Ритуал как преодоление невроза
Чужого ощущаешь позвоночником. Он тормозит на бессознательном уровне всякую деятельность: минимум - отвлекает, максимум - вызывает невротическое состояние, "нервиврует". На какое-то мгновение, если встреча совсем неожиданна, можно "потеряться" и даже "обмереть". Это - интердикция.
Если такое или подобное трудное состояние ЦНС (т.е. когда в ней сталкиваются два разнонаправленных рефлекса) длить, придать ему инертность, то полученное состояние называется неврозом. Ученые много экспериментировали на животных (невроз у них можно наблюдать только в лаборатории - в природе животное-невротик обречено на гибель) и обнаружили, что для ВНД обезьян невроз несвойствен. Не то что совсем не вызываем, а только сильно попотеть приходится. Во всяком случае, по сравнению с крысами и собаками. Из любого трудного состояния НС обезьяны тут же выходит - не в одну, так в другую сторону: если не через адекватный данной ситуации рефлекс, то, значит, через неадекватный. Но в этой точке возникает противоречие с другой эволюционной особенностью обезьян - развитием имитативности.
Невроз - черная метка для животного, но с ростом имитативности стать черной меткой для популяции невроз не может: каждый животный организм формирует невроз индивидуально, пусть даже причины - общие. Имитатогенность - свойство рефлекса, и если рефлекс у животного-невротика заторможен, то он и не провоцирует имитацию. Так же как и имитировать сигнализируемые рефлексы других животных невротик оказывается не в состоянии. Такое животное попадает в изоляцию от сородичей. Но неадекватный рефлекс имитатогенен и даже слишком имитатогенен. Ведь если его называют неадекватным, то подразумевают неадекватность этого рефлекса ситуации, в которой он себя проявляет, а не его неадекватность виду. А имитатогенность для сохранения вида именно то значение и имеет, чтобы передавать по цепочке сигнал, непосредственный источник которого для организма скрыт. Антилопе, мирно пасущейся на лугу и не замечающей опасность, тем не менее, вдруг приходится срываться с места и куда-то бежать, хотя, если бы антилопа могла рассуждать, то ей бы такое бегство, очень возможно, показалось неадекватным. Адекватный рефлекс просто не нуждается в столь срочной имитации (он, как правило, имитируется в процессе "обучения", передачи опыта). Или нуждается только в той степени, в которой поведение стадного животного подчинено поведению доминантной особи, и оно, видя опасность, все же не бежит прежде, чем побежит вожак стада. Вот тут неадекватная реакция вожака вполне может привести все стадо к гибели, а если не приведет, то очень сомнительно, чтобы особь, по каким-то причинам склонная к неадекватным реакциям, отстояла статус вожака перед всегда имеющимися другими на него претендентами.
В общем, веду к тому, что, во-первых, имитация и интердикция с самого начала связаны, и линия развития имитации сама по себе указывает направление на "утилизацию" интердикции, а, во-вторых, отмечаю, что животные, вставшие на этот путь эволюции, должны отличаться крепкими нервами. ("Работать в терроре - бля, нужны крепкие нервы!" - якобы говаривал Борис Савинков ;))
Наши недалекие предки палеоантропы в развитии имитации оказались у самого предела и приспособились использовать ее соединение с неадекватным рефлексом - интердикцию. Даже при общей, унаследованной от обезьян, несклонности их ЦНС к неврозу, имитативно-интердиктивный комплекс налагал на НС такую нагрузку, что больше трех они предпочитали не собираться. Заговорить, чтобы вызвать ощущение "своих", они не могли, - мозгов на это у них в буквальном смысле не хватало (лобные доли по сравнению с нашими были "атрофированы"), - поэтому в коллективе себе подобных палеоантропы были обречены ощущать вокруг "чужих" - для этого и спинного мозга достаточно. Иногда они собирались на тусовки, но исключительно для того, чтобы поспать (в пещерах) либо пожрать (вокруг найденного трупа мамонта). Когда рефлекс однозначно диктует всем спать либо жрать, для трудного состояния ЦНС места не остается. Производством трупов предки не занимались, а значит производственных конфликтов между ними не возникало, на нервы никто никому не действовал. Пробудившись либо насытившись, палеоантропы снова разбредались в одиночку либо мелкими группами.
Впрочем, поглощение пищи и сон - еще не все, чем занимались палеоантропы в коллективе. На палеолитических стоянках в огромных количествах находят т.н. каменные "орудия" - оббитые камни. Их количество сильно превышает необходимое (для разделки туш), т.е. должна была существовать какая-то другая функция у методичного коллективного стучания камнями; какая-то другая биологическая потребность, его вызывающая, помимо использования его продукта в качестве соматического орудия. Об этой потребности хорошо известно врачам-психиаторам, имеющим дело с аутизмом и прочими психическими патологиями. Это - аутостимуляция, имеющая компенсаторную функцию. "Трудотерапия", которая давала троглодитам выход из состояния отмененного рефлекса. Имитируя создание орудий, в таком количестве попросту не нужных, популяция сохраняла себя.
Когда в популяции начали появляться отдельные особи с богатырскими лбами, но при этом голые, без характерной для предков шерсти по всему телу (кроме ладоней и ступней), отношение к ним было, по всей видимости, таким, какое можно наблюдать и у любого другого животного вида по отношению к уродам своего вида. "Как показали этологи, подчас едва выраженные морфологические отличия становятся интенсивным фактором половой изоляции, т.е. делают невозможным скрещивание и тем самым устраняют всякую гибридизацию, которая способствовала бы элиминации и растворению нового признака, напротив, поднимают его на уровень видового отличия" (с.387-388). В нашем случае морфологические отличия не "едва выраженные", а вполне отчетливые, плюс общая "необщительность" предков (удивительно, что при этом они были стадными животными), в общем, даже если забыть про поедание части приплода и прочие ужасы, в том, что наши недалекие предки обеспечили нашим ближайшим предкам-основоположникам вида условия, несовместимые с биологической жизнью, можно не сомневаться. От хорошей жизни животные в людей не превращаются.
Мимоходом можно вспомнить про доминантность неоантропных генов перед генами палеоантропов, о чем свидетельствует история Заны, прирученной в середине XIX века самки абнауаю (абхазской версии "снежного человека"), чьи потомки - вполне люди - живут до сих пор. И получается, что с точки зрения сохранения своего вида от вырождения палеоантропы поступали вполне разумно, отказывая лысым уродам в половой близости (во всяком случае, пока волосатых достаточно). Прав был Маркс: разум существовал всегда, только не всегда в разумной форме... ;)
Сам неоантроп с самого своего рождения тоже вел себя не так, как свойственно животным вообще и палеоантропам в частности - орал, эксплуатируя материнский инстинкт самок по полной, а если ему удавалось пережить младенчество и встать на ноги, то на обычную среди палеоантропов интердикцию он реагировал необычно - слишком обостренно. Вплоть до того, что особо нервные впадали в каталептический ступор, что позволяло палеоантропам использовать их в качестве трупов. Разумеется, что питаться в присутствии палеоантропов для большелобых было не возможно. К трупам крупных животных они доступа не получали, и, вытесняемые таким образом из экологической ниши падальщиков, неоантропы начали переходить от простого присвоения трупов к их производству. Палеоантропы, конечно, и в этом случае у них добычу отбирали, но в этом случае уже только часть.
(Ха!.. Падальщики - не то что палеоантропы, но даже гиены, грифы... - прирожденных хищников-убийц от их законной добычи зачастую отгонять умудряются, а уж палеоантропу, чтобы какого-то лысого трусливого урода на мясо раскрутить, даже делать ничего не надо: сам его внешний вид - вид "чужого", интердиктивный сигнал... Да! И слова типа "кшш!" и "брсь!" у людей, по-видимому, древнейшие... ;))
Но это - пока что картинки для самых маленьких. Тема для взрослых, это - как неоантроп свой врожденный "невроз" преодолевал. Или, по-другому, как лысый урод стал гомо, с позволения сказать, сапиенсом. Без чего ни охоты бы не было, ни базиса, ни надстройки - ничего! Борис Фёдорович эту тему, конечно, раскрыл превосходно, и пусть меня товарищи расстреляют, если впаду я в ревизионизм, но мне хотелось бы то же самое в лицах представить - не в картинках, но в картинах. Итак...
Картина первая. Красная охра.
Мы уже вспоминали про аутостимуляцию и ее компенсаторную функцию. Интердикция тормозит работу рефлексов и вместе с ней - взаимодействие с миром, осуществляемое по каналам ПСС; поскольку в большом коллективе каждая особь попадает под практически непрерывную перекрестную интердикцию, для нее возникает опасность невроза. От того, что у каждой особи невроз возникает индивидуально - свой собственный невроз, общая картина для популяции менее удручающей не становитя. Но тут на помощь приходит "трудотерапия". Простейшая аутостимуляция через имитацию инстинктивного (свойственного виду) труда восстанавливает обычное взаимодействие особи с окружающим миром. Изготовление орудий, впрочем - не единственный возможный способ аутостимуляции. Зачастую на палеолитических стоянках обнаруживаются следы деятельности троглодитов, не имеющей утилитарного значения (выдолбленные в скале углубления - 500 штук кряду и т.п.). Подобные находки становятся козырем для ученых, желающих видеть в троглодитах уже людей. Раз утилитарного значения находки не имеют, значит имеют "знаковое". А раз "знаковое", то понятно - уже люди. А то, что морды обезьяньи, и каменные рубила за сто тысяч лет усовершенствовались не больше, чем рога и копыта у антилоп за то же время, так ну и что - зато "богу молились".
Но знаками все эти обработанные камни-клыки-ракушки еще не были, хотя, есть тут доля истины: знаки возникли на их основе. Но сперва появился неоантроп с особой податливостью на интердикцию (и, стало быть, особой потребностью в аутостимуляции) и до конца выжал все из компенсаторной функции, так что его наскальные рисунки ничем не уступают по качеству рисункам современных аутистов. Куценков, чью точку зрения я в этом вопросе развиваю, произведя расчеты, сделал вывод, "что население палеолитической Европы было охвачено настоящей манией рисования. Такое можно объяснить только тем, что в основе этой деятельности лежали органические потребности, неудовлетворение которых, очевидно, угрожало самому существованию вида". И все же, это пока еще не ритуал, не знаковая функция. Знак 1) не должен находиться в связи со своим денотатом и 2) должен быть взаимозаменяем с хотя бы еще одним другим знаком. Пока этого нет - нет и знаковой функции. Но первобытные рисунки (как и рисунки аутистов) изображают конкретного зверя в конкретной ситуации, отпечаток, извлеченный из ЦНС податливого на интердикцию (помним: простейшая интердикция - отвлечение внимания) неоантропа. Очень впечатлительный он был, говоря по-нашему. Отвлекся на зверя (который ему с его каменным рубилом, все равно, не по зубам) - и "завис". Одно спасение - придя в пещеру, на стене изобразить то, что видел и что в мозгу застряло. А нарисованного зверя можно уже и потрогать.
Как могла бы развиться знаковая функция на основе компенсаторной? Только как ее преодоление. Возьмем для примера использование красной охры. Лишенный шерсти неоантроп, уже в силу этого, должен был отличаться от палеоантропа по запаху. Но не все животные и не всегда ориентируются в основном по запаху. Люди, к примеру, к запахам бывают очень чувствительны, особенно, к запаху "чужого" ("своё" оно, как известно, не пахнет)), но все же гораздо большее значение для них имеет визуальная информация. Палеоантроп, в силу особенностей своего образа жизни, не фиалки нюхал, как правило, и сам пах серой, аки диавол, но и человек тогда, если и отличался от палеоантропа по запаху, то разве что в нюансах. А вот голое тело человека выдавало его с головой, и любая сорока могла растрещать о нём на весь лес. И естественнее всего, на мой взгляд, предположить, что изначально красная охра использовалась неоантропами для мимикрии - они ею красились под палеоантропов. Не случайно находят следы именно красной охры, но ничего не говорится об использовании желтой. Под углом зоологии это - мимикрия, под углом палеопсихологии - интердикция интердикции. Меняя облик, неоантроп "запрещал запрещать", сам становился "чужим" и тем компенсировал отмененные рефлексы. Аутостимуляция в чистом виде.
Что дальше? Как от интердикции интердикции на данном примере неоантроп мог перейти к суггестии, а от компенсаторного применения охры - к ритуальному? Думаю, что для этого ему достаточно было однажды случайно столкнуться нос к носу с другим вымазанным смесью безводной окиси железа с глиной неоантропом и разглядеть в нем не палеоантропа. То, что оба-два неоантропа в тот момент должны были испытать, и есть по сути суггестия. Нервный шок, но с положительной окраской, снимающий нервное напряжение. Понятно, что знаком, "словом" (и это "слово" значило "мы", "люди", "свои") была сама красная глина, которой неоантропы были вымазаны.
Фантазию можно продолжать: про то, как встретившие друг друга первые люди отныне держались вместе, и к ним начали прибиваться другие такие же (по-видимому, где-то поблизости было месторождение красной глины), и человеческий род постепенно увеличивался, и уже люди не бежали друг от друга, как от зверей-палеоантропов... Но это уже другая история: дивергенция завершилась, началась история общества. Нам же важно, чтобы первая картина не осталась единственной, уже хотя бы потому, что знак только тогда знак, когда его возможно заменить другим знаком. Да и то, что человеческий род, по всей видимости, возникал с самого начала не в единственном, а во множественном числе, не как род, а как роды, обязывает показать, что путей достижения того же эффекта может быть много. Правда, далее я буду краток, ограничиваясь одним-двумя мазками.
Картина вторая. Опьянение.
Неоантроп нажрался грибов. Или перебродивших плодов. Или конопли. Или надышался ее дымом из тлеющей подстилки. Результат - расстройство НС, благодаря которому он от "чужих" не убегает. Собственно, всё то же самое: он сам для себя становится "чужим" - интердикция интердикции, встречает другого "чужого" самому себе, но именно поэтому не "чужого" ему - суггестия. Ритуал. Знак.
На первый взгляд может показаться, что подобная практика гибельна для вида и должна привести к быстрому вымиранию, но это потому что мы судим с позиций современных людей, для которых опьянение самоценно, т.е. оно никакой не ритуал, а удовольствие само по себе. Разумеется, что при таком употреблении работают другие схемы: наращивается доза, все другие занятия уходят сперва на задний план, а потом забываются вовсе и т.д. Но арии тысячи лет ежедневно три раза в день пили сому - и ничего, не сторчались. Просто цели рулят.
Картина третья. Свидетели.
Предположим, что несколько неоантропов стали случайными свидетелями одного и того же события, которое стало для них интердиктивным сигналом. В этом случае одно и то же изображение, один и тот же сюжет будет играть компенсаторную функцию одновременно для всех. Но то, что для каждого в отдельности было бы интердикцией интердикции, для группы становится суггестией. По этому изображению/сюжету они узнают друг друга. Возможно, как-то так рождались тотемы.
Теперь думаю, что этого уже достаточно. Если кто-то найдет, что дополнить, буду только рад. Картин может быть гораздо больше. За скобками осталось табу, которое дополняло ритуал и ему противостояло. Понятно, что у него интердиктивная природа, и табуированный предмет - интердиктивный сигнал. Но тут пока что еще не так всё ясно. Правда, одна тема из психоанализа наводит на мысли (автоматические эмоциональные реакции на основе вытесненных в подсознание детских страхов), так что сюда, возможно, еще вернемся.
Если такое или подобное трудное состояние ЦНС (т.е. когда в ней сталкиваются два разнонаправленных рефлекса) длить, придать ему инертность, то полученное состояние называется неврозом. Ученые много экспериментировали на животных (невроз у них можно наблюдать только в лаборатории - в природе животное-невротик обречено на гибель) и обнаружили, что для ВНД обезьян невроз несвойствен. Не то что совсем не вызываем, а только сильно попотеть приходится. Во всяком случае, по сравнению с крысами и собаками. Из любого трудного состояния НС обезьяны тут же выходит - не в одну, так в другую сторону: если не через адекватный данной ситуации рефлекс, то, значит, через неадекватный. Но в этой точке возникает противоречие с другой эволюционной особенностью обезьян - развитием имитативности.
Невроз - черная метка для животного, но с ростом имитативности стать черной меткой для популяции невроз не может: каждый животный организм формирует невроз индивидуально, пусть даже причины - общие. Имитатогенность - свойство рефлекса, и если рефлекс у животного-невротика заторможен, то он и не провоцирует имитацию. Так же как и имитировать сигнализируемые рефлексы других животных невротик оказывается не в состоянии. Такое животное попадает в изоляцию от сородичей. Но неадекватный рефлекс имитатогенен и даже слишком имитатогенен. Ведь если его называют неадекватным, то подразумевают неадекватность этого рефлекса ситуации, в которой он себя проявляет, а не его неадекватность виду. А имитатогенность для сохранения вида именно то значение и имеет, чтобы передавать по цепочке сигнал, непосредственный источник которого для организма скрыт. Антилопе, мирно пасущейся на лугу и не замечающей опасность, тем не менее, вдруг приходится срываться с места и куда-то бежать, хотя, если бы антилопа могла рассуждать, то ей бы такое бегство, очень возможно, показалось неадекватным. Адекватный рефлекс просто не нуждается в столь срочной имитации (он, как правило, имитируется в процессе "обучения", передачи опыта). Или нуждается только в той степени, в которой поведение стадного животного подчинено поведению доминантной особи, и оно, видя опасность, все же не бежит прежде, чем побежит вожак стада. Вот тут неадекватная реакция вожака вполне может привести все стадо к гибели, а если не приведет, то очень сомнительно, чтобы особь, по каким-то причинам склонная к неадекватным реакциям, отстояла статус вожака перед всегда имеющимися другими на него претендентами.
В общем, веду к тому, что, во-первых, имитация и интердикция с самого начала связаны, и линия развития имитации сама по себе указывает направление на "утилизацию" интердикции, а, во-вторых, отмечаю, что животные, вставшие на этот путь эволюции, должны отличаться крепкими нервами. ("Работать в терроре - бля, нужны крепкие нервы!" - якобы говаривал Борис Савинков ;))
Наши недалекие предки палеоантропы в развитии имитации оказались у самого предела и приспособились использовать ее соединение с неадекватным рефлексом - интердикцию. Даже при общей, унаследованной от обезьян, несклонности их ЦНС к неврозу, имитативно-интердиктивный комплекс налагал на НС такую нагрузку, что больше трех они предпочитали не собираться. Заговорить, чтобы вызвать ощущение "своих", они не могли, - мозгов на это у них в буквальном смысле не хватало (лобные доли по сравнению с нашими были "атрофированы"), - поэтому в коллективе себе подобных палеоантропы были обречены ощущать вокруг "чужих" - для этого и спинного мозга достаточно. Иногда они собирались на тусовки, но исключительно для того, чтобы поспать (в пещерах) либо пожрать (вокруг найденного трупа мамонта). Когда рефлекс однозначно диктует всем спать либо жрать, для трудного состояния ЦНС места не остается. Производством трупов предки не занимались, а значит производственных конфликтов между ними не возникало, на нервы никто никому не действовал. Пробудившись либо насытившись, палеоантропы снова разбредались в одиночку либо мелкими группами.
Впрочем, поглощение пищи и сон - еще не все, чем занимались палеоантропы в коллективе. На палеолитических стоянках в огромных количествах находят т.н. каменные "орудия" - оббитые камни. Их количество сильно превышает необходимое (для разделки туш), т.е. должна была существовать какая-то другая функция у методичного коллективного стучания камнями; какая-то другая биологическая потребность, его вызывающая, помимо использования его продукта в качестве соматического орудия. Об этой потребности хорошо известно врачам-психиаторам, имеющим дело с аутизмом и прочими психическими патологиями. Это - аутостимуляция, имеющая компенсаторную функцию. "Трудотерапия", которая давала троглодитам выход из состояния отмененного рефлекса. Имитируя создание орудий, в таком количестве попросту не нужных, популяция сохраняла себя.
Когда в популяции начали появляться отдельные особи с богатырскими лбами, но при этом голые, без характерной для предков шерсти по всему телу (кроме ладоней и ступней), отношение к ним было, по всей видимости, таким, какое можно наблюдать и у любого другого животного вида по отношению к уродам своего вида. "Как показали этологи, подчас едва выраженные морфологические отличия становятся интенсивным фактором половой изоляции, т.е. делают невозможным скрещивание и тем самым устраняют всякую гибридизацию, которая способствовала бы элиминации и растворению нового признака, напротив, поднимают его на уровень видового отличия" (с.387-388). В нашем случае морфологические отличия не "едва выраженные", а вполне отчетливые, плюс общая "необщительность" предков (удивительно, что при этом они были стадными животными), в общем, даже если забыть про поедание части приплода и прочие ужасы, в том, что наши недалекие предки обеспечили нашим ближайшим предкам-основоположникам вида условия, несовместимые с биологической жизнью, можно не сомневаться. От хорошей жизни животные в людей не превращаются.
Мимоходом можно вспомнить про доминантность неоантропных генов перед генами палеоантропов, о чем свидетельствует история Заны, прирученной в середине XIX века самки абнауаю (абхазской версии "снежного человека"), чьи потомки - вполне люди - живут до сих пор. И получается, что с точки зрения сохранения своего вида от вырождения палеоантропы поступали вполне разумно, отказывая лысым уродам в половой близости (во всяком случае, пока волосатых достаточно). Прав был Маркс: разум существовал всегда, только не всегда в разумной форме... ;)
Сам неоантроп с самого своего рождения тоже вел себя не так, как свойственно животным вообще и палеоантропам в частности - орал, эксплуатируя материнский инстинкт самок по полной, а если ему удавалось пережить младенчество и встать на ноги, то на обычную среди палеоантропов интердикцию он реагировал необычно - слишком обостренно. Вплоть до того, что особо нервные впадали в каталептический ступор, что позволяло палеоантропам использовать их в качестве трупов. Разумеется, что питаться в присутствии палеоантропов для большелобых было не возможно. К трупам крупных животных они доступа не получали, и, вытесняемые таким образом из экологической ниши падальщиков, неоантропы начали переходить от простого присвоения трупов к их производству. Палеоантропы, конечно, и в этом случае у них добычу отбирали, но в этом случае уже только часть.
(Ха!.. Падальщики - не то что палеоантропы, но даже гиены, грифы... - прирожденных хищников-убийц от их законной добычи зачастую отгонять умудряются, а уж палеоантропу, чтобы какого-то лысого трусливого урода на мясо раскрутить, даже делать ничего не надо: сам его внешний вид - вид "чужого", интердиктивный сигнал... Да! И слова типа "кшш!" и "брсь!" у людей, по-видимому, древнейшие... ;))
Но это - пока что картинки для самых маленьких. Тема для взрослых, это - как неоантроп свой врожденный "невроз" преодолевал. Или, по-другому, как лысый урод стал гомо, с позволения сказать, сапиенсом. Без чего ни охоты бы не было, ни базиса, ни надстройки - ничего! Борис Фёдорович эту тему, конечно, раскрыл превосходно, и пусть меня товарищи расстреляют, если впаду я в ревизионизм, но мне хотелось бы то же самое в лицах представить - не в картинках, но в картинах. Итак...
Картина первая. Красная охра.
Мы уже вспоминали про аутостимуляцию и ее компенсаторную функцию. Интердикция тормозит работу рефлексов и вместе с ней - взаимодействие с миром, осуществляемое по каналам ПСС; поскольку в большом коллективе каждая особь попадает под практически непрерывную перекрестную интердикцию, для нее возникает опасность невроза. От того, что у каждой особи невроз возникает индивидуально - свой собственный невроз, общая картина для популяции менее удручающей не становитя. Но тут на помощь приходит "трудотерапия". Простейшая аутостимуляция через имитацию инстинктивного (свойственного виду) труда восстанавливает обычное взаимодействие особи с окружающим миром. Изготовление орудий, впрочем - не единственный возможный способ аутостимуляции. Зачастую на палеолитических стоянках обнаруживаются следы деятельности троглодитов, не имеющей утилитарного значения (выдолбленные в скале углубления - 500 штук кряду и т.п.). Подобные находки становятся козырем для ученых, желающих видеть в троглодитах уже людей. Раз утилитарного значения находки не имеют, значит имеют "знаковое". А раз "знаковое", то понятно - уже люди. А то, что морды обезьяньи, и каменные рубила за сто тысяч лет усовершенствовались не больше, чем рога и копыта у антилоп за то же время, так ну и что - зато "богу молились".
Но знаками все эти обработанные камни-клыки-ракушки еще не были, хотя, есть тут доля истины: знаки возникли на их основе. Но сперва появился неоантроп с особой податливостью на интердикцию (и, стало быть, особой потребностью в аутостимуляции) и до конца выжал все из компенсаторной функции, так что его наскальные рисунки ничем не уступают по качеству рисункам современных аутистов. Куценков, чью точку зрения я в этом вопросе развиваю, произведя расчеты, сделал вывод, "что население палеолитической Европы было охвачено настоящей манией рисования. Такое можно объяснить только тем, что в основе этой деятельности лежали органические потребности, неудовлетворение которых, очевидно, угрожало самому существованию вида". И все же, это пока еще не ритуал, не знаковая функция. Знак 1) не должен находиться в связи со своим денотатом и 2) должен быть взаимозаменяем с хотя бы еще одним другим знаком. Пока этого нет - нет и знаковой функции. Но первобытные рисунки (как и рисунки аутистов) изображают конкретного зверя в конкретной ситуации, отпечаток, извлеченный из ЦНС податливого на интердикцию (помним: простейшая интердикция - отвлечение внимания) неоантропа. Очень впечатлительный он был, говоря по-нашему. Отвлекся на зверя (который ему с его каменным рубилом, все равно, не по зубам) - и "завис". Одно спасение - придя в пещеру, на стене изобразить то, что видел и что в мозгу застряло. А нарисованного зверя можно уже и потрогать.
Как могла бы развиться знаковая функция на основе компенсаторной? Только как ее преодоление. Возьмем для примера использование красной охры. Лишенный шерсти неоантроп, уже в силу этого, должен был отличаться от палеоантропа по запаху. Но не все животные и не всегда ориентируются в основном по запаху. Люди, к примеру, к запахам бывают очень чувствительны, особенно, к запаху "чужого" ("своё" оно, как известно, не пахнет)), но все же гораздо большее значение для них имеет визуальная информация. Палеоантроп, в силу особенностей своего образа жизни, не фиалки нюхал, как правило, и сам пах серой, аки диавол, но и человек тогда, если и отличался от палеоантропа по запаху, то разве что в нюансах. А вот голое тело человека выдавало его с головой, и любая сорока могла растрещать о нём на весь лес. И естественнее всего, на мой взгляд, предположить, что изначально красная охра использовалась неоантропами для мимикрии - они ею красились под палеоантропов. Не случайно находят следы именно красной охры, но ничего не говорится об использовании желтой. Под углом зоологии это - мимикрия, под углом палеопсихологии - интердикция интердикции. Меняя облик, неоантроп "запрещал запрещать", сам становился "чужим" и тем компенсировал отмененные рефлексы. Аутостимуляция в чистом виде.
Что дальше? Как от интердикции интердикции на данном примере неоантроп мог перейти к суггестии, а от компенсаторного применения охры - к ритуальному? Думаю, что для этого ему достаточно было однажды случайно столкнуться нос к носу с другим вымазанным смесью безводной окиси железа с глиной неоантропом и разглядеть в нем не палеоантропа. То, что оба-два неоантропа в тот момент должны были испытать, и есть по сути суггестия. Нервный шок, но с положительной окраской, снимающий нервное напряжение. Понятно, что знаком, "словом" (и это "слово" значило "мы", "люди", "свои") была сама красная глина, которой неоантропы были вымазаны.
Фантазию можно продолжать: про то, как встретившие друг друга первые люди отныне держались вместе, и к ним начали прибиваться другие такие же (по-видимому, где-то поблизости было месторождение красной глины), и человеческий род постепенно увеличивался, и уже люди не бежали друг от друга, как от зверей-палеоантропов... Но это уже другая история: дивергенция завершилась, началась история общества. Нам же важно, чтобы первая картина не осталась единственной, уже хотя бы потому, что знак только тогда знак, когда его возможно заменить другим знаком. Да и то, что человеческий род, по всей видимости, возникал с самого начала не в единственном, а во множественном числе, не как род, а как роды, обязывает показать, что путей достижения того же эффекта может быть много. Правда, далее я буду краток, ограничиваясь одним-двумя мазками.
Картина вторая. Опьянение.
Неоантроп нажрался грибов. Или перебродивших плодов. Или конопли. Или надышался ее дымом из тлеющей подстилки. Результат - расстройство НС, благодаря которому он от "чужих" не убегает. Собственно, всё то же самое: он сам для себя становится "чужим" - интердикция интердикции, встречает другого "чужого" самому себе, но именно поэтому не "чужого" ему - суггестия. Ритуал. Знак.
На первый взгляд может показаться, что подобная практика гибельна для вида и должна привести к быстрому вымиранию, но это потому что мы судим с позиций современных людей, для которых опьянение самоценно, т.е. оно никакой не ритуал, а удовольствие само по себе. Разумеется, что при таком употреблении работают другие схемы: наращивается доза, все другие занятия уходят сперва на задний план, а потом забываются вовсе и т.д. Но арии тысячи лет ежедневно три раза в день пили сому - и ничего, не сторчались. Просто цели рулят.
Картина третья. Свидетели.
Предположим, что несколько неоантропов стали случайными свидетелями одного и того же события, которое стало для них интердиктивным сигналом. В этом случае одно и то же изображение, один и тот же сюжет будет играть компенсаторную функцию одновременно для всех. Но то, что для каждого в отдельности было бы интердикцией интердикции, для группы становится суггестией. По этому изображению/сюжету они узнают друг друга. Возможно, как-то так рождались тотемы.
Теперь думаю, что этого уже достаточно. Если кто-то найдет, что дополнить, буду только рад. Картин может быть гораздо больше. За скобками осталось табу, которое дополняло ритуал и ему противостояло. Понятно, что у него интердиктивная природа, и табуированный предмет - интердиктивный сигнал. Но тут пока что еще не так всё ясно. Правда, одна тема из психоанализа наводит на мысли (автоматические эмоциональные реакции на основе вытесненных в подсознание детских страхов), так что сюда, возможно, еще вернемся.