Динамика представлений населения Дальнего Востока России о китайских мигрантах на рубеже XX - XXI ве
Проблема отношения территориального сообщества к представителям иных общностей, одна из наиболее острых проблем науки об обществе. Именно здесь фиксируется и момент самосознания, социальной самоидентификации социального агента, выстраивается система «свой - чужой» («друг - враг») определяющая его систему социальных координат. Особенно остро эта проблема встает в условиях, когда сама структура территориальной общности оказывается достаточно сильно размытой. В этой ситуации восприятие «чужого» («чужака») обострено, тем более, если речь идет не о «дальнем чужом», наличие которого не особенно сильно сказывается на жизни сообщества, а «ближнем другом», который живет рядом, оставаясь другим. В такой ситуации оказалось территориальное сообщество Дальневосточного региона России в отношении мигрантов из сопредельного Китая [1]. Отношение к китайским мигрантам оказывается здесь, пожалуй, самым ярким индикатором направления структурирования дальневосточного социума, его коллективных интенций. Проанализировать динамику представлений о китайских мигрантах населения Дальнего Востока России и, тем самым, выявить развитие представлений территориального сообщества о себе мы и попытаемся в настоящей работе.
Материалом, позволяющим продемонстрировать эту динамику, выступает коллекция биографических интервью с предпринимателями Дальнего Востока, собранная автором в 1997 - 2008 годах (47 неформализованных интервью). Интервью собирались в несколько этапов. В 1997-м году было проведено 5 биографических интервью в городе Хабаровске при поддержке фонда «Институт «Открытое общество». Основная проблема - новые практики, возникающие в этот период и новые формы установления контактов. В 1999 - 2000 гг. было собрано 20 бизнес-биографий жителей городов Хабаровска, Комсомольска-на-Амуре и Владивостока в ходе работы над темой «Изменение поведения экономически активного населения в условиях кризиса». Этот проект реализовывался при поддержке фонда Форда и «Института «Открытое общество». Следующая серия биографических интервью была собрана в 2003 году при поддержке РФФИ (10 интервью) и касалась в первую очередь трансграничных взаимодействий и их принципов. Последняя по времени серия (2008г.) состояла из 12 интервью с жителями Хабаровска и Биробиджана касающаяся административных барьеров в бизнесе, осуществлялась при поддержке правительства Хабаровского края. Как видно, интервью собирались в разное время и с разными задачами. Тем более удивительно, что в каждом из них «китайская тема» оказывалась одной из центральных. Анализ интервью позволяет достаточно явно выделить три этапа трансформации «образа китайца» в глазах населения Дальнего Востока, в первую очередь предпринимателей.
Первый этап охватывает основную часть 90-х годов ХХ века. В этот период в большей части интервью преобладает негативное отношение к китайцам.
«Китайцы? Конечно, мешают. Они грязные. За собой не следят совсем. Отнимают у русских рабочие места. Да и криминала там хватает. Все эти триады, думаешь, куда делись? Никуда. Они вместе с ними к нам пришли» (предприниматель, мужчина, 36 лет, интервью 1997 года).
Впрочем, бытовое неприятие не является здесь основным. Гораздо более значимым выступает неприятие, так сказать, идеолого-политическое. Наличие китайцев «свободно разгуливающих по Хабаровску» вступает в противоречие с ключевым образом, обеспечивающим региональную идентификацию - образом форпоста. В течение столетий именно образ «форпоста», противостоящего враждебному окружению, обеспечивал политический смысл региона. Подобные «политические претензии» более или менее явно присутствую в большей части интервью 90-х годов. «Китайцы наглеют с каждым днем. Настоящего приграничного контроля нет. Границы настоящей нет. Как раньше было? Граница на замке. А сейчас… Полный бардак» (работник таможни, образование высшее, 37 лет, интервью 1997г.). Более того, они начинают детерминировать и «научные» описания, приобретая форму концепта «давление на границы». Китайская миграция начинает восприниматься и трактоваться как «ползучая экспансия». По словам респондентов, китайские рабочие и розничные торговцы первой половины 90-х годов постепенно вытесняют граждан России из наиболее доходных сфер деятельности, становятся хозяевами производств, фирм, зданий и т.д. «У них как Новый год, их, китайский, все уезжают в Китай. И тамошние китайцы едут, и наши - все, кто связан с лесом. У нас уже знают: после этого надо ждать падения цен. Это их китайская государственная политика (экспортер леса, образование высшее, 43 года, интервью 1999 года).
Вместе с тем, общая тональность интервью на рубеже столетий (второй этап) меняется. Полностью исчезает из текстов интервью бытовое неприятие китайцев, появляется восхищение их деловыми качествами. Большая часть респондентов к рубежу столетий успели побывать не только в приграничных городах, но и на курортах южных провинций Китая, оценили их сервис. «А какие там рестораны? Ты бы видел. Все чисто. Стены затянуты батиком с иероглифами, фонтанчики везде, официантки все ‘Наташи’. Только сигарету возьмешь, уже спичку подносят. Ну и кухня. Блюдо такое, что вчетвером не съесть» (челночный торговец, образование высшее, 36 лет, интервью 1999 года). Значительная часть респондентов, в этот период, имеет китайских партнеров, использует работников-китайцев, отдавая им предпочтение перед соотечественниками. Возникает ощущение определенной шизоидности в восприятии граждан Поднебесной. Политическое неприятие, которое не исчезает, никак не сказывается на восприятии китайских партнеров, китайских курортов и др. В качестве основных претензий фигурируют «загрязнение Амура», «отравленные продукты», «вытеснение русских», «тайный заговор» против России. «Посмотрите, что происходит? Наши все укрепрайоны от границ убрали. Так? Китайцы тоже. Только у них дороги такие, что два часа и войска здесь. А наши пока доползут - китайцы уже за Уралом будут» (респондент, 29 лет, охранная деятельность, интервью 2003 года).
При этом о китайских партнерах говорят совершенно иначе. «Ты П. из Гонконга помнишь? Мы через него заказ делали. Все четко. Да, конечно, немного хуже итальянского, но ведь в три раза дешевле. Он нам и с контактами помог, и вообще… Нормальный мужик» (предприниматель, 47 лет, дизайн, интервью 2003 года). Китай и китайцы начинают восприниматься как «другие», но вполне «свои», чьи интересы респонденты вполне разделяют.
Китай в большей части интервью конца ХХ - начала XXI вв. становится «своей» территорией. Соответственно, снижается агрессивность и в отношении китайских мигрантов («ближнего другого»). Показательно, что при проведении автором в этот период массового анкетного опроса (март, 2004 года, n=1750) в Хабаровском крае выяснилось, что только 9% респондентов за последние 5 лет побывали в западной части страны, но 87% респондентов побывали в КНР. При этом наблюдается достаточно четкая географическая дифференциация. Лица с доходом до 20 тысяч рублей в месяц отдают предпочтение приграничных городам. Доход до 50 тысяч рублей в месяц вызывает пристрастие к Даляню и Бодайхе. Больший доход, влечет его обладателей в Гонконг, Макао, на остров Хайнань. Соответственно, бытовая неприязнь оказывается, практически, неощутимой. Особенно в предпринимательской среде. Китайская кухня, китайский язык и даже некоторые элементы традиционной культуры становятся все более распространенными среди дальневосточников.
Но и политическое неприятие постепенно снижает свою остроту. Идея форпоста все более перемещается в сферу политической элиты региона, офицерского корпуса ФСБ, отставных военнослужащих. Напротив, Китай становится гораздо более близким и понятным, чем все более «мифическая» Москва.
«С китайцами легко договориться. У нас лет десять назад, когда пошли китайские сельхоз предприятия, они вели себя предельно нагло. Хозяева, понимаешь,… Мы спокойно вышли на их руководство. Сказали: «Ребята, их поведение здесь - это ваши проблемы. Хотите, чтобы ваши граждане в «еврейке» работали, обеспечьте порядок». И что? Через три месяца все стало идеально. За пять шагов кланяться начинают. Вот это организация! А наши чуть что бузят, а работа стоит» (предприниматель, 53 года, дорожное строительство, интервью 2008 года).
В последней по времени серии интервью, которую можно отнести к третьему этапу, появляется новый мотив. Китай и китайцы становятся ресурсом, который нужно оберегать. При этом, оберегать его нужно не только и не столько от конкурентов внутри региона, сколько от «Москвы». Проблема в том, что государство, вполне нейтральное и дистанцированное по отношению к региону, вдруг вспомнило о его наличии. Не в последнюю очередь это было связано с желанием использовать транзитные ресурсы, связывающие Дальний Восток с «глобальными центрами» СВА. Здесь возникает конфликт между «миграционными интересами Федерального центра и территории.
Дело в том, «возвращение России на Дальний Восток» несло с собой не только улучшение финансового исполнения Федеральных целевых программ, но и прекращение «льготного» правового режима, прежде всего, таможенного режима, который никогда так и не был введен де юре, но существовал фактически. Вполне понятно, что индивидуальный или коллективный глава был заинтересован в росте доходности «своего» бизнеса и, как, в определенной степени, неформальный руководитель был заинтересован, прежде всего, в «неформальном налогообложении», в неформальных выплатах. Ведь, именно формальные выплаты подлежали «переделу» с центральным бюджетом, доля которого год от года становилась все больше. Соответственно, неизбежно, формальные выплаты снижались, и это вполне допускалось властями предержащими. Еще более значимым было «взаимопонимание» в области таможенной политики и льготного режима пересечения границы. Ведь именно это позволяло хозяйству Дальнего Востока взаимодействовать с инновационной экономикой «глобальных ворот» Северо-восточной Азии. Более того, дальневосточная продукция и грузы дальневосточных предприятия пользовались немалыми преференциями. Их грузы «мягче» и, что принципиально в условиях российской таможни, быстрее досматривались, совокупные платежи были меньше, чем выплаты «чужих», хоть и российских фирм [3]. Причины понятны. И таможенники, и бизнесмены, и, прежде всего, региональные власти и на селение были заинтересованы в том, чтобы деньги и товары оставались здесь, не «утекая» из региона. Именно в силу этой коллективной заинтересованности льготы «московских» фирм, прохождение ими таможенных коридоров осуществлялось только под самым жестким давлением центральной власти. Транзитные каналы региона достаточно ощутимо «размыкались» на внешний мир, прежде всего, на «свой» Китай, но замыкались в регионе. Это и создавало серьезные конкурентные преимущества дальневосточной продукции на рынках АТР. Она там, действительно, была дешевле, чем внутри страны. Под влиянием изменения отношения к «своему» Китаю менялось и отношение к китайцам, проживающим на территории региона. Если в интервью конца 90-х, при всех позитивных моментах, агрессивные тенденции по отношению к китайцам преобладают, то теперь, в предпринимательских кругах, что достаточно явно видно в интервью, китайцы становятся партнерами, причем, зачастую, «старшими партнерами».
«Мы часто ездим в Китай. Они к нам приезжают. Смотрят, как дело организовано, какие обороты. Понятно. Здесь же их деньги, в основном, и крутятся. Мы больше контакты организуем, продажи и… ну, понятно. Вот. С китайцами работать удобно. Бывают, конечно, сложности. Они еще много в нашей жизни не понимают. Но схватывают влет» (предприниматель, 51 год, продажа банно-прачечного оборудования, интервью 2008 года). По существу, территория региона в социальном экономическом, да, во многом, и в культурном отношении втягивалась через «китайские ворота» в глобальную экономику, отгораживаясь от остальной части страны.
Но этот «региональный протекционизм» мало устраивал государственные корпорации и просто крупные предприятия, проявившие интерес к транзитным возможностям региона. Ведь это их грузы простаивали на дальневосточных таможенных переходах и в портах, подвергаясь самому суровому досмотру. Такая ситуация и была осмыслена как «рассвет коррупции», что, в общем, соответствовало, дефиниции, но крайне слабо соответствовало представлениям жителей региона. Но этот, вполне устраивающий всех способ организации регионального сообщества и его материального обеспечения вошел в противоречие с задачами федеральной власти и, что существенно, вошел в противоречие неожиданно. Ведь согласно мифологическим представлениям, которые, кстати, согласовывались со статистическими данными еще более мифологическими, регион был «пуст» и «беден». Наличие у «пустоты» собственных, причем, жестко отстаиваемых интересов оказалось шоком. Эту «ненормальность» и поспешили исправить люди в погонах самых разных, в основном, силовых, ведомств, пришедшие на Дальний Восток вместе с О. Сафоновым. Их усилия и были направлены на «наведение порядка» в регионе, страдающем от коррупции. Масштаб явления при этом оставался, практически, неизвестным. Начались масштабные уголовные дела высоких должностных лиц регионального уровня, «закручивание гаек» в таможне, милиции, миграционной службе и т.д. Правила игры, сложившиеся за полтора десятка лет, начинают давать сбои.
Но властный центр с удивлением убедился, что его собственные действия по наведению законного порядка или борьбе с олигархами, широко и искренне поддерживаемые «вообще», воспринимаются населением региона, как нелегитимные или не вполне легитимные, как только касаются местных олигархов и местного «порядка». Еще меньше одобрения вызывало стремление «навести порядок» с мигрантами. Стремление использовать транзитные возможности региона и оказалось камнем преткновения, поскольку эти возможности уже использовались и не совсем так, как предполагало государство. Поток ресурсов из региона или через регион в страны Северо-восточной Азии и встречный поток «на запад» из соседних государств воспринимался местным сообществом как еще одно «ограбление» региона. Отрыв его населения от «естественных контактов» с соседями. При этом, то обстоятельство, что еще недавно эти соседи были нежелательными и опасными не актуализируется.
Ведь именно эти потоки и эти контакты кормили Дальний Восток все эти годы. Дальний Восток упорно не желал становиться «транзитным регионом», мостом между Европой и Азией. Более того, назначенный в 2005 году на должность полпреда в ДВФО бывший мэр Казани Камиль Исхаков, в соответствие с тенденцией, отмеченной А. Ремневым [4] из «государева ока» в регионе превращается в эффективного лидера регионального сообщества. Он стремится «пробить» проект, в котором путем создания «особых экономических зон» и особого «приграничного режима» можно было развести интересы дальневосточных и «московских» экономических акторов. Внешнее воздействие оказывалось малоэффективным. Оно не распространялось на «пустоту», а пробивалось через уже сформированный и устоявшийся социальный массив. Это и стало толчком для начала борьбы с коррупцией на Дальнем Востоке. Сменивший К.Ш. Исхакова, О.А. Сафонов, бывший высокопоставленный сотрудник МВД, был назначен полпредом с единственной целью - побороть коррупцию, «декриминализировать» вверенный ему округ.
Антикоррупционная война, охватившая регион, породила странную ситуацию, когда одновременно существовали и прежние «правила игры», и «новые» законодательные нормы. Власти различного уровня и функции в хозяйственной системе (с ориентацией на местные формы деятельности или на «федеральные») вели ожесточенные бои, оставив бизнес на произвол судьбы. В результате хозяйственная активность в регионе резко пошла на убыль. При этом, каждый раз принятие новых, вполне тривиальных протекционистских законов, призванных «защитить» регион, порождало новый спад. Так, принятие закона, запрещающего вывоз необработанного леса, который так и не был введен, привело к переориентации традиционных потребителей дальневосточного «кругляка» (Республики Корея, Китая) на канадский лес. Новые правила вылова рыбы и выделения квот на ее вылов в 2006 году поставили в разгар путины «на прикол» большую часть рыболовного флота. Ужесточение соблюдения миграционного законодательства поставило на грань срыва не только проекты, связанные с жилищным строительством, но и возведение многих значимых промышленных объектов. «Праворульная» эпопея, оказавшаяся наиболее известным, хотя и не самым значимым проявлением новой ситуации в регионе, была порождена тоже введением совершенно традиционной протекционистской нормы.
В последние годы в регионе ощутим спад, достаточно слабо связанный с мировым экономическим кризисом. Руководители предприятий в интервью приводят самые разные, апокалипсические цифры падения [3]. Однако, даже делая поправку на вполне конкретный «интерес» хозяйствующего субъекта, спад хозяйственной активности видим «невооруженным глазом», причем, в тех отраслях, которые не связаны с величиной государственных инвестиций (лесная отрасль, вылов морепродуктов, импорт техники и т.д.). По существу, значительные территории уже превратились в «иждивенцев государства». Пожалуй, наиболее показательный пример: ЕАО, экономика которой полностью зависима от федеральных трансфертов. Ведь, «сломав» прежние правила, центр не смог предложить значимой альтернативы. «Вливания» в экономику региона в целом были меньше, чем доход от экспорта сырья, а распределение этого дохода шло между гораздо более узким кругом лиц. Выступления автомобилистов, при всем том, что с ними удалось более или менее успешно «справиться» вызвали к жизни иную программу. Наиболее пострадавший от вторжения извне Приморский край до 2012 года может не особенно сильно переживать о своем будущем. Невероятный для региона федеральный трансферт на проведение Саммита АТЭС позволяет задействовать большую часть краевых мощностей и трудовых ресурсов. На Дальний Восток спешно переводятся производства из иных, менее странных регионов страны.
Даже успешность «борьбы с коррупцией» в регионе была «оценена» отставкой О.Н. Сафонова и назначением на его пост «местного» губернатора В.И Ишаева. Фигура последнего и символизирует «мирный договор» между социальными сетями трансграничного региона и «федерального центра». Не то, чтобы «коррупционная война» утихла совсем, но назначение Ишаева изменило в ней расстановку сил и саму задачу федеральной власти. По сути, на Дальнем Востоке сегодня реализуется уникальный проект по интеграции «местных» сетей. Насколько успешной окажется эта попытка, как она проявит себя в отношении к мигрантам из Поднебесной, останутся ли сами мигранты покажет ближайшее будущее. Но это будет уже совсем-совсем другая история.
1. Бляхер Л.Е. Государство и несистемные сети «желтороссии», или Заполнение «пустого пространства»// Полития, № 1. 2010.
2. Гликман Е. 2009. Власти России делаю все, чтобы потерять Дальний Восток // http://www.newsland.ru /News/Detail/id/352192/cat/42/?_openstat=ZGlyZWN0LnlhbmRleC5ydTsxNTg2MjA2OzQ3MjAwMjQ7eWFuZGV4LnJ1Omd1YXJhbnRlZQ
3. Дятликович В. «Закрыть» генерала// Русский репортер от 7.02.2008.
4. Ремнев А.В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX-начала XX веков. - Омск: ОмскГУ, 2004. - 549с.
Материалом, позволяющим продемонстрировать эту динамику, выступает коллекция биографических интервью с предпринимателями Дальнего Востока, собранная автором в 1997 - 2008 годах (47 неформализованных интервью). Интервью собирались в несколько этапов. В 1997-м году было проведено 5 биографических интервью в городе Хабаровске при поддержке фонда «Институт «Открытое общество». Основная проблема - новые практики, возникающие в этот период и новые формы установления контактов. В 1999 - 2000 гг. было собрано 20 бизнес-биографий жителей городов Хабаровска, Комсомольска-на-Амуре и Владивостока в ходе работы над темой «Изменение поведения экономически активного населения в условиях кризиса». Этот проект реализовывался при поддержке фонда Форда и «Института «Открытое общество». Следующая серия биографических интервью была собрана в 2003 году при поддержке РФФИ (10 интервью) и касалась в первую очередь трансграничных взаимодействий и их принципов. Последняя по времени серия (2008г.) состояла из 12 интервью с жителями Хабаровска и Биробиджана касающаяся административных барьеров в бизнесе, осуществлялась при поддержке правительства Хабаровского края. Как видно, интервью собирались в разное время и с разными задачами. Тем более удивительно, что в каждом из них «китайская тема» оказывалась одной из центральных. Анализ интервью позволяет достаточно явно выделить три этапа трансформации «образа китайца» в глазах населения Дальнего Востока, в первую очередь предпринимателей.
Первый этап охватывает основную часть 90-х годов ХХ века. В этот период в большей части интервью преобладает негативное отношение к китайцам.
«Китайцы? Конечно, мешают. Они грязные. За собой не следят совсем. Отнимают у русских рабочие места. Да и криминала там хватает. Все эти триады, думаешь, куда делись? Никуда. Они вместе с ними к нам пришли» (предприниматель, мужчина, 36 лет, интервью 1997 года).
Впрочем, бытовое неприятие не является здесь основным. Гораздо более значимым выступает неприятие, так сказать, идеолого-политическое. Наличие китайцев «свободно разгуливающих по Хабаровску» вступает в противоречие с ключевым образом, обеспечивающим региональную идентификацию - образом форпоста. В течение столетий именно образ «форпоста», противостоящего враждебному окружению, обеспечивал политический смысл региона. Подобные «политические претензии» более или менее явно присутствую в большей части интервью 90-х годов. «Китайцы наглеют с каждым днем. Настоящего приграничного контроля нет. Границы настоящей нет. Как раньше было? Граница на замке. А сейчас… Полный бардак» (работник таможни, образование высшее, 37 лет, интервью 1997г.). Более того, они начинают детерминировать и «научные» описания, приобретая форму концепта «давление на границы». Китайская миграция начинает восприниматься и трактоваться как «ползучая экспансия». По словам респондентов, китайские рабочие и розничные торговцы первой половины 90-х годов постепенно вытесняют граждан России из наиболее доходных сфер деятельности, становятся хозяевами производств, фирм, зданий и т.д. «У них как Новый год, их, китайский, все уезжают в Китай. И тамошние китайцы едут, и наши - все, кто связан с лесом. У нас уже знают: после этого надо ждать падения цен. Это их китайская государственная политика (экспортер леса, образование высшее, 43 года, интервью 1999 года).
Вместе с тем, общая тональность интервью на рубеже столетий (второй этап) меняется. Полностью исчезает из текстов интервью бытовое неприятие китайцев, появляется восхищение их деловыми качествами. Большая часть респондентов к рубежу столетий успели побывать не только в приграничных городах, но и на курортах южных провинций Китая, оценили их сервис. «А какие там рестораны? Ты бы видел. Все чисто. Стены затянуты батиком с иероглифами, фонтанчики везде, официантки все ‘Наташи’. Только сигарету возьмешь, уже спичку подносят. Ну и кухня. Блюдо такое, что вчетвером не съесть» (челночный торговец, образование высшее, 36 лет, интервью 1999 года). Значительная часть респондентов, в этот период, имеет китайских партнеров, использует работников-китайцев, отдавая им предпочтение перед соотечественниками. Возникает ощущение определенной шизоидности в восприятии граждан Поднебесной. Политическое неприятие, которое не исчезает, никак не сказывается на восприятии китайских партнеров, китайских курортов и др. В качестве основных претензий фигурируют «загрязнение Амура», «отравленные продукты», «вытеснение русских», «тайный заговор» против России. «Посмотрите, что происходит? Наши все укрепрайоны от границ убрали. Так? Китайцы тоже. Только у них дороги такие, что два часа и войска здесь. А наши пока доползут - китайцы уже за Уралом будут» (респондент, 29 лет, охранная деятельность, интервью 2003 года).
При этом о китайских партнерах говорят совершенно иначе. «Ты П. из Гонконга помнишь? Мы через него заказ делали. Все четко. Да, конечно, немного хуже итальянского, но ведь в три раза дешевле. Он нам и с контактами помог, и вообще… Нормальный мужик» (предприниматель, 47 лет, дизайн, интервью 2003 года). Китай и китайцы начинают восприниматься как «другие», но вполне «свои», чьи интересы респонденты вполне разделяют.
Китай в большей части интервью конца ХХ - начала XXI вв. становится «своей» территорией. Соответственно, снижается агрессивность и в отношении китайских мигрантов («ближнего другого»). Показательно, что при проведении автором в этот период массового анкетного опроса (март, 2004 года, n=1750) в Хабаровском крае выяснилось, что только 9% респондентов за последние 5 лет побывали в западной части страны, но 87% респондентов побывали в КНР. При этом наблюдается достаточно четкая географическая дифференциация. Лица с доходом до 20 тысяч рублей в месяц отдают предпочтение приграничных городам. Доход до 50 тысяч рублей в месяц вызывает пристрастие к Даляню и Бодайхе. Больший доход, влечет его обладателей в Гонконг, Макао, на остров Хайнань. Соответственно, бытовая неприязнь оказывается, практически, неощутимой. Особенно в предпринимательской среде. Китайская кухня, китайский язык и даже некоторые элементы традиционной культуры становятся все более распространенными среди дальневосточников.
Но и политическое неприятие постепенно снижает свою остроту. Идея форпоста все более перемещается в сферу политической элиты региона, офицерского корпуса ФСБ, отставных военнослужащих. Напротив, Китай становится гораздо более близким и понятным, чем все более «мифическая» Москва.
«С китайцами легко договориться. У нас лет десять назад, когда пошли китайские сельхоз предприятия, они вели себя предельно нагло. Хозяева, понимаешь,… Мы спокойно вышли на их руководство. Сказали: «Ребята, их поведение здесь - это ваши проблемы. Хотите, чтобы ваши граждане в «еврейке» работали, обеспечьте порядок». И что? Через три месяца все стало идеально. За пять шагов кланяться начинают. Вот это организация! А наши чуть что бузят, а работа стоит» (предприниматель, 53 года, дорожное строительство, интервью 2008 года).
В последней по времени серии интервью, которую можно отнести к третьему этапу, появляется новый мотив. Китай и китайцы становятся ресурсом, который нужно оберегать. При этом, оберегать его нужно не только и не столько от конкурентов внутри региона, сколько от «Москвы». Проблема в том, что государство, вполне нейтральное и дистанцированное по отношению к региону, вдруг вспомнило о его наличии. Не в последнюю очередь это было связано с желанием использовать транзитные ресурсы, связывающие Дальний Восток с «глобальными центрами» СВА. Здесь возникает конфликт между «миграционными интересами Федерального центра и территории.
Дело в том, «возвращение России на Дальний Восток» несло с собой не только улучшение финансового исполнения Федеральных целевых программ, но и прекращение «льготного» правового режима, прежде всего, таможенного режима, который никогда так и не был введен де юре, но существовал фактически. Вполне понятно, что индивидуальный или коллективный глава был заинтересован в росте доходности «своего» бизнеса и, как, в определенной степени, неформальный руководитель был заинтересован, прежде всего, в «неформальном налогообложении», в неформальных выплатах. Ведь, именно формальные выплаты подлежали «переделу» с центральным бюджетом, доля которого год от года становилась все больше. Соответственно, неизбежно, формальные выплаты снижались, и это вполне допускалось властями предержащими. Еще более значимым было «взаимопонимание» в области таможенной политики и льготного режима пересечения границы. Ведь именно это позволяло хозяйству Дальнего Востока взаимодействовать с инновационной экономикой «глобальных ворот» Северо-восточной Азии. Более того, дальневосточная продукция и грузы дальневосточных предприятия пользовались немалыми преференциями. Их грузы «мягче» и, что принципиально в условиях российской таможни, быстрее досматривались, совокупные платежи были меньше, чем выплаты «чужих», хоть и российских фирм [3]. Причины понятны. И таможенники, и бизнесмены, и, прежде всего, региональные власти и на селение были заинтересованы в том, чтобы деньги и товары оставались здесь, не «утекая» из региона. Именно в силу этой коллективной заинтересованности льготы «московских» фирм, прохождение ими таможенных коридоров осуществлялось только под самым жестким давлением центральной власти. Транзитные каналы региона достаточно ощутимо «размыкались» на внешний мир, прежде всего, на «свой» Китай, но замыкались в регионе. Это и создавало серьезные конкурентные преимущества дальневосточной продукции на рынках АТР. Она там, действительно, была дешевле, чем внутри страны. Под влиянием изменения отношения к «своему» Китаю менялось и отношение к китайцам, проживающим на территории региона. Если в интервью конца 90-х, при всех позитивных моментах, агрессивные тенденции по отношению к китайцам преобладают, то теперь, в предпринимательских кругах, что достаточно явно видно в интервью, китайцы становятся партнерами, причем, зачастую, «старшими партнерами».
«Мы часто ездим в Китай. Они к нам приезжают. Смотрят, как дело организовано, какие обороты. Понятно. Здесь же их деньги, в основном, и крутятся. Мы больше контакты организуем, продажи и… ну, понятно. Вот. С китайцами работать удобно. Бывают, конечно, сложности. Они еще много в нашей жизни не понимают. Но схватывают влет» (предприниматель, 51 год, продажа банно-прачечного оборудования, интервью 2008 года). По существу, территория региона в социальном экономическом, да, во многом, и в культурном отношении втягивалась через «китайские ворота» в глобальную экономику, отгораживаясь от остальной части страны.
Но этот «региональный протекционизм» мало устраивал государственные корпорации и просто крупные предприятия, проявившие интерес к транзитным возможностям региона. Ведь это их грузы простаивали на дальневосточных таможенных переходах и в портах, подвергаясь самому суровому досмотру. Такая ситуация и была осмыслена как «рассвет коррупции», что, в общем, соответствовало, дефиниции, но крайне слабо соответствовало представлениям жителей региона. Но этот, вполне устраивающий всех способ организации регионального сообщества и его материального обеспечения вошел в противоречие с задачами федеральной власти и, что существенно, вошел в противоречие неожиданно. Ведь согласно мифологическим представлениям, которые, кстати, согласовывались со статистическими данными еще более мифологическими, регион был «пуст» и «беден». Наличие у «пустоты» собственных, причем, жестко отстаиваемых интересов оказалось шоком. Эту «ненормальность» и поспешили исправить люди в погонах самых разных, в основном, силовых, ведомств, пришедшие на Дальний Восток вместе с О. Сафоновым. Их усилия и были направлены на «наведение порядка» в регионе, страдающем от коррупции. Масштаб явления при этом оставался, практически, неизвестным. Начались масштабные уголовные дела высоких должностных лиц регионального уровня, «закручивание гаек» в таможне, милиции, миграционной службе и т.д. Правила игры, сложившиеся за полтора десятка лет, начинают давать сбои.
Но властный центр с удивлением убедился, что его собственные действия по наведению законного порядка или борьбе с олигархами, широко и искренне поддерживаемые «вообще», воспринимаются населением региона, как нелегитимные или не вполне легитимные, как только касаются местных олигархов и местного «порядка». Еще меньше одобрения вызывало стремление «навести порядок» с мигрантами. Стремление использовать транзитные возможности региона и оказалось камнем преткновения, поскольку эти возможности уже использовались и не совсем так, как предполагало государство. Поток ресурсов из региона или через регион в страны Северо-восточной Азии и встречный поток «на запад» из соседних государств воспринимался местным сообществом как еще одно «ограбление» региона. Отрыв его населения от «естественных контактов» с соседями. При этом, то обстоятельство, что еще недавно эти соседи были нежелательными и опасными не актуализируется.
Ведь именно эти потоки и эти контакты кормили Дальний Восток все эти годы. Дальний Восток упорно не желал становиться «транзитным регионом», мостом между Европой и Азией. Более того, назначенный в 2005 году на должность полпреда в ДВФО бывший мэр Казани Камиль Исхаков, в соответствие с тенденцией, отмеченной А. Ремневым [4] из «государева ока» в регионе превращается в эффективного лидера регионального сообщества. Он стремится «пробить» проект, в котором путем создания «особых экономических зон» и особого «приграничного режима» можно было развести интересы дальневосточных и «московских» экономических акторов. Внешнее воздействие оказывалось малоэффективным. Оно не распространялось на «пустоту», а пробивалось через уже сформированный и устоявшийся социальный массив. Это и стало толчком для начала борьбы с коррупцией на Дальнем Востоке. Сменивший К.Ш. Исхакова, О.А. Сафонов, бывший высокопоставленный сотрудник МВД, был назначен полпредом с единственной целью - побороть коррупцию, «декриминализировать» вверенный ему округ.
Антикоррупционная война, охватившая регион, породила странную ситуацию, когда одновременно существовали и прежние «правила игры», и «новые» законодательные нормы. Власти различного уровня и функции в хозяйственной системе (с ориентацией на местные формы деятельности или на «федеральные») вели ожесточенные бои, оставив бизнес на произвол судьбы. В результате хозяйственная активность в регионе резко пошла на убыль. При этом, каждый раз принятие новых, вполне тривиальных протекционистских законов, призванных «защитить» регион, порождало новый спад. Так, принятие закона, запрещающего вывоз необработанного леса, который так и не был введен, привело к переориентации традиционных потребителей дальневосточного «кругляка» (Республики Корея, Китая) на канадский лес. Новые правила вылова рыбы и выделения квот на ее вылов в 2006 году поставили в разгар путины «на прикол» большую часть рыболовного флота. Ужесточение соблюдения миграционного законодательства поставило на грань срыва не только проекты, связанные с жилищным строительством, но и возведение многих значимых промышленных объектов. «Праворульная» эпопея, оказавшаяся наиболее известным, хотя и не самым значимым проявлением новой ситуации в регионе, была порождена тоже введением совершенно традиционной протекционистской нормы.
В последние годы в регионе ощутим спад, достаточно слабо связанный с мировым экономическим кризисом. Руководители предприятий в интервью приводят самые разные, апокалипсические цифры падения [3]. Однако, даже делая поправку на вполне конкретный «интерес» хозяйствующего субъекта, спад хозяйственной активности видим «невооруженным глазом», причем, в тех отраслях, которые не связаны с величиной государственных инвестиций (лесная отрасль, вылов морепродуктов, импорт техники и т.д.). По существу, значительные территории уже превратились в «иждивенцев государства». Пожалуй, наиболее показательный пример: ЕАО, экономика которой полностью зависима от федеральных трансфертов. Ведь, «сломав» прежние правила, центр не смог предложить значимой альтернативы. «Вливания» в экономику региона в целом были меньше, чем доход от экспорта сырья, а распределение этого дохода шло между гораздо более узким кругом лиц. Выступления автомобилистов, при всем том, что с ними удалось более или менее успешно «справиться» вызвали к жизни иную программу. Наиболее пострадавший от вторжения извне Приморский край до 2012 года может не особенно сильно переживать о своем будущем. Невероятный для региона федеральный трансферт на проведение Саммита АТЭС позволяет задействовать большую часть краевых мощностей и трудовых ресурсов. На Дальний Восток спешно переводятся производства из иных, менее странных регионов страны.
Даже успешность «борьбы с коррупцией» в регионе была «оценена» отставкой О.Н. Сафонова и назначением на его пост «местного» губернатора В.И Ишаева. Фигура последнего и символизирует «мирный договор» между социальными сетями трансграничного региона и «федерального центра». Не то, чтобы «коррупционная война» утихла совсем, но назначение Ишаева изменило в ней расстановку сил и саму задачу федеральной власти. По сути, на Дальнем Востоке сегодня реализуется уникальный проект по интеграции «местных» сетей. Насколько успешной окажется эта попытка, как она проявит себя в отношении к мигрантам из Поднебесной, останутся ли сами мигранты покажет ближайшее будущее. Но это будет уже совсем-совсем другая история.
1. Бляхер Л.Е. Государство и несистемные сети «желтороссии», или Заполнение «пустого пространства»// Полития, № 1. 2010.
2. Гликман Е. 2009. Власти России делаю все, чтобы потерять Дальний Восток // http://www.newsland.ru /News/Detail/id/352192/cat/42/?_openstat=ZGlyZWN0LnlhbmRleC5ydTsxNTg2MjA2OzQ3MjAwMjQ7eWFuZGV4LnJ1Omd1YXJhbnRlZQ
3. Дятликович В. «Закрыть» генерала// Русский репортер от 7.02.2008.
4. Ремнев А.В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX-начала XX веков. - Омск: ОмскГУ, 2004. - 549с.