Филипп Жакоте "Пейзажи с пропавшими фигурами"
Давно хотела рассказать об одной книге, ставшей для меня открытием этого лета. Рассказ будет с цитатами.
Предисловие (мое) относительно краткое, а цитаты хочется привести довольно объемные, да еще и грозящие иметь продолжение в
последующих постах. Берегитесь!:).
Итак. Речь о книге Филиппа Жакоте. Незадолго до отъезда в Крым я посетила книжный на Тверской. Быстро отобрав все то, за чем приехала, я стояла в очереди в кассу, и блуждающий взгляд мой остановился на одной обложке. Остановился потому, что выхватил из окружающей пестроты репродукцию картины Брейгеля старшего "Пейзаж с падением Икара". (Истосковавшийся за год по свободному полету взгляд притягивается к брейгелевским туманно-сказочным горизонтам моментально и с невероятной силой :) )
Покинув очередь, я взяла книгу в руки. Поверх Брейгеля было начертано название :"Пейзаж с пропавшими фигурами". В этот момент я уже была почти уверена, что это моя книга, а открыв наугад страницу и прочтя пару абзацев текста, я ощутила радостное предвкушение грядущего открытия. И не ошиблась. (Добавлю лишь, что неспешное чтение этой книги во время долгого Крымского путешествия, в окружении всего невыразимо-прекрасного и любимого, возводило наслаждение от ее прочтения в квадрат:) )
На мой взгляд, книга изумительна. Очень близкие мысли, выраженные с филигранной точностью и полным совпадением с моими ощущениями. Очень близкие образы. Текст Жакоте вызывает у меня невероятно узнаваемые ассоциации. Чувственные - визуальные, слышимые, осязаемые и т.д. И, подобно тому, как чувствуешь природу, внимаешь ей, ощущая себя ее частью, текст этот не воспринимаешь как нечто отдельное "читаемое", его словно вдыхаешь, он подхватывает тебя и уносит в потоке образов-ощущений-ассоциаций.
Точность, глубина, поэтизм. Поразительный слух к миру, душевный слух, чуткость воспринимающего сердца. Способность видеть божественную красоту в том, что люди зачастую прячут от собственного взора под покрывалом скучного слова "обыденное".
Жакоте чувствует ландшафт, природу, мир настолько созвучно мне, слышит ту же музыку, ощущает ту же поэзию.
Ощущение, будто он стоял рядом и поймал мой взгляд, мой вздох...
Удивительное наслаждение от текста.
Поэт-живописец. Слова не выпрыгивают из описаний, не мешают плавному движению кисти-пера-образа, а как-то незаметно и естественно проникают в тебя, окутывают, омывают.
Впрочем, я повторяюсь, и все мои комментарии тут изначально лишние.
Отдаю слово Филиппу Жакоте.
* * *
…Больше других я люблю в этих краях зиму, она делает их беднее и чище. Это сезон ангелов, - но нужно отказаться от связанных с этим словом избитых образов, наследства стареющих религий (упитанные розовые существа с крылышками или безучастные призраки), и представить их такими, какими они должны быть, если существуют, - стремительные и ясные силовые линии, ослепительно сверкающие челноки ткацкого станка, недоступные даже ликованью, вечно ткущие материю света. Ведь угасло нежное свечение цветов, смолкли их зовы, сомкнулись их очи; осыпалась на землю и лежит, совсем уже незаметная на ней, зеленая прежде листва, что сплела потаенные укрытия для грез и воспоминаний, тенистые беседки, подобные гроту, где Эней и Дидона схоронились от одной бури, чтобы предаться другой, не менее влажной и жгучей. Дух перестает прислушиваться к опаляющим судорогам, падению наземь и прерывистому дыханию, тайному, обволакивающему, - настойчивому шепоту жары; взгляд свободно устремляется вдаль, измеряет пространство и возвращает его стихиям.
Травы, что совсем недавно колыхались, насколько хватало глаз, до самого горизонта, полные насекомых во всех изгибах и звеньях, высохли, полегли, превратились в солому; деревья, если взглянуть против света, похожи на угли, окутанные дымом, а если наоборот - то на зависшие облака пыли; пашни открывают взгляду темную землю, тяжелую и немую, словно сфинкс, выползающий на поверхность.
Солнечные цвета, кровь и золото, гнев и роскошь - куда они делись? На время Лев и Телец ушли из мира, но он словно и не проиграл от этого в силе. Никаких больше завоеваний, разве что для взгляда! Синий цвет перестал быть материей, но стал далью и сном. А зеленый, который все упорствует в виде плюща и каменного дуба, покрывается пеплом и тенью, как мысль, хранящая тайну, становится частью смерти, чтобы длить свое существование.
Не звоном и стремительным блеском оружия, обрушиваясь с небес, кося под корень и попирая все своими знаменами, фанфарами и плюмажами торжествует победу зима; ее сила - в длительности, упорстве; земля терпелива, неподвижна, сосредоточенна, она носит цвета монашеского плаща и самшита - смирения и молчания; твердыня прошлого, тьма, незапамятное; каменный монумент - он уже не высится, вызывая трепет, но медленно превращается в огромный, вросший в почву фундамент, и нужно склоняться долу, чтобы воздать ему почести (и потому плющ, не тянущийся вверх, а льнущий к почве, назван «венцом земли»): надо всем этим небо становится еще просторней, еще доступней для вольных, ярких колесниц дней, омытых от двусмысленности и заблуждений, которыми чреваты цвета.
Сейчас словно наступило согласие между плотным и легким, ажурным: на одно мгновение земля становится огромной лодкой из видавшего виды дерева, где вместо паруса - светлое небо, но только на одно мгновение, потому что слишком настойчивое сравнение мешает. И все равно ощущается за душу берущая древность источников, прокладывающих себе путь среди темных пней в глубокой чаще леса, старых корабельных днищ, так много вместивших в себя; и в самом деле чувствуется в деревьях, в этой сияющей белизне, сменившей листья, трепет и зов далей… И мир, если вдуматься, вовсе не стоит на якоре…
…Огромные пространства, заполненные камнями; но здесь еще растет вечнозеленый дуб, чьи листья словно колючая масса панцирей отлинявших насекомых. Под этими камнями, которые со скрежетом передвигает плуг (лемех его так чист, что в нем можно было бы увидеть отраженный полет голубей, а идущий за ним человек словно зарывает в землю зеркало, погружает в нее льдистое небо; и можно еще на минуточку представить, будто следишь за водяным форштевнем среди морской зыби древнего леса), - под этими камнями формируется нечто вроде пахучего торфа, его любят жадно обнюхивать, словно втягивая в себя, собаки; черные сплющенные губки с полными земли порами, чья угольная чернота так подходит этому холодному времени года; темные шарики, медленно истлевающие, исходящие на нет, но не в огне, а в собственном благоухании, сильном, почти невыносимом, словно идущем из иного мира… Единственные животные, которые приспособились к каменистым пастбищам, - это овцы; они одного цвета с камнями; с пугливой, почти безмолвной наивностью носят они свои потрепанные и грязные клочковатые шкурки - подобно Иоанну Крестителю. Ночью можно слышать, как их нежное блеяние разносится под луной - наверно, она кажется им молочно-белым фонарем над входом в овчарню. Днем это диковатые паломники, они шествуют вперед, и перед их кортежем звучит сухая россыпь кузнечиков, драгоценных камешков, без конца падающих в свой призрачный ларец…"
…Попадаются и кусты можжевельника; и хотя никто и никогда не высаживал их в определенном порядке, а выросли они там, куда ветру вздумалось занести семена, это почему-то не выглядит случайным; кажется, что их расположение соответствует каким-то более таинственным законам создания земных созвездий, в которых они - светила: ибо сердцевина каждого куста заключает в себе нечто светоносное, хочется даже сказать - свечу. Они похожи на скромные пирамидки, чья темная зелень (цвет времени, цвет воспоминаний) побелела от инея: маленькие монументы памяти и серебряной глубины, среди них застывает путник, словно попадая в незримую сеть. Мелодия, безошибочно найденная ветром, пространство обелисков, посеянных дыханием невидимого Странника - от был, но сразу исчез, он всегда здесь…
Герб зимы - песочно-желтый, серебряный, зеленый; днем - геральдический горностай (серебряное поле с треугольниками песочного цвета), если лежит снег, а ночью наоборот - песочное поле, усеянное серебряными треугольниками.
(Сравнения всегда говорят больше, чем нужно, они оправданны лишь отчасти; их следует воспринимать как указатели на пути к цели. Эти явления, эти пейзажи не должны рядиться в чужие одежды; поэтические образы не могут подменять собою реальность, их задача - показать, каким образом эта реальность раскрывается и впускает нас в себя. Непростая задача.)