О событиях вокруг фонда "Город без наркотиков"
Примечание: этот пост, по большей части, надиктован.
Фактура:
Пост Евгения Ройзмана со всеми ссылками по теме.
Репортаж 66.Ru о событиях прошлой ночи с мнением всех сторон конфликта.
Известный "FAQ о фонде Город без наркотиков".
Дисклеймер и общие замечания:
У меня очень сложное отношение к Евгению Ройзману и к его деятельности.
1) Мне понятна и симпатична та деятельность, которой исходно занимался фонд «Город без наркотиков», то есть выявление и сбор информации о преступлениях в сфере распространения наркотиков, а также сотрудничество с правоохранительными органами при проведении операций по задержанию наркоторговцев. Насколько я понимаю, главная роль, которую выполняют сотрудники фонда сегодня, заключается в сборе информации, в подготовке операций и в предоставлении, если так можно выразиться. правоохранительным органам услуг в качестве надежных понятых. (Последний пункт - это самое слабое место в делах, связанных с наркоторговлей. Адвокаты наркоторговцев прекрасно понимают, что надавить на понятых и заставить их отказаться от своих показаний не составляет особого труда. В результате все собранные доказательства по делу оказываются ненадлежащими, и дело разваливается). Соответственно, когда фондовцы сопровождают антинаркотическую операцию правоохранительных органов и выступают в роли понятых, - это оказывается гарантией того, что дело дойдет до суда и приговора. Насколько я знаю и могу судить, сомнительная романтика десятилетней давности, когда операции фонда проводились оперативниками самостоятельно, без участия сотрудников правоохранительных органов, а лишь потом уже "приделанные" "барыги" "закреплялись" с помощью ментов, ушла в прошлое.
Так что оперативная деятельность фонда - это понятная, важная, законная, прозрачная общественная деятельность, которая имеет измеримые и достаточно хорошие показатели (в том числе, подтверждается медицинской статистикой). У меня тут никаких вопросов нет.
2) Вместе с тем, я всегда очень неоднозначно воспринимал деятельность реабилитационных центров (и публично об этом высказывался). С одной стороны, я вполне понимаю гражданский порыв Ройзмана и его товарищей по излечению и спасению наркозависимых. С другой стороны, давайте посмотрим правде в глаза.
Деятельность реабилитационных центров по существу близка к деятельности медицинских учреждений, но, конечно, оформить их в таком качестве нет никакой возможности: лицензии, санитарные и прочие условия сделали бы их элитными дорогостоящими учреждениями европейского образца, и никому бы они здесь не смогли помогать. Совершенно понятно, почему по этому пути Ройзман не идет; но избранный им путь оказывается крайне сомнительным с правовой точки зрения. Если центры не являются медицинскими учреждениями, то очень сложно понять, почему там содержатся взрослые и дееспособные люди. Формула «человека в реабилитационный центр сдали родственники» не выдерживает никакой критики; родственники совершеннолетнего и дееспособного человека не имеют права его никуда сдавать, а сама такая постановка вопроса неизбежно приведет к злоупотреблениям. Тут очень тонкая грань с уголовным составом "незаконное лишение свободы", на которой реабилитационные центры всегда вынуждены балансировать.
Снова эту проблематику обнажила история с гибелью одной из реабилитанток на прошлой неделе: она ведь умерла все-таки не от гепатита и не от какой-то другой "типично наркоманской" болезни, а от пневмонии, от болезни, от которой в XXI-м веке просто не должен умирать человек, который находится в помещении, под крышей, среди других людей. Помочь не была оказана своевременно - именно потому, что реабилитационный центр не является медицинским учреждением, там нет регулярных обходов врача и наблюдения за состоянием здоровья реабилитантов - и неизбежно встает вопрос о степени и доле ответственности фонда за эту смерть.
Не до конца понятна эффективность содержания наркозависимых в реабилитационных центрах фонда. Да, наркоманы на улицах гибнут, а некоторые наркоманы, попадающие в реабилитационные центры фонда, возвращаются к нормальной жизни. Однако, насколько мне известно, у фонда нет подтвержденных статистических данных относительно процента людей, избавившихся от зависимости на длительный срок, без ремиссий. По косвенным данным выходит, что этот процент не лучше и не хуже, чем в дорогостоящих швейцарских клиниках; к нормальной жизни возвращается, может быть, 20% реабилитантов. Судя по всему, этот показатель ничего не говорит о сравнительной эффективности методик реабилитации, а говорит лишь о наличии у человека внутреннего стержня и желания действительно завязать. Выдергивание такого человека из его социальной среды способно ему помочь, и нет особой разницы где он будет избавляться от зависимости: в сосновом бору на берегу Белоярского водохранилища, или в модной клинике в Альпах.
Но это та еще беда (спасли хотя бы одного - уже герои и молодцы!), а вот действительно неприятное обстоятельство заключается в том, что деятельность реабилитационного центра неизбежно ставит под вопрос основную, оперативную деятельность фонда. В Екатеринбурге у всех перед глазами двухлетней давности пример тагильского филиала фонда, который был разгромлен именно из-за деятельности реабилитационного центра. Не было бы центра, Егор Бычков с товарищами спокойно продолжали бы заниматься оперативной работой, и, глядишь, принесли бы еще немало пользы. Мне эта ситуация непонятна, а единственное объяснение, которое дает Ройзман, звучит так: наркоманы, попадая на реабилитацию, начинают давать полезную информацию для оперативной работы, касающуюся схем приобретения и распространения наркотиков. Но ведь для получения информации у фонда «Город без наркотиков» существует пейджер, «горячая линия» и т.д! Думаю, тут все дело в идеализме, или, если угодно, некоем даже мессианстве, в ореоле которого протекает многое из того, что делает Ройзман. Миссия - спасать людей. И все средства хороши.
3) Наконец, что касается политической деятельности Евгения Ройзмана, то наши с ним взгляды гораздо чаще расходятся, чем совпадают. Все, что делал и делает Ройзман в политике мне почти всегда казалось странным, а зачастую - просто неразумным. В частности, у меня не вызывают никаких симпатий игры Ройзмана с Прохоровым, а до того игры со "Справедливой Россией" и "Российской Партией Жизни", многочисленные тактические пляски с мишаринской администрацией, чрезвычайная гибкость и переменчивость политической позиции.
Хронология событий, или пою только о том, что видел своими глазами:
Тем не менее, 22 июня, в 4 часа утра, приземлившись в Екатеринбурге после очередной однодневной командировки в Москву и прочитав в твиленте о том, что "ОМОН с автоматчиками готовит штурм реабилитационного центра", я, не колебаясь почти ни секунды, прыгнул в свою припаркованную на суточной парковке машину и поехал не отсыпаться домой, а за 50 километров в поселок Сарапулка. В этом поселке расположен женский реабилитационный центр фонда, а в 10 км от него, на берегу Белоярского водохранилища, находится мужской РЦ.
Почему я поехал, несмотря на мое неоднозначное отношение к деятельности реабилитационных центров фонда? Не последнюю роль сыграла магия чисел: 22 июня, 4.00 - как-то особенно подло проводить какие-то полицейские операции в такое время, не так ли? И, вообще, зачем действовать такими методами, когда можно прийти днем, провести соответствующие проверки, обыски и допросы, как уже неоднократно делалось раньше? И вообще, при всех моих сомнениях в деятельности реабилитационных центров, если выбирать между уральскими ментами и Евгением Ройзманом, то я, безусловно, выбираю Ройзмана. Но главное, мне просто показалось очень важным увидеть своими глазами реальную картину происходящего.
Ровно в 5 утра я был на главной площади Сарапулки. Через пару минут ко мне подъехала полицейская машина, и сидящий в ней страж порядка поинтересовался, что я здесь делаю. Я ответил, что дышу свежим воздухом. Еще минут через 10 подъехали Саша Андриенко с Димой Горчаковым, и мы стали думать, куда же нам отправиться: в женский реабилитационной центр, или в мужской. Ровно в этот момент на площади появились (со стороны мужского РЦ) Ройзман с Маленкиным и сказали, что менты, вроде бы, уезжают. У полиции связи на Белоярке не было, и они регулярно ездили в Сарапулку, чтобы получать ценные указания от руководства. Короче, была какая-то неопределенность. В результате мы решили, что поедем в женский РЦ. Там оказалось совершенно пусто, все ушли. Ройзман выглядел очень искренне и глубоко шокированным этим. Женский РЦ - это год работы фонда, все сделано своими руками с полного нуля - и понятно, что теперь никто не вернется. Затем поехали на Белоярку и встретили по дороге две полицейские машины (УАЗик и ВАЗ-2114), которые уезжали. Около реабилитационного центра дежурила еще одна полицейская машина, которая также уехала в скором времени. Таким образом, мы убедились, что "осада" была снята, и никакого "штурма", по крайней мере в эту ночь, не предвиделось. Нам не оставалось ничего другого, как просто прогуляться по окрестностям.
Мужской реабилитационный центр представляет собой ожившую картинку из «Педагогической поэмы»: чистый воздух, все очень бедненькое, самодельное и основанное на натуральном хозяйстве. Ну только вместо украинских пейзажей - уральский сосновый бор. Вот такой лагерь в лесу, где живут сотни молодых людей с тяжелой судьбой.
Так что же произошло вчерашней ночью?
Попробую ответить на этот вопрос, руководствуясь увиденным, а также словами Ройзмана и прочих свидетелей событий.
Очевидно, менты приехали в центр за показаниями. Формально, у них есть уголовное дело, возбужденное на основании публикации в одном местном паршивеньком желтом СМИ. Надо сказать, что возбуждение уголовного дела на основании публикации в СМИ - это редчайший зверь в российской правоприменительной практике. По моему мнению, этот факт свидетельствует о том, что полиция изначально сама слила в СМИ соответствующий материал, чтобы потом на его основании и "возбудиться".
В ходе возбужденного дела в реабилитационных центрах было проведено несколько допросов и обысков, которые, очевидно, не дали нужных результатов. Именно поэтому, для получения требуемых результатов, было решено воспользоваться эффектом неожиданности и устроить ночной разгром.
В таком случае, почему же менты снялись и уехали? Мне кажется, что ответ на этот вопрос кроется в действиях Ройзмана. По его словам, вчера вечером он объехал все реабилитационные центры и сказал всем, кто там находился, что они свободны и могут уходить, если хотят. То есть, имел место некий такой красивый эмоциональный порыв. Скорее всего, Ройзман рассчитывал на то, что большинство пациентов все же останутся (но при этом можно будет заведомо утверждать, что их никто не удерживает и все остаются добровольно), но они не остались. Из женского центра ушли все реабилитанты, из мужского центра ушла половина. Насколько я понял, многие ушли и из других центров, находящихся на Изоплите, Шарташе, в Быньгах. Кого-то родственники забрали, кто-то сам ушел. При этом менты отловили чуть ли не две ГАЗели бывших пациентов реабилитационных центров и развезли по местным ОВД. Понимая методы работы российской полиции я склонен думать, что они добьются "нужных" показаний.
(Здесь еще важно не забывать о специфике контингента. Пациенты реабилитационных центров - это люди, зачастую с криминальным прошлым, которые уже имеют неприятный опыт столкновения с правоохранительной системой и не хотят его повторения. Вместе с ним, на них легко найти что-то в базах ГУВД, и использовать это как рычаг для извлечения требуемых показаний).
Именно этим обстоятельством Ройзман объясняет тот факт, что вчера большинство пациентов ушло из реабилитационных центров - опасались допросов, принуждения, неприятных моментов в полиции. Я понимаю и принимаю эту точку зрения.
С другой стороны, можно сделать и другой вывод: как только пациентам сказали, что их никто не держит, они собрали свои вещи и ушли. Соответственно, ранее их удерживали в реабилитационных центрах против воли.
Сложившаяся ситуация - это очень тонкий вопрос угла зрения и интерпретации фактов.
На сегодняшний день, по всей видимости, следствие занимается закреплением доказательной базы относительно незаконного удержания людей. Очевидно, они соберут достаточное количество нужных показаний, состоящих из смеси правды и лжи. Что будет дальше - сказать очень трудно.
В целом, мне кажется, это та ситуация, в которой просто нельзя судить, кто прав, а кто виноват. На всю эту ситуация в целом можно смотреть с двух (а может и с гораздо большего) числа точек зрения, и с каждой будет видна своя правда и своя интерпретация фактов.
Фактура:
Пост Евгения Ройзмана со всеми ссылками по теме.
Репортаж 66.Ru о событиях прошлой ночи с мнением всех сторон конфликта.
Известный "FAQ о фонде Город без наркотиков".
Дисклеймер и общие замечания:
У меня очень сложное отношение к Евгению Ройзману и к его деятельности.
1) Мне понятна и симпатична та деятельность, которой исходно занимался фонд «Город без наркотиков», то есть выявление и сбор информации о преступлениях в сфере распространения наркотиков, а также сотрудничество с правоохранительными органами при проведении операций по задержанию наркоторговцев. Насколько я понимаю, главная роль, которую выполняют сотрудники фонда сегодня, заключается в сборе информации, в подготовке операций и в предоставлении, если так можно выразиться. правоохранительным органам услуг в качестве надежных понятых. (Последний пункт - это самое слабое место в делах, связанных с наркоторговлей. Адвокаты наркоторговцев прекрасно понимают, что надавить на понятых и заставить их отказаться от своих показаний не составляет особого труда. В результате все собранные доказательства по делу оказываются ненадлежащими, и дело разваливается). Соответственно, когда фондовцы сопровождают антинаркотическую операцию правоохранительных органов и выступают в роли понятых, - это оказывается гарантией того, что дело дойдет до суда и приговора. Насколько я знаю и могу судить, сомнительная романтика десятилетней давности, когда операции фонда проводились оперативниками самостоятельно, без участия сотрудников правоохранительных органов, а лишь потом уже "приделанные" "барыги" "закреплялись" с помощью ментов, ушла в прошлое.
Так что оперативная деятельность фонда - это понятная, важная, законная, прозрачная общественная деятельность, которая имеет измеримые и достаточно хорошие показатели (в том числе, подтверждается медицинской статистикой). У меня тут никаких вопросов нет.
2) Вместе с тем, я всегда очень неоднозначно воспринимал деятельность реабилитационных центров (и публично об этом высказывался). С одной стороны, я вполне понимаю гражданский порыв Ройзмана и его товарищей по излечению и спасению наркозависимых. С другой стороны, давайте посмотрим правде в глаза.
Деятельность реабилитационных центров по существу близка к деятельности медицинских учреждений, но, конечно, оформить их в таком качестве нет никакой возможности: лицензии, санитарные и прочие условия сделали бы их элитными дорогостоящими учреждениями европейского образца, и никому бы они здесь не смогли помогать. Совершенно понятно, почему по этому пути Ройзман не идет; но избранный им путь оказывается крайне сомнительным с правовой точки зрения. Если центры не являются медицинскими учреждениями, то очень сложно понять, почему там содержатся взрослые и дееспособные люди. Формула «человека в реабилитационный центр сдали родственники» не выдерживает никакой критики; родственники совершеннолетнего и дееспособного человека не имеют права его никуда сдавать, а сама такая постановка вопроса неизбежно приведет к злоупотреблениям. Тут очень тонкая грань с уголовным составом "незаконное лишение свободы", на которой реабилитационные центры всегда вынуждены балансировать.
Снова эту проблематику обнажила история с гибелью одной из реабилитанток на прошлой неделе: она ведь умерла все-таки не от гепатита и не от какой-то другой "типично наркоманской" болезни, а от пневмонии, от болезни, от которой в XXI-м веке просто не должен умирать человек, который находится в помещении, под крышей, среди других людей. Помочь не была оказана своевременно - именно потому, что реабилитационный центр не является медицинским учреждением, там нет регулярных обходов врача и наблюдения за состоянием здоровья реабилитантов - и неизбежно встает вопрос о степени и доле ответственности фонда за эту смерть.
Не до конца понятна эффективность содержания наркозависимых в реабилитационных центрах фонда. Да, наркоманы на улицах гибнут, а некоторые наркоманы, попадающие в реабилитационные центры фонда, возвращаются к нормальной жизни. Однако, насколько мне известно, у фонда нет подтвержденных статистических данных относительно процента людей, избавившихся от зависимости на длительный срок, без ремиссий. По косвенным данным выходит, что этот процент не лучше и не хуже, чем в дорогостоящих швейцарских клиниках; к нормальной жизни возвращается, может быть, 20% реабилитантов. Судя по всему, этот показатель ничего не говорит о сравнительной эффективности методик реабилитации, а говорит лишь о наличии у человека внутреннего стержня и желания действительно завязать. Выдергивание такого человека из его социальной среды способно ему помочь, и нет особой разницы где он будет избавляться от зависимости: в сосновом бору на берегу Белоярского водохранилища, или в модной клинике в Альпах.
Но это та еще беда (спасли хотя бы одного - уже герои и молодцы!), а вот действительно неприятное обстоятельство заключается в том, что деятельность реабилитационного центра неизбежно ставит под вопрос основную, оперативную деятельность фонда. В Екатеринбурге у всех перед глазами двухлетней давности пример тагильского филиала фонда, который был разгромлен именно из-за деятельности реабилитационного центра. Не было бы центра, Егор Бычков с товарищами спокойно продолжали бы заниматься оперативной работой, и, глядишь, принесли бы еще немало пользы. Мне эта ситуация непонятна, а единственное объяснение, которое дает Ройзман, звучит так: наркоманы, попадая на реабилитацию, начинают давать полезную информацию для оперативной работы, касающуюся схем приобретения и распространения наркотиков. Но ведь для получения информации у фонда «Город без наркотиков» существует пейджер, «горячая линия» и т.д! Думаю, тут все дело в идеализме, или, если угодно, некоем даже мессианстве, в ореоле которого протекает многое из того, что делает Ройзман. Миссия - спасать людей. И все средства хороши.
3) Наконец, что касается политической деятельности Евгения Ройзмана, то наши с ним взгляды гораздо чаще расходятся, чем совпадают. Все, что делал и делает Ройзман в политике мне почти всегда казалось странным, а зачастую - просто неразумным. В частности, у меня не вызывают никаких симпатий игры Ройзмана с Прохоровым, а до того игры со "Справедливой Россией" и "Российской Партией Жизни", многочисленные тактические пляски с мишаринской администрацией, чрезвычайная гибкость и переменчивость политической позиции.
Хронология событий, или пою только о том, что видел своими глазами:
Тем не менее, 22 июня, в 4 часа утра, приземлившись в Екатеринбурге после очередной однодневной командировки в Москву и прочитав в твиленте о том, что "ОМОН с автоматчиками готовит штурм реабилитационного центра", я, не колебаясь почти ни секунды, прыгнул в свою припаркованную на суточной парковке машину и поехал не отсыпаться домой, а за 50 километров в поселок Сарапулка. В этом поселке расположен женский реабилитационный центр фонда, а в 10 км от него, на берегу Белоярского водохранилища, находится мужской РЦ.
Почему я поехал, несмотря на мое неоднозначное отношение к деятельности реабилитационных центров фонда? Не последнюю роль сыграла магия чисел: 22 июня, 4.00 - как-то особенно подло проводить какие-то полицейские операции в такое время, не так ли? И, вообще, зачем действовать такими методами, когда можно прийти днем, провести соответствующие проверки, обыски и допросы, как уже неоднократно делалось раньше? И вообще, при всех моих сомнениях в деятельности реабилитационных центров, если выбирать между уральскими ментами и Евгением Ройзманом, то я, безусловно, выбираю Ройзмана. Но главное, мне просто показалось очень важным увидеть своими глазами реальную картину происходящего.
Ровно в 5 утра я был на главной площади Сарапулки. Через пару минут ко мне подъехала полицейская машина, и сидящий в ней страж порядка поинтересовался, что я здесь делаю. Я ответил, что дышу свежим воздухом. Еще минут через 10 подъехали Саша Андриенко с Димой Горчаковым, и мы стали думать, куда же нам отправиться: в женский реабилитационной центр, или в мужской. Ровно в этот момент на площади появились (со стороны мужского РЦ) Ройзман с Маленкиным и сказали, что менты, вроде бы, уезжают. У полиции связи на Белоярке не было, и они регулярно ездили в Сарапулку, чтобы получать ценные указания от руководства. Короче, была какая-то неопределенность. В результате мы решили, что поедем в женский РЦ. Там оказалось совершенно пусто, все ушли. Ройзман выглядел очень искренне и глубоко шокированным этим. Женский РЦ - это год работы фонда, все сделано своими руками с полного нуля - и понятно, что теперь никто не вернется. Затем поехали на Белоярку и встретили по дороге две полицейские машины (УАЗик и ВАЗ-2114), которые уезжали. Около реабилитационного центра дежурила еще одна полицейская машина, которая также уехала в скором времени. Таким образом, мы убедились, что "осада" была снята, и никакого "штурма", по крайней мере в эту ночь, не предвиделось. Нам не оставалось ничего другого, как просто прогуляться по окрестностям.
Мужской реабилитационный центр представляет собой ожившую картинку из «Педагогической поэмы»: чистый воздух, все очень бедненькое, самодельное и основанное на натуральном хозяйстве. Ну только вместо украинских пейзажей - уральский сосновый бор. Вот такой лагерь в лесу, где живут сотни молодых людей с тяжелой судьбой.
Так что же произошло вчерашней ночью?
Попробую ответить на этот вопрос, руководствуясь увиденным, а также словами Ройзмана и прочих свидетелей событий.
Очевидно, менты приехали в центр за показаниями. Формально, у них есть уголовное дело, возбужденное на основании публикации в одном местном паршивеньком желтом СМИ. Надо сказать, что возбуждение уголовного дела на основании публикации в СМИ - это редчайший зверь в российской правоприменительной практике. По моему мнению, этот факт свидетельствует о том, что полиция изначально сама слила в СМИ соответствующий материал, чтобы потом на его основании и "возбудиться".
В ходе возбужденного дела в реабилитационных центрах было проведено несколько допросов и обысков, которые, очевидно, не дали нужных результатов. Именно поэтому, для получения требуемых результатов, было решено воспользоваться эффектом неожиданности и устроить ночной разгром.
В таком случае, почему же менты снялись и уехали? Мне кажется, что ответ на этот вопрос кроется в действиях Ройзмана. По его словам, вчера вечером он объехал все реабилитационные центры и сказал всем, кто там находился, что они свободны и могут уходить, если хотят. То есть, имел место некий такой красивый эмоциональный порыв. Скорее всего, Ройзман рассчитывал на то, что большинство пациентов все же останутся (но при этом можно будет заведомо утверждать, что их никто не удерживает и все остаются добровольно), но они не остались. Из женского центра ушли все реабилитанты, из мужского центра ушла половина. Насколько я понял, многие ушли и из других центров, находящихся на Изоплите, Шарташе, в Быньгах. Кого-то родственники забрали, кто-то сам ушел. При этом менты отловили чуть ли не две ГАЗели бывших пациентов реабилитационных центров и развезли по местным ОВД. Понимая методы работы российской полиции я склонен думать, что они добьются "нужных" показаний.
(Здесь еще важно не забывать о специфике контингента. Пациенты реабилитационных центров - это люди, зачастую с криминальным прошлым, которые уже имеют неприятный опыт столкновения с правоохранительной системой и не хотят его повторения. Вместе с ним, на них легко найти что-то в базах ГУВД, и использовать это как рычаг для извлечения требуемых показаний).
Именно этим обстоятельством Ройзман объясняет тот факт, что вчера большинство пациентов ушло из реабилитационных центров - опасались допросов, принуждения, неприятных моментов в полиции. Я понимаю и принимаю эту точку зрения.
С другой стороны, можно сделать и другой вывод: как только пациентам сказали, что их никто не держит, они собрали свои вещи и ушли. Соответственно, ранее их удерживали в реабилитационных центрах против воли.
Сложившаяся ситуация - это очень тонкий вопрос угла зрения и интерпретации фактов.
На сегодняшний день, по всей видимости, следствие занимается закреплением доказательной базы относительно незаконного удержания людей. Очевидно, они соберут достаточное количество нужных показаний, состоящих из смеси правды и лжи. Что будет дальше - сказать очень трудно.
В целом, мне кажется, это та ситуация, в которой просто нельзя судить, кто прав, а кто виноват. На всю эту ситуация в целом можно смотреть с двух (а может и с гораздо большего) числа точек зрения, и с каждой будет видна своя правда и своя интерпретация фактов.