Кровавое перемирие
На центральной площади Первомайска снарядов больше в два раза с момента последней поездки месяц назад.
Это только малая часть, из того, что прилетело в город.
Саша из комендатуры бросает вскольз:
- Многие пришли сегодня ночью...
- Так перемирие в полночь сегодня началось?
- Ровно за пять минут до него, пропахали пол центра города градами... Отмечали по всей видимости. Били до 3 ночи на радостях.
Где-то на заднем фоне гул и ухание. Гупание, как здесь говорят.
- Котел варится. Там в основном бьют.
Гул разный - то звучный, то свистящий, то очень низкий, низкий, словно гигантский мешок муки великанов на пол уронили.
В городе людей почти нет. Звенящая пустота. Только взрывы, взрывы, взрывы.
Каждые 5 минут что-то где-то гремит. Город вымер, и оживает только когда идет выдача еды. Люди собираются, а потом расходятся.
Город в таком режиме живет уже более полугода. Под постоянным обстрелом.
Дом рядом с центральной площадью разбомблен несколько дней назад.
Мы повезли гуманитарную помощь по бомбоубежищам.
Днем люди домой идут, а ночью спят в подвалах. А те, кто остался без дома, там и живут. Некоторые из подвалов уже по несколько месяцев не выходят. Боятся. Даже в магазин. Многих так и настигали снаряды или осколки. Когда выбегали на пару минут. А некоторые уже устали, и спят дома: "Сужденно умереть, умру. На все воля Бога"
Мы подъезжаем к бомбоубежищу предприятия "Моторсич". В нескольких метрах от входа дыра от града.
- Это как раз ночью сегодня пришла. Снаряд уже достали.
Татьяна Леонидовна - старшая по бомбоубежищу показывает, и ведет окольными длинными коридорами в подземелье.
Комнат много - закоулки, коридоры. Мы словно в норе у хоббитов, только вместо уютных комнаток, сырые влажные помещения, во многих из которых нет света.
Здесь около 150 человек. Из них 18 детей.
- Скажите, можно сфотографировать?
Люди машут безразлично.
В помещениях в основном пожилые люди.
- К нам часто приходят журналисты, ОБСЕ, иностранцы. На экскурсии... Толку? Зайдут, поснимают и исчезают. А вы помощь привезли.
У Татьяны Леонидовны мгновенно слезы, и она меня обнимает. По матерински, нежно.
- Спасибо родные, спасибо что помните. Спасибо
- Вам спасибо...
- Я сама врач, терапевт. Квартира моя как раз смотрела на Попасную. На линии огневой. Висит теперь в воздухе... Дом мой...
Едем дальше, следующее бомбоубежище. Оно меньше, да и света вообще нет. Живет около 35 человек.
Идем с фонариками в потемках. Сырость сильнейшая. Идем на слабый огонек.
- Можно вас сфотографировать?
Группа бабушек ухмыляется.
- Передавайте всем привет
- Кому?
- Да всем им. Ляшко и всей это быдло-банде в Раде. Пусть знают - нас здесь много. Всех не убьют.
Группа сидит вокруг единственной свечи в помещении. Экономят, как могут.
- Мы помощь вам привезли. Из Москвы.
- Не страшно приезжать к нам?
- Страшно
- Молодцы, спасибо вам. Спасибо... Многие боятся.
Огромные пространства, высоченные потолки, сырость. И затерянные в этих катакомбах люди.
Следующее бомбоубежище кишило детьми. Их было много и они все бегали и бегали.
Жека шепчет:
- Они здесь полгода уже живут. Остались без дома. Теперь это их дом...
А мы, дураки, забыли конфеты. Красивые девчонки, мальчишки. Сердце на части..
Ну и, конечно, слезы, слезы. Вечная боль, вечная благодарность.
- К нам недавно приезжали из Новгорода. Спасибо вам, что не забываете о нас. Помните...
Рассказали, что один человек из Тюмени на своей машине собрал по знакомым еду, и довез... До Донбасса...
Испытываешь невыразимый стыд. За то, что у тебя все хорошо. За то, что они благодарят. Гладят по волосам. Целуют, обнимают. Словно ты им родной... Не просто стыд - дикая боль и чувство вины.
Мы везли около 2,5 тонн еды для Первомайска. И когда все поделили между столовыми и бомбоубежищами, поняли, что даем совсем немного. Просто ничтожно мало.
К ним приходят журналисты. Снимают, охают, ахают. Как к туземцам. Делают фото, и уезжают. А они остаются с этим.
В каждом подвале, когда мы заходили первая реакций: "Опять приехали снимать". Но когда видят помощь, всегда слезы...
Во всех бомбоубежищах и подвалах слезы. Слезы, бесконечные слезы и благодарность. И одни и теже восклицания.
- Перемирие. Всю ночь мирились. Когда же, господи, это закончится. Ну когда? Господи, что же это такое! Мы же люди! Они разве не знают?
А еще чаще встречаешь озлобленность и проклятия:
- Чертово перемирие. Не верим мы в него. Растягивают издевательство. Было уже такое знаем, проходили.
Всегда спрашиваю - почему не уезжаете? Даже не знаю уже зачем. Почти всегда ответы похожие. Но спрашиваю. Как ритуал. Ведь только об этом у меня спрашивают, когда возвращаюсь домой: почему не уезжают? Как сакральную тайну пытаются вызнать.
Все, кто мог и хотел, тот уехал. Остались старики, дети, инвалиды, кому вообще некуда ехать. Кто уже уезжал, но пришлось вернуться, потому что негде жить и не на что. Остались детские дома и интернаты с детьми инвалидами. Кому они нужны? Многие остались со своими пожилыми родителями, которые не могут никуда ехать, и дети не могут их бросить. Многие бросили своих родителей и уехали. А те... Ждут детей и не понимают... А еще остались те, кто не хочет уезжать, потому что это их земля.
Едем по городу, а даже я вижу, насколько много разрушений новых. Что-то починили, заделали. Службы здесь работает очень оперативно.
- Поехали, покажу снаряд рядом с церковью. Как раз под утро пришел.
Саша подвозит к храму, а там дыра рядом в асфальте.
- Саперы быстро сработали. Только еще торчал.
На остановке рядом люди кучкуются.
Cпрашиваю Сашу:
- Они автобуса ждут?
- Нет, хлеб. Люди без надобности почти не выходят. Боятся.
- А ты не боишься?
Саша пожимает плечами
- Боюсь. А что делать? Привык.
Возвращаемся на центральную площадь.
Когда приехали в Первомайск, был сильный туман. Деревья сковал снег, ветер пронизывал до костей.
На площади была небольшая группа людей. Пришли за хлебом.
Люди ежились и нервно ходили по площади. Кто-то курил. Кто-то просто молча стоял у памятника. И смотрел опустив голову на десятки покореженных железок, которые унесли столько жизней, сломали столько судеб. Перекалечили жизнь всех этих людей. Кто-то плакал.
Объехав весь Первомайск мы вернулись опять в центр. И вышло солнце.
Мы стояли одни на огромной площади. Лучи грели, и было непривычно и странно, что в такую погоду никого на улице нет. Мороз и солнце всегда выгоняет мамочек с детьми и колясками, старушек и молодые пары на улицы.
Иней на деревьях начал таять. Потеплело.
Гупать на горизонте начало чаще. Но мы не слышали и не замечали приходов. Словно местные, мы вошли в состояние, когда кажется, что сюда не придет. Придет куда угодно, но только не сюда.
И вдруг увидели мальчишку, крутящегося рядом с памятником.
Полгода провел по подвалам со своей семьей.
В машине нашлась игрушка. Столько счастья в глазах не видела давно.
Этот взгляд передо мной до сих пор.
Это только малая часть, из того, что прилетело в город.
Саша из комендатуры бросает вскольз:
- Многие пришли сегодня ночью...
- Так перемирие в полночь сегодня началось?
- Ровно за пять минут до него, пропахали пол центра города градами... Отмечали по всей видимости. Били до 3 ночи на радостях.
Где-то на заднем фоне гул и ухание. Гупание, как здесь говорят.
- Котел варится. Там в основном бьют.
Гул разный - то звучный, то свистящий, то очень низкий, низкий, словно гигантский мешок муки великанов на пол уронили.
В городе людей почти нет. Звенящая пустота. Только взрывы, взрывы, взрывы.
Каждые 5 минут что-то где-то гремит. Город вымер, и оживает только когда идет выдача еды. Люди собираются, а потом расходятся.
Город в таком режиме живет уже более полугода. Под постоянным обстрелом.
Дом рядом с центральной площадью разбомблен несколько дней назад.
Мы повезли гуманитарную помощь по бомбоубежищам.
Днем люди домой идут, а ночью спят в подвалах. А те, кто остался без дома, там и живут. Некоторые из подвалов уже по несколько месяцев не выходят. Боятся. Даже в магазин. Многих так и настигали снаряды или осколки. Когда выбегали на пару минут. А некоторые уже устали, и спят дома: "Сужденно умереть, умру. На все воля Бога"
Мы подъезжаем к бомбоубежищу предприятия "Моторсич". В нескольких метрах от входа дыра от града.
- Это как раз ночью сегодня пришла. Снаряд уже достали.
Татьяна Леонидовна - старшая по бомбоубежищу показывает, и ведет окольными длинными коридорами в подземелье.
Комнат много - закоулки, коридоры. Мы словно в норе у хоббитов, только вместо уютных комнаток, сырые влажные помещения, во многих из которых нет света.
Здесь около 150 человек. Из них 18 детей.
- Скажите, можно сфотографировать?
Люди машут безразлично.
В помещениях в основном пожилые люди.
- К нам часто приходят журналисты, ОБСЕ, иностранцы. На экскурсии... Толку? Зайдут, поснимают и исчезают. А вы помощь привезли.
У Татьяны Леонидовны мгновенно слезы, и она меня обнимает. По матерински, нежно.
- Спасибо родные, спасибо что помните. Спасибо
- Вам спасибо...
- Я сама врач, терапевт. Квартира моя как раз смотрела на Попасную. На линии огневой. Висит теперь в воздухе... Дом мой...
Едем дальше, следующее бомбоубежище. Оно меньше, да и света вообще нет. Живет около 35 человек.
Идем с фонариками в потемках. Сырость сильнейшая. Идем на слабый огонек.
- Можно вас сфотографировать?
Группа бабушек ухмыляется.
- Передавайте всем привет
- Кому?
- Да всем им. Ляшко и всей это быдло-банде в Раде. Пусть знают - нас здесь много. Всех не убьют.
Click to viewГруппа сидит вокруг единственной свечи в помещении. Экономят, как могут.
- Мы помощь вам привезли. Из Москвы.
- Не страшно приезжать к нам?
- Страшно
- Молодцы, спасибо вам. Спасибо... Многие боятся.
Огромные пространства, высоченные потолки, сырость. И затерянные в этих катакомбах люди.
Следующее бомбоубежище кишило детьми. Их было много и они все бегали и бегали.
Жека шепчет:
- Они здесь полгода уже живут. Остались без дома. Теперь это их дом...
А мы, дураки, забыли конфеты. Красивые девчонки, мальчишки. Сердце на части..
Ну и, конечно, слезы, слезы. Вечная боль, вечная благодарность.
- К нам недавно приезжали из Новгорода. Спасибо вам, что не забываете о нас. Помните...
Рассказали, что один человек из Тюмени на своей машине собрал по знакомым еду, и довез... До Донбасса...
Испытываешь невыразимый стыд. За то, что у тебя все хорошо. За то, что они благодарят. Гладят по волосам. Целуют, обнимают. Словно ты им родной... Не просто стыд - дикая боль и чувство вины.
Мы везли около 2,5 тонн еды для Первомайска. И когда все поделили между столовыми и бомбоубежищами, поняли, что даем совсем немного. Просто ничтожно мало.
К ним приходят журналисты. Снимают, охают, ахают. Как к туземцам. Делают фото, и уезжают. А они остаются с этим.
В каждом подвале, когда мы заходили первая реакций: "Опять приехали снимать". Но когда видят помощь, всегда слезы...
Во всех бомбоубежищах и подвалах слезы. Слезы, бесконечные слезы и благодарность. И одни и теже восклицания.
- Перемирие. Всю ночь мирились. Когда же, господи, это закончится. Ну когда? Господи, что же это такое! Мы же люди! Они разве не знают?
А еще чаще встречаешь озлобленность и проклятия:
- Чертово перемирие. Не верим мы в него. Растягивают издевательство. Было уже такое знаем, проходили.
Всегда спрашиваю - почему не уезжаете? Даже не знаю уже зачем. Почти всегда ответы похожие. Но спрашиваю. Как ритуал. Ведь только об этом у меня спрашивают, когда возвращаюсь домой: почему не уезжают? Как сакральную тайну пытаются вызнать.
Все, кто мог и хотел, тот уехал. Остались старики, дети, инвалиды, кому вообще некуда ехать. Кто уже уезжал, но пришлось вернуться, потому что негде жить и не на что. Остались детские дома и интернаты с детьми инвалидами. Кому они нужны? Многие остались со своими пожилыми родителями, которые не могут никуда ехать, и дети не могут их бросить. Многие бросили своих родителей и уехали. А те... Ждут детей и не понимают... А еще остались те, кто не хочет уезжать, потому что это их земля.
Едем по городу, а даже я вижу, насколько много разрушений новых. Что-то починили, заделали. Службы здесь работает очень оперативно.
- Поехали, покажу снаряд рядом с церковью. Как раз под утро пришел.
Саша подвозит к храму, а там дыра рядом в асфальте.
- Саперы быстро сработали. Только еще торчал.
На остановке рядом люди кучкуются.
Cпрашиваю Сашу:
- Они автобуса ждут?
- Нет, хлеб. Люди без надобности почти не выходят. Боятся.
- А ты не боишься?
Саша пожимает плечами
- Боюсь. А что делать? Привык.
Возвращаемся на центральную площадь.
Когда приехали в Первомайск, был сильный туман. Деревья сковал снег, ветер пронизывал до костей.
На площади была небольшая группа людей. Пришли за хлебом.
Люди ежились и нервно ходили по площади. Кто-то курил. Кто-то просто молча стоял у памятника. И смотрел опустив голову на десятки покореженных железок, которые унесли столько жизней, сломали столько судеб. Перекалечили жизнь всех этих людей. Кто-то плакал.
Объехав весь Первомайск мы вернулись опять в центр. И вышло солнце.
Мы стояли одни на огромной площади. Лучи грели, и было непривычно и странно, что в такую погоду никого на улице нет. Мороз и солнце всегда выгоняет мамочек с детьми и колясками, старушек и молодые пары на улицы.
Иней на деревьях начал таять. Потеплело.
Гупать на горизонте начало чаще. Но мы не слышали и не замечали приходов. Словно местные, мы вошли в состояние, когда кажется, что сюда не придет. Придет куда угодно, но только не сюда.
И вдруг увидели мальчишку, крутящегося рядом с памятником.
Полгода провел по подвалам со своей семьей.
В машине нашлась игрушка. Столько счастья в глазах не видела давно.
Этот взгляд передо мной до сих пор.