Война между мужчинами и женщинами (1)
Пытаюсь сам себя обмануть. Вытащить за волосы из болота. Мне такие штуки, вообще-то, свойственны, и иногда даже удавались. Вот и сейчас, публикуя начало ещё ненаписанной статьи, пытаюсь отрезать себе пути к отступлению, заставить себя дописать её. Много раз уже пытался это сделать, но... вместо этого начинал править и редактировать уже написанное. Теперь, когда оно будет опубликовано, надеюсь к нему уже не возвращаться.
----------------
Классики говорили, что отношения между полами - самые естественные человеческие отношения, и поэтому именно в них нагляднее всего высвечивается человек, как личность, его духовный облик. Дословно не помню, но смысл такой.
То же можно сказать про общество. Сексуальные отношения - самые естественные, ближе всех к природе. Каждый человек по природе - либо мужчина, либо женщина. Поэтому то, как в обществе преодолевается эта природная раздвоенность человеческой сущности, очень многое может сказать об обществе. При этом не забудем, что эти же отношения регулируют воспроизводство человеческого общества как культурной популяции, и, таким образом, являются частью общественных производственных отношений, на что так же указывали классики. Значение простого воспроизводства популяции возрастает при углублении вглубь человеческой истории, к временам, когда рабочая сила людей была единственной производительной силой общества, тогда как примитивные «орудия труда» были по сути вынесенными за пределы человеческого организма соматическими орудиями.
В первобытном обществе шло чрезвычайно долгое, многотысячелетнее накопление предпосылок для формирования человеческого «я», и параллельно этому отношения между мужчиной и женщиной менялись от отношений группового брака к отношениям парного брака. Пара - минимальная из возможных общность-«мы», т.е. минимальная (самая слабая) суггестия. Парный брак недопустимо смешивать или хотя бы сближать с единобрачием (моногамией): последний определяется не отношениями действительной общности (суггестии), а отношениями частной собственности, предполагающими уже достаточно развитую контрсуггестию. Параллельно переходу от группового брака к парному браку в обществе развивалась мифология - форма, в которой осуществлялось первобытное мышление, - и в ходе ее развития дифференцировались традиции и обряды, в результате чего отношения между индивидуумами со всех сторон ограничивались всё большим количеством суггестивных предписаний. Таким образом, сама человеческая индивидуальность первоначально развивалась как индивидуальность суггестивного предписания. В том числе, таким-то мужчине и женщине предписывалось вступить в брачные отношения. Предписания эти носили иррациональный характер: здесь гадания, сны и пр. Здесь же состязания и игры, результаты которых определяли брачные пары. В сравнении с этим, моногамный брак уже представлял собой попытку рационализации брачных отношений.
Не забудем про матриархат, господствовавший большую часть времени развития первобытного общества. Т.к. деятельная сторона социальной жизни (исполнение суггестивных предписаний) ещё очень долго продолжала строиться на основе первой сигнальной системы, в виде цепочек действий, включавшихся посредством суггестии, а женщины-матери вынужденно находились в центре родовой жизни, будучи - безо всяких кавычек - хранительницами очага и, вместе с тем, культурных навыков группы, то это их центральное положение само собой предполагало именно за ними роль суггесторов. Так что у современных мужчин совсем нет оснований пускать слюни на общественные отношения промискуитета или группового брака - не за ними подобные отношения предполагают силу внушения, слово. Энгельс отмечает, что упорядочение брачных отношений, приведение их к парному браку, было победой женщин. Сегодня, чтобы оценить смысл этой победы, следует признать, что женщины «окультуривали» мужчин едва ли не наравне с домашними животными. Но, правда, это была такая победа (о чём говорит и Энгельс), которая несла для них зерно последующего поражения - на более высоких ступенях культуры.
Уже на стадии парного брака мы встречаем единичные попытки проявления подлинной индивидуальности - выбора брачного партнёра вопреки родоплеменным предписаниям. Такой брак предполагал уход пары из племени. Сам по себе парный брак, как уже было отмечено, подразумевает минимальную суггестию, ослабленную не только минимумом участников общности-«мы», но и принципиальной противоположностью их брачных ролей. Следовательно, развитие отношений парного брака предполагало одновременное развитие противостоящих суггестии психических функций - контрсуггестии (сознания, индивидуальной воли, логического мышления и т.д.). В свою очередь, контрсуггестия - необходимая предпосылка для разделения труда и частной собственности, т.е. условий, при которых парный брак смог возродиться вывернутым наизнанку, превращённым в свойственный классовому (гражданскому) обществу моногамный брак, поработивший женщину. Переходной ступенью между парным и моногамным браком была большая патриархальная семья. Если парная семья соответствовала ещё в основном добывающему хозяйству, то большая патриархальная семья - уже производящему. Младшие её члены находились в подчинении у старших и лишь во вторую очередь (не всегда очевидно) - женщины у мужчин. По крайней мере, старшие женщины в ней обладали значительной властью. Власть самого патриарха была в ней ограничена со всех сторон предписаниями вековых устоев, древней традицией, т.е. это не был произвол в современном понимании. Но нам следует обратить внимания на то, что период господства большой патриархальной семьи (т.е. эпоха варварства) характеризуется, в том числе, распространением в фольклоре героического эпоса - трагического, но вместе с тем величественного противопоставления индивидуальной воли человека-героя воле богов. Героический эпос, несомненно, отражал действительные человеческие устремления на разрушение вековых устоев, разрыв пут родоплеменного общества. При этом эпическим героем всегда был мужчина, воин.
Гражданское общество - общество частных индивидов, наделённых индивидуальным сознанием и волей и противостоящих друг другу в «войне всех против всех», возникло вместе с государством, в изначальном неразрывном единстве с ним. В случае древнейших государств-деспотий, всё общество-государство в качестве единого целого было рабом находящегося вне его деспота, бывшего для него живым богом. Внутри же себя оно сохраняло прежнюю родоплеменную структуру, поэтому развитие разделения труда и частной собственности было крайне затруднено, практически невозможно. Положение изменилось в классической древности (под которой понимаются Греция и Рим), в период расцвета рабовладения. Здесь мы находим общество-государство освободившимся от власти деспота, но частный человек (стало быть, и гражданское общество) в нём - раб «общего дела», государства; частный интерес уже есть, существует, но существует только для того, чтобы подчиняться «общему делу». Однако это положение давало частному человеку право иметь собственных рабов, в отношениях с которыми он мог реализовывать свою индивидуальную «свободу», существовавшую в то время только как дополнение и одновременно противоположность индивидуального «рабства».
«Гражданское» в то время ещё не было противоположностью «военного», наоборот - гражданин государства был только потому гражданином, что был воином. Уже в этом пункте становится очевидна неполноправность положения женщины в античности. Война ещё с первобытности - дело мужчин, государство же - вооружённые люди. Женщины сами собой оказывались вне общества-государства, приближаясь по своему положению к рабам - «говорящим орудиям».
Рабов захватывали на войне, они были собственностью мужчин. Как те рабы, которыми мужчины владели сообща, в качестве вооружённой силы - государства, так и, тем более, те рабы, которые становились частной собственностью мужчины-воина. У женщин могли быть личные рабы, полученные ими от мужчин, но следует различать личную и частную собственность. Рабы - первая форма частной собственности, т.е. собственности, дающей своему собственнику возможность участвовать в общественном разделении труда и производстве. Личные рабы женщин из богатых семей были только домашними слугами, для общественного производства они значения не имели. Вообще, тема о необходимости строгого различения личной и частной собственности - отдельная большая тема; здесь достаточно упомянуть, что Маркс и Энгельс считали, что подлинный расцвет личной собственности может произойти лишь с уничтожением частной собственности, т.е. при коммунизме. Действительно, рождение личной собственности в товарной (частной) форме сковывает её развитие: с одной стороны, заставляет людей накапливать её даже без всякой необходимости; с другой - не позволяет владеть ею действительно нуждающимся в ней неимущим. Личная собственность при коммунизме в некотором смысле сблизится с теми «соматическим орудиям», которыми были для необладавших ещё сознанием первобытных людей их примитивные «орудия труда», станет необходимым культурным дополнением личности каждого человека, способствующим её всестороннему развитию. При этом она не будет противостоять общественной собственности, как это было в СССР по причинам, рассматривать которые мы здесь не возьмемся, чтобы не отходить слишком далеко от темы, но будет ни чем иным, как формой общественной собственности.
Возвращаясь к положению женщины в классовом (гражданском) обществе, мы констатируем, что, во-первых, это - положение вещи: для целей общественного воспроизводства важна способность женщины рожать детей, а не её личные качества; а во-вторых, это - положение не личной, а именно частной собственности, позволяющей главе семьи (хозяину) участвовать в общественном воспроизводстве. Рабовладение, как общественная формация, правда, допускало здесь также и личную собственность - рабынь, дети от которых становились рабами - «говорящими орудиями», а не «свободными» гражданами. Но связь с рабыней для «свободного» мужчины всё же считалась чем-то постыдным, не говоря про то, что для «свободной» женщины Греции или Рима считалось постыдным даже стыдиться раба-мужчину (т.е. видеть в нём мужчину), связь же с рабом могла означать для неё только одно - смерть.
Рабовладельческая формация предполагает не только рабовладельческий центр, но и непременно «родоплеменные» окраины, с которых черпаются рабы. Связь с центром - прямая или опосредованная, через войну или торговлю - уже не позволяет говорить об этих племенах как о первобытных: первобытность здесь активно разлагается, режим т.н. военной демократии, господствующий в них, предполагает патриархальные отношения, главенство мужчин, но, всё же, роль женщин здесь ещё очень велика, и их положение гораздо свободнее, чем в цивилизованном центре.
В феодальном обществе, рождённом в результате синтеза рабовладельческого центра и родоплеменных окраин рабовладельческого общества, гражданское общество (общество частных индивидов) внешне продолжало оставаться в синкретическом единстве с «общим делом» - государством, однако внутри него частный интерес уже вполне определился как самостоятельный. Он самоопределился настолько, что ему всё чаще становилось тесно в государственных рамках. В отношениях между полами это находило выражение, прежде всего, в получившей распространение в средние века супружеской измене. Семья в феодальном обществе - не только общественный, но и государственный институт, как и сословия, феодальная частная собственности и пр. - не только общественные, но и государственные институты. Каждое сословие имело свои официально узаконенные представления о браке, который не считался частным делом. Но «пояс верности» в эту эпоху, всё же, был изобретён не случайно.
Ввиду своей переходности в ряду классовых обществ, феодализм не может представлять для нас слишком большого интереса. Рабовладение интересно нам тем, что в нём со всей изначальной определённостью раскрывается суть классовых отношений и места женщины в этих отношениях: вопрос «почему?» получает свой очевидный ответ, когда мы видим, как складывалось такое положение вещей. Мы видим, что в условиях синкретического единства общего дела - государства и частного интереса - гражданского общества, в условиях, когда индивидуальная воля была и могла быть только вооружённой силой, приниженное положение женщины было предопределено тем, что война ещё со времён первобытности - мужское дело (убийство себе подобных относится к досуггестивным, контр-интердиктивным, стало быть - дообщественным отношениям, и статус воина поэтому совсем не делает мужчине чести - это статус недочеловека). Не меньший интерес для нас представляет капиталистическое общество, в котором классовые отношения достигли наивысшего развития: рабы в условиях эмансипированного от государства гражданского общества получили личную свободу и тем самым раскрыли перед самими собой (по крайней мере, наиболее сознательные из них) свою вещную, нечеловеческую функцию общественной рабочей силы. Аналогичную отношениям между классами эксплуататоров и эксплуатируемых трансформацию под властью капитала претерпевали интересующие нас в данном очерке отношения между полами: женщины достигли в большинстве стран формального равноправия с мужчинами, но это лишь раскрыло перед ними их действительное неравноправие, их общественное положение вещи - средства воспроизводства общественной популяции. Что же касается феодализма, то при нём мы находим бесчисленные варианты сочетаний в различных пропорциях отношений личной (рабской) зависимости крестьян от феодалов, с одной стороны, и уже «свободных» экономических отношений арендаторов и лендлордов - с другой. Таким же образом и зависимость женщин от мужчин в эту эпоху широко варьируется в границах, определяемых, с одной стороны, личной, с другой - экономической зависимостью.
(Продолжение следует.)
----------------
Классики говорили, что отношения между полами - самые естественные человеческие отношения, и поэтому именно в них нагляднее всего высвечивается человек, как личность, его духовный облик. Дословно не помню, но смысл такой.
То же можно сказать про общество. Сексуальные отношения - самые естественные, ближе всех к природе. Каждый человек по природе - либо мужчина, либо женщина. Поэтому то, как в обществе преодолевается эта природная раздвоенность человеческой сущности, очень многое может сказать об обществе. При этом не забудем, что эти же отношения регулируют воспроизводство человеческого общества как культурной популяции, и, таким образом, являются частью общественных производственных отношений, на что так же указывали классики. Значение простого воспроизводства популяции возрастает при углублении вглубь человеческой истории, к временам, когда рабочая сила людей была единственной производительной силой общества, тогда как примитивные «орудия труда» были по сути вынесенными за пределы человеческого организма соматическими орудиями.
В первобытном обществе шло чрезвычайно долгое, многотысячелетнее накопление предпосылок для формирования человеческого «я», и параллельно этому отношения между мужчиной и женщиной менялись от отношений группового брака к отношениям парного брака. Пара - минимальная из возможных общность-«мы», т.е. минимальная (самая слабая) суггестия. Парный брак недопустимо смешивать или хотя бы сближать с единобрачием (моногамией): последний определяется не отношениями действительной общности (суггестии), а отношениями частной собственности, предполагающими уже достаточно развитую контрсуггестию. Параллельно переходу от группового брака к парному браку в обществе развивалась мифология - форма, в которой осуществлялось первобытное мышление, - и в ходе ее развития дифференцировались традиции и обряды, в результате чего отношения между индивидуумами со всех сторон ограничивались всё большим количеством суггестивных предписаний. Таким образом, сама человеческая индивидуальность первоначально развивалась как индивидуальность суггестивного предписания. В том числе, таким-то мужчине и женщине предписывалось вступить в брачные отношения. Предписания эти носили иррациональный характер: здесь гадания, сны и пр. Здесь же состязания и игры, результаты которых определяли брачные пары. В сравнении с этим, моногамный брак уже представлял собой попытку рационализации брачных отношений.
Не забудем про матриархат, господствовавший большую часть времени развития первобытного общества. Т.к. деятельная сторона социальной жизни (исполнение суггестивных предписаний) ещё очень долго продолжала строиться на основе первой сигнальной системы, в виде цепочек действий, включавшихся посредством суггестии, а женщины-матери вынужденно находились в центре родовой жизни, будучи - безо всяких кавычек - хранительницами очага и, вместе с тем, культурных навыков группы, то это их центральное положение само собой предполагало именно за ними роль суггесторов. Так что у современных мужчин совсем нет оснований пускать слюни на общественные отношения промискуитета или группового брака - не за ними подобные отношения предполагают силу внушения, слово. Энгельс отмечает, что упорядочение брачных отношений, приведение их к парному браку, было победой женщин. Сегодня, чтобы оценить смысл этой победы, следует признать, что женщины «окультуривали» мужчин едва ли не наравне с домашними животными. Но, правда, это была такая победа (о чём говорит и Энгельс), которая несла для них зерно последующего поражения - на более высоких ступенях культуры.
Уже на стадии парного брака мы встречаем единичные попытки проявления подлинной индивидуальности - выбора брачного партнёра вопреки родоплеменным предписаниям. Такой брак предполагал уход пары из племени. Сам по себе парный брак, как уже было отмечено, подразумевает минимальную суггестию, ослабленную не только минимумом участников общности-«мы», но и принципиальной противоположностью их брачных ролей. Следовательно, развитие отношений парного брака предполагало одновременное развитие противостоящих суггестии психических функций - контрсуггестии (сознания, индивидуальной воли, логического мышления и т.д.). В свою очередь, контрсуггестия - необходимая предпосылка для разделения труда и частной собственности, т.е. условий, при которых парный брак смог возродиться вывернутым наизнанку, превращённым в свойственный классовому (гражданскому) обществу моногамный брак, поработивший женщину. Переходной ступенью между парным и моногамным браком была большая патриархальная семья. Если парная семья соответствовала ещё в основном добывающему хозяйству, то большая патриархальная семья - уже производящему. Младшие её члены находились в подчинении у старших и лишь во вторую очередь (не всегда очевидно) - женщины у мужчин. По крайней мере, старшие женщины в ней обладали значительной властью. Власть самого патриарха была в ней ограничена со всех сторон предписаниями вековых устоев, древней традицией, т.е. это не был произвол в современном понимании. Но нам следует обратить внимания на то, что период господства большой патриархальной семьи (т.е. эпоха варварства) характеризуется, в том числе, распространением в фольклоре героического эпоса - трагического, но вместе с тем величественного противопоставления индивидуальной воли человека-героя воле богов. Героический эпос, несомненно, отражал действительные человеческие устремления на разрушение вековых устоев, разрыв пут родоплеменного общества. При этом эпическим героем всегда был мужчина, воин.
Гражданское общество - общество частных индивидов, наделённых индивидуальным сознанием и волей и противостоящих друг другу в «войне всех против всех», возникло вместе с государством, в изначальном неразрывном единстве с ним. В случае древнейших государств-деспотий, всё общество-государство в качестве единого целого было рабом находящегося вне его деспота, бывшего для него живым богом. Внутри же себя оно сохраняло прежнюю родоплеменную структуру, поэтому развитие разделения труда и частной собственности было крайне затруднено, практически невозможно. Положение изменилось в классической древности (под которой понимаются Греция и Рим), в период расцвета рабовладения. Здесь мы находим общество-государство освободившимся от власти деспота, но частный человек (стало быть, и гражданское общество) в нём - раб «общего дела», государства; частный интерес уже есть, существует, но существует только для того, чтобы подчиняться «общему делу». Однако это положение давало частному человеку право иметь собственных рабов, в отношениях с которыми он мог реализовывать свою индивидуальную «свободу», существовавшую в то время только как дополнение и одновременно противоположность индивидуального «рабства».
«Гражданское» в то время ещё не было противоположностью «военного», наоборот - гражданин государства был только потому гражданином, что был воином. Уже в этом пункте становится очевидна неполноправность положения женщины в античности. Война ещё с первобытности - дело мужчин, государство же - вооружённые люди. Женщины сами собой оказывались вне общества-государства, приближаясь по своему положению к рабам - «говорящим орудиям».
Рабов захватывали на войне, они были собственностью мужчин. Как те рабы, которыми мужчины владели сообща, в качестве вооружённой силы - государства, так и, тем более, те рабы, которые становились частной собственностью мужчины-воина. У женщин могли быть личные рабы, полученные ими от мужчин, но следует различать личную и частную собственность. Рабы - первая форма частной собственности, т.е. собственности, дающей своему собственнику возможность участвовать в общественном разделении труда и производстве. Личные рабы женщин из богатых семей были только домашними слугами, для общественного производства они значения не имели. Вообще, тема о необходимости строгого различения личной и частной собственности - отдельная большая тема; здесь достаточно упомянуть, что Маркс и Энгельс считали, что подлинный расцвет личной собственности может произойти лишь с уничтожением частной собственности, т.е. при коммунизме. Действительно, рождение личной собственности в товарной (частной) форме сковывает её развитие: с одной стороны, заставляет людей накапливать её даже без всякой необходимости; с другой - не позволяет владеть ею действительно нуждающимся в ней неимущим. Личная собственность при коммунизме в некотором смысле сблизится с теми «соматическим орудиям», которыми были для необладавших ещё сознанием первобытных людей их примитивные «орудия труда», станет необходимым культурным дополнением личности каждого человека, способствующим её всестороннему развитию. При этом она не будет противостоять общественной собственности, как это было в СССР по причинам, рассматривать которые мы здесь не возьмемся, чтобы не отходить слишком далеко от темы, но будет ни чем иным, как формой общественной собственности.
Возвращаясь к положению женщины в классовом (гражданском) обществе, мы констатируем, что, во-первых, это - положение вещи: для целей общественного воспроизводства важна способность женщины рожать детей, а не её личные качества; а во-вторых, это - положение не личной, а именно частной собственности, позволяющей главе семьи (хозяину) участвовать в общественном воспроизводстве. Рабовладение, как общественная формация, правда, допускало здесь также и личную собственность - рабынь, дети от которых становились рабами - «говорящими орудиями», а не «свободными» гражданами. Но связь с рабыней для «свободного» мужчины всё же считалась чем-то постыдным, не говоря про то, что для «свободной» женщины Греции или Рима считалось постыдным даже стыдиться раба-мужчину (т.е. видеть в нём мужчину), связь же с рабом могла означать для неё только одно - смерть.
Рабовладельческая формация предполагает не только рабовладельческий центр, но и непременно «родоплеменные» окраины, с которых черпаются рабы. Связь с центром - прямая или опосредованная, через войну или торговлю - уже не позволяет говорить об этих племенах как о первобытных: первобытность здесь активно разлагается, режим т.н. военной демократии, господствующий в них, предполагает патриархальные отношения, главенство мужчин, но, всё же, роль женщин здесь ещё очень велика, и их положение гораздо свободнее, чем в цивилизованном центре.
В феодальном обществе, рождённом в результате синтеза рабовладельческого центра и родоплеменных окраин рабовладельческого общества, гражданское общество (общество частных индивидов) внешне продолжало оставаться в синкретическом единстве с «общим делом» - государством, однако внутри него частный интерес уже вполне определился как самостоятельный. Он самоопределился настолько, что ему всё чаще становилось тесно в государственных рамках. В отношениях между полами это находило выражение, прежде всего, в получившей распространение в средние века супружеской измене. Семья в феодальном обществе - не только общественный, но и государственный институт, как и сословия, феодальная частная собственности и пр. - не только общественные, но и государственные институты. Каждое сословие имело свои официально узаконенные представления о браке, который не считался частным делом. Но «пояс верности» в эту эпоху, всё же, был изобретён не случайно.
Ввиду своей переходности в ряду классовых обществ, феодализм не может представлять для нас слишком большого интереса. Рабовладение интересно нам тем, что в нём со всей изначальной определённостью раскрывается суть классовых отношений и места женщины в этих отношениях: вопрос «почему?» получает свой очевидный ответ, когда мы видим, как складывалось такое положение вещей. Мы видим, что в условиях синкретического единства общего дела - государства и частного интереса - гражданского общества, в условиях, когда индивидуальная воля была и могла быть только вооружённой силой, приниженное положение женщины было предопределено тем, что война ещё со времён первобытности - мужское дело (убийство себе подобных относится к досуггестивным, контр-интердиктивным, стало быть - дообщественным отношениям, и статус воина поэтому совсем не делает мужчине чести - это статус недочеловека). Не меньший интерес для нас представляет капиталистическое общество, в котором классовые отношения достигли наивысшего развития: рабы в условиях эмансипированного от государства гражданского общества получили личную свободу и тем самым раскрыли перед самими собой (по крайней мере, наиболее сознательные из них) свою вещную, нечеловеческую функцию общественной рабочей силы. Аналогичную отношениям между классами эксплуататоров и эксплуатируемых трансформацию под властью капитала претерпевали интересующие нас в данном очерке отношения между полами: женщины достигли в большинстве стран формального равноправия с мужчинами, но это лишь раскрыло перед ними их действительное неравноправие, их общественное положение вещи - средства воспроизводства общественной популяции. Что же касается феодализма, то при нём мы находим бесчисленные варианты сочетаний в различных пропорциях отношений личной (рабской) зависимости крестьян от феодалов, с одной стороны, и уже «свободных» экономических отношений арендаторов и лендлордов - с другой. Таким же образом и зависимость женщин от мужчин в эту эпоху широко варьируется в границах, определяемых, с одной стороны, личной, с другой - экономической зависимостью.
(Продолжение следует.)