1-я часть. Василий Цветков: "Белые генералы не предавали царя!"
1-Я ЧАСТЬ - НАЧАЛО.
Из интервью В.Ж. Цветкова сайту "Русская линия" - ссылка на источник.
Впереди еще много работы.
В год 100-летия со дня начала Первой мировой войны историк В.Ж. Цветков ответил на вопросы «Русской линии».
В начале 2014 г. вышла в свет новая книга доктора исторических наук Василия Жановича Цветкова, посвященная жизни одной из самых знаковых фигур революции 1917 года и Гражданской войны в России - генералу Михаилу Васильевичу Алексееву. В год 100-летия со дня начала Первой мировой войны предлагаем вниманию читателей интервью постоянного автора «Русской линии», научного редактора серии «Белые воины», в котором он рассказывает как о своей новой книге, так и о основных тенденциях изучения Первой мировой и Гражданской войн в отечественной историографии, освещении в ней революционных событий 1917 года. Интервью подготовлено координатором проекта «Белые воины», кандидатом исторических наук Русланом Григорьевичем Гагкуевым.
М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов привлекают на себя наибольшее число нареканий в связи с Февральской революцией
Вы занимаетесь историей Белого движения уже более 25 лет. Какие, на Ваш взгляд, произошли изменения в общественном сознании в восприятии Гражданской войны за последние годы?
Спасибо, уважаемый Руслан Григорьевич! Очень важный и актуальный вопрос. Конечно, изменения произошли и весьма существенные. Наверное, можно уже подвести некоторые итоги и наметить перспективы. Своеобразной точкой отсчета надо считать последний юбилей «Великого Октября», отмечавшийся в СССР - 1987-й год. Тогда вышел ряд монографий, в которых изучались проблемы истории советской власти, истории большевистской партии, публиковались достаточно объективно написанные работы о деятелях партии, репрессированных в 1930-е гг. Увы, это был короткий период. В это время еще преобладал принцип историзма, когда автор, садясь за рукопись, стремился к добросовестному анализу новых источников и уже не стремился «подстроиться» под установки Идеологического сектора ЦК КПСС.
Параллельно, на уровне еще научно-популярной публицистики стали появляться небольшие отрывки из эмигрантских изданий. Большое значение имело открытие доступа к источникам ЦГАОР СССР, прежде всего к фондам «Пражского архива». Появилась возможность ознакомиться с историческими свидетельствами, как говориться, «вживую», а не в изложении партийной историографии, с подобранными цитатами, доказывающими, например, «зверства» белогвардейцев. К сожалению, слишком быстро научный интерес к теме стал подменяться публицистическим. Ради «непримиримой борьбы с совком» стали использоваться пропагандистские «штампы», в которых Белое движение представлялось исключительно в героико-романтическом ореоле легендарной борьбы. Очевидно, отчасти это стало своеобразной «компенсацией» за долгие десятилетия аналогичного героико-романтического эпоса «красных бойцов». Но сводить все Белое движение к «героизации» и «идеализации» - неверно. Люди сражались и погибали не за некую метафизическую Россию, а за конкретное будущее государство, со своими законами, со своим политическим устройством. Ведь за героикой и патетикой не видно было ценности огромного объема социально-политических, социально-экономических проектов, не заметно осмысления русской революции. Суть Белого дела выхолащивалась.
Постепенно, на рубеже 1990-х - 2000-х гг. подходы к истории стали меняться. Военно-исторический интерес к Белому делу отчасти ослаб, отчасти перешел в исследовательскую область. Большое значение в научном плане имели издания альманахов «Военная быль», «Белая армия. Белое дело» и, редактировавшаяся нами «Белая Гвардия». Увы, но без издержек не обходился ни один творческий процесс. В это время были сняты многочисленные ограничения для изданий, но такое понятие как «научное рецензирование» либо исчезло, либо стало сугубо формальным делом. За качеством исторических исследований перестали следить, а то, что иногда продавалось на полках тысяч книжных магазинов под вывеской «история, исторические науки», уместнее было назвать исторической «фантастикой».
На это можно было бы и не обращать внимания (с бурным развитием интернет-технологий каждый «грамотный» становился потенциальным «писателем»), если бы не одно «но»… С середины 2000-х, многие идеи из области этой исторической публицистики стали весьма активно претендовать на уровень, не больше не меньше, новой идеологии, которая, как в свое время марксизм-ленинизм, должна «дать ответы на все вопросы» нашего непростого времени.
Стремление к выработке единой идеологии в области истории принципиально нужно приветствовать, если только в жанре претендующей на нее публицистики будет рациональное зерно, основанное на глубоком знании источников, на анализе и сопоставлении разных точек зрения. Тогда последующая «популяризация» и «пропаганда» (в хорошем смысле этих слов) будет весьма кстати. Но этого, нередко, не происходит…
Последний период, начавшийся примерно с 2012 г. продолжается до настоящего времени и, надеюсь, продлиться еще длительное время. Одной из его характерных черт стала заявленная идея «национального примирения». Сейчас, когда говорится о «национальном единстве» в контексте юбилея Второй Отечественной войны, Великой войны хотелось бы напомнить написанную в 1917 году статью известного русского правоведа, члена ЦК кадетской партии П.И. Новгородцева «Идеалы партии народной свободы». Отвечая на упреки «слева» о том, что у кадетской партии отсутствует «программа-максимум» он отмечал, что в «программе-минимум» социал-демократической партии (в частности в требованиях «всеобщего, равного, прямого избирательного права, двухгодичных парламентов, широкое местное самоуправление, неприкосновенность личности и жилища, неограниченная свобода совести» и т. д.) есть много общего с программой кадетской партии: «Программа-минимум возвращает социализм на почву старых требований демократического либерализма. Нет ничего удивительного, что в этом отношении социалистические требования сближаются и с программой партии Народной Свободы, так как тут социализм делает заимствование из той самой демократической теории правового государства, от которой ведет свое начало и программа нашей партии».
Но существовала одна принципиальная разница, которую нельзя было не заметить. Это позиция по отношению к власти в России. Власти, которую стремились захватить любой ценой, поскольку при «двоевластии» реализовать свою «программу-максимум» большевики не могли. Сейчас популярен тезис еще перестроечной поры, о том, что «власть валялась» и ее «подняли» большевики с В.И. Лениным. Однако если встать на позицию сторонников А.Ф. Керенского, то те же самые реформы можно было проводить и без смены правительства, а дождавшись созыва Учредительного собрания. Опять-таки - чем хуже была позиция кадетской партии, которая в не меньшей (если, даже не в большей) степени заявляла о своих путях выхода из кризиса и о своем программном превосходстве перед революционными радикалами? Ленин осенью 1917-го был не единственным претендентом на то, чтобы «власть поднять».
К сожалению, в революционные эпохи гораздо больше внимания уделялось тому, что разделяло, а не тому что объединяло политические силы. Поиск компромиссов и коалиций всегда продуктивнее, чем конфронтации и разногласия, но, увы, не в период революций. Это и приводило к катастрофам, подобной той, которая произошла в 1917-м.
2014 год - год столетия начала Первой мировой войны. Что удалось сделать и что еще планируется предпринять для увековечения памяти ее участников с Вашей стороны и близких по духу интересам историкам?
В отношении издательских планов - можно, прежде всего, отметить готовящуюся к изданию книгу о генералах Великой войны в серии «Белые воины». Очередная книга серии будет посвящена ряду русских военачальников - генералам В.И. Гурко, Н.Н. Духонину, А.М. Каледину и П.К. Ренненкампфу. Работа над изданием идет полных ходом, весной-летом этого года она появится на прилавках книжных магазинов.
Очень большую, плодотворную работу проводит Российское военно-историческое общество. К юбилею начала войны будут выпущены специальные номера журналов «Родина» и «Исторический вестник». Много работы проводится по подготовке научных конференций. Хотелось бы выделить вузовские форумы. В частности, ставшие уже регулярными конференции в Международном независимом эколого-политологическом университете. Каждая конференция, проходящая в ноябре, посвящена определенным историческим сюжетам, например прошедшая в прошлом году была посвящена состоянию Российской Империи и ведущих мировых держав накануне войны. Осенью состоится обширная по тематике научная конференция в Московском педагогическом государственном университете. Надеюсь, что результаты работы этих конференций будут очень важны для дальнейшего изучения проблематики Великой войны. Единственное, что беспокоит - некая умиротворенность, которая может наступить после окончания юбилейных мероприятий. Но не стоит забывать о предстоящих «годовщинах» революции и гражданской войны. Так что осмысление этих периодов, надо надеяться, продолжится.
Вообще, в историографическом плане стоит отметить, что с конца 1980-х история Второй Отечественной оставалась как бы «в тени» истории революции и Гражданской войны. Подобное «затененное» положение стало результатом еще советской историографии, в которой истории «Великого Октября», «иностранной военной интервенции и гражданской войны» уделялось много больше внимания, чем войне 1914−1918 гг. Война рассматривалась в качестве «объективной предпосылки» «революционной ситуации» 1917-го года. А социально-экономическое значение войны, ее геополитическое значение для интересов Российской Империи, ее значение для «Преображения России» (используя заголовок известного романа об этих событиях С.Н. Сергеева-Ценского)? Это либо отрицалось вовсе, либо низводилось до уровня «империалистических притязаний» какого-нибудь «Милюкова Дарданелльского».
Сейчас можно с уверенностью утверждать, что победоносная Россия стала бы другой страной. Начиная хотя бы с «земельного вопроса». Георгиевские кавалеры в обязательном порядке получали дополнительные наделы земли, реформы П.А. Столыпина должны были продолжаться. Можно напомнить проект манифеста о расширении прав Государственной думы и Государственного совета перед Императорской властью, который Государь готовился «даровать» после окончания войны. Неизбежно расширились бы права местного самоуправления, политические свободы. Да и во время войны «царский режим» отнюдь не стремился к «закручиванию гаек». Достаточно вспомнить неоднократные попытки сближения с думой, заявления и выступления Николая II перед членами законодательных палат, смены «непопулярных» министров, попытки «сближения с общественностью».
И, конечно, без обращения к проблематике Великой войны невозможно понять Белое движение. Здесь уместно отметить и идеи военной диктатуры, направленной на мобилизацию сил страны ради победы над врагом. И идеологию Единой России, ради которой можно и должно жертвовать жизнью. И способы ведения военных операций, свойственные, правда, первому, маневремнному периоду войны. И даже такую, незначительную, на первый взгляд, черту как песни Великой войны, которые пели и красные и белые (наиболее известные из которых «Песня сибирских стрелков» и «Смело мы в бой пойдем»).
Отдельно нужно рассмотреть проблему «союзнического долга». Увы, но сейчас в оценке позиции союзников по отношению к России в годы Великой войны преобладает какая-то смесь совершенно необъяснимых, парадоксальных оценок, густо снабженных конспирологией. Тут и знаменитый тезис о том, что Россию специально втянули в войну Англия и Франция. Но ведь именно Германия первая начала военные действия против России, еще прежде нападения на Францию. И именно немецким политикам и военным принадлежал тезис о противоречивой «русской душе», нуждавшейся в «мужском» немецком руководстве. Тут и идея того, что сама революция произошла по вине Антанты с целью вывести Россию из войны. Но достаточно прочитать оценки весьма информированного начальника Петроградского охранного отделения К.И. Головачева утверждавшего: «Что касается участия в подготовке русской революции союзными державами, то я это положительно отрицаю… Русская Февральская революция была созданием русских рук». «Возможно, - писал Головачев, - что Бьюкенен и другие англичане лично сочувствовали революционному настроению в России, полагая, что народная армия, созданная революцией, будет более патриотична и поможет скорее сокрушить центральные державы, - но не более того». А вот роли немецкой разведки до сих пор уделяется недостаточно внимания...
Большевики же, следуя данной логике, становятся собирателями государства. Возможно, так оно и стало, если принять известный тезис В.В. Шульгина о том, что «Белая Мысль победит во всяком случае» и «Интернационал „смоется“, а границы останутся». Только писал это Шульгин в 1920-м году, а отнюдь не в 1917-м, когда мечтал о «пулеметах». Но задумаемся: зачем союзникам выводить Россию из войны, если до Вены и до Берлина в начале 1917-го еще сотни километров, а «паровой каток» русской многомиллионной армии не раз спасал и в очередной раз должен был спасти Антанту? С другой стороны - зачем в 1917-м году большевикам собирать государство, если в «программе-максимум» была записана необходимость слома существующей государственной системы и создания нового «советского государства»?
Это никоим образом не означает, что по отношению к Белому движению союзники были предельно искренни и были заинтересованы в его поддержке. Но это - «другое время». Это 1919−1920-е гг. Склады в Романове на Мурмане, по свидетельствам современников, буквально «ломились» от ящиков с аэропланами, пушками, пулеметами и винтовками, полученными от союзников. Да и известная высадка десантов на Севере России объяснялась не только стремлением свергнуть советскую власть (кстати, союзный десант в Мурманск пригласил местный совет), но элементарным стремлением не допустить, чтобы склады военной техники, после «похабного» Брестского мира, попали к немцам…
В минувшем году была разработана и одобрена концепция единого курса истории России для школы. Насколько объективно ее авторам удалось подойти к освещению революции и Гражданской войны?
Определение «Великая Российская революция», объединившее события Великой войны, 1917-го года и Гражданской войны - весьма точное. И с точки зрения общности политических, военных, идеологических и социальных процессов. Ведь во всех этих событиях один и тот же «состав участников».
Надо ли утверждать после этого, что вплоть до октября 1917-го революционных радикалов на политической «сцене» не было, а потом, как в некоем спектакле, они «вышли на сцену»? Что-то вроде: «Те же и Ленин…».
Тут я бы хотел сделать небольшое отступление от темы и обратить внимание Ваше, всех слушателей и читателей на следующее. Известно ли, что распространенный сейчас тезис о «белых генералах, предателях Государя» осовремененный ради борьбы против «гражданского европейско-содомитского общества с моделью американской оккупационной демократии» (слова одного интернет-писателя), на самом деле является отнюдь не открытием «русских патриотов» времен 1990-х гг. Этот тезис - порождение американской советологии, еще 1970-х гг. Между прочим, и В.С. Кобылин, будучи эмигрантским журналистом, первое издание своей книги о «заговоре генералов» смог осуществить в Нью-Йорке.
Я хорошо помню время, когда после Июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС (посвященного вопросам идеологической борьбы) нас, тогдашних комсоргов, ответственных за идейно-политическую работу в школах, где мы учились, инструктировали в одном из московских райкомов ВЛКСМ: «При изучении курса Истории СССР в 9-м классе особое внимание надо обратить на фальсификацию советологами причин и последствий Февральской буржуазно-демократической революции. Широко распространенным в работах западных авторов является утверждение, что Февральскую революцию совершили не народные массы, доведенные до отчаяния политикой царизма, а так называемые „силы демократии“ во главе с кадетской партией… Надо помнить ленинскую характеристику либеральной буржуазии, которая, желая любой ценой спасти монархию и продолжать империалистическую войну, была готова заменить на троне одного монарха другим…».
Я не хочу делать какие-либо выводы, но, как видите, четко прослеживается связь между идеологией национал-большевизма и политическими заказами советологии времен холодной войны. Ну, а какие структуры идеологически оформляли этот заказ в 1970-е, начале 1980-х гг. на Западе - очевидно. Отмечу только, что подобные выводы делались с одной целью - всячески выделить позитивное значение Февраля и разделить, противопоставить Февраль и Октябрь 1917-го. Не случайно советологами широко использовались труды А.Ф. Керенского и П.Н. Милюкова, отрицавших участие большевиков в февральских событиях. Февраль надо было «оправдать», «реабилитировать» любой ценой, показать его ценность, превознести его как единственную демократическую альтернативу едва ли не во всей российской истории ХХ века. Причем альтернативу и «царизму», продолжением которого советологи считали Белое дело, и «сталинизму», который вырос из «большевизма». И это касалось не только исторической публицистики. Достаточно ознакомиться с основательно подзабытыми после «перестройки» работами американских историков Палмера, Уолша, Фишера и других.
Надо ли следовать принципу «новое - есть хорошо забытое старое» и пытаться перелицевать эти оценки периода «холодной войны» под псевдоправославное, а по сути национал-большевистское содержание?
Не дай Бог эти осовремененные конспирологией идеи окажутся на страницах будущего единого учебника .
Думается, что живучесть подобных оценок - следствие того, что история, пользуясь известной фразой историка-марксиста М.Н. Покровского, воспринимается порой, как «политика, обращенная в прошлое». Конечно, грамотная, основанная на историческом материале пропаганда крайне важна. Но вот, например, трактовка событий Февраля 1917-го чрезвычайно сильно связана именно с современным пониманием «теории элит» и «теории заговора». Не случайно последние идеи особенно активно стали озвучиваться после «цветных революций» 2000-х. В той ситуации, действительно, обращали внимание и на тактику действий «пятой колонны» и на помощь иностранных структур. И «теория заговора», (практически проигнорированная, хотя и не отвергавшаяся, в качестве ведущего «элемента» в событиях февраля 1917-го в советской историографии), получила не просто «второе дыхание», а вышла на ведущие позиции в историко-политологических исследованиях. Конспирология претендовала на роль, едва ли не единственного объяснения крайне сложных и противоречивых событий столетней давности. Чего проще? Переворот совершается элитами, а народ (богоносец!?.)… безмолвствует.
Роль общественных движений, народных настроений при этом принижается. Это похоже на аналогичное, весьма неожиданное (для тогдашней «элиты») появление радикалов-революционеров в феврале 1917-го. И в то время реальную опасность низового «бунта» недооценивали. Тут не стоит упрекать полицию, поскольку в 1914-1917 гг. охранное отделение трижды ликвидировало руководящие большевистские структуры в России (фракция в Государственной думе и два состава Русского бюро ЦК партии). Но недостаточным оказалось противодействие низовым звеньям большевистской партии, в результате чего большевистские руководящие структуры «вырастали» снова. Иными словами, охранка много внимания уделяло слежке за Г. Е. Распутиным и за членами «Прогрессивного блока», и мало следила за настроениями «рабочих окраин» Петрограда. До сих пор открытым остается вопрос о влиянии немецкой агентуры на события февраля 1917-го.
Так что в будущем предстоит скорректировать методологию нашей исторической литературы и, прежде всего, учебной литературы. Очевидно, следует прекратить бесконечные поиски «переписки А.И. Гучкова с М.В. Алексеевым», перестать «искать черную кошку в темной комнате, особенно если этой кошки там нет». Нужно признать, что дополнительной документальной базы по «заговору» 1917-го года, большей, чем та, которая имеется в настоящее время - не будет (глупо было бы «заговорщикам» оставлять компрометирующие их документы).
Вместо этого надо пристальное внимание уделить изучению наследие революции на «низовом уровне», на уровне «движения революционных масс». Этим была сильна классическая советская историография, но сейчас эти ее традиции незаслуженно забыты.
При этом не нужно, конечно, отрицать наличие «заговора» накануне 1917-го года. Об этом так называемом «заговоре буржуазии» писали и в советское время. Но, во-первых, нужно обозначить достаточно узкий и определенный круг конкретных заговорщиков, а не записывать в них, например, весь Генеральный штаб и всех членов кадетской партии. И, во-вторых, не стоит придавать «заговору» значение главного звена в событиях 1917-го года. Историк Петр Валентинович Мультатули очень хорошо отметил, что психологически, в массовом сознании события революции 1917-го года оказались подготовленными гораздо раньше февраля.
Обложка книги "Генерал М.В. Алексеев".
Не так давно вышла написанная Вами книга о генерале М.В. Алексееве. Что подтолкнуло написать Вас это исследование?
Биографический очерк - неоднозначное произведение. С одной стороны, может показаться, что очень просто его написать, опираясь на послужной список, официальные документы, сохранившиеся воспоминания, авторские мемуары, дневники, переписку. «Послужник» становится, как бы, стержнем, на который «нанизываются» вышеперечисленные материалы, снабженные подчас «осовремененными» оценками на предмет «отношения к Западу», «отношения к монархии», «отношения к советской власти» и др.
Но это - кажущаяся легкость. Специфика биографических очерков состоит в том, что необходимо обязательно найти и выделить характерные, отличительные черты «героя». Здесь большое значение имеет психология. Использование методики психологического портрета позволяет объяснить многие поступки человека, которые не находят документального подтверждения. Как он мог бы поступить в той или иной ситуации? Если удастся хорошо понять характер человека не составит большого труда описать причины, мотивы того или иного его поступка. Хотя, конечно, абсолютной достоверности в сделанных выводах и здесь может не оказаться.
У меня уже был опыт написания небольших биогроафических очерков о генералах Российской Императорской и белых армий - Л.Г. Корнилове, П.Н. Врангеле, Н.Н. Юдениче, К.К. Мамантове, А.Г. Шкуро. Но очерку о Михаиле Васильевиче Алексееве предшествовал сугубо творческий момент. Лет восемь назад заместитель главного редактора журнала «Вопросы истории» Иван Васильевич Созин предложил написать о генерале небольшую статью в рубрику «Исторические портреты». Но и после этого я не сразу приступил к работе. Мне представлялось, что подобный очерк могли написать другие исследователи. Ведь уже вышла в свет, правда, крайне ограниченным тиражом, книга дочери генерала Веры Михайловны Алексеевой-Борель «Сорок лет в рядах Русской Императорской армии. Генерал М.В. Алексеев». Было известно, что работа над рукописью о генерале ведется историком из МГУ Олегом Рудольфовичем Айрапетовым. Были отдельные очерки Владимира Георгиевича Черкасова-Георгиевского, Андрея Сергеевича Кручинина, была опубликована документальная повесть Алексея Васильевича Шишова, издан цикл лекций на CD дисках Кирилла Михайловича Александрова (радио «Град Петров»).
Но отдельной монографии о генерале Алексееве не появлялось. А пока шло время, в 2000-е, неожиданно быстрыми темпами, стали появляться различные публикации, в которых, дублируя друг друга, активно проводились идеи «заговора военных» и личного руководства этим заговором генерала Алексеева. Среди них выделялись переизданные большими тиражами работы эмигрантских авторов (прежде всего И.П. Якобия и В.С. Кобылина) и современных исторических публицистов, озвучивавших синтетическую теорию национал-большевизма. Запомнился видеоролик, в котором замечательные строки стихотворения «Царского гусляра» С.С. Бехтеева о «подлости народной» и слова «Отказ Царя прямой и благородный пощечиной вам будет навсегда» накладывались на фотографию генерала Алексеева… При всей своей внешней несхожести, ведущие тезисы этой литературы в отношении февраля 1917-го повторялись. Отречение Государя Императора недействительно, поскольку (тут преобладали две оценки) Николай II: «не имел юридических прав отказаться от престола» или - «его заставили отречься». А генерал Алексеев - лично подготовил антимонархический заговор или же умело воспользовался подготавливаемым заговором. Разумеется из «своекорыстных» соображений.
Но здесь возникало два вопроса. Неужели прекрасно образованный Император не знал собственных прав и полномочий и был таким слабовольным, что запросто поддался тем, кто его «заставлял»? Неужели должность начальника штаба Верховного главнокомандующего (второе лицо на войне) и фактическое руководство операциями Восточного фронта было для Алексеева настолько неподходящим делом, что ему, как персонажу известной сказки братьев Гримм, захотелось стать уже не «римским папой», а «Господом Богом»?
Так что помимо сугубо творческих причин создания книги можно было бы отметить и необходимость поиска объективного ответа на вышеперечисленные вопросы...
2-Я ЧАСТЬ - ОКОНЧАНИЕ - В СЛЕДУЮЩЕЙ ЗАПИСИ:
ИНТЕРНЕТ-ССЫЛКА НА ВТОРУЮ ЧАСТЬ.
Из интервью В.Ж. Цветкова сайту "Русская линия" - ссылка на источник.
Впереди еще много работы.
В год 100-летия со дня начала Первой мировой войны историк В.Ж. Цветков ответил на вопросы «Русской линии».
В начале 2014 г. вышла в свет новая книга доктора исторических наук Василия Жановича Цветкова, посвященная жизни одной из самых знаковых фигур революции 1917 года и Гражданской войны в России - генералу Михаилу Васильевичу Алексееву. В год 100-летия со дня начала Первой мировой войны предлагаем вниманию читателей интервью постоянного автора «Русской линии», научного редактора серии «Белые воины», в котором он рассказывает как о своей новой книге, так и о основных тенденциях изучения Первой мировой и Гражданской войн в отечественной историографии, освещении в ней революционных событий 1917 года. Интервью подготовлено координатором проекта «Белые воины», кандидатом исторических наук Русланом Григорьевичем Гагкуевым.
М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов привлекают на себя наибольшее число нареканий в связи с Февральской революцией
Вы занимаетесь историей Белого движения уже более 25 лет. Какие, на Ваш взгляд, произошли изменения в общественном сознании в восприятии Гражданской войны за последние годы?
Спасибо, уважаемый Руслан Григорьевич! Очень важный и актуальный вопрос. Конечно, изменения произошли и весьма существенные. Наверное, можно уже подвести некоторые итоги и наметить перспективы. Своеобразной точкой отсчета надо считать последний юбилей «Великого Октября», отмечавшийся в СССР - 1987-й год. Тогда вышел ряд монографий, в которых изучались проблемы истории советской власти, истории большевистской партии, публиковались достаточно объективно написанные работы о деятелях партии, репрессированных в 1930-е гг. Увы, это был короткий период. В это время еще преобладал принцип историзма, когда автор, садясь за рукопись, стремился к добросовестному анализу новых источников и уже не стремился «подстроиться» под установки Идеологического сектора ЦК КПСС.
Параллельно, на уровне еще научно-популярной публицистики стали появляться небольшие отрывки из эмигрантских изданий. Большое значение имело открытие доступа к источникам ЦГАОР СССР, прежде всего к фондам «Пражского архива». Появилась возможность ознакомиться с историческими свидетельствами, как говориться, «вживую», а не в изложении партийной историографии, с подобранными цитатами, доказывающими, например, «зверства» белогвардейцев. К сожалению, слишком быстро научный интерес к теме стал подменяться публицистическим. Ради «непримиримой борьбы с совком» стали использоваться пропагандистские «штампы», в которых Белое движение представлялось исключительно в героико-романтическом ореоле легендарной борьбы. Очевидно, отчасти это стало своеобразной «компенсацией» за долгие десятилетия аналогичного героико-романтического эпоса «красных бойцов». Но сводить все Белое движение к «героизации» и «идеализации» - неверно. Люди сражались и погибали не за некую метафизическую Россию, а за конкретное будущее государство, со своими законами, со своим политическим устройством. Ведь за героикой и патетикой не видно было ценности огромного объема социально-политических, социально-экономических проектов, не заметно осмысления русской революции. Суть Белого дела выхолащивалась.
Постепенно, на рубеже 1990-х - 2000-х гг. подходы к истории стали меняться. Военно-исторический интерес к Белому делу отчасти ослаб, отчасти перешел в исследовательскую область. Большое значение в научном плане имели издания альманахов «Военная быль», «Белая армия. Белое дело» и, редактировавшаяся нами «Белая Гвардия». Увы, но без издержек не обходился ни один творческий процесс. В это время были сняты многочисленные ограничения для изданий, но такое понятие как «научное рецензирование» либо исчезло, либо стало сугубо формальным делом. За качеством исторических исследований перестали следить, а то, что иногда продавалось на полках тысяч книжных магазинов под вывеской «история, исторические науки», уместнее было назвать исторической «фантастикой».
На это можно было бы и не обращать внимания (с бурным развитием интернет-технологий каждый «грамотный» становился потенциальным «писателем»), если бы не одно «но»… С середины 2000-х, многие идеи из области этой исторической публицистики стали весьма активно претендовать на уровень, не больше не меньше, новой идеологии, которая, как в свое время марксизм-ленинизм, должна «дать ответы на все вопросы» нашего непростого времени.
Стремление к выработке единой идеологии в области истории принципиально нужно приветствовать, если только в жанре претендующей на нее публицистики будет рациональное зерно, основанное на глубоком знании источников, на анализе и сопоставлении разных точек зрения. Тогда последующая «популяризация» и «пропаганда» (в хорошем смысле этих слов) будет весьма кстати. Но этого, нередко, не происходит…
Последний период, начавшийся примерно с 2012 г. продолжается до настоящего времени и, надеюсь, продлиться еще длительное время. Одной из его характерных черт стала заявленная идея «национального примирения». Сейчас, когда говорится о «национальном единстве» в контексте юбилея Второй Отечественной войны, Великой войны хотелось бы напомнить написанную в 1917 году статью известного русского правоведа, члена ЦК кадетской партии П.И. Новгородцева «Идеалы партии народной свободы». Отвечая на упреки «слева» о том, что у кадетской партии отсутствует «программа-максимум» он отмечал, что в «программе-минимум» социал-демократической партии (в частности в требованиях «всеобщего, равного, прямого избирательного права, двухгодичных парламентов, широкое местное самоуправление, неприкосновенность личности и жилища, неограниченная свобода совести» и т. д.) есть много общего с программой кадетской партии: «Программа-минимум возвращает социализм на почву старых требований демократического либерализма. Нет ничего удивительного, что в этом отношении социалистические требования сближаются и с программой партии Народной Свободы, так как тут социализм делает заимствование из той самой демократической теории правового государства, от которой ведет свое начало и программа нашей партии».
Но существовала одна принципиальная разница, которую нельзя было не заметить. Это позиция по отношению к власти в России. Власти, которую стремились захватить любой ценой, поскольку при «двоевластии» реализовать свою «программу-максимум» большевики не могли. Сейчас популярен тезис еще перестроечной поры, о том, что «власть валялась» и ее «подняли» большевики с В.И. Лениным. Однако если встать на позицию сторонников А.Ф. Керенского, то те же самые реформы можно было проводить и без смены правительства, а дождавшись созыва Учредительного собрания. Опять-таки - чем хуже была позиция кадетской партии, которая в не меньшей (если, даже не в большей) степени заявляла о своих путях выхода из кризиса и о своем программном превосходстве перед революционными радикалами? Ленин осенью 1917-го был не единственным претендентом на то, чтобы «власть поднять».
К сожалению, в революционные эпохи гораздо больше внимания уделялось тому, что разделяло, а не тому что объединяло политические силы. Поиск компромиссов и коалиций всегда продуктивнее, чем конфронтации и разногласия, но, увы, не в период революций. Это и приводило к катастрофам, подобной той, которая произошла в 1917-м.
2014 год - год столетия начала Первой мировой войны. Что удалось сделать и что еще планируется предпринять для увековечения памяти ее участников с Вашей стороны и близких по духу интересам историкам?
В отношении издательских планов - можно, прежде всего, отметить готовящуюся к изданию книгу о генералах Великой войны в серии «Белые воины». Очередная книга серии будет посвящена ряду русских военачальников - генералам В.И. Гурко, Н.Н. Духонину, А.М. Каледину и П.К. Ренненкампфу. Работа над изданием идет полных ходом, весной-летом этого года она появится на прилавках книжных магазинов.
Очень большую, плодотворную работу проводит Российское военно-историческое общество. К юбилею начала войны будут выпущены специальные номера журналов «Родина» и «Исторический вестник». Много работы проводится по подготовке научных конференций. Хотелось бы выделить вузовские форумы. В частности, ставшие уже регулярными конференции в Международном независимом эколого-политологическом университете. Каждая конференция, проходящая в ноябре, посвящена определенным историческим сюжетам, например прошедшая в прошлом году была посвящена состоянию Российской Империи и ведущих мировых держав накануне войны. Осенью состоится обширная по тематике научная конференция в Московском педагогическом государственном университете. Надеюсь, что результаты работы этих конференций будут очень важны для дальнейшего изучения проблематики Великой войны. Единственное, что беспокоит - некая умиротворенность, которая может наступить после окончания юбилейных мероприятий. Но не стоит забывать о предстоящих «годовщинах» революции и гражданской войны. Так что осмысление этих периодов, надо надеяться, продолжится.
Вообще, в историографическом плане стоит отметить, что с конца 1980-х история Второй Отечественной оставалась как бы «в тени» истории революции и Гражданской войны. Подобное «затененное» положение стало результатом еще советской историографии, в которой истории «Великого Октября», «иностранной военной интервенции и гражданской войны» уделялось много больше внимания, чем войне 1914−1918 гг. Война рассматривалась в качестве «объективной предпосылки» «революционной ситуации» 1917-го года. А социально-экономическое значение войны, ее геополитическое значение для интересов Российской Империи, ее значение для «Преображения России» (используя заголовок известного романа об этих событиях С.Н. Сергеева-Ценского)? Это либо отрицалось вовсе, либо низводилось до уровня «империалистических притязаний» какого-нибудь «Милюкова Дарданелльского».
Сейчас можно с уверенностью утверждать, что победоносная Россия стала бы другой страной. Начиная хотя бы с «земельного вопроса». Георгиевские кавалеры в обязательном порядке получали дополнительные наделы земли, реформы П.А. Столыпина должны были продолжаться. Можно напомнить проект манифеста о расширении прав Государственной думы и Государственного совета перед Императорской властью, который Государь готовился «даровать» после окончания войны. Неизбежно расширились бы права местного самоуправления, политические свободы. Да и во время войны «царский режим» отнюдь не стремился к «закручиванию гаек». Достаточно вспомнить неоднократные попытки сближения с думой, заявления и выступления Николая II перед членами законодательных палат, смены «непопулярных» министров, попытки «сближения с общественностью».
И, конечно, без обращения к проблематике Великой войны невозможно понять Белое движение. Здесь уместно отметить и идеи военной диктатуры, направленной на мобилизацию сил страны ради победы над врагом. И идеологию Единой России, ради которой можно и должно жертвовать жизнью. И способы ведения военных операций, свойственные, правда, первому, маневремнному периоду войны. И даже такую, незначительную, на первый взгляд, черту как песни Великой войны, которые пели и красные и белые (наиболее известные из которых «Песня сибирских стрелков» и «Смело мы в бой пойдем»).
Отдельно нужно рассмотреть проблему «союзнического долга». Увы, но сейчас в оценке позиции союзников по отношению к России в годы Великой войны преобладает какая-то смесь совершенно необъяснимых, парадоксальных оценок, густо снабженных конспирологией. Тут и знаменитый тезис о том, что Россию специально втянули в войну Англия и Франция. Но ведь именно Германия первая начала военные действия против России, еще прежде нападения на Францию. И именно немецким политикам и военным принадлежал тезис о противоречивой «русской душе», нуждавшейся в «мужском» немецком руководстве. Тут и идея того, что сама революция произошла по вине Антанты с целью вывести Россию из войны. Но достаточно прочитать оценки весьма информированного начальника Петроградского охранного отделения К.И. Головачева утверждавшего: «Что касается участия в подготовке русской революции союзными державами, то я это положительно отрицаю… Русская Февральская революция была созданием русских рук». «Возможно, - писал Головачев, - что Бьюкенен и другие англичане лично сочувствовали революционному настроению в России, полагая, что народная армия, созданная революцией, будет более патриотична и поможет скорее сокрушить центральные державы, - но не более того». А вот роли немецкой разведки до сих пор уделяется недостаточно внимания...
Большевики же, следуя данной логике, становятся собирателями государства. Возможно, так оно и стало, если принять известный тезис В.В. Шульгина о том, что «Белая Мысль победит во всяком случае» и «Интернационал „смоется“, а границы останутся». Только писал это Шульгин в 1920-м году, а отнюдь не в 1917-м, когда мечтал о «пулеметах». Но задумаемся: зачем союзникам выводить Россию из войны, если до Вены и до Берлина в начале 1917-го еще сотни километров, а «паровой каток» русской многомиллионной армии не раз спасал и в очередной раз должен был спасти Антанту? С другой стороны - зачем в 1917-м году большевикам собирать государство, если в «программе-максимум» была записана необходимость слома существующей государственной системы и создания нового «советского государства»?
Это никоим образом не означает, что по отношению к Белому движению союзники были предельно искренни и были заинтересованы в его поддержке. Но это - «другое время». Это 1919−1920-е гг. Склады в Романове на Мурмане, по свидетельствам современников, буквально «ломились» от ящиков с аэропланами, пушками, пулеметами и винтовками, полученными от союзников. Да и известная высадка десантов на Севере России объяснялась не только стремлением свергнуть советскую власть (кстати, союзный десант в Мурманск пригласил местный совет), но элементарным стремлением не допустить, чтобы склады военной техники, после «похабного» Брестского мира, попали к немцам…
В минувшем году была разработана и одобрена концепция единого курса истории России для школы. Насколько объективно ее авторам удалось подойти к освещению революции и Гражданской войны?
Определение «Великая Российская революция», объединившее события Великой войны, 1917-го года и Гражданской войны - весьма точное. И с точки зрения общности политических, военных, идеологических и социальных процессов. Ведь во всех этих событиях один и тот же «состав участников».
Надо ли утверждать после этого, что вплоть до октября 1917-го революционных радикалов на политической «сцене» не было, а потом, как в некоем спектакле, они «вышли на сцену»? Что-то вроде: «Те же и Ленин…».
Тут я бы хотел сделать небольшое отступление от темы и обратить внимание Ваше, всех слушателей и читателей на следующее. Известно ли, что распространенный сейчас тезис о «белых генералах, предателях Государя» осовремененный ради борьбы против «гражданского европейско-содомитского общества с моделью американской оккупационной демократии» (слова одного интернет-писателя), на самом деле является отнюдь не открытием «русских патриотов» времен 1990-х гг. Этот тезис - порождение американской советологии, еще 1970-х гг. Между прочим, и В.С. Кобылин, будучи эмигрантским журналистом, первое издание своей книги о «заговоре генералов» смог осуществить в Нью-Йорке.
Я хорошо помню время, когда после Июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС (посвященного вопросам идеологической борьбы) нас, тогдашних комсоргов, ответственных за идейно-политическую работу в школах, где мы учились, инструктировали в одном из московских райкомов ВЛКСМ: «При изучении курса Истории СССР в 9-м классе особое внимание надо обратить на фальсификацию советологами причин и последствий Февральской буржуазно-демократической революции. Широко распространенным в работах западных авторов является утверждение, что Февральскую революцию совершили не народные массы, доведенные до отчаяния политикой царизма, а так называемые „силы демократии“ во главе с кадетской партией… Надо помнить ленинскую характеристику либеральной буржуазии, которая, желая любой ценой спасти монархию и продолжать империалистическую войну, была готова заменить на троне одного монарха другим…».
Я не хочу делать какие-либо выводы, но, как видите, четко прослеживается связь между идеологией национал-большевизма и политическими заказами советологии времен холодной войны. Ну, а какие структуры идеологически оформляли этот заказ в 1970-е, начале 1980-х гг. на Западе - очевидно. Отмечу только, что подобные выводы делались с одной целью - всячески выделить позитивное значение Февраля и разделить, противопоставить Февраль и Октябрь 1917-го. Не случайно советологами широко использовались труды А.Ф. Керенского и П.Н. Милюкова, отрицавших участие большевиков в февральских событиях. Февраль надо было «оправдать», «реабилитировать» любой ценой, показать его ценность, превознести его как единственную демократическую альтернативу едва ли не во всей российской истории ХХ века. Причем альтернативу и «царизму», продолжением которого советологи считали Белое дело, и «сталинизму», который вырос из «большевизма». И это касалось не только исторической публицистики. Достаточно ознакомиться с основательно подзабытыми после «перестройки» работами американских историков Палмера, Уолша, Фишера и других.
Надо ли следовать принципу «новое - есть хорошо забытое старое» и пытаться перелицевать эти оценки периода «холодной войны» под псевдоправославное, а по сути национал-большевистское содержание?
Не дай Бог эти осовремененные конспирологией идеи окажутся на страницах будущего единого учебника .
Думается, что живучесть подобных оценок - следствие того, что история, пользуясь известной фразой историка-марксиста М.Н. Покровского, воспринимается порой, как «политика, обращенная в прошлое». Конечно, грамотная, основанная на историческом материале пропаганда крайне важна. Но вот, например, трактовка событий Февраля 1917-го чрезвычайно сильно связана именно с современным пониманием «теории элит» и «теории заговора». Не случайно последние идеи особенно активно стали озвучиваться после «цветных революций» 2000-х. В той ситуации, действительно, обращали внимание и на тактику действий «пятой колонны» и на помощь иностранных структур. И «теория заговора», (практически проигнорированная, хотя и не отвергавшаяся, в качестве ведущего «элемента» в событиях февраля 1917-го в советской историографии), получила не просто «второе дыхание», а вышла на ведущие позиции в историко-политологических исследованиях. Конспирология претендовала на роль, едва ли не единственного объяснения крайне сложных и противоречивых событий столетней давности. Чего проще? Переворот совершается элитами, а народ (богоносец!?.)… безмолвствует.
Роль общественных движений, народных настроений при этом принижается. Это похоже на аналогичное, весьма неожиданное (для тогдашней «элиты») появление радикалов-революционеров в феврале 1917-го. И в то время реальную опасность низового «бунта» недооценивали. Тут не стоит упрекать полицию, поскольку в 1914-1917 гг. охранное отделение трижды ликвидировало руководящие большевистские структуры в России (фракция в Государственной думе и два состава Русского бюро ЦК партии). Но недостаточным оказалось противодействие низовым звеньям большевистской партии, в результате чего большевистские руководящие структуры «вырастали» снова. Иными словами, охранка много внимания уделяло слежке за Г. Е. Распутиным и за членами «Прогрессивного блока», и мало следила за настроениями «рабочих окраин» Петрограда. До сих пор открытым остается вопрос о влиянии немецкой агентуры на события февраля 1917-го.
Так что в будущем предстоит скорректировать методологию нашей исторической литературы и, прежде всего, учебной литературы. Очевидно, следует прекратить бесконечные поиски «переписки А.И. Гучкова с М.В. Алексеевым», перестать «искать черную кошку в темной комнате, особенно если этой кошки там нет». Нужно признать, что дополнительной документальной базы по «заговору» 1917-го года, большей, чем та, которая имеется в настоящее время - не будет (глупо было бы «заговорщикам» оставлять компрометирующие их документы).
Вместо этого надо пристальное внимание уделить изучению наследие революции на «низовом уровне», на уровне «движения революционных масс». Этим была сильна классическая советская историография, но сейчас эти ее традиции незаслуженно забыты.
При этом не нужно, конечно, отрицать наличие «заговора» накануне 1917-го года. Об этом так называемом «заговоре буржуазии» писали и в советское время. Но, во-первых, нужно обозначить достаточно узкий и определенный круг конкретных заговорщиков, а не записывать в них, например, весь Генеральный штаб и всех членов кадетской партии. И, во-вторых, не стоит придавать «заговору» значение главного звена в событиях 1917-го года. Историк Петр Валентинович Мультатули очень хорошо отметил, что психологически, в массовом сознании события революции 1917-го года оказались подготовленными гораздо раньше февраля.
Обложка книги "Генерал М.В. Алексеев".
Не так давно вышла написанная Вами книга о генерале М.В. Алексееве. Что подтолкнуло написать Вас это исследование?
Биографический очерк - неоднозначное произведение. С одной стороны, может показаться, что очень просто его написать, опираясь на послужной список, официальные документы, сохранившиеся воспоминания, авторские мемуары, дневники, переписку. «Послужник» становится, как бы, стержнем, на который «нанизываются» вышеперечисленные материалы, снабженные подчас «осовремененными» оценками на предмет «отношения к Западу», «отношения к монархии», «отношения к советской власти» и др.
Но это - кажущаяся легкость. Специфика биографических очерков состоит в том, что необходимо обязательно найти и выделить характерные, отличительные черты «героя». Здесь большое значение имеет психология. Использование методики психологического портрета позволяет объяснить многие поступки человека, которые не находят документального подтверждения. Как он мог бы поступить в той или иной ситуации? Если удастся хорошо понять характер человека не составит большого труда описать причины, мотивы того или иного его поступка. Хотя, конечно, абсолютной достоверности в сделанных выводах и здесь может не оказаться.
У меня уже был опыт написания небольших биогроафических очерков о генералах Российской Императорской и белых армий - Л.Г. Корнилове, П.Н. Врангеле, Н.Н. Юдениче, К.К. Мамантове, А.Г. Шкуро. Но очерку о Михаиле Васильевиче Алексееве предшествовал сугубо творческий момент. Лет восемь назад заместитель главного редактора журнала «Вопросы истории» Иван Васильевич Созин предложил написать о генерале небольшую статью в рубрику «Исторические портреты». Но и после этого я не сразу приступил к работе. Мне представлялось, что подобный очерк могли написать другие исследователи. Ведь уже вышла в свет, правда, крайне ограниченным тиражом, книга дочери генерала Веры Михайловны Алексеевой-Борель «Сорок лет в рядах Русской Императорской армии. Генерал М.В. Алексеев». Было известно, что работа над рукописью о генерале ведется историком из МГУ Олегом Рудольфовичем Айрапетовым. Были отдельные очерки Владимира Георгиевича Черкасова-Георгиевского, Андрея Сергеевича Кручинина, была опубликована документальная повесть Алексея Васильевича Шишова, издан цикл лекций на CD дисках Кирилла Михайловича Александрова (радио «Град Петров»).
Но отдельной монографии о генерале Алексееве не появлялось. А пока шло время, в 2000-е, неожиданно быстрыми темпами, стали появляться различные публикации, в которых, дублируя друг друга, активно проводились идеи «заговора военных» и личного руководства этим заговором генерала Алексеева. Среди них выделялись переизданные большими тиражами работы эмигрантских авторов (прежде всего И.П. Якобия и В.С. Кобылина) и современных исторических публицистов, озвучивавших синтетическую теорию национал-большевизма. Запомнился видеоролик, в котором замечательные строки стихотворения «Царского гусляра» С.С. Бехтеева о «подлости народной» и слова «Отказ Царя прямой и благородный пощечиной вам будет навсегда» накладывались на фотографию генерала Алексеева… При всей своей внешней несхожести, ведущие тезисы этой литературы в отношении февраля 1917-го повторялись. Отречение Государя Императора недействительно, поскольку (тут преобладали две оценки) Николай II: «не имел юридических прав отказаться от престола» или - «его заставили отречься». А генерал Алексеев - лично подготовил антимонархический заговор или же умело воспользовался подготавливаемым заговором. Разумеется из «своекорыстных» соображений.
Но здесь возникало два вопроса. Неужели прекрасно образованный Император не знал собственных прав и полномочий и был таким слабовольным, что запросто поддался тем, кто его «заставлял»? Неужели должность начальника штаба Верховного главнокомандующего (второе лицо на войне) и фактическое руководство операциями Восточного фронта было для Алексеева настолько неподходящим делом, что ему, как персонажу известной сказки братьев Гримм, захотелось стать уже не «римским папой», а «Господом Богом»?
Так что помимо сугубо творческих причин создания книги можно было бы отметить и необходимость поиска объективного ответа на вышеперечисленные вопросы...
2-Я ЧАСТЬ - ОКОНЧАНИЕ - В СЛЕДУЮЩЕЙ ЗАПИСИ:
ИНТЕРНЕТ-ССЫЛКА НА ВТОРУЮ ЧАСТЬ.