Про меч в руке Петра
Решила внезапно выложить тут уже давно написанный текст, осевший в столе по причине того, что "после драки кулаками не машут" :) И чтобы немножко оживить свой изрядно заснувший журнал, и потому, что тема меча в руке апостола Петра (хотя несколько иначе) всплыла в недавнем посте другой френдессы (Юлия, боюсь, Вам не понравится, но что же делать... :))
Друзья, простите за дилетантское богословие, многое тут - сугубое ИМХО... Буду рада критике и возражениям.
Нуждается ли Церковь в защите?
Этот текст был частично написан уже давно, вскоре после того как вопрос, вынесенный в заглавие, был задан в качестве риторического в посте одной замечательной френдессы. Поводом, собственно, послужила дискуссия на тему выходки приснопамятных дур с чулками на головах и процесса над ними (упреждая возникающие вопросы, скажу, что, по мне, дур пора бы и выпустить, ибо тюрьмой такое не лечится), а также «крестоповала», учиненного другими альтернативно одаренными сущностями женского пола. Когда перед православными напрямую встал вопрос: а как же реагировать на подобное? Когда под ударом, прямо или косвенно, оказывается Церковь, которая для нас - Тело Христово; когда глумятся над самым дорогим - можем ли мы, имеем ли право одернуть кощунника, если он не понимает и не хочет слышать словесных увещеваний? Схватить его и стащить со святого места, ударить, пригрозить, а то и требовать заключения под стражу и наказания по всей строгости закона? Если обижают нашу маму - не вопрос, кому еще и защитить ее, как не нам, - но Церковь, Церковь-то! Которую не одолеют врата ада, которую уже сотни раз пытались искоренить и загоняли в катакомбы и в подполье, рушили храмы, мучили и убивали верных, которая сколько раз была вне закона, и все-таки до сих пор жива и будет жить до скончания времен… Так нуждается ли она в нашей защите - неуклюжей, слепой, несовершенной, приносящей, кажется, больше вреда, чем пользы, дающей повод недоброжелателям с разных сторон тыкать пальцами: «А-а-а, вот они какие злые, вот они на деле как щеки-то подставляют, вот она, их любовь!..»? Нужно ли вставать грудью на ее защиту - не просто заслоняя собой, а активно препятствуя, - нужно ли рваться в бой, неизбежно разжигаясь страстями гнева, ярости, обиды, мести? Не лучше ли продемонстрировать врагам пример истинной христианской любви, предоставив защиту единственному Настоящему Защитнику?
Поспорить с этим трудно. И все же… на мой взгляд, самый мощный аргумент мы находим в Евангелии, в сцене ареста Самого Иисуса. Помните эпизод, когда апостол Петр ударяет мечом первосвященникова раба, пришедшего со стражей, чтобы арестовать Спасителя? Казалось бы, абсолютно бессмысленная, глупейшая ситуация - и ударил-то раба - самую мелкую сошку среди врагов, которая ничего не решала, - и попал-то всего лишь по уху, да вдобавок это отрубленное ухо Христос тут же приживил на место пострадавшему, и еще и пожурил Петра: мол, поднявший меч мечом и погибнет… Так зачем же, спрашивается, Спаситель вообще позволил Петру столь сомнительное и по эффективности, и по смыслу, и, казалось бы, по духу действие? А Он ему позволил, более того - впрямую дал санкцию обзавестись оружием, - об этом явно говорится в Евангелии от Луки: «Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; Ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: «и к злодеям причтен». Ибо то, что о Мне, приходит к концу» (Лк.: 22,36-37).
Но, может, о мече Он говорит в иносказательном смысле, имея в виду не материальное холодное оружие, а, скажем, то, что вооружаться надо духовно, не терять бдительности? Как ранее говорил о закваске - а ученики простодушно решили, что речь идет о хлебе, который они забыли взять в дорогу? Нет. Притчи кончились (Ин.: 16, 25), и, хотя все евангельские слова неодномерны, все, помимо прямого, лежащего на поверхности, имеют внутренний, духовный смысл, о мече здесь говорится в том числе и в прямом смысле: «Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лк.: 22, 38).
Понимаете? Он сказал: довольно. Не сказал, мол, вы, дурачки, опять ничего не поняли, не знаете, какого вы духа, Я не такие мечи имел в виду… Не простонал это слово в бессилии: мол, как вы, ребята, утомили своей непонятливостью… Сказал: довольно. То есть выразил сдержанное, но ясное одобрение: хорошо, молодцы, этого достаточно... И далее, когда уже вышли на Него, как на разбойника, уже после Иудина поцелуя: «Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: «Господи! не ударить ли нам мечем?» (Лк.: 22, 49). Петр ударил, не дожидаясь ответа, и отсек ухо рабу по имени Малх. Отсечь прямым ударом ухо нелегко - это мог сделать либо искусный мечник, который метил по уху намеренно, чтобы не убить, не нанести серьезного увечья, а лишь остановить, красноречиво продемонстрировав свое умение остальным врагам, либо случайно - боец неопытный, неумелый, который метил по голове, сверху вниз, но клинок соскользнул плашмя, вбок... Рыбак Петр опытным воином явно не был - значит, бил всерьез, отчаянно, наотмашь, намереваясь драться насмерть, - но был остановлен все тем же твердым словом Учителя: оставьте, довольно (Лк.: 22, 51).
Опять - «довольно». «Молодец, достаточно»? Или все-таки это был возглас негодования: что ты делаешь, хватит, прекрати немедленно? Обратимся к другим свидетельствам евангелистов.
«Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин.: 18, 11).
«Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечем погибнут.
Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?
Как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф.: 26, 52-54).
На первый взгляд видится противоречие между предписанием в Евангелии от Луки продать одежду и купить меч, и словами «взявшие меч, мечем и погибнут» (Мф.: 26, 52). Во всяком случае те, кто считают, что Петр вообще не должен был браться за оружие, упирают обычно именно на эту фразу из Евангелия от Матфея, напрочь игнорируя эпизод из Луки. Однако в Евангелиях нет противоречий - есть лишь дополняющие друг друга моменты, которые по-разному запомнили разные участники и свидетели этих событий. В каком же контексте сказана эта фраза о «взявших меч»? Еще раз:
«Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечем погибнут.
Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?
Как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф.: 26, 52-54).
В Евангелии от Иоанна («Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин.: 18, 11)) в этом же эпизоде слова о «взявших меч» и вовсе выпущены: «вложи меч… неужели Мне не пить чаши…». То есть именно этот смысл, этот мотив (воля Отца, чтобы сбылось, как должно по Писанию) видится главной причиной вложить меч в ножны, - а не сама по себе гибельность, греховность использования оружия. Я не претендую на единственную верность толкования евангельских слов: христианка я из рук вон плохая, - но, может, слова о том, что «взявшие меч мечем погибнут», это и вовсе не упрек, не осуждение, а предостережение: мол, осторожнее, меч - оружие обоюдоострое, приучишься размахивать по делу и не по делу - сам не заметишь, как душу погубишь? Иначе зачем, повторяю, зная, что прибегать к оружию - гибельно само по себе, Он стал бы побуждать к этому Своих учеников? Неужели испытывал, провоцировал? А если испытывал - почему не объяснил им, что «взявший меч мечем погибнет», еще тогда, как они сказали Ему: вот, здесь два меча? Не похоже на Него… Не противоречие это - антиномия, как и многое в Евангелиях; урок Петру - не в том, что не надо было поднимать меча… А в чем же?..
Еще раз вспомним эпизод из Евангелия от Луки:
«Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лк.: 22, 38).
Довольно? Два меча? Против толпы вооруженных до зубов воинов и слуг первосвященника - два меча в руках мирных галилейских рыбаков?.. Да не смешите!
Заведомо бессмысленная, обреченная на поражение акция - если только Господом не замышлялось чудо: чудесное умножение оружия (как в случае с пятью хлебами, когда Он тоже сказал: довольно), силы и ловкости апостолов (как у Давида в поединке с Голиафом) - или пришедшее на помощь подкрепление в виде ангельских легионов… Возможно, на что-то подобное апостолы и надеялись - но чуда не произошло и не должно было произойти, ибо - не мог, не должен был и не хотел Иисус пытаться избежать чаши, которую дал Ему Отец. Ни Своей волей, ни силой Ангелов, ни руками учеников… Значит… значит, смысл этого сопротивления не в шансе на успех, а в самом факте сопротивления, в способности, готовности выйти с мечом против превосходящего зла. Ведь вообще-то мало кто задумывается о том, что Петр рисковал очень и очень сильно: попади он, скажем, клинком по уху не раба, а господина, висеть бы ему на соседнем с Учителем и двумя разбойниками кресте в качестве осужденного уголовника или бунтовщика… А так… кому охота в суматохе устраивать разбирательство из-за такого пустяка, как минутная боль и испуг раба - имущества первосвященника, - раз уж ущерб, нанесенный этому имуществу, тут же был исправлен…
Так зачем же, спросим в третий раз, нужен был Иисусу этот отчаянный поступок Петра, акт безнадежного сопротивления, не только не спасший Учителя от ареста, но даже почти не замеченный врагами? Действие, Самим же Иисусом прекращенное, этим: «оставьте, довольно», «неужели Мне не пить чаши…», - но не осужденное как грех. Когда ранее Петр, испуганный словами Спасителя о страдании и смерти, которые Ему суждено претерпеть, стал умолять Иисуса отказаться от похода в Иерусалим, где Его ожидала крестная мука, Тот оборвал его гневным: «Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мк.: 8, 33). То есть, словами попросил не ходить в Иерусалим, чтобы избегнуть смерти, - сразу «отойди, сатана!», - а ухо живому человеку оттяпал - и ничего… Значит, грех в данном случае не в «сопротивлении злу силою», а в потворстве искусителю, в попытке пусть из слабости, из любви - склонить к нарушению Божьей воли…
Но не делает ли то же самое Петр, выходя с мечом против врагов Иисуса, - не пытается ли наивно противостоять Божьей воле, отвести от Спасителя ту самую чашу, которую Ему дал Отец? Нет. Я в данном случае руководствуюсь не своим ощущением, а именно реакцией Иисуса на тот и другой поступок: удар мечом Он не осуждает, даже поощряет, подталкивает к нему («продай одежду свою и купи меч»). И Петр, подняв меч, не противится Божьей воле (ей он противился бы, если бы, скажем, попытался спасти Учителя насильно - например, связав и спрятав в безопасном месте) - он проявляет как послушание, так и собственную свободу воли, которая говорит ему, что нельзя опускать руки перед злом, нельзя сдавать своих без сопротивления.
Да, Иисус не нуждается в защите. Да, Он по собственной воле принимает из рук Отца чашу крестной муки и смерти, не сопротивляясь мучителям. Но - что самое главное в этой ситуации - в этом нуждается Петр. Петр - не раб, не дитя, не немощный калека и не слабая женщина, которым было бы простительно отступить в сторону, оставив Того, Кого они любят, наедине с врагами, не встать рядом с Ним, обнажив оружие, - и неважно, равны силы или нет. У него горячий нрав, отважный и прямодушный характер, он, судя по всему, физически крепкий, сильный мужчина и, что тоже важно, - на тот момент человек не созерцания или рефлексии, а активного действия (помните, как его восхищение происходящим на горе Преображения вылилось в порыв немедленно построить кущи?). И связать его в тот момент по рукам и ногам, запретить Петру даже эту, бессмысленную попытку защитить Иисуса - значило сломать его окончательно, убить, сокрушить его духовный хребет. Этот бесполезный, но бесстрашный шаг с мечом нужен был Петру - иначе он не был бы Петром. Как Иоанн не был бы Иоанном, если бы не проследовал за Спасителем на Голгофу вместе с Его Матерью…
Если бы не было этого отважного поступка, кто знает, пережил бы Петр осознание своего троекратного отречения, произошедшего почти сразу после? Нет, он вряд ли полез бы в петлю, подобно Иуде, но, зная максимализм и темперамент Петра, можно предположить, что душевно, духовно мог бы не оправиться от удара. Тут дело даже не в самооценке, не в гордыне и не в гордости, не в памяти о героическом эпизоде, поддерживающей среди полного краха, а в том, что нельзя, невозможно было ничего не сделать, никак не попытаться помешать, воспрепятствовать творящемуся злу, тому, чему изо всех сил противится душа, и остаться после этого человеком.
Каждый противостоит агрессивному беззаконию в меру своих сил: кто владеет словом, тот увещевает словом, у кого есть меч - вступает в бой (а если у государства есть соответствующие законы, то почему бы не прибегнуть и к его помощи? - Н.Л.). А если меч выбит и руки связаны, остается одно оружие - твердое стояние в вере, исповедничество вплоть до смерти… Слушайте, а ведь мне только сейчас пришло в голову, что эти два события в жизни Петра - удар мечом и отречение от Иисуса с последующим покаянием - идут друг за другом не случайно! Именно так, поднявшись после падения, Петр начинает восхождение от Петра-воителя к Петру - апостолу, проповеднику и мученику. Ведь он, может быть, даже и не сразу понял, трижды произнеся «нет, я не знаю Его», что этого делать ни в коем случае нельзя, что это именно - отречение, а не маленькая невинная ложь во благо… Когда-то мы поспорили с одним человеком, который никак не мог понять, почему христиане считают этот поступок Петра предосудительным - ведь не осуждаем же мы действия партизан и подпольщиков Великой Отечественной, когда они, попав в гестапо, на очных ставках дружно отрицали не только принадлежность к организации, но даже знакомство друг с другом. Как человек неверующий целью любой религии он считал стремление к власти, поэтому трудно было объяснить ему, почему апостолы - не подпольная ячейка и не имели нужды в конспирации. Что важно было в данном случае свидетельствовать истину публично, не ставить светильник под сосуд…
Конечно, Петр вряд ли думал так же - скорее, слова вылетели машинально, привычно, как лгут многие из нас по нескольку раз на дню, даже не считая это за ложь: по мелочи, чтобы избежать неприятных моментов и расспросов. Ведь люди у костра, скорее всего, не были озабочены поиском сообщников арестованного - они просто обсуждали взбудоражившее их происшествие. «А вы слыхали, солдаты схватили того, который именовал себя Иисусом из Назарета? Вон, только что провели…» - «Говорят, кто-то из своих на него донес…» - «А вон, смотрите, я его запомнила, это один из них! Вот сейчас его и расспросим…» Сами представьте - у вас весь мир рушится, а тут какая-то баба лезет с досужими расспросами и другие зеваки… Возможно, я не права в слишком вольном толковании этого евангельского эпизода, но мне кажется, не так-то и важно, двигал Петром в то время страх или острое желание любым способом отделаться от любопытных. Важно, что Петр, услышав пение петуха, вспомнил слова Иисуса и понял, что именно об этом-то и шла речь… Что есть и другой способ сопротивления злу, другое, более совершенное оружие - оставаться верным несмотря ни на что…
Меч - оружие не плохое само по себе, он просто несовершенен - как несовершенно любое человеческое орудие. Меч может сломаться, затупиться, заржаветь, его можно выбить из руки и направить против хозяина, более того - на него, при неосторожности, можно случайно напороться и самому. Меч - орудие страшное, слишком непоправимы его последствия, слишком велика цена ошибки… Однако столь же несовершенным орудием является и сам человек - даже вооруженный лишь словом, сколько бед он может причинить, сколь смертоносным может быть его воздействие на сердца и умы окружающих… В качестве орудия человек даже более несовершенен и ненадежен - ведь у меча нет собственной воли, которую он может обернуть против своего создателя… Но Господь ведь не Ангелам сказал «пойдите и научите», не Херувимов и Серафимов разослал во все края земли свидетельствовать народам о Своем Воскресении. Послал людей - которые хоть и вдохновлялись Духом Божиим, но были так же свободны в своем выборе и не застрахованы ни от отступничества, ни от страстей, ни от простой человеческой ошибки… Не только апостолов, видевших огненные языки над головами друг друга, не только священнослужителей, получивших с рукоположением апостольское преемство, - но и нас с вами, мирян разной степени воцерковленности и познаний, со своими характерами, темпераментами, пороками, неврозами и т.д. Он рисковал и продолжает рисковать, полагаясь на нас, но других орудий в деле нашего спасения здесь, на земле, у Него нет. Не орудий - соратников, тех, кого Он Сам назвал друзьями…
Церковь не одолеют врата ада - как не одолели они Самого Спасителя, - и в этом смысле она, конечно же, не нуждается в защите. Как не нуждался Иисус в апостольских мечах. Но мы, люди, обычные христиане, нуждаемся в том, чтобы защищать то, что нам дороже жизни, от разрушения и поругания, и в том, чтобы не давать в обиду друг друга, вставать стеной «за други своя». Как нуждался Петр в том, чтобы выйти с мечом против пришедших арестовать Иисуса. Можем ли мы считать себя выше Петра, чтобы утверждать, что это не нужно (даже если это не нужно лично нам)?
Врата ада не одолеют Церковь, но они могут одолеть каждого из нас. Они могут одолеть нас и тогда, когда мы забываем предостережение о том, что «взявший меч, мечем и погибнет», и начинаем вершить скорый суд направо и налево. Когда злобствуем и жаждем мести, когда упиваемся чужим страданием и желаем другому вечной гибели. Но могут одолеть они нас и тогда, когда мы, боясь собственной погибели или погибели врагов, опускаем руки и сдаем злу на произвол один за другим рубежи обороны, одну святыню за другой. Когда в праведном, в общем-то, и искреннем желании понять и привлечь на свою сторону другого мы переступаем некую черту, поддаемся манипуляции и начинаем соглашаться с очевидной ложью, поддакивать хулителям Церкви, ополчаясь против своих. Или путаем милосердие ко грешнику и солидарность с ним во грехе (чему яркий пример - христиане, нацепившие балаклавы на юзерпики или жежешные «головастики». Ибо что бы вы ни думали себе, ребята, а читается это, простите, не как протест против Путина или жесткого приговора пусям, а как солидарность с плясками на амвоне)…
Кто-то из православных публицистов или блогеров, помнится, сравнил иных миссионеров с безумными пастырями, готовыми ради одной заблудшей овцы зарезать целое стадо. Однако пастырь добрый - он все же действует иначе. Он, конечно, оставит овец, чтобы найти одну, заблудшую. Но оставит - не значит бросит на растерзание волкам или на произвол лихих людей. Он оставит их в безопасном месте, под присмотром подпаска, пастушьих собак… И обязательно вернется, как только найдет отбившуюся от стада…
Друзья, простите за дилетантское богословие, многое тут - сугубое ИМХО... Буду рада критике и возражениям.
Нуждается ли Церковь в защите?
Этот текст был частично написан уже давно, вскоре после того как вопрос, вынесенный в заглавие, был задан в качестве риторического в посте одной замечательной френдессы. Поводом, собственно, послужила дискуссия на тему выходки приснопамятных дур с чулками на головах и процесса над ними (упреждая возникающие вопросы, скажу, что, по мне, дур пора бы и выпустить, ибо тюрьмой такое не лечится), а также «крестоповала», учиненного другими альтернативно одаренными сущностями женского пола. Когда перед православными напрямую встал вопрос: а как же реагировать на подобное? Когда под ударом, прямо или косвенно, оказывается Церковь, которая для нас - Тело Христово; когда глумятся над самым дорогим - можем ли мы, имеем ли право одернуть кощунника, если он не понимает и не хочет слышать словесных увещеваний? Схватить его и стащить со святого места, ударить, пригрозить, а то и требовать заключения под стражу и наказания по всей строгости закона? Если обижают нашу маму - не вопрос, кому еще и защитить ее, как не нам, - но Церковь, Церковь-то! Которую не одолеют врата ада, которую уже сотни раз пытались искоренить и загоняли в катакомбы и в подполье, рушили храмы, мучили и убивали верных, которая сколько раз была вне закона, и все-таки до сих пор жива и будет жить до скончания времен… Так нуждается ли она в нашей защите - неуклюжей, слепой, несовершенной, приносящей, кажется, больше вреда, чем пользы, дающей повод недоброжелателям с разных сторон тыкать пальцами: «А-а-а, вот они какие злые, вот они на деле как щеки-то подставляют, вот она, их любовь!..»? Нужно ли вставать грудью на ее защиту - не просто заслоняя собой, а активно препятствуя, - нужно ли рваться в бой, неизбежно разжигаясь страстями гнева, ярости, обиды, мести? Не лучше ли продемонстрировать врагам пример истинной христианской любви, предоставив защиту единственному Настоящему Защитнику?
Поспорить с этим трудно. И все же… на мой взгляд, самый мощный аргумент мы находим в Евангелии, в сцене ареста Самого Иисуса. Помните эпизод, когда апостол Петр ударяет мечом первосвященникова раба, пришедшего со стражей, чтобы арестовать Спасителя? Казалось бы, абсолютно бессмысленная, глупейшая ситуация - и ударил-то раба - самую мелкую сошку среди врагов, которая ничего не решала, - и попал-то всего лишь по уху, да вдобавок это отрубленное ухо Христос тут же приживил на место пострадавшему, и еще и пожурил Петра: мол, поднявший меч мечом и погибнет… Так зачем же, спрашивается, Спаситель вообще позволил Петру столь сомнительное и по эффективности, и по смыслу, и, казалось бы, по духу действие? А Он ему позволил, более того - впрямую дал санкцию обзавестись оружием, - об этом явно говорится в Евангелии от Луки: «Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; Ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: «и к злодеям причтен». Ибо то, что о Мне, приходит к концу» (Лк.: 22,36-37).
Но, может, о мече Он говорит в иносказательном смысле, имея в виду не материальное холодное оружие, а, скажем, то, что вооружаться надо духовно, не терять бдительности? Как ранее говорил о закваске - а ученики простодушно решили, что речь идет о хлебе, который они забыли взять в дорогу? Нет. Притчи кончились (Ин.: 16, 25), и, хотя все евангельские слова неодномерны, все, помимо прямого, лежащего на поверхности, имеют внутренний, духовный смысл, о мече здесь говорится в том числе и в прямом смысле: «Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лк.: 22, 38).
Понимаете? Он сказал: довольно. Не сказал, мол, вы, дурачки, опять ничего не поняли, не знаете, какого вы духа, Я не такие мечи имел в виду… Не простонал это слово в бессилии: мол, как вы, ребята, утомили своей непонятливостью… Сказал: довольно. То есть выразил сдержанное, но ясное одобрение: хорошо, молодцы, этого достаточно... И далее, когда уже вышли на Него, как на разбойника, уже после Иудина поцелуя: «Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: «Господи! не ударить ли нам мечем?» (Лк.: 22, 49). Петр ударил, не дожидаясь ответа, и отсек ухо рабу по имени Малх. Отсечь прямым ударом ухо нелегко - это мог сделать либо искусный мечник, который метил по уху намеренно, чтобы не убить, не нанести серьезного увечья, а лишь остановить, красноречиво продемонстрировав свое умение остальным врагам, либо случайно - боец неопытный, неумелый, который метил по голове, сверху вниз, но клинок соскользнул плашмя, вбок... Рыбак Петр опытным воином явно не был - значит, бил всерьез, отчаянно, наотмашь, намереваясь драться насмерть, - но был остановлен все тем же твердым словом Учителя: оставьте, довольно (Лк.: 22, 51).
Опять - «довольно». «Молодец, достаточно»? Или все-таки это был возглас негодования: что ты делаешь, хватит, прекрати немедленно? Обратимся к другим свидетельствам евангелистов.
«Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин.: 18, 11).
«Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечем погибнут.
Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?
Как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф.: 26, 52-54).
На первый взгляд видится противоречие между предписанием в Евангелии от Луки продать одежду и купить меч, и словами «взявшие меч, мечем и погибнут» (Мф.: 26, 52). Во всяком случае те, кто считают, что Петр вообще не должен был браться за оружие, упирают обычно именно на эту фразу из Евангелия от Матфея, напрочь игнорируя эпизод из Луки. Однако в Евангелиях нет противоречий - есть лишь дополняющие друг друга моменты, которые по-разному запомнили разные участники и свидетели этих событий. В каком же контексте сказана эта фраза о «взявших меч»? Еще раз:
«Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечем погибнут.
Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?
Как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф.: 26, 52-54).
В Евангелии от Иоанна («Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин.: 18, 11)) в этом же эпизоде слова о «взявших меч» и вовсе выпущены: «вложи меч… неужели Мне не пить чаши…». То есть именно этот смысл, этот мотив (воля Отца, чтобы сбылось, как должно по Писанию) видится главной причиной вложить меч в ножны, - а не сама по себе гибельность, греховность использования оружия. Я не претендую на единственную верность толкования евангельских слов: христианка я из рук вон плохая, - но, может, слова о том, что «взявшие меч мечем погибнут», это и вовсе не упрек, не осуждение, а предостережение: мол, осторожнее, меч - оружие обоюдоострое, приучишься размахивать по делу и не по делу - сам не заметишь, как душу погубишь? Иначе зачем, повторяю, зная, что прибегать к оружию - гибельно само по себе, Он стал бы побуждать к этому Своих учеников? Неужели испытывал, провоцировал? А если испытывал - почему не объяснил им, что «взявший меч мечем погибнет», еще тогда, как они сказали Ему: вот, здесь два меча? Не похоже на Него… Не противоречие это - антиномия, как и многое в Евангелиях; урок Петру - не в том, что не надо было поднимать меча… А в чем же?..
Еще раз вспомним эпизод из Евангелия от Луки:
«Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лк.: 22, 38).
Довольно? Два меча? Против толпы вооруженных до зубов воинов и слуг первосвященника - два меча в руках мирных галилейских рыбаков?.. Да не смешите!
Заведомо бессмысленная, обреченная на поражение акция - если только Господом не замышлялось чудо: чудесное умножение оружия (как в случае с пятью хлебами, когда Он тоже сказал: довольно), силы и ловкости апостолов (как у Давида в поединке с Голиафом) - или пришедшее на помощь подкрепление в виде ангельских легионов… Возможно, на что-то подобное апостолы и надеялись - но чуда не произошло и не должно было произойти, ибо - не мог, не должен был и не хотел Иисус пытаться избежать чаши, которую дал Ему Отец. Ни Своей волей, ни силой Ангелов, ни руками учеников… Значит… значит, смысл этого сопротивления не в шансе на успех, а в самом факте сопротивления, в способности, готовности выйти с мечом против превосходящего зла. Ведь вообще-то мало кто задумывается о том, что Петр рисковал очень и очень сильно: попади он, скажем, клинком по уху не раба, а господина, висеть бы ему на соседнем с Учителем и двумя разбойниками кресте в качестве осужденного уголовника или бунтовщика… А так… кому охота в суматохе устраивать разбирательство из-за такого пустяка, как минутная боль и испуг раба - имущества первосвященника, - раз уж ущерб, нанесенный этому имуществу, тут же был исправлен…
Так зачем же, спросим в третий раз, нужен был Иисусу этот отчаянный поступок Петра, акт безнадежного сопротивления, не только не спасший Учителя от ареста, но даже почти не замеченный врагами? Действие, Самим же Иисусом прекращенное, этим: «оставьте, довольно», «неужели Мне не пить чаши…», - но не осужденное как грех. Когда ранее Петр, испуганный словами Спасителя о страдании и смерти, которые Ему суждено претерпеть, стал умолять Иисуса отказаться от похода в Иерусалим, где Его ожидала крестная мука, Тот оборвал его гневным: «Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мк.: 8, 33). То есть, словами попросил не ходить в Иерусалим, чтобы избегнуть смерти, - сразу «отойди, сатана!», - а ухо живому человеку оттяпал - и ничего… Значит, грех в данном случае не в «сопротивлении злу силою», а в потворстве искусителю, в попытке пусть из слабости, из любви - склонить к нарушению Божьей воли…
Но не делает ли то же самое Петр, выходя с мечом против врагов Иисуса, - не пытается ли наивно противостоять Божьей воле, отвести от Спасителя ту самую чашу, которую Ему дал Отец? Нет. Я в данном случае руководствуюсь не своим ощущением, а именно реакцией Иисуса на тот и другой поступок: удар мечом Он не осуждает, даже поощряет, подталкивает к нему («продай одежду свою и купи меч»). И Петр, подняв меч, не противится Божьей воле (ей он противился бы, если бы, скажем, попытался спасти Учителя насильно - например, связав и спрятав в безопасном месте) - он проявляет как послушание, так и собственную свободу воли, которая говорит ему, что нельзя опускать руки перед злом, нельзя сдавать своих без сопротивления.
Да, Иисус не нуждается в защите. Да, Он по собственной воле принимает из рук Отца чашу крестной муки и смерти, не сопротивляясь мучителям. Но - что самое главное в этой ситуации - в этом нуждается Петр. Петр - не раб, не дитя, не немощный калека и не слабая женщина, которым было бы простительно отступить в сторону, оставив Того, Кого они любят, наедине с врагами, не встать рядом с Ним, обнажив оружие, - и неважно, равны силы или нет. У него горячий нрав, отважный и прямодушный характер, он, судя по всему, физически крепкий, сильный мужчина и, что тоже важно, - на тот момент человек не созерцания или рефлексии, а активного действия (помните, как его восхищение происходящим на горе Преображения вылилось в порыв немедленно построить кущи?). И связать его в тот момент по рукам и ногам, запретить Петру даже эту, бессмысленную попытку защитить Иисуса - значило сломать его окончательно, убить, сокрушить его духовный хребет. Этот бесполезный, но бесстрашный шаг с мечом нужен был Петру - иначе он не был бы Петром. Как Иоанн не был бы Иоанном, если бы не проследовал за Спасителем на Голгофу вместе с Его Матерью…
Если бы не было этого отважного поступка, кто знает, пережил бы Петр осознание своего троекратного отречения, произошедшего почти сразу после? Нет, он вряд ли полез бы в петлю, подобно Иуде, но, зная максимализм и темперамент Петра, можно предположить, что душевно, духовно мог бы не оправиться от удара. Тут дело даже не в самооценке, не в гордыне и не в гордости, не в памяти о героическом эпизоде, поддерживающей среди полного краха, а в том, что нельзя, невозможно было ничего не сделать, никак не попытаться помешать, воспрепятствовать творящемуся злу, тому, чему изо всех сил противится душа, и остаться после этого человеком.
Каждый противостоит агрессивному беззаконию в меру своих сил: кто владеет словом, тот увещевает словом, у кого есть меч - вступает в бой (а если у государства есть соответствующие законы, то почему бы не прибегнуть и к его помощи? - Н.Л.). А если меч выбит и руки связаны, остается одно оружие - твердое стояние в вере, исповедничество вплоть до смерти… Слушайте, а ведь мне только сейчас пришло в голову, что эти два события в жизни Петра - удар мечом и отречение от Иисуса с последующим покаянием - идут друг за другом не случайно! Именно так, поднявшись после падения, Петр начинает восхождение от Петра-воителя к Петру - апостолу, проповеднику и мученику. Ведь он, может быть, даже и не сразу понял, трижды произнеся «нет, я не знаю Его», что этого делать ни в коем случае нельзя, что это именно - отречение, а не маленькая невинная ложь во благо… Когда-то мы поспорили с одним человеком, который никак не мог понять, почему христиане считают этот поступок Петра предосудительным - ведь не осуждаем же мы действия партизан и подпольщиков Великой Отечественной, когда они, попав в гестапо, на очных ставках дружно отрицали не только принадлежность к организации, но даже знакомство друг с другом. Как человек неверующий целью любой религии он считал стремление к власти, поэтому трудно было объяснить ему, почему апостолы - не подпольная ячейка и не имели нужды в конспирации. Что важно было в данном случае свидетельствовать истину публично, не ставить светильник под сосуд…
Конечно, Петр вряд ли думал так же - скорее, слова вылетели машинально, привычно, как лгут многие из нас по нескольку раз на дню, даже не считая это за ложь: по мелочи, чтобы избежать неприятных моментов и расспросов. Ведь люди у костра, скорее всего, не были озабочены поиском сообщников арестованного - они просто обсуждали взбудоражившее их происшествие. «А вы слыхали, солдаты схватили того, который именовал себя Иисусом из Назарета? Вон, только что провели…» - «Говорят, кто-то из своих на него донес…» - «А вон, смотрите, я его запомнила, это один из них! Вот сейчас его и расспросим…» Сами представьте - у вас весь мир рушится, а тут какая-то баба лезет с досужими расспросами и другие зеваки… Возможно, я не права в слишком вольном толковании этого евангельского эпизода, но мне кажется, не так-то и важно, двигал Петром в то время страх или острое желание любым способом отделаться от любопытных. Важно, что Петр, услышав пение петуха, вспомнил слова Иисуса и понял, что именно об этом-то и шла речь… Что есть и другой способ сопротивления злу, другое, более совершенное оружие - оставаться верным несмотря ни на что…
Меч - оружие не плохое само по себе, он просто несовершенен - как несовершенно любое человеческое орудие. Меч может сломаться, затупиться, заржаветь, его можно выбить из руки и направить против хозяина, более того - на него, при неосторожности, можно случайно напороться и самому. Меч - орудие страшное, слишком непоправимы его последствия, слишком велика цена ошибки… Однако столь же несовершенным орудием является и сам человек - даже вооруженный лишь словом, сколько бед он может причинить, сколь смертоносным может быть его воздействие на сердца и умы окружающих… В качестве орудия человек даже более несовершенен и ненадежен - ведь у меча нет собственной воли, которую он может обернуть против своего создателя… Но Господь ведь не Ангелам сказал «пойдите и научите», не Херувимов и Серафимов разослал во все края земли свидетельствовать народам о Своем Воскресении. Послал людей - которые хоть и вдохновлялись Духом Божиим, но были так же свободны в своем выборе и не застрахованы ни от отступничества, ни от страстей, ни от простой человеческой ошибки… Не только апостолов, видевших огненные языки над головами друг друга, не только священнослужителей, получивших с рукоположением апостольское преемство, - но и нас с вами, мирян разной степени воцерковленности и познаний, со своими характерами, темпераментами, пороками, неврозами и т.д. Он рисковал и продолжает рисковать, полагаясь на нас, но других орудий в деле нашего спасения здесь, на земле, у Него нет. Не орудий - соратников, тех, кого Он Сам назвал друзьями…
Церковь не одолеют врата ада - как не одолели они Самого Спасителя, - и в этом смысле она, конечно же, не нуждается в защите. Как не нуждался Иисус в апостольских мечах. Но мы, люди, обычные христиане, нуждаемся в том, чтобы защищать то, что нам дороже жизни, от разрушения и поругания, и в том, чтобы не давать в обиду друг друга, вставать стеной «за други своя». Как нуждался Петр в том, чтобы выйти с мечом против пришедших арестовать Иисуса. Можем ли мы считать себя выше Петра, чтобы утверждать, что это не нужно (даже если это не нужно лично нам)?
Врата ада не одолеют Церковь, но они могут одолеть каждого из нас. Они могут одолеть нас и тогда, когда мы забываем предостережение о том, что «взявший меч, мечем и погибнет», и начинаем вершить скорый суд направо и налево. Когда злобствуем и жаждем мести, когда упиваемся чужим страданием и желаем другому вечной гибели. Но могут одолеть они нас и тогда, когда мы, боясь собственной погибели или погибели врагов, опускаем руки и сдаем злу на произвол один за другим рубежи обороны, одну святыню за другой. Когда в праведном, в общем-то, и искреннем желании понять и привлечь на свою сторону другого мы переступаем некую черту, поддаемся манипуляции и начинаем соглашаться с очевидной ложью, поддакивать хулителям Церкви, ополчаясь против своих. Или путаем милосердие ко грешнику и солидарность с ним во грехе (чему яркий пример - христиане, нацепившие балаклавы на юзерпики или жежешные «головастики». Ибо что бы вы ни думали себе, ребята, а читается это, простите, не как протест против Путина или жесткого приговора пусям, а как солидарность с плясками на амвоне)…
Кто-то из православных публицистов или блогеров, помнится, сравнил иных миссионеров с безумными пастырями, готовыми ради одной заблудшей овцы зарезать целое стадо. Однако пастырь добрый - он все же действует иначе. Он, конечно, оставит овец, чтобы найти одну, заблудшую. Но оставит - не значит бросит на растерзание волкам или на произвол лихих людей. Он оставит их в безопасном месте, под присмотром подпаска, пастушьих собак… И обязательно вернется, как только найдет отбившуюся от стада…