То, что мне всегда интересно: о детстве. Чудесное
Ольга Балла: Время сновидений / часть первая, часть вторая/
"Теперь, когда от детства (раннего, дошкольного) меня отделяют четыре десятилетия, оно помнится как соприкосновение - в каждом бытовом действии и жесте - с бытием вообще, с самой субстанцией бытия."
"... дети, особенно совсем маленькие, видят мир с изнанки - с той его стороны, куда крепятся ниточки, где вяжутся узелки, - и видят эти узелки, путаницу ниток, а взрослые выходят на поверхность и видят картинку в целом, но узелков и путаницы уже, как правило, не чувствуют. Очень помню фактуру мира - его ближайших ко мне участков, конца шестидесятых. Помню себя как поднесенное к этой фактуре увеличительное стекло. Все маленькое было близко, крупно, серьезно: рубчик на ткани, точки узора на обоях, волокна древесины, песчинки, камушки, пуговицы..."
"Каждый из запахов был огромным знаком без четко фиксированного значения - и с множеством значений сразу. Каждый вел далеко. От каждого запаха, от каждой дремавшей в самой себе вещи лучами расходилось в разные стороны множество направлений.
Детство и лето - настраивающие запахи: хвои, коры, дыма от костра, пропитанного этим дымом воздуха, всегда немного сырого и немного холодного. Острые, всегда с тревожной нотой запахи трав; немного прямолинейные запахи листьев. Запахи спелого, пропеченного солнцем дня, клонящегося к вечеру, всегда с ноткой грусти о том, что «этого больше не будет». Запахи глубины и округлого, уворачивающегося внутрь простора. Дом, глубокий, как колодец, в котором все вещи старше меня: вещи с темной древесной, грибной памятью. Вещи, более близкие к природе, чем к культуре; вещи - посланники других времен. Во всем этом есть что-то немного страшное: они - посланники времен-до-меня; помнящие мир без меня, реальность моего небытия. "
Текст волшебной точности образов, подробности и обаяния индивидульного бережного проживания мира и себя, чудного видения, прорастающего из детства в любое сейчас, точнее не так - всегда в этом сейчас содержащегося.
И, при всем различии индивидуальных опытов - моего и автора - есть абзац, под которым я (с радостью от обсолютного созвучия) подпишусь :
"А теперь самый важный вопрос: когда же, собственно, кончилось само детство? На чем стоило бы остановить рассказ о нем и провести границу?
А оно не кончилось. Вообще. Много чего кончилось. а оно - нет. Оно продолжается и сейчас. "
"Теперь, когда от детства (раннего, дошкольного) меня отделяют четыре десятилетия, оно помнится как соприкосновение - в каждом бытовом действии и жесте - с бытием вообще, с самой субстанцией бытия."
"... дети, особенно совсем маленькие, видят мир с изнанки - с той его стороны, куда крепятся ниточки, где вяжутся узелки, - и видят эти узелки, путаницу ниток, а взрослые выходят на поверхность и видят картинку в целом, но узелков и путаницы уже, как правило, не чувствуют. Очень помню фактуру мира - его ближайших ко мне участков, конца шестидесятых. Помню себя как поднесенное к этой фактуре увеличительное стекло. Все маленькое было близко, крупно, серьезно: рубчик на ткани, точки узора на обоях, волокна древесины, песчинки, камушки, пуговицы..."
"Каждый из запахов был огромным знаком без четко фиксированного значения - и с множеством значений сразу. Каждый вел далеко. От каждого запаха, от каждой дремавшей в самой себе вещи лучами расходилось в разные стороны множество направлений.
Детство и лето - настраивающие запахи: хвои, коры, дыма от костра, пропитанного этим дымом воздуха, всегда немного сырого и немного холодного. Острые, всегда с тревожной нотой запахи трав; немного прямолинейные запахи листьев. Запахи спелого, пропеченного солнцем дня, клонящегося к вечеру, всегда с ноткой грусти о том, что «этого больше не будет». Запахи глубины и округлого, уворачивающегося внутрь простора. Дом, глубокий, как колодец, в котором все вещи старше меня: вещи с темной древесной, грибной памятью. Вещи, более близкие к природе, чем к культуре; вещи - посланники других времен. Во всем этом есть что-то немного страшное: они - посланники времен-до-меня; помнящие мир без меня, реальность моего небытия. "
Текст волшебной точности образов, подробности и обаяния индивидульного бережного проживания мира и себя, чудного видения, прорастающего из детства в любое сейчас, точнее не так - всегда в этом сейчас содержащегося.
И, при всем различии индивидуальных опытов - моего и автора - есть абзац, под которым я (с радостью от обсолютного созвучия) подпишусь :
"А теперь самый важный вопрос: когда же, собственно, кончилось само детство? На чем стоило бы остановить рассказ о нем и провести границу?
А оно не кончилось. Вообще. Много чего кончилось. а оно - нет. Оно продолжается и сейчас. "