"Панорама Латвии" 20 мая 1995
В начало
газета "Панорама Латвии"
20 мая 1995 года
"Любовь - это вирус…"
Фото: В. Кострецкий
Второго сына, рождённого в марте 1956 года, родители назвали Нахимом, что в переводе с иврита означает "утешение". В их барачно-заснеженной жизни на Колыме он стал реальным, осязаемым утешением. Потом была Юрмала - детство, учёба, университет… А позже была Москва - сцена, театр, успех.
Нахим, Ефим, Фима… Многолик, романтичен, интеллигентен, умён. Клоун печального образа, не желающий оставаться пленником сценической маски. Он играет в театре, он запел, он написал книгу, доказывая всем и самому себе, что настоящий Артист - существо, не подвластное рамкам и однообразию.
"Художник жив, пока ищет"
- Ефим, сегодня всё чаще говорят о том, что жанр "сатиры и юмора" себя исчерпал, необходимы новые формы. Можно ли считать, что Вы первым это почувствовали и начали раздвигать рамки своего амплуа?
- Художник жив, пока он ищет. И ищет не ради цели найти, а только потому, что так устроен его организм. Сатира вообще сама по себе меня никогда не влекла. Что-то высмеивать - это замечательно делаете вы, журналисты, и незачем с вами соревноваться. Гораздо интереснее мне сам человек, во всех проявлениях. Вот в этом "копаться" - моя задача.
- Создаётся впечатление, что на эстраде Вы себя чувствуете неуютно.
- Да нет. На эстраде я уже обжился за годы работы - просто параллельно занимаюсь ещё какими-то вещами, которые компенсируют мою неудовлетворённость эстрадой. Возможно, если бы так сложилось исторически и моё становление как артиста пришлось бы не на застой, то я, наверное, стал бы актёром драмы. Об этом я мечтал с детства, а вышло иначе. Поэтому сегодня я с удовольствием пою, играю в театре, пишу. Из всего этого и складывается моя жизнь. "Духовная" - слишком громкое слово, но объём получается полноценный.
- Странно, что до сих пор Вы не задействованы в кино…
- Предложений-то достаточно, хотя имена режиссёров вам ничего не скажут. Но я бы отважился сняться и у малоизвестного режиссёра, если бы сценарий меня хоть чем-то зацепил. Они все друг на друга похожи, и в них тянется шлейф моей эстрадной маски. Это нелюбопытно. Если и начинать в кино, то так же дерзко и наполнено, как в театре. В театре Виктюк вообще никак не учёл мой эстрадный опыт и просто наплевал на него - этим мне и ценен.
"Добро и зло"
- Виктюк как-то заявил, что этим миром правит зло. Вы согласны с такой формулой?
- Думаю, Виктюк просто занялся вплотную феноменом зла, анализом того, что в этом мире уравновешивает добро. Просто про добро уже сказано немало, а злом всегда занимались или брезгливо, или с опаской. В этом не видели силу, адекватную добру. Но ХХ век убедил, что после двух мировых войн, после ужасов Хиросимы и Чернобыля, после геноцида армян и еврейского Холокоста зло нуждается в анализе.
- А борьбу добра и зла в самом себе Вы ощущаете?
- Конечно. Это вечный паритет. Моя профессия - это единственный способ гасить во мне всё, что связано со злом. Любой человек будет кокетничать, когда скажет, что не борется в себе с проявлениями чего-то порочного, недоброго, низменного.
"Мне неуютно в тусовке"
- Ефим Шифрин - человек тусовки?
- Раньше я любил общение, но с годами понял, что мне наедине с собой совсем нескучно. В тусовке мне неуютно, и я нисколько не лукавлю.
- Насколько уютно Вам было в тусовке Пугачёвой на "Рождественских встречах"?
- Это просто работа. С Аллой мы давно знакомы и даже в 1989 году вели вместе мартовский "Огонёк", и поэтому её приглашение сняться во "Встречах" меня не удивило. Включили камеру - и началась работа, мы ведь не на кухне сели сплетничать. Я не из её тусовки, но окружение и атмосфера мне понравились.
- А что там была за история с брюками?
- А, эта?.. Когда мы сняли третий дубль (а меня снимали до пояса), я встал со стула и увидел, что во всю длину брюк размазана жвачка, которую я перед съёмкой вынул, а куда положил, не помнил. Видно, я на нервной почве раскатал её себе по коленям. Потом эти брюки благополучно отправились в морозилку к Леонтьеву, в доме которого всё происходило.
- Холодильник помог?
- А это единственный способ жвачку отодрать.
"Одинокий волк"
- Ваш бенефис носил название Вашей же песни - "Одинокий волк". Эта метафора Вам близка?
- Возможно, я могу сказать о себе "одинокий", а волк подразумевает как бы дикость, злость - это вряд ли. Волком я себя не ощущаю - может быть, волчонком, так как иногда всё же кусаюсь. Я бы расшифровал эту метафору как образ человека не из стаи.
- И всё-таки одинокий - это Вы признали. Любовь для Вас - миф или Вы её видели в этой жизни?
- Не только видел, но и трогал, и год в её температуре побывал. Сегодня я из всех сравнений выбрал бы довольно циничное - я бы сравнил любовь с вирусом. Страсть, влюблённость, привычка - вещи, похожие на болезнь. То поэтическое восприятие любви, известное нам по томам забитых доверху библиотек, - это строки, продиктованные в момент болезни. А мне теперь гораздо интереснее излечивание, разрушение любви. Что будет, когда выздоровеешь? Любовь ведь не вечна. Ромео и Джульетта гибнут, тот закололся, эта легла на рельсы. А останься в живых - и что дальше? Я понимаю, что это сравнение хромает, но так понятнее. Мне интересно, смогу ли я заболеть ещё раз или уже выработался иммунитет.
- Значит, пока никаких изменений в личной жизни?
- Никаких. Как говорится, доступ к телу открыт…
- Кстати, о теле… Вы пишете в книге, что всегда страдали от собственной внешности: слабый, худой, близорукий, в дурацких очках… Отсюда Ваше сегодняшнее увлечение тренажёрами?
- Для меня это важно, потому что я выхожу на сцену. Если бы у меня вырос зад или отвисла грудь, я потерял бы признаки людей, которых изображаю. Полспектакля в театре Вахтангова я провожу с голым торсом, и зрители не должны ужасаться при виде этого самого торса. Поэтому во время подготовки спектакля я зачастил в спортзал и особо налёг на тренажёры. Первые "охи" и "ахи" по этому поводу услышал уже на премьере, то есть результаты не замедлили сказаться.
- Значит, тело для Вас - атрибут профессии, а лично Вам это интересно?
- Да лично мне тело уже совсем не нужно - я им почти не пользуюсь…
Жанна КОМПАНЕЕЦ