального работника и мужа - врача на скорой, они за всю жизнь не накопят. Пусть хотя бы Вера Ивановна в силу своих обстоятельств выполнит роль, какую должно было выполнить государство, это будет справедливо.
Правда, сама Лиза об этом пока ничего не знала. В любом случае, учебники ей вряд ли понадобятся, дочка еще мала, да и наверняка сейчас уже пользуются другими.
Морозным утром седьмого января Вера Ивановна отнесла связку толстых учебников к помойке. Поставила рядышком с вонючим мусорным ящиком, может, все-таки возьмет кто. Ушла и даже не оглянулась ни разу. Только стало ей сразу как-то легче, будто половину линии уже провела до последней, самой важной точки.
А восьмого января случилась радость. Соседка, Клава, позвонила в дверь в несусветную рань, в половине седьмого.
- Слышь, Вер, мы в деревню собрались. Давай Ваську своего, там котом меньше, котом больше, мышей на всех хватит, - и зычно расхохоталась.
- Тише ты, Клав, перебудишь всех.
Она сунула ей в руки округлившееся за последнюю неделю кошачье тело, дала пару пакетиков корма в дорогу. Морда у кота была сытая, сонная. Он приоткрыл глаза, глянул снизу вверх на Веру Ивановну и обратно зажмурился.
- Езжай, бандит старый. Будешь там местным ловеласам уроки давать.
Спать она больше не ложилась. Шутка ли дело - один день остался, один последний день! Выкинула баночки из-под сметаны, что служили коту мисками, остатки корма отдала дворницкой собаке Жужке. Перемыла все полы, еще раз проверила, аккуратно ли разложено белье в шкафу в стопочки. Приготовила конверт с копией завещания и похоронными деньгами, для Лизы. У нее есть свой ключ, она должна заглянуть в субботу, десятого. Хотела написать записку, да передумала. Весь вечер ходила по квартире, поправляла посуду в буфете, еще раз смахивала пыль с вазочек. На душе было легко и светло, как всегда, когда она готовилась добраться до следующей точки. Еще один день, и не будет больше мучительно молчать телефон, и она уже не будет видеть, как бегут под окном ребятишки с ранцами в школу.
Наступило девятое января. Вера Ивановна позавтракала творогом и сухим печеньем, выпила стакан чая. Потом долго гуляла в парке, так, что нос и щеки стали красными, а ноги в валенках сковал холод. В церковь заходить не стала, она никогда не была особенно набожной. Но старушкам возле входа подала, по целых пятьдесят рублей. Днем она приняла горячую ванну, потом как следует отдраила ее после себя. Пообедала вчерашними постными щами и остаток дня читала потрепанный томик Чехова. Водила глазами по строчкам, которые знала наизусть, а в голове звенела легкая, приятная пустота. В восемь вечера, после манной каши на ужин, постелила чистую постель. Сегодня она ляжет спать, а завтра, десятого, уже не проснется.
Конверт для Лизы она положила на тумбочке возле кровати. Потом села за стол. Одно-единственное последнее дело осталось. Вера Ивановна усмехнулась. Посмеются над ней, да и ладно. На том свете уже все равно. На кухне захрипели часы.
Она подперла голову рукой и принялась, по привычке, считать вслух.
- Один, два, три…
С девятым ударом за дверью раздалось истошное мяуканье. Вроде не март, чего там коты разорались? Вера Ивановна пыталась сосредоточиться на предстоящем, но вопли за дверью становились все более истошными, будто ребенок плачет-надрывается. Не прошло и десяти минут, как раздался звонок в дверь. Она вздохнула и пошла открывать.
- Вера Ивановна, не слышите что ли, как ваш разоряется?
В квартиру метнулась серая тень. А когда она вернулась в комнату, из-под батареи на нее смотрела страшная и облезлая кошачья рожа. Кончики ушей Васька поморозил, но из груди его доносилось глухое утробное мурчание, суровое и мужское, как хор советской армии.
- Тьфу на тебя, черт полосатый, - ругнулась Вера Ивановна, что она позволяла себе очень редко.
Февраль
Вера Ивановна сидела у окна и смотрела на тяжелую снежную тучу. Вальяжные снежинки неторопливо покрывали машины и скамейки во дворе. В кухне снова стояли кошачьи баночки из-под сметаны, их полосатый обладатель свернулся под батареей куцей потрепанной шапкой. Когда кот трескал вареную кильку, и за ушами у него хрустело, у Веры Ивановны будто таяла где-то внутри крохотная льдинка. Надо же, вернулся ведь, удрал с полдороги и нашел дом. Впрочем, она где-то читала, что кошки привязываются к дому, а вовсе не к хозяевам. В письме к Лизе появилась новая строчка: «А Ваську отдай тете Клаве в деревню, да пусть смотрит, чтоб не сбежал по дороге».
Весь остаток января Вера Ивановна работала над лоскутным одеялом. Она решила, что нельзя оставлять на этом свете недоделанное дело. Одеяло можно отдать в больницу или в детский дом. А еще лучше - в дом престарелых. Поначалу она думала, что ничего не получится, не сможет она вот так, как ни в чем не бывало, сесть за машинку и соединять лоскутки. Еще два месяца назад она мечтала, как дочь будет укутываться в одеяло зимними вечерами, а о чем мечтать теперь? Но к ее удивлению руки согласились послушно выполнять работу. Иногда ей казалось, что она даже знает, для кого делает одеяло. Смутный теплый образ выплывал будто оттуда, куда она собиралась уйти навсегда, и для него она продолжала строчить целыми днями, будто стоить ей закончить одеяло, как этот незнакомый, но уже родной человек материализуется из ниоткуда, чтобы получить свой подарок и сказать спасибо.
Она безжалостно распорола летний веселый халат в цветочек и две хлопковые блузки - все равно не пригодятся. После целого дня за работой у нее болела спина, и тогда она перевязывала поясницу теплой шалью. Васька пристраивался рядом, чего раньше за ним не наблюдалось, и грел больное место мягким кошачьим теплом. Дело двигалось медленно. Иногда она ошибалась и приходилось отпарывать несколько лоскутков и пришивать их снова.
Ходики на кухне стучали в такт швейной машинке, пестрые лоскутки ложились ровно, один к другому, настольная лампа светила и грела, будто маленькое солнышко. Один вечер превращался в другой, и пока под руками ложился аккуратный шов, Вера Ивановна думала только об одном - какой лоскуток приладить следующим. Однажды она обнаружила на двери подъезда объявление, что девятого февраля в соседнем доме культуры состоится благотворительная ярмарка какого-то не то «ханмада», не то «хиндмайда». Лиза разъяснила, что «хэндмейд» - это все, что сделано своими руками. Вера Ивановна очень обрадовалась, когда узнала, что на ярмарке можно будет продать свое одеяло, а деньги пойдут в благотворительный фонд. Надо же, какое удачное совпадение!
- Красота-то какая, Вериванна, с руками ведь оторвут! - восхищалась Лиза. - Задешево не продавайте! Лучше б себе деньги-то оставили, пенсия ведь маленькая.
И вот наступило восьмое число, толстые снежинки торопились укрыть землю очередным слоем покрывала, а в комнате, на диване, лежало готовое одеяло, отпаренное и выглаженное. Последние три дня Вера Ивановна даже спать ложилась не раньше двух ночи, и вот успела, закончила. Хорошо, что когда она будет уходить, в этом мире останется два новых уютных одеяла - новенькое снежное для улиц и газонов, и лоскутное, теплое для какого-нибудь хорошего человека.
Свою работу оценила Вера Ивановна дорого - в целую пенсию. Деньги-то ей нужны были не для себя. Многие подходили, щупали одеяло руками, хвалили. Отчего-то было ей неприятно, когда чужие руки гладили лоскутки, каждый из которых был таким родным: кусочек летнего халата, в котором она жарила пирожки для дочери, и клетчатая рубашка мужа, последняя из тех, что она долго не решалась выкинуть, и темно-зеленая летняя штора, которая хранила в знойные дни прохладу в спальне. Поначалу Вера Ивановна хотела даже уйти, но она ведь уже решила, что продаст одеяло. И потом, сегодня девятое число. И дома снова чисто вымыты полы, и ждет-не дождется последняя из тех несбывшихся мечт, что еще не поздно исполнить даже в самый последний момент жизни.
Симпатичную пару она заметила сразу, еще возле соседнего столика. Совсем юная беременная девушка, на седьмом месяце, не меньше, и улыбчивый парень сразу ей понравились.
- Димуль, смотри, какое одеяло красивое. Давай такое на дачу купим?
Она прикоснулась к желтому лоскутку, и Вера Ивановна вдруг подумала, что это могла бы быть ее внучка, с огромным неповоротливым пузом, и тогда она сейчас вязала бы целыми днями крохотные носочки и варежки.
- Бабушка, и сколько же вы хотите за эту красоту? - спросил парень.
- Сынок, тебе скидку сделаю.
Вера Ивановна аккуратно сложила одеяло, положила в заранее приготовленный пакет и отдала девушке прямо в руки. Прикоснулась на мгновение к теплой ладони, и будто проступил на мгновение тот образ, что все стоял перед глазами, пока она шила, и тут же спрятался, едва задев за самый краешек сознания.
Она шла с ярмарки, довольная собой. Пушистые снежинки ложились на пальто, а где-то там, в цветастом пакете, будущие родители несли домой теплое одеяло. Вера Ивановна улыбалась, будто на душу, на самое дырявое место, заплатку наложили из веселого лоскутка. День складывался как нельзя лучше. От пенсии еще оставалось немного денег, и Вера Ивановна купила в магазине кусок хорошей колбасы, не для себя, Ваську побаловать напоследок. Домой идти отчего-то не хотелось. Прогулялась по парку, купила в киоске пирожок с мясом и стакан горячего чая. Только когда уже стемнело, она подошла к своему подъезду.
Ключ никак не хотел находиться в сумочке. А когда, наконец, нашелся, она зашла в прихожую, щелкнула выключателем и обомлела.
Кругом была вода - и в кухне, и в ванной, и в прихожей, и даже в комнате. Плавали тапочки, колыхались будто водоросли коврики, упала на бок табуретка. Старые сапоги сразу промокли, холодная влага пробралась внутрь, и ноги тут же заломило. Взъерошенный Васька смотрел со шкафа и недовольно мяукал. Ах ты! Ведь конверт для Лизы и все похоронные деньги она спрятала в комнате, под ковриком! Теперь, значит, все намокло.
Вера Ивановна села на стул посреди затопленной кухни и заплакала.
- Ну чего ты ревешь-то, дура старая! Ведро неси, - раздался из прихожей зычный голос Клавы.
Март
Приближался тягостный день восьмого марта, уже стучала днем капель по крышам и по-весеннему щебетали птицы. После выхода на пенсию Вера Ивановна особенно не любила этот день. Раньше, бывало, приносила домой столько букетов, что в руках не помещались. Приходилось даже мужу звонить, чтобы помог все унести. Последние годы она все больше ждала у телефона да смотрела в окно, как незнакомые женщины несут цветы и сумки с продуктами.
Но на этот раз восьмое марта будет совсем другим! Потому что вслед за ним наступит девятое. Уж на третий-то раз задуманное точно должно получиться.
Васька-разбойник с первой капелью умчался по своим неотложным кошачьим делам - осчастливить всех кошек района многочисленным потомством. Лиза, добрая душа, привела мужа, и тот побелил потолок в ванной и в кухне. Вера Ивановна целый день хлопотала, накормила их пирожками, с собой дала банку варенья и подарила лизиному мужу толстые шерстяные носки.
Когда они ушли, Вера Ивановна долго смотрела на стопку посуды в раковине. Разве могла бы она в молодости подумать, как это хорошо, когда после ужина остается столько грязных тарелок. Она мыла каждую долго и тщательно, растягивала удовольствие. А к празднику решила еще раз как следует отблагодарить Лизу. Продала на базаре три банки соленых огурцов и купила хорошую, натуральную пряжу.
Странно, Лиза вроде бы стала для Веры Ивановны почти уже родной, но вязать для нее было все равно не то же самое, что для дочери. И даже не то же самое, что шить одеяло для смутного и неясного образа. Все-таки Лиза - социальный работник, и вместе их свели ее служебные обязанности. Вера Ивановна просто чувствовала себя в долгу за побеленный потолок.
Когда Лиза примчалась вечером седьмого с тремя гвоздичками и пачкой чая, ее уже ждал ярко-красный пушистый набор: шапочка, длинный шарф с кисточками и варежки. И знаменитый пирог со смородиной тоже дожидался.
- Вериванна, да вы просто волшебница! - ахнула Лиза.
- Знаешь, Лиз, я тебе еще попросить хотела кое о чем. Помоги мне, пожалуйста, хорошую фотографию выбрать. Я сейчас альбомы достану.
Она вскарабкалась на табуретку и полезла на антресоль.
- Ой ну куда же вы, - возмутилась Лиза. - Дайте-ка я сама!
Вера Ивановна помнила только, как потянулась за толстым альбомом, а потом шкаф и потолок поплыли перед глазами, и она оказалась на полу, и от боли в руке на глазах выступили слезы. Ножка табуретки угодила прямо в трещину в полу и подломилась.
Девятое марта Вера Ивановна встречала в больнице. Вообще-то с закрытым переломом руки пациентов обычно отправляли домой, но лизин муж договорился и нашел для нее место.
- Женщина пожилая, не сможет за собой ухаживать, - убеждал он знакомого главврача, а Вере Ивановне все казалось, что это говорят не о ней, а о ком-то совсем другом. Да она еще бы и внуков вырастила, не только что за собой ухаживать! Только растить некого.
Интересно, и почему именно в этот вечер ей вдруг стукнуло в голову
доставать альбом? Она просто посмотрела на Лизу, такую симпатичную в новой шапочке, и подумала: а какая фотография будет у нее на памятнике? Наверное, лучше выбрать заранее, а то еще повесят ерунду какую-нибудь. Фотографий у нее было так много, что они занимали целую антресоль. Каждый год она фотографировалась для школьной папки с несколькими классами, да и дети в последние годы приходили на выпускные с фотоаппаратами и потом дарили ей фотографии.
И вот теперь Вера Ивановна лежала на клеенчатом матрасе и разглядывала облупившуюся краску на стене. Все дела закончены, за Васькой Клава присмотрит, если он решит с любовных фронтов вернуться. И даже фотографию Лиза выбрала, пока скорую ждали, наверное, чтобы отвлечь ее от боли в руке.
- На этом фото у вас в глазах блеск особенный, и платье красивое, - пояснила она. - А вам для чего?
- Да так, в школе попросили, для стенгазеты, что ли, - отмахнулась Вера Ивановна.
Можно просто закрыть глаза и… Но мысль о смерти в больнице была ей почему-то противна. В сущности, она ведь еще очень здоровая для своих лет женщина, даже лекарства почти не пьет. Не хочется, чтобы последний день прошел в этих унылых казенных стенах.
Эх, вот бы сейчас вернуться на свою уютную кухню, смотреть на толстые сосульки, слушать капель за окном и глухое, едва различимое мурчание из-под батареи.
Апрель
На тумбочке лежало огромное красное яблоко, тугой наливной бок блестел, по палате распространялся сладкий аромат. Все соседки разошлись по процедурам, остались только Вера Ивановна и хозяйка тумбочки с яблоком - баба Тома.
Старушка уже давно потеряла всякую связь с окружающей действительностью и жила в уютном мирке своих старческих фантазий. Она и ногу-то сломала, когда ночью пошла в подъезд корову доить, да упала с лестницы.
- Гляньте-ка, девки, - тоненько голосила она. - Кто это пришел ко мне, Степка что ли? Не пойду я за тебя замуж, и не зови, молодая я еще.
Степан Петрович, грузный пожилой врач, качал головой и выписывал бабке дополнительную дозу успокоительного.
Родные часто приносили ей свежие фрукты. Иногда баба Тома их ела, иногда выкидывала в окно, а чаще всего прятала под матрас или под подушку. Санитарки ругались, когда доставали из наволочки очередной подгнивший персик.
Яблоко стояло на тумбочке уже второй день. У Веры Ивановны просто слюнки текли. Кормили в больнице сносно, но просто - жидкий супчик с пшенкой на обед, каша на ужин. Баба Тома заливисто храпела после утренней капельницы. Ведь можно просто взять яблоко, а когда вернутся соседки, все подумают, что сумасшедшая бабка опять его куда-то выкинула или спрятала.
Никогда в жизни Вера Ивановна не брала ничего чужого. Для нее это было все равно, что подойти и человека просто так палкой стукнуть. Попросить бы сейчас добрую сестричку Валечку сходить да купить для нее яблочко, но все остатки пенсии ушли на совершенно необходимое и очень дорогое лекарство с кальцием.
Скорей бы уж пришли остальные соседки по палате, и тогда было б уже не так соблазнительно. «Даже и смотреть не буду», - подумала она, как вдруг здоровая рука сама потянулась к тумбочке. «Что же это делается-то, собственный организм не слушается!», - причитала про себя Вера Ивановна, а рука, тем временем, схватила яблоко и поднесла ко рту. Ничего вкуснее она в своей жизни не ела. Сочно и торопливо хрустела, а сок стекал по подбородку. Баба Тома оглушительно всхрапнула и вдруг открыла глаза. Вера Ивановна испугалась и с головой накрылась тощим казенным одеялом. И только когда баба Тома снова захрапела, доела все без остатка вместе с огрызком, а хвостик завернула в бумажку и выкинула в урну.
Из больницы Веру Ивановну выписали аккурат девятого апреля, сразу, как сняли гипс. Рука еще побаливала, но рентген показал, что кость нормально срослась. До самой выписки Вера Ивановна старалась не глядеть на бабу Тому и почти все время лежала, отвернувшись к стене, да в хорошую погоду выходила погулять в больничный садик.
Дом встретил запахом пыли и клочками шерсти на полу. Васька-разбойник поднялся навстречу, вытянул спину и потерся мордой об ногу.
Вера Ивановна села за стол. За окном мальчонок в ярко-красных резиновых сапожках пускал в ручье пластмассовый кораблик. Она потянулась за тряпкой, протерла стол. Поднялась и подошла к подоконнику. И там тоже лежал заметный слой пыли, когда только налетела. Скоро май, можно будет мыть окна. А сейчас хотя бы шваброй полы протереть. Вера Ивановна пошла в ванную, но на полдороге вдруг передумала, достала из-под скатерти конверт с похоронными деньгами, вытянула одну бумажку, накинула пальто и вышла на улицу.
Вечером того же дня бабе Томе, которая все еще лежала в больнице, кто-то передал через сестричку три больших ароматных яблока. Старушка отчего-то не стала их прятать, а сразу же с хрустом вгрызлась в наливной бочок.
А на подоконнике маленькой хрущевской кухни выстроились в ряд два апельсина, два красных яблока и один огромный грейпфрут.
Май
Апрель прошел в традиционных весенних хлопотах. Рука все еще болела, особенно в дождливую погоду. Потихоньку, осторожно, крепко держась за стул, Вера Ивановна вымыла окна. К началу мая, когда на улице уже вовсю грело солнышко, постирала шторы, с трудом отжала и развесила сушиться во дворе. Васька угомонился, целыми днями валялся на подоконнике да глазел за окошко. Только когда любопытная птица садилась на карниз, он приподнимал уши да прищуривал желтые глаза.
Выбранную Лизой фотографию Вера Ивановна положила в конверт. Даже подписала с обратной стороны: «Для памятника». Хорошо будет умереть в яркий, солнечный день.
К девятому мая квартира блистала чистотой. К праздникам Лиза принесла подарок от социальной службы - две банки сгущенки, мешок гречки, мешок сахара и пачку вермишели.
Утро девятого мая выдалось особенным. Вера Ивановна проснулась в шесть утра и полчаса не вставала, слушала, как поют за окном птицы. Первый солнечный луч застал ее у плиты. Она сделала настоящий медовый торт, какой делала последний раз, кажется, в прошлой жизни. Выпекала коржи, взбивала крем, приготовила бумажную воронку для розочек. Торт удался на славу, только розочки из дешевого масла немного поплыли. Она спрятала красавца в холодильник, выстирала фартук, помылась и надела свой самый лучший костюм.
Целый день Вера Ивановна гуляла в парке. Оркестр играл старые добрые мелодии, кружились в танце пожилые пары. И даже один старичок пригласил ее потанцевать, но она отказалась - никогда этого не умела и не любила. Улыбчивые молодые ребята раздавали из полевой кухни вкусную кашу и наливали горячий чай. Две хихикающие девчонки подарили ей букет тюльпанов. Солнце заливало парк до самого крохотного рвущегося наверх листочка и грело почти по-летнему.
К вечеру Вера Ивановна вернулась домой, достала из холодильника торт и с наслаждением съела два куска. Торта еще оставалось много. С площади слышались громогласные возгласы Клавы - никак, вернулась из деревни. Вера Ивановна отрезала четверть, положила на тарелку и понесла соседке.
- Клава, с праздником!
- А, Вериванна, заходи, дорогая. А я как раз к тебе собралась.
- Вот, внучек Мишка учудил, - Клава ткнула пальцем в комнату.
Там, за столом, сидел взъерошенный пацан и ревел, вытирая рукавом сопли.
- Представляешь, ему в пятый класс переводиться, а у него, бесстыдника такого, оказывается, по математике одни двойки! А если на второй год оставят?
Вера Ивановна улыбнулась. Много она таких пацанов повидала, да не те сейчас времена, чтобы на второй год оставлять. Тройку поставят, и дело с концом.
- Верочка, дорогая, ну как же он дальше-то учиться будет! Не дотянет ведь, вылетит! Уж вы бы с ним позанимались, а? Я в долгу не останусь, мяса из деревни привезу, молока, по хозяйству помогу, чем смогу.
Вера Ивановна еще раз внимательно посмотрела на пацана. Эх, жалко, учебники выкинула. До экзаменов еще почти месяц. Программа третьего класса… дроби, деление с остатком, уравнения, параллелепипеды и треугольники, если в ней, конечно, ничего не изменилось. Она улыбнулась. Вряд ли он сможет сделать хотя бы одну ошибку, которую она за свою долгую учительскую жизнь еще не встречала. Она любила объяснять про дроби, очень здорово у нее это получалось, даже последние двоечники, если внимательно слушали, щелкали задачки с дробями как орешки.
А с другой стороны, ведь сегодня - идеальный день, солнечный, яркий, вкусный. Кажется, именно такого дня она и ждала все эти долгие пять месяцев, а может быть, и целую жизнь. И все уже дома готова, и можно просто лечь и закрыть глаза, и тогда наступит долгожданная ночь, за которой уже не будет ни одного мучительного дня.
Если заниматься с мальчиком каждый день, или хотя бы через день, месяц не будет таким уж длинным. Дотянуть сопливца с двойки на четверку - не достойный ли финал для учительской жизни?
- Пусть приходит завтра с учебниками, - вздохнула она.
- Спасибо, Вер! Я с ним тебе обед пришлю, - обрадовалась Клава.
Вера Ивановна вернулась к себе. На столе лежала стопка пыльных тетрадей, приготовленных для последнего вечера. И опять сегодня не суждено сбыться последней мечте, самой глупой и самой стыдной. Она открыла первую тетрадку. Долго разглядывала неуверенный детский почерк, деление столбиков и корявые дроби, нарисованный карандашами квадраты и прямоугольники, красные поля с двух сторон, тройки и четверки, выведенные ее рукой. Вспомнила, как получала свой красный аттестат и золотую медаль.
Если она дотянет пацана до отличной оценки, то ломаная линия ее жизни замкнется, сгладятся углы, и останется одна ровная окружность, от пятерки и до пятерки.
Продолжение читайте на сайте litres.ru.
Первого января две тысячи девятого года она сидела у окна, в крохотной хрущевской кухне, и смотрела, как во дворе играет ребятня. Мерно тикали ходики. Высунулась кукушка и хрипло сказала:
- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Кот Васька широко зевнул и почесал за ухом. Мотнул головой и уложил полосатую морду обратно на тощие лапы.
В тазике кипятилось белье, и окно потихоньку запотевало. Вера Ивановна нарисовала пальцем точку, потом еще одну и соединила их между собой. Через любые две точки на плоскости можно провести прямую, и только одну.
Вот так, от точки к точке уже почти семьдесят лет рисовала учительница математики строгую линию своей жизни. Закончить институт, выйти замуж, родить ребенка, стать заслуженным работником образования, выйти на пенсию, похоронить мужа после второго инфаркта. Эх, растить бы сейчас внуков! Но внуков Вера Ивановна не дождалась. Дочка еще в молодости, в походе, по глупости застудилась, приговор врачей был однозначным. Зять попался непутевый, много пил, нигде толком не работал. Долгое время держалась Вера Ивановна одной только любимой работой, но после шестидесяти стала подводить память. Теоремы и аксиомы она помнила отлично, а вот имена учеников и расписание уроков стала частенько забывать. Провожали ее с почетом, ребята подарили на память рисунки и огромную коробку конфет.
На пенсии Вера Ивановна жила от праздника до праздника. Дочь жила в другом городе, часто болела, мать навещала редко, но по праздникам обязательно звонила, а изредка и приезжала, и понемногу помогала деньгами.
Вера Ивановна вязала теплую шаль к Новому году или вышивала подушку к восьмому марта, и отправляла посылкой, непременно заранее, чтобы успело дойти. В комнате возле швейной машинки до сих пор лежало недоделанное лоскутное одеяло. Она все никак не находила в себе сил убрать его. Пьяный водитель плюс гололед на дороге плюс полная людей автобусная остановка равняется мгновенной смерти. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Вера Ивановна так привыкла к тому, что дочери вроде как рядом и нет, но где-то там, откуда слышно только родной усталый голос и далекое бормотание телевизора, она все-таки есть, что никак не могла поверить: неужели этот мир далеких звуков исчез? Иногда она по привычке ждала звонка и засыпала, глядя на молчащий телефон.
Зять настаивал, что надо требовать от водителя компенсации, что иномарка у него дорогая и, если пообещать попросить за него в суде, то можно даже договориться насчет квартиры. Обещал приезжать, помогать деньгами и по хозяйству, но Вера Ивановна сразу после похорон вернулась домой. Во-первых, она никогда в жизни не умела ничего требовать, кроме выполнения заданий от учеников, даже повышения зарплаты стеснялась попросить, а во-вторых, и зять, и пьяный водитель существовали в параллельной плоскости, а параллельные плоскости, как известно из школьной геометрии, не пересекаются.
Теперь в ее жизни осталась только одна точка - место на кладбище.
Отчего-то Вера Ивановна была уверена, что бог пошлет ей смерть сразу же, как она того попросит. И не нужно будет класть голову в духовку с риском взорвать весь дом, или глотать таблетки, чтобы захлебнуться потом в рвотной массе, и бросаться из окна тоже не придется. Достаточно будет просто лечь и закрыть глаза. Мать ей рассказывала, что так умерла в деревне ее бабушка в возрасте за девяносто. Так и сказала детям: «Помру я завтра». Подоила корову, перестирала белье, отдраила полы, сходила в баньку, переоделась в чистое, легла да и померла себе тихонько. А она чем хуже своей прабабки?
Но сначала надо все привести в порядок - и дела, и квартиру. А потом прочертить последний отрезок - спокойный и радостный день, достойный финал достойной жизни. И тогда она умрет тихо и легко, без мучений, и непременно попадет в рай. Вот только бы сделать одну давно задуманную вещь, но непременно в день смерти. Потому что стыдно, если кто об этом при ее жизни узнает. А после смерти пусть, ей уже все равно будет.
Вера Ивановна протерла запотевшее стекло, и вгляделась в морозные узоры с наружной стороны окна. Говорят, если в доме холод рисует красивые узоры, значит, в нем живут хорошие люди. Чем больше смотрела она на ажурные переплетения снежных линий, на легкие и воздушные расписные кружева, тем больше ей верилось, что все задуманное непременно сбудется.
Восьмого марта она опять будет по привычке ждать звонка от дочери. И первого мая, а потом девятого. А телефон будет молчать, и одеяло будет все еще лежать возле швейной машинки. И руки будут ничем не заняты, потому что ни ей самой, ни дочери ничего больше не нужно.
Нет, сил ждать до сентября у нее больше нет. А до девятого января всего-то чуть больше недели. «09.09.1939 - 09.01.2009» - тоже красивые цифры.
Январь
Самым важным делом перед смертью Вера Ивановна посчитала обеспечить достойную старость для кота Васьки. Кот не виноват, что хозяйка решила умереть. Надо найти ему хороший дом, где его будут любить. Собственно, до пенсии она и домашних животных-то в доме не держала, потому что от них шерсть кругом и запах. А этого котенка принесли ученики в ее первый день Учителя, что прошел не на работе, трогательно повязали ему на шею розовый бантик. Тогда ее еще помнили и коллеги, и дети, поздравляли со всеми праздниками, а она радовалась и угощала всех домашними пирожками с картошкой.
Поначалу Вера Ивановна хотела куда-нибудь пристроить нежданный подарок, но котенок был страшным - тощий, куцый, усы с одной стороны обломаны, да еще и хромал на одну лапу. К тому же, нежностей он не проявлял, спал на полу возле батареи, мордой об ноги не терся и почти не мурлыкал. Зато исправно уминал всю еду из мисок и по весне ускользал через форточку за приключениями. Возвращался грязным, исцарапанным, но довольным. «Приняла на себя обузу», - вздыхала Вера Ивановна, но раз уж взяла на себя ответственность за живое существо, то выгнать не могла. Покупала на рынке кильку да куриные шейки, кормила бандита, смазывала боевые раны зеленкой. Муж-покойник поговаривал, что с котом как-то дома веселее, уютнее.
Слава богу, кот - не собака, сохнуть по хозяйке не будет. Найти ему теплое местечко, где всегда будет полная миска, и ладно. А тот будто мысли ее читал, только начинала она голову ломать, куда девать бандита, как поднимал облезлую полосатую морду и таращил большие желтые глаза. А иногда вспрыгивал на подоконник, глядел сначала за окно, а потом - укоризненно - на хозяйку. Мол, куда ж я в такой мороз, сдохну ведь на улице.
Поначалу попыталась Вера Ивановна предложить кота Лизе. Елизавета, социальный работник, навещала пенсионерку регулярно, обычно раз в неделю. Если Вера Ивановна болела, то приносила лекарства и продукты, помогала по дому. А чаще просто составляла компанию за чашечкой чая.
- Вериванна, да вы что! Сколько лет он с вами живет! А мне муж все равно не разрешает животных держать.
- Не прокормить мне его, пенсия-то маленькая, а он картошку с хлебом есть не будет, - вздыхала Вера Ивановна.
- Ничего, вон, летом, на улицу будет бегать да мышей с голубями ловить.
«Отдам в добрые руки старого полосатого кота», - вывела Вера Иванова ровным учительским почерком. Потом подумала и добавила: «Кормить нечем». На объявление, к ее удивлению, откликнулось несколько человек. Правда, кота никто забирать не хотел. Но в холодильнике целая полка заполнилась пакетиками вискаса и дешевыми сосисками. После визитов таких гостей Васька вываливал на коврик надутое пузо и даже издавал едва слышное утробное бурчание. Вера Ивановна качала головой и продолжала заниматься наведением порядка.
Собственно, в квартире порядок и так царил практически идеальный. Что еще делать пожилой женщине на пенсии, как не перебирать старые вещи? Каждый год она что-нибудь выкидывала. Нарядное платье, шифоновое с атласными рукавами - в нем она получала награду «Учитель года», а теперь уже не влезет в него, и немодное оно, и ходить в нем некуда. Чемодан, с которым ездила раньше в гости к дочери - уже совсем развалился, да и ездить больше некуда. Не поднималась рука выкинуть только учебники по математике, с пятого по одиннадцатый класс, алгебра и геометрия, да сборники олимпиадных задачек.
Квартиру сразу после смерти дочери она завещала Лизавете. Во-первых, больше некому было, а во-вторых, та ютилась в однушке с мужем, матерью и ребенком. В советские времена они уже давно бы получили квартиру, а сейчас с ее зарплатой социального работника и мужа - врача на скорой, они за всю жизнь не накопят. Пусть хотя бы Вера Ивановна в силу своих обстоятельств выполнит роль, какую должно было выполнить государство, это будет справедливо.
Правда, сама Лиза об этом пока ничего не знала. В любом случае, учебники ей вряд ли понадобятся, дочка еще мала, да и наверняка сейчас уже пользуются другими.
Морозным утром седьмого января Вера Ивановна отнесла связку толстых учебников к помойке. Поставила рядышком с вонючим мусорным ящиком, может, все-таки возьмет кто. Ушла и даже не оглянулась ни разу. Только стало ей сразу как-то легче, будто половину линии уже провела до последней, самой важной точки.
А восьмого января случилась радость. Соседка, Клава, позвонила в дверь в несусветную рань, в половине седьмого.
- Слышь, Вер, мы в деревню собрались. Давай Ваську своего, там котом меньше, котом больше, мышей на всех хватит, - и зычно расхохоталась.
- Тише ты, Клав, перебудишь всех.
Она сунула ей в руки округлившееся за последнюю неделю кошачье тело, дала пару пакетиков корма в дорогу. Морда у кота была сытая, сонная. Он приоткрыл глаза, глянул снизу вверх на Веру Ивановну и обратно зажмурился.
- Езжай, бандит старый. Будешь там местным ловеласам уроки давать.
Спать она больше не ложилась. Шутка ли дело - один день остался, один последний день! Выкинула баночки из-под сметаны, что служили коту мисками, остатки корма отдала дворницкой собаке Жужке. Перемыла все полы, еще раз проверила, аккуратно ли разложено белье в шкафу в стопочки. Приготовила конверт с копией завещания и похоронными деньгами, для Лизы. У нее есть свой ключ, она должна заглянуть в субботу, десятого. Хотела написать записку, да передумала. Весь вечер ходила по квартире, поправляла посуду в буфете, еще раз смахивала пыль с вазочек. На душе было легко и светло, как всегда, когда она готовилась добраться до следующей точки. Еще один день, и не будет больше мучительно молчать телефон, и она уже не будет видеть, как бегут под окном ребятишки с ранцами в школу.
Наступило девятое января. Вера Ивановна позавтракала творогом и сухим печеньем, выпила стакан чая. Потом долго гуляла в парке, так, что нос и щеки стали красными, а ноги в валенках сковал холод. В церковь заходить не стала, она никогда не была особенно набожной. Но старушкам возле входа подала, по целых пятьдесят рублей. Днем она приняла горячую ванну, потом как следует отдраила ее после себя. Пообедала вчерашними постными щами и остаток дня читала потрепанный томик Чехова. Водила глазами по строчкам, которые знала наизусть, а в голове звенела легкая, приятная пустота. В восемь вечера, после манной каши на ужин, постелила чистую постель. Сегодня она ляжет спать, а завтра, десятого, уже не проснется.
Конверт для Лизы она положила на тумбочке возле кровати. Потом села за стол. Одно-единственное последнее дело осталось. Вера Ивановна усмехнулась. Посмеются над ней, да и ладно. На том свете уже все равно. На кухне захрипели часы.
Она подперла голову рукой и принялась, по привычке, считать вслух.
- Один, два, три…
С девятым ударом за дверью раздалось истошное мяуканье. Вроде не март, чего там коты разорались? Вера Ивановна пыталась сосредоточиться на предстоящем, но вопли за дверью становились все более истошными, будто ребенок плачет-надрывается. Не прошло и десяти минут, как раздался звонок в дверь. Она вздохнула и пошла открывать.
- Вера Ивановна, не слышите что ли, как ваш разоряется?
В квартиру метнулась серая тень. А когда она вернулась в комнату, из-под батареи на нее смотрела страшная и облезлая кошачья рожа. Кончики ушей Васька поморозил, но из груди его доносилось глухое утробное мурчание, суровое и мужское, как хор советской армии.
- Тьфу на тебя, черт полосатый, - ругнулась Вера Ивановна, что она позволяла себе очень редко.
Февраль
Вера Ивановна сидела у окна и смотрела на тяжелую снежную тучу. Вальяжные снежинки неторопливо покрывали машины и скамейки во дворе. В кухне снова стояли кошачьи баночки из-под сметаны, их полосатый обладатель свернулся под батареей куцей потрепанной шапкой. Когда кот трескал вареную кильку, и за ушами у него хрустело, у Веры Ивановны будто таяла где-то внутри крохотная льдинка. Надо же, вернулся ведь, удрал с полдороги и нашел дом. Впрочем, она где-то читала, что кошки привязываются к дому, а вовсе не к хозяевам. В письме к Лизе появилась новая строчка: «А Ваську отдай тете Клаве в деревню, да пусть смотрит, чтоб не сбежал по дороге».
Весь остаток января Вера Ивановна работала над лоскутным одеялом. Она решила, что нельзя оставлять на этом свете недоделанное дело. Одеяло можно отдать в больницу или в детский дом. А еще лучше - в дом престарелых. Поначалу она думала, что ничего не получится, не сможет она вот так, как ни в чем не бывало, сесть за машинку и соединять лоскутки. Еще два месяца назад она мечтала, как дочь будет укутываться в одеяло зимними вечерами, а о чем мечтать теперь? Но к ее удивлению руки согласились послушно выполнять работу. Иногда ей казалось, что она даже знает, для кого делает одеяло. Смутный теплый образ выплывал будто оттуда, куда она собиралась уйти навсегда, и для него она продолжала строчить целыми днями, будто стоить ей закончить одеяло, как этот незнакомый, но уже родной человек материализуется из ниоткуда, чтобы получить свой подарок и сказать спасибо.
Она безжалостно распорола летний веселый халат в цветочек и две хлопковые блузки - все равно не пригодятся. После целого дня за работой у нее болела спина, и тогда она перевязывала поясницу теплой шалью. Васька пристраивался рядом, чего раньше за ним не наблюдалось, и грел больное место мягким кошачьим теплом. Дело двигалось медленно. Иногда она ошибалась и приходилось отпарывать несколько лоскутков и пришивать их снова.
Ходики на кухне стучали в такт швейной машинке, пестрые лоскутки ложились ровно, один к другому, настольная лампа светила и грела, будто маленькое солнышко. Один вечер превращался в другой, и пока под руками ложился аккуратный шов, Вера Ивановна думала только об одном - какой лоскуток приладить следующим. Однажды она обнаружила на двери подъезда объявление, что девятого февраля в соседнем доме культуры состоится благотворительная ярмарка какого-то не то «ханмада», не то «хиндмайда». Лиза разъяснила, что «хэндмейд» - это все, что сделано своими руками. Вера Ивановна очень обрадовалась, когда узнала, что на ярмарке можно будет продать свое одеяло, а деньги пойдут в благотворительный фонд. Надо же, какое удачное совпадение!
- Красота-то какая, Вериванна, с руками ведь оторвут! - восхищалась Лиза. - Задешево не продавайте! Лучше б себе деньги-то оставили, пенсия ведь маленькая.
И вот наступило восьмое число, толстые снежинки торопились укрыть землю очередным слоем покрывала, а в комнате, на диване, лежало готовое одеяло, отпаренное и выглаженное. Последние три дня Вера Ивановна даже спать ложилась не раньше двух ночи, и вот успела, закончила. Хорошо, что когда она будет уходить, в этом мире останется два новых уютных одеяла - новенькое снежное для улиц и газонов, и лоскутное, теплое для какого-нибудь хорошего человека.
Свою работу оценила Вера Ивановна дорого - в целую пенсию. Деньги-то ей нужны были не для себя. Многие подходили, щупали одеяло руками, хвалили. Отчего-то было ей неприятно, когда чужие руки гладили лоскутки, каждый из которых был таким родным: кусочек летнего халата, в котором она жарила пирожки для дочери, и клетчатая рубашка мужа, последняя из тех, что она долго не решалась выкинуть, и темно-зеленая летняя штора, которая хранила в знойные дни прохладу в спальне. Поначалу Вера Ивановна хотела даже уйти, но она ведь уже решила, что продаст одеяло. И потом, сегодня девятое число. И дома снова чисто вымыты полы, и ждет-не дождется последняя из тех несбывшихся мечт, что еще не поздно исполнить даже в самый последний момент жизни.
Симпатичную пару она заметила сразу, еще возле соседнего столика. Совсем юная беременная девушка, на седьмом месяце, не меньше, и улыбчивый парень сразу ей понравились.
- Димуль, смотри, какое одеяло красивое. Давай такое на дачу купим?
Она прикоснулась к желтому лоскутку, и Вера Ивановна вдруг подумала, что это могла бы быть ее внучка, с огромным неповоротливым пузом, и тогда она сейчас вязала бы целыми днями крохотные носочки и варежки.
- Бабушка, и сколько же вы хотите за эту красоту? - спросил парень.
- Сынок, тебе скидку сделаю.
Вера Ивановна аккуратно сложила одеяло, положила в заранее приготовленный пакет и отдала девушке прямо в руки. Прикоснулась на мгновение к теплой ладони, и будто проступил на мгновение тот образ, что все стоял перед глазами, пока она шила, и тут же спрятался, едва задев за самый краешек сознания.
Она шла с ярмарки, довольная собой. Пушистые снежинки ложились на пальто, а где-то там, в цветастом пакете, будущие родители несли домой теплое одеяло. Вера Ивановна улыбалась, будто на душу, на самое дырявое место, заплатку наложили из веселого лоскутка. День складывался как нельзя лучше. От пенсии еще оставалось немного денег, и Вера Ивановна купила в магазине кусок хорошей колбасы, не для себя, Ваську побаловать напоследок. Домой идти отчего-то не хотелось. Прогулялась по парку, купила в киоске пирожок с мясом и стакан горячего чая. Только когда уже стемнело, она подошла к своему подъезду.
Ключ никак не хотел находиться в сумочке. А когда, наконец, нашелся, она зашла в прихожую, щелкнула выключателем и обомлела.
Кругом была вода - и в кухне, и в ванной, и в прихожей, и даже в комнате. Плавали тапочки, колыхались будто водоросли коврики, упала на бок табуретка. Старые сапоги сразу промокли, холодная влага пробралась внутрь, и ноги тут же заломило. Взъерошенный Васька смотрел со шкафа и недовольно мяукал. Ах ты! Ведь конверт для Лизы и все похоронные деньги она спрятала в комнате, под ковриком! Теперь, значит, все намокло.
Вера Ивановна села на стул посреди затопленной кухни и заплакала.
- Ну чего ты ревешь-то, дура старая! Ведро неси, - раздался из прихожей зычный голос Клавы.
Март
Приближался тягостный день восьмого марта, уже стучала днем капель по крышам и по-весеннему щебетали птицы. После выхода на пенсию Вера Ивановна особенно не любила этот день. Раньше, бывало, приносила домой столько букетов, что в руках не помещались. Приходилось даже мужу звонить, чтобы помог все унести. Последние годы она все больше ждала у телефона да смотрела в окно, как незнакомые женщины несут цветы и сумки с продуктами.
Но на этот раз восьмое марта будет совсем другим! Потому что вслед за ним наступит девятое. Уж на третий-то раз задуманное точно должно получиться.
Васька-разбойник с первой капелью умчался по своим неотложным кошачьим делам - осчастливить всех кошек района многочисленным потомством. Лиза, добрая душа, привела мужа, и тот побелил потолок в ванной и в кухне. Вера Ивановна целый день хлопотала, накормила их пирожками, с собой дала банку варенья и подарила лизиному мужу толстые шерстяные носки.
Когда они ушли, Вера Ивановна долго смотрела на стопку посуды в раковине. Разве могла бы она в молодости подумать, как это хорошо, когда после ужина остается столько грязных тарелок. Она мыла каждую долго и тщательно, растягивала удовольствие. А к празднику решила еще раз как следует отблагодарить Лизу. Продала на базаре три банки соленых огурцов и купила хорошую, натуральную пряжу.
Странно, Лиза вроде бы стала для Веры Ивановны почти уже родной, но вязать для нее было все равно не то же самое, что для дочери. И даже не то же самое, что шить одеяло для смутного и неясного образа. Все-таки Лиза - социальный работник, и вместе их свели ее служебные обязанности. Вера Ивановна просто чувствовала себя в долгу за побеленный потолок.
Когда Лиза примчалась вечером седьмого с тремя гвоздичками и пачкой чая, ее уже ждал ярко-красный пушистый набор: шапочка, длинный шарф с кисточками и варежки. И знаменитый пирог со смородиной тоже дожидался.
- Вериванна, да вы просто волшебница! - ахнула Лиза.
- Знаешь, Лиз, я тебе еще попросить хотела кое о чем. Помоги мне, пожалуйста, хорошую фотографию выбрать. Я сейчас альбомы достану.
Она вскарабкалась на табуретку и полезла на антресоль.
- Ой ну куда же вы, - возмутилась Лиза. - Дайте-ка я сама!
Вера Ивановна помнила только, как потянулась за толстым альбомом, а потом шкаф и потолок поплыли перед глазами, и она оказалась на полу, и от боли в руке на глазах выступили слезы. Ножка табуретки угодила прямо в трещину в полу и подломилась.
Девятое марта Вера Ивановна встречала в больнице. Вообще-то с закрытым переломом руки пациентов обычно отправляли домой, но лизин муж договорился и нашел для нее место.
- Женщина пожилая, не сможет за собой ухаживать, - убеждал он знакомого главврача, а Вере Ивановне все казалось, что это говорят не о ней, а о ком-то совсем другом. Да она еще бы и внуков вырастила, не только что за собой ухаживать! Только растить некого.
Интересно, и почему именно в этот вечер ей вдруг стукнуло в голову
доставать альбом? Она просто посмотрела на Лизу, такую симпатичную в новой шапочке, и подумала: а какая фотография будет у нее на памятнике? Наверное, лучше выбрать заранее, а то еще повесят ерунду какую-нибудь. Фотографий у нее было так много, что они занимали целую антресоль. Каждый год она фотографировалась для школьной папки с несколькими классами, да и дети в последние годы приходили на выпускные с фотоаппаратами и потом дарили ей фотографии.
И вот теперь Вера Ивановна лежала на клеенчатом матрасе и разглядывала облупившуюся краску на стене. Все дела закончены, за Васькой Клава присмотрит, если он решит с любовных фронтов вернуться. И даже фотографию Лиза выбрала, пока скорую ждали, наверное, чтобы отвлечь ее от боли в руке.
- На этом фото у вас в глазах блеск особенный, и платье красивое, - пояснила она. - А вам для чего?
- Да так, в школе попросили, для стенгазеты, что ли, - отмахнулась Вера Ивановна.
Можно просто закрыть глаза и… Но мысль о смерти в больнице была ей почему-то противна. В сущности, она ведь еще очень здоровая для своих лет женщина, даже лекарства почти не пьет. Не хочется, чтобы последний день прошел в этих унылых казенных стенах.
Эх, вот бы сейчас вернуться на свою уютную кухню, смотреть на толстые сосульки, слушать капель за окном и глухое, едва различимое мурчание из-под батареи.
Апрель
На тумбочке лежало огромное красное яблоко, тугой наливной бок блестел, по палате распространялся сладкий аромат. Все соседки разошлись по процедурам, остались только Вера Ивановна и хозяйка тумбочки с яблоком - баба Тома.
Старушка уже давно потеряла всякую связь с окружающей действительностью и жила в уютном мирке своих старческих фантазий. Она и ногу-то сломала, когда ночью пошла в подъезд корову доить, да упала с лестницы.
- Гляньте-ка, девки, - тоненько голосила она. - Кто это пришел ко мне, Степка что ли? Не пойду я за тебя замуж, и не зови, молодая я еще.
Степан Петрович, грузный пожилой врач, качал головой и выписывал бабке дополнительную дозу успокоительного.
Родные часто приносили ей свежие фрукты. Иногда баба Тома их ела, иногда выкидывала в окно, а чаще всего прятала под матрас или под подушку. Санитарки ругались, когда доставали из наволочки очередной подгнивший персик.
Яблоко стояло на тумбочке уже второй день. У Веры Ивановны просто слюнки текли. Кормили в больнице сносно, но просто - жидкий супчик с пшенкой на обед, каша на ужин. Баба Тома заливисто храпела после утренней капельницы. Ведь можно просто взять яблоко, а когда вернутся соседки, все подумают, что сумасшедшая бабка опять его куда-то выкинула или спрятала.
Никогда в жизни Вера Ивановна не брала ничего чужого. Для нее это было все равно, что подойти и человека просто так палкой стукнуть. Попросить бы сейчас добрую сестричку Валечку сходить да купить для нее яблочко, но все остатки пенсии ушли на совершенно необходимое и очень дорогое лекарство с кальцием.
Скорей бы уж пришли остальные соседки по палате, и тогда было б уже не так соблазнительно. «Даже и смотреть не буду», - подумала она, как вдруг здоровая рука сама потянулась к тумбочке. «Что же это делается-то, собственный организм не слушается!», - причитала про себя Вера Ивановна, а рука, тем временем, схватила яблоко и поднесла ко рту. Ничего вкуснее она в своей жизни не ела. Сочно и торопливо хрустела, а сок стекал по подбородку. Баба Тома оглушительно всхрапнула и вдруг открыла глаза. Вера Ивановна испугалась и с головой накрылась тощим казенным одеялом. И только когда баба Тома снова захрапела, доела все без остатка вместе с огрызком, а хвостик завернула в бумажку и выкинула в урну.
Из больницы Веру Ивановну выписали аккурат девятого апреля, сразу, как сняли гипс. Рука еще побаливала, но рентген показал, что кость нормально срослась. До самой выписки Вера Ивановна старалась не глядеть на бабу Тому и почти все время лежала, отвернувшись к стене, да в хорошую погоду выходила погулять в больничный садик.
Дом встретил запахом пыли и клочками шерсти на полу. Васька-разбойник поднялся навстречу, вытянул спину и потерся мордой об ногу.
Вера Ивановна села за стол. За окном мальчонок в ярко-красных резиновых сапожках пускал в ручье пластмассовый кораблик. Она потянулась за тряпкой, протерла стол. Поднялась и подошла к подоконнику. И там тоже лежал заметный слой пыли, когда только налетела. Скоро май, можно будет мыть окна. А сейчас хотя бы шваброй полы протереть. Вера Ивановна пошла в ванную, но на полдороге вдруг передумала, достала из-под скатерти конверт с похоронными деньгами, вытянула одну бумажку, накинула пальто и вышла на улицу.
Вечером того же дня бабе Томе, которая все еще лежала в больнице, кто-то передал через сестричку три больших ароматных яблока. Старушка отчего-то не стала их прятать, а сразу же с хрустом вгрызлась в наливной бочок.
А на подоконнике маленькой хрущевской кухни выстроились в ряд два апельсина, два красных яблока и один огромный грейпфрут.
Май
Апрель прошел в традиционных весенних хлопотах. Рука все еще болела, особенно в дождливую погоду. Потихоньку, осторожно, крепко держась за стул, Вера Ивановна вымыла окна. К началу мая, когда на улице уже вовсю грело солнышко, постирала шторы, с трудом отжала и развесила сушиться во дворе. Васька угомонился, целыми днями валялся на подоконнике да глазел за окошко. Только когда любопытная птица садилась на карниз, он приподнимал уши да прищуривал желтые глаза.
Выбранную Лизой фотографию Вера Ивановна положила в конверт. Даже подписала с обратной стороны: «Для памятника». Хорошо будет умереть в яркий, солнечный день.
К девятому мая квартира блистала чистотой. К праздникам Лиза принесла подарок от социальной службы - две банки сгущенки, мешок гречки, мешок сахара и пачку вермишели.
Утро девятого мая выдалось особенным. Вера Ивановна проснулась в шесть утра и полчаса не вставала, слушала, как поют за окном птицы. Первый солнечный луч застал ее у плиты. Она сделала настоящий медовый торт, какой делала последний раз, кажется, в прошлой жизни. Выпекала коржи, взбивала крем, приготовила бумажную воронку для розочек. Торт удался на славу, только розочки из дешевого масла немного поплыли. Она спрятала красавца в холодильник, выстирала фартук, помылась и надела свой самый лучший костюм.
Целый день Вера Ивановна гуляла в парке. Оркестр играл старые добрые мелодии, кружились в танце пожилые пары. И даже один старичок пригласил ее потанцевать, но она отказалась - никогда этого не умела и не любила. Улыбчивые молодые ребята раздавали из полевой кухни вкусную кашу и наливали горячий чай. Две хихикающие девчонки подарили ей букет тюльпанов. Солнце заливало парк до самого крохотного рвущегося наверх листочка и грело почти по-летнему.
К вечеру Вера Ивановна вернулась домой, достала из холодильника торт и с наслаждением съела два куска. Торта еще оставалось много. С площади слышались громогласные возгласы Клавы - никак, вернулась из деревни. Вера Ивановна отрезала четверть, положила на тарелку и понесла соседке.
- Клава, с праздником!
- А, Вериванна, заходи, дорогая. А я как раз к тебе собралась.
- Вот, внучек Мишка учудил, - Клава ткнула пальцем в комнату.
Там, за столом, сидел взъерошенный пацан и ревел, вытирая рукавом сопли.
- Представляешь, ему в пятый класс переводиться, а у него, бесстыдника такого, оказывается, по математике одни двойки! А если на второй год оставят?
Вера Ивановна улыбнулась. Много она таких пацанов повидала, да не те сейчас времена, чтобы на второй год оставлять. Тройку поставят, и дело с концом.
- Верочка, дорогая, ну как же он дальше-то учиться будет! Не дотянет ведь, вылетит! Уж вы бы с ним позанимались, а? Я в долгу не останусь, мяса из деревни привезу, молока, по хозяйству помогу, чем смогу.
Вера Ивановна еще раз внимательно посмотрела на пацана. Эх, жалко, учебники выкинула. До экзаменов еще почти месяц. Программа третьего класса… дроби, деление с остатком, уравнения, параллелепипеды и треугольники, если в ней, конечно, ничего не изменилось. Она улыбнулась. Вряд ли он сможет сделать хотя бы одну ошибку, которую она за свою долгую учительскую жизнь еще не встречала. Она любила объяснять про дроби, очень здорово у нее это получалось, даже последние двоечники, если внимательно слушали, щелкали задачки с дробями как орешки.
А с другой стороны, ведь сегодня - идеальный день, солнечный, яркий, вкусный. Кажется, именно такого дня она и ждала все эти долгие пять месяцев, а может быть, и целую жизнь. И все уже дома готова, и можно просто лечь и закрыть глаза, и тогда наступит долгожданная ночь, за которой уже не будет ни одного мучительного дня.
Если заниматься с мальчиком каждый день, или хотя бы через день, месяц не будет таким уж длинным. Дотянуть сопливца с двойки на четверку - не достойный ли финал для учительской жизни?
- Пусть приходит завтра с учебниками, - вздохнула она.
- Спасибо, Вер! Я с ним тебе обед пришлю, - обрадовалась Клава.
Вера Ивановна вернулась к себе. На столе лежала стопка пыльных тетрадей, приготовленных для последнего вечера. И опять сегодня не суждено сбыться последней мечте, самой глупой и самой стыдной. Она открыла первую тетрадку. Долго разглядывала неуверенный детский почерк, деление столбиков и корявые дроби, нарисованный карандашами квадраты и прямоугольники, красные поля с двух сторон, тройки и четверки, выведенные ее рукой. Вспомнила, как получала свой красный аттестат и золотую медаль.
Если она дотянет пацана до отличной оценки, то ломаная линия ее жизни замкнется, сгладятся углы, и останется одна ровная окружность, от пятерки и до пятерки.
Продолжение читайте на сайте litres.ru.