Продолжение косовских заметок
СОКОЛИЦА И БАНЬСКА. ДВЕ ТВЕРДЫНИ
Знакомством с Валентиной Питулич, преподавателем эвакуированного из Приштины университета в Косовской Митровице, я косвенно обязана русской певице из Баня-Луки Наташе Тодорович-Яковлевой (morava08), которая познакомила меня с легендарной «вилой Хомолья» - потрясающей исполнительницей и собирательницей народных песен Светланой Стевич. Услышав, что я собираюсь на Косово и Метохию, Светлана тут же позвонила Валентине, обрисовала ей ситуацию и передала мне трубку. И уже назавтра в полдень в кафане «Бели двор» напротив университета в Митровице мы встретились со сдержанной стройной женщиной, одетой с чуть старомодной классической элегантностью, с девической легкостью в кости и хорошей улыбкой. «Я родилась, когда полетела в космос первая женщина-космонавт Валентина Терешкова, меня назвали в честь нее», - сказала она о себе.
Натовские бомбежки 1999 года Валентина пережила в столице края, равно как и последующий ад в приштинском гетто, где на осадном положении, забаррикадировавшись в квартирах, ждали возможности уехать немногочисленные оставшиеся сербы - в том числе преподаватели университета. «Когда война кончилась, для нас она только началась», - вспоминала она. Кстати, не знаю, не она ли упоминается в книге Павла Тихомирова «Крестный путь Косово», в главе, написанной по воспоминаниям Небойши Йеврича, опубликованным в журнале «Светигора»: «…Валентина оставалась в «YU-программе». «YU-программа» - это сооружение, тюрьма открытого типа, в котором живут под защитой KFOR-а оставшиеся в городе сербы. В здании 25 детей. Уже октябрь, но в школу идти некуда. Никто не ходит в школу. Никто не выходит во двор. Никто из них вообще никуда не выходит. Валентина вышла купить хлеба и вернулась окровавленная, в изодранной одежде. Валентина должна была идти за хлебом. Знала, чем чреваты такие походы. Знала, ЧТО бывает с теми шке, которые попадают на рынок - в царство Повелителя Мух. Как уже было не раз с теми шкийями, которые, не в силах больше глядеть на голодных детей, выходили на рынок. Их мужья не смели выходить за двери своих квартир с тех пор, как освободительная армия NATO вошла в город. А вслед за ними приехали черные орлы на красных тряпицах…»
Сейчас Валентина приехала на своей машине из Лешка, где живет теперь, и хочет показать мне монастыри на севере Косово - Соколица и Баньска, которые находятся неподалеку. Проезжаем Звечан, увешанный плакатами с изображением Новака Джоковича - отец известного теннисиста родом отсюда, и жители очень гордятся своим земляком, тем более что он сам активно помогает косовским сербам, в том числе и материально. За мостом через Ибар с зеленой водой, по берегам которого сидят рыбаки, сворачиваем направо - мимо рудника, под опорами заброшенной канатной дороги, где косо зависли ржавеющие люльки вагонеток, - и дорога узким серпантином взмывает высоко в гору. Деревянный крест на повороте, сколоченный из неоструганных сосновых жердей, подножие обожжено - то ли лесным пожаром при жизни дерева, то ли пытались спалить албанцы (интересно, кто в таком случае помешал им в этом безлюдьи довести дело до конца?). Еще поворот, другой крест - металлический… резная табличка с текстом о Божией Матери, что хранит и бережет нас, - «…береги и ты чистоту и красоту этих гор». Валентина притормаживает, чтобы я успела прочитать, кивает: понятно? Понятно…
Выше… выше рудничных труб, выше торчащей, как клык, одинокой горы в драконьей чешуе серых утесов, почти к облакам… Навстречу из-за поворота выныривает кфоровский броневичок, за ним еще несколько, проносятся мимо нас. «Там у самого монастыря шиптарское село, - поясняет Валентина. - И в окрестных селах тоже сплошные албанцы».
- В этом монастыре есть скульптура Божией Матери, которая раньше находилась в монастыре Баньска, пока его не разрушили турки. Вообще-то статуи - это нехарактерно для православия, но изредка встречаются. Она чудотворная - женщины, которые не могут родить детей, приходят сюда молиться - даже мусульманки. И потом в благодарность приносят свои украшения - золотые, серебряные цепочки, серьги, - рассказывает Валентина. Я говорю, что у нас тоже есть такой обычай - привешивать в благодарность украшения к чудотворным иконам.
Валентина ставит машину на асфальтированную площадку, откуда ведет лестница вниз, где почти вровень с дорогой краснеют черепичные крыши домов. Вход на лестницу перегорожен калиткой, закрытой на засов. «Шиптари», - шепотом поясняет Валентина. И правда, внизу, над глухими воротами, ведущими в один из дворов, развевается красный албанский флаг с черным орлом. А мы поднимаемся выше, к монастырским воротам. Они не заперты, хотя живут здесь всего лишь четыре монахини, а кфоровцев в обозримом пространстве не видно. Правда, во дворе обители выкладывают черепичную кровлю над участком стены несколько мужчин, но это мирные рабочие-сербы, к тому же почти все пожилые. Маленький монастырь террасами поднимается в гору, где редкие яблони и персиковые деревья соседствуют со старинными каменными крестами столь же крохотного кладбища. Наверное, в старину кости усопших монахинь здесь выкапывали через несколько лет после похорон, чтобы освободить место для новых…
Стучимся в дверь домика, где живут сестры, открывает пожилая монахиня - как оказывается, сама игумения Макария. Личность очень известная: в миру доктор химии и теологии, много лет преподававшая в университете в Белграде, а ныне - настоятельница монастыря и талантливая иконописица, чьи работы знают во всей Сербии. У монастыря - сильная иконописная школа, пишет иконы и монахиня Антонина, которую игумения посылает открыть нам церковь. Ею расписан притвор и стены храма - мать Макария, если я правильно поняла объяснения, писала большие иконы для иконостаса.
При входе в глаза бросается фреска на стене: у архангела Михаила на ноге очень реалистично размоталась обмотка, одна ступня босая. Реконструкторский зуд не пропить: изображения воинов в обмотках с открытыми пальцами, без намека на башмаки или сапоги, я уже видела на фресках в Македонии, но подозревала, что к этому должны прилагаться хотя бы малозаметные сандалии - вроде подошв, привязанных веревочками или ремешками. Неужели и правда так носили, без всякой обуви, разве это удобно в бою или в походе?.. Но задавать вопросы на эту тему кажется неуместным, да и не успеваю. Потому что вижу ЕЕ.
Боже, какая необычная скульптура! И в то же время какая опознаваемая, впитанная в кровь архаика! Резной византийский виноград по спинке трона, где восседает Царица Небесная, - но ни тени аскетической иконной утонченности, ни прилатиненной классической правильности - телесность не чувственная, но древняя, природная, земляная витальность. У Матери с Младенцем приземистые фигуры, круглые скуластые лица, грубоватые схематично намеченные черты… Сродни, наверное, нашим деревянным, вытесанным топором Христам и Николаям Угодникам Русского Севера, а то и вовсе дохристианским изображениям - каким-нибудь Макошам или более древним божествам, чьи черты и функции в народном сознании переняли потом христианские святые… Сколько поколений женщин молились перед ней? Прикасаюсь губами к каменным складкам одежды. Благослови, Матушка!.. Господи, устрой мою жизнь по Твоей воле…
Стены в притворе с Богородицей расписаны фресками - свежими, некоторые еще не закончены, некоторые только намечены прорисями. Монастырь посвящен Покрову Божией Матери, и повсюду здесь - картины Ее жития, начиная от объятия Иоакима и Анны, символизирующего Зачатие, до Успения, где Господь над телом Матери Своей принимает на руки, как младенца, Ее крылатую душу… Глаза всех фресок - такие живые, что щемит сердце: наверное, так писать можно только здесь, на земле, куда и ангелы с небес смотрят со смесью надежды и скорби, сострадания и гнева…
Валентина с матерью Антониной что-то горячо начинают обсуждать. Я плохо понимаю быструю речь и чувствую себя ребенком, который уже научился читать по складам, но которому требуется время и усилие, чтобы знакомые буквы выстроились для него в целостное слово и обрели смысл. Но все же улавливаю, что речь идет о каких-то знакомых обеим людях и, кажется, о чьем-то криминальном прошлом и о том, что исцелить от этого возможно только любовью. В какой-то момент меня «накрывает» - я тихо начинаю сходить с ума, когда до меня доходит смысл этой ситуации: две женщины, пережившие войну, стоят здесь, на маленьком клочке сербской земли посреди оккупированной территории, в монастыре в окружении албанских сел, и на полном серьезе рассуждают о любви! И это правда, это не шутка, не пропаганда и не чья-то выдумка… Ну не безумие ли? Или - чудо, как и само существование здесь этого островка во враждебном море?..
…Мы поднимаемся по лестнице на самый верх монастыря - на смотровую площадку - башенку, накрытую беседкой. Отсюда видно все, как на ладони - и албанское село, и окрестные села, и сбегающие вниз извилистые дороги, и горы, покрытые редким лесом, и аккуратный монастырский огородик, расположенный террасами прямо под нами. Внизу мать Макария беседует с рабочими, отдает им какие-то распоряжения, смеется… Молодая монахиня, сидя на стене, подвязывает виноградные лозы, другая косит траву на склоне мотокосой, ветер доносит запахи сена и цветущих трав… Буйствуют розы в маленьком садике, цветут по склонам иван-чай, тысячелистник, душица, и на обратном пути, остановившись, мы набираем охапку зверобоя, который здесь именуют попросту «чай» :)). Я уже выяснила у бабушек на рынке в Македонии, что душицу они называют «русский чай» (в Сербии ее вроде бы зовут как-то иначе), а душицей, судя по всему, называют другую траву. Еще меня ужасно порадовало название тысячелистника - «хайдучка трава» (естественно, из-за кровоостанавливающих и ранозаживляющих свойств, актуальных при гайдуцком образе жизни)… Спрашиваю у Валентины, как называется по-сербски иван-чай. Она не знает, но, услышав, что у нас эту траву тоже используют для заварки, срывает на пробу несколько соцветий.
Дальше наш путь лежит в монастырь Баньска. Это - на север, по другую сторону Ибра, чуть выше одноименного села на склоне лесистой горы. При входе, среди остатков старых монастырских стен, сложенных в распространенном здесь стиле - из дикого камня, перемежающегося красным кирпичом, поставлены ульи, дальше, возле церкви - решетчатая башенка-колокольня…
Когда-то этот монастырь, построенный в начале XIV века королем Стефаном Милутином, был одним из величайших и прекраснейших в Сербии. Дивный храм, сложенный из мрамора трех цветов - белого, розового и зеленого, - украшал резной портал, а скульптура Божией Матери с Младенцем, которую мы видели в Соколице, служила тогда надвратной фигурой. Поражало воображение и внутреннее убранство - мраморный иконостас с мозаикой, позолоченные фрески. «Там, где желтое, всюду была позолота», - указывает Валентина на едва различимые остатки росписей на своде перед алтарем. Судя по куску уцелевшей арки, золотым тут было все пространство в промежутках между росписями - и это не считая деталей фресок, нимбов, иконостаса… Ныне о былом великолепии можно только догадываться - вскоре после Косовской битвы монастырь был захвачен турками, разрушен и превращен в военный лагерь, а церковь - в мечеть. Около пятисот лет обитель пребывала в запустении, и лишь через несколько десятилетий после освобождения Сербии от османского рабства храм начали восстанавливать, а в 2004-2005 годы был построен жилой корпус для братии возрожденного монастыря.
Как я понимаю, людям, которые воскрешали к жизни, казалось бы, навсегда уничтоженную и поруганную обитель, было не до жиру - поэтому они не морочились тем, чтобы сохранить в первозданности то, что осталось от памятника истории и архитектуры, а воссоздали храм, в котором можно служить. Просто возвели заново из красного кирпича недостающие стены, пристроив их к старым, средневековым и к остаткам турецких, из дикого камня, и вставили кое-где в кладку сохранившиеся блоки мрамора, хорошо видные и изнутри, и снаружи. И это было правильно. Правильнее некуда. Так хирург на поле боя не думает о пластике лица, рассеченного сабельным ударом, - лишь бы остановить кровь, наложить швы, сохранить зрение и способность речи и как можно скорее вернуть раненого бойца в строй. А уж женщины потом будут любить воина не за красоту, а за мужество, за надежность, за честные шрамы, полученные в сражениях и носимые, как награда… Так пишут мучеников на иконах с атрибутами тех мучений, что претерпели они за Христа, и так нес Свои пять ран, не скрывая от учеников, и Сам воскресший Спаситель…
Возрожденный монастырь не стыдился своих шрамов, и в этом была своя, особенная, величавая, воинская красота - красота с высоко поднятой головой. Это впечатление усилилось, когда мы встретились с игуменом. Для настоятеля монастыря игумен Даниил очень молод - на вид немногим больше тридцати. Высокий, с пышной гривой длинных рыжих волос, он красив какой-то внеисторической одухотворенно-мужественной красотой и напоминает мне не то известного в среде российских реконструкторов литейщика Йона, не то архангела с картин прерафаэлитов. Он беседует с Валентиной, и я опять понимаю, что разговор рассчитан и на меня, но с трудом поспеваю за быстрой речью. Игумен рассказывает о том, как ездил в Болгарию на переоблачение мощей святого короля Милутина, чье нетленное тело было увезено отсюда болгарами во время первой мировой войны. Уходит куда-то и, вернувшись, дарит нам с Валентиной по пакету с книгой о монастыре Баньска, бумажной иконкой короля Милутина и крошечным белым лоскутком - клочком рубахи с мощей святого… Себя фотографировать не благословляет, зато разрешает поснимать в церкви. И, обходя снова храм, прикасаясь руками к разноцветному мрамору старой кладки, стараясь впитать все и запомнить, я понимаю то, что составляет родство и различие этих двух не похожих друг на друга обителей. Если Соколица - монастырь действительно женский, чья соколиная крылатость и отвага согреты материнским теплом, а каждый клочок каменистой земли под скалами любовно возделан и обласкан женскими руками, то Баньска - обитель мужская по самому своему духу. Тут тоже царит идеальный порядок и чистота, так же цветут цветы на клумбах, но это порядок военного лагеря, где все подчинено готовности к битве.
А еще… не та ли это самая Баньска, владения легендарного косовского юнака Бановича Страхини? Настолько благородного, что простил любимой жене, красавице Андже, предательский удар в момент схватки с ее, жены, похитителем и насильником Влахом-Алией? Значит, где-то здесь, в этих лесистых горах, выслеживал Страхиня врага, и может быть, сюда, в стены монастыря, привез потом верную любу для покаяния и примирения - к доброму старцу-духовнику, к святому гробу царя Милутина, к подножию каменной Божией Матери, что хранится теперь в Соколице… Отсюда и ушел потом в Косовскую битву, выбирая Небесное царство - вместе с князем Лазарем, вместе с милым тестем Югом-Богданом и его сыновьями…
Потому и стоят теперь эти две твердыни по разные стороны Ибра, что за каждой из них - та небесная косовская рать, и она же - за спиной у нынешних защитников Косова. И только в этом - основание для надежды…
Фотографии в альбоме «Монастырь Соколица. Косово» thursday на Яндекс.Фотках
Албанский флаг у ворот рядом с монастырем Соколица
Валентина и монахиня Антонина
Церковь в Соколице
Баньска:
Фотографии в альбоме «Монастырь Баньска. Косово» thursday на Яндекс.Фотках
Извините за пафос. Завтра в юго.ру, что ли, запостить, добавив вступление и благодарности хорошим людям?
Помоги Бог им всем там сейчас, на севере Косово...
Знакомством с Валентиной Питулич, преподавателем эвакуированного из Приштины университета в Косовской Митровице, я косвенно обязана русской певице из Баня-Луки Наташе Тодорович-Яковлевой (morava08), которая познакомила меня с легендарной «вилой Хомолья» - потрясающей исполнительницей и собирательницей народных песен Светланой Стевич. Услышав, что я собираюсь на Косово и Метохию, Светлана тут же позвонила Валентине, обрисовала ей ситуацию и передала мне трубку. И уже назавтра в полдень в кафане «Бели двор» напротив университета в Митровице мы встретились со сдержанной стройной женщиной, одетой с чуть старомодной классической элегантностью, с девической легкостью в кости и хорошей улыбкой. «Я родилась, когда полетела в космос первая женщина-космонавт Валентина Терешкова, меня назвали в честь нее», - сказала она о себе.
Натовские бомбежки 1999 года Валентина пережила в столице края, равно как и последующий ад в приштинском гетто, где на осадном положении, забаррикадировавшись в квартирах, ждали возможности уехать немногочисленные оставшиеся сербы - в том числе преподаватели университета. «Когда война кончилась, для нас она только началась», - вспоминала она. Кстати, не знаю, не она ли упоминается в книге Павла Тихомирова «Крестный путь Косово», в главе, написанной по воспоминаниям Небойши Йеврича, опубликованным в журнале «Светигора»: «…Валентина оставалась в «YU-программе». «YU-программа» - это сооружение, тюрьма открытого типа, в котором живут под защитой KFOR-а оставшиеся в городе сербы. В здании 25 детей. Уже октябрь, но в школу идти некуда. Никто не ходит в школу. Никто не выходит во двор. Никто из них вообще никуда не выходит. Валентина вышла купить хлеба и вернулась окровавленная, в изодранной одежде. Валентина должна была идти за хлебом. Знала, чем чреваты такие походы. Знала, ЧТО бывает с теми шке, которые попадают на рынок - в царство Повелителя Мух. Как уже было не раз с теми шкийями, которые, не в силах больше глядеть на голодных детей, выходили на рынок. Их мужья не смели выходить за двери своих квартир с тех пор, как освободительная армия NATO вошла в город. А вслед за ними приехали черные орлы на красных тряпицах…»
Сейчас Валентина приехала на своей машине из Лешка, где живет теперь, и хочет показать мне монастыри на севере Косово - Соколица и Баньска, которые находятся неподалеку. Проезжаем Звечан, увешанный плакатами с изображением Новака Джоковича - отец известного теннисиста родом отсюда, и жители очень гордятся своим земляком, тем более что он сам активно помогает косовским сербам, в том числе и материально. За мостом через Ибар с зеленой водой, по берегам которого сидят рыбаки, сворачиваем направо - мимо рудника, под опорами заброшенной канатной дороги, где косо зависли ржавеющие люльки вагонеток, - и дорога узким серпантином взмывает высоко в гору. Деревянный крест на повороте, сколоченный из неоструганных сосновых жердей, подножие обожжено - то ли лесным пожаром при жизни дерева, то ли пытались спалить албанцы (интересно, кто в таком случае помешал им в этом безлюдьи довести дело до конца?). Еще поворот, другой крест - металлический… резная табличка с текстом о Божией Матери, что хранит и бережет нас, - «…береги и ты чистоту и красоту этих гор». Валентина притормаживает, чтобы я успела прочитать, кивает: понятно? Понятно…
Выше… выше рудничных труб, выше торчащей, как клык, одинокой горы в драконьей чешуе серых утесов, почти к облакам… Навстречу из-за поворота выныривает кфоровский броневичок, за ним еще несколько, проносятся мимо нас. «Там у самого монастыря шиптарское село, - поясняет Валентина. - И в окрестных селах тоже сплошные албанцы».
- В этом монастыре есть скульптура Божией Матери, которая раньше находилась в монастыре Баньска, пока его не разрушили турки. Вообще-то статуи - это нехарактерно для православия, но изредка встречаются. Она чудотворная - женщины, которые не могут родить детей, приходят сюда молиться - даже мусульманки. И потом в благодарность приносят свои украшения - золотые, серебряные цепочки, серьги, - рассказывает Валентина. Я говорю, что у нас тоже есть такой обычай - привешивать в благодарность украшения к чудотворным иконам.
Валентина ставит машину на асфальтированную площадку, откуда ведет лестница вниз, где почти вровень с дорогой краснеют черепичные крыши домов. Вход на лестницу перегорожен калиткой, закрытой на засов. «Шиптари», - шепотом поясняет Валентина. И правда, внизу, над глухими воротами, ведущими в один из дворов, развевается красный албанский флаг с черным орлом. А мы поднимаемся выше, к монастырским воротам. Они не заперты, хотя живут здесь всего лишь четыре монахини, а кфоровцев в обозримом пространстве не видно. Правда, во дворе обители выкладывают черепичную кровлю над участком стены несколько мужчин, но это мирные рабочие-сербы, к тому же почти все пожилые. Маленький монастырь террасами поднимается в гору, где редкие яблони и персиковые деревья соседствуют со старинными каменными крестами столь же крохотного кладбища. Наверное, в старину кости усопших монахинь здесь выкапывали через несколько лет после похорон, чтобы освободить место для новых…
Стучимся в дверь домика, где живут сестры, открывает пожилая монахиня - как оказывается, сама игумения Макария. Личность очень известная: в миру доктор химии и теологии, много лет преподававшая в университете в Белграде, а ныне - настоятельница монастыря и талантливая иконописица, чьи работы знают во всей Сербии. У монастыря - сильная иконописная школа, пишет иконы и монахиня Антонина, которую игумения посылает открыть нам церковь. Ею расписан притвор и стены храма - мать Макария, если я правильно поняла объяснения, писала большие иконы для иконостаса.
При входе в глаза бросается фреска на стене: у архангела Михаила на ноге очень реалистично размоталась обмотка, одна ступня босая. Реконструкторский зуд не пропить: изображения воинов в обмотках с открытыми пальцами, без намека на башмаки или сапоги, я уже видела на фресках в Македонии, но подозревала, что к этому должны прилагаться хотя бы малозаметные сандалии - вроде подошв, привязанных веревочками или ремешками. Неужели и правда так носили, без всякой обуви, разве это удобно в бою или в походе?.. Но задавать вопросы на эту тему кажется неуместным, да и не успеваю. Потому что вижу ЕЕ.
Боже, какая необычная скульптура! И в то же время какая опознаваемая, впитанная в кровь архаика! Резной византийский виноград по спинке трона, где восседает Царица Небесная, - но ни тени аскетической иконной утонченности, ни прилатиненной классической правильности - телесность не чувственная, но древняя, природная, земляная витальность. У Матери с Младенцем приземистые фигуры, круглые скуластые лица, грубоватые схематично намеченные черты… Сродни, наверное, нашим деревянным, вытесанным топором Христам и Николаям Угодникам Русского Севера, а то и вовсе дохристианским изображениям - каким-нибудь Макошам или более древним божествам, чьи черты и функции в народном сознании переняли потом христианские святые… Сколько поколений женщин молились перед ней? Прикасаюсь губами к каменным складкам одежды. Благослови, Матушка!.. Господи, устрой мою жизнь по Твоей воле…
Стены в притворе с Богородицей расписаны фресками - свежими, некоторые еще не закончены, некоторые только намечены прорисями. Монастырь посвящен Покрову Божией Матери, и повсюду здесь - картины Ее жития, начиная от объятия Иоакима и Анны, символизирующего Зачатие, до Успения, где Господь над телом Матери Своей принимает на руки, как младенца, Ее крылатую душу… Глаза всех фресок - такие живые, что щемит сердце: наверное, так писать можно только здесь, на земле, куда и ангелы с небес смотрят со смесью надежды и скорби, сострадания и гнева…
Валентина с матерью Антониной что-то горячо начинают обсуждать. Я плохо понимаю быструю речь и чувствую себя ребенком, который уже научился читать по складам, но которому требуется время и усилие, чтобы знакомые буквы выстроились для него в целостное слово и обрели смысл. Но все же улавливаю, что речь идет о каких-то знакомых обеим людях и, кажется, о чьем-то криминальном прошлом и о том, что исцелить от этого возможно только любовью. В какой-то момент меня «накрывает» - я тихо начинаю сходить с ума, когда до меня доходит смысл этой ситуации: две женщины, пережившие войну, стоят здесь, на маленьком клочке сербской земли посреди оккупированной территории, в монастыре в окружении албанских сел, и на полном серьезе рассуждают о любви! И это правда, это не шутка, не пропаганда и не чья-то выдумка… Ну не безумие ли? Или - чудо, как и само существование здесь этого островка во враждебном море?..
…Мы поднимаемся по лестнице на самый верх монастыря - на смотровую площадку - башенку, накрытую беседкой. Отсюда видно все, как на ладони - и албанское село, и окрестные села, и сбегающие вниз извилистые дороги, и горы, покрытые редким лесом, и аккуратный монастырский огородик, расположенный террасами прямо под нами. Внизу мать Макария беседует с рабочими, отдает им какие-то распоряжения, смеется… Молодая монахиня, сидя на стене, подвязывает виноградные лозы, другая косит траву на склоне мотокосой, ветер доносит запахи сена и цветущих трав… Буйствуют розы в маленьком садике, цветут по склонам иван-чай, тысячелистник, душица, и на обратном пути, остановившись, мы набираем охапку зверобоя, который здесь именуют попросту «чай» :)). Я уже выяснила у бабушек на рынке в Македонии, что душицу они называют «русский чай» (в Сербии ее вроде бы зовут как-то иначе), а душицей, судя по всему, называют другую траву. Еще меня ужасно порадовало название тысячелистника - «хайдучка трава» (естественно, из-за кровоостанавливающих и ранозаживляющих свойств, актуальных при гайдуцком образе жизни)… Спрашиваю у Валентины, как называется по-сербски иван-чай. Она не знает, но, услышав, что у нас эту траву тоже используют для заварки, срывает на пробу несколько соцветий.
Дальше наш путь лежит в монастырь Баньска. Это - на север, по другую сторону Ибра, чуть выше одноименного села на склоне лесистой горы. При входе, среди остатков старых монастырских стен, сложенных в распространенном здесь стиле - из дикого камня, перемежающегося красным кирпичом, поставлены ульи, дальше, возле церкви - решетчатая башенка-колокольня…
Когда-то этот монастырь, построенный в начале XIV века королем Стефаном Милутином, был одним из величайших и прекраснейших в Сербии. Дивный храм, сложенный из мрамора трех цветов - белого, розового и зеленого, - украшал резной портал, а скульптура Божией Матери с Младенцем, которую мы видели в Соколице, служила тогда надвратной фигурой. Поражало воображение и внутреннее убранство - мраморный иконостас с мозаикой, позолоченные фрески. «Там, где желтое, всюду была позолота», - указывает Валентина на едва различимые остатки росписей на своде перед алтарем. Судя по куску уцелевшей арки, золотым тут было все пространство в промежутках между росписями - и это не считая деталей фресок, нимбов, иконостаса… Ныне о былом великолепии можно только догадываться - вскоре после Косовской битвы монастырь был захвачен турками, разрушен и превращен в военный лагерь, а церковь - в мечеть. Около пятисот лет обитель пребывала в запустении, и лишь через несколько десятилетий после освобождения Сербии от османского рабства храм начали восстанавливать, а в 2004-2005 годы был построен жилой корпус для братии возрожденного монастыря.
Как я понимаю, людям, которые воскрешали к жизни, казалось бы, навсегда уничтоженную и поруганную обитель, было не до жиру - поэтому они не морочились тем, чтобы сохранить в первозданности то, что осталось от памятника истории и архитектуры, а воссоздали храм, в котором можно служить. Просто возвели заново из красного кирпича недостающие стены, пристроив их к старым, средневековым и к остаткам турецких, из дикого камня, и вставили кое-где в кладку сохранившиеся блоки мрамора, хорошо видные и изнутри, и снаружи. И это было правильно. Правильнее некуда. Так хирург на поле боя не думает о пластике лица, рассеченного сабельным ударом, - лишь бы остановить кровь, наложить швы, сохранить зрение и способность речи и как можно скорее вернуть раненого бойца в строй. А уж женщины потом будут любить воина не за красоту, а за мужество, за надежность, за честные шрамы, полученные в сражениях и носимые, как награда… Так пишут мучеников на иконах с атрибутами тех мучений, что претерпели они за Христа, и так нес Свои пять ран, не скрывая от учеников, и Сам воскресший Спаситель…
Возрожденный монастырь не стыдился своих шрамов, и в этом была своя, особенная, величавая, воинская красота - красота с высоко поднятой головой. Это впечатление усилилось, когда мы встретились с игуменом. Для настоятеля монастыря игумен Даниил очень молод - на вид немногим больше тридцати. Высокий, с пышной гривой длинных рыжих волос, он красив какой-то внеисторической одухотворенно-мужественной красотой и напоминает мне не то известного в среде российских реконструкторов литейщика Йона, не то архангела с картин прерафаэлитов. Он беседует с Валентиной, и я опять понимаю, что разговор рассчитан и на меня, но с трудом поспеваю за быстрой речью. Игумен рассказывает о том, как ездил в Болгарию на переоблачение мощей святого короля Милутина, чье нетленное тело было увезено отсюда болгарами во время первой мировой войны. Уходит куда-то и, вернувшись, дарит нам с Валентиной по пакету с книгой о монастыре Баньска, бумажной иконкой короля Милутина и крошечным белым лоскутком - клочком рубахи с мощей святого… Себя фотографировать не благословляет, зато разрешает поснимать в церкви. И, обходя снова храм, прикасаясь руками к разноцветному мрамору старой кладки, стараясь впитать все и запомнить, я понимаю то, что составляет родство и различие этих двух не похожих друг на друга обителей. Если Соколица - монастырь действительно женский, чья соколиная крылатость и отвага согреты материнским теплом, а каждый клочок каменистой земли под скалами любовно возделан и обласкан женскими руками, то Баньска - обитель мужская по самому своему духу. Тут тоже царит идеальный порядок и чистота, так же цветут цветы на клумбах, но это порядок военного лагеря, где все подчинено готовности к битве.
А еще… не та ли это самая Баньска, владения легендарного косовского юнака Бановича Страхини? Настолько благородного, что простил любимой жене, красавице Андже, предательский удар в момент схватки с ее, жены, похитителем и насильником Влахом-Алией? Значит, где-то здесь, в этих лесистых горах, выслеживал Страхиня врага, и может быть, сюда, в стены монастыря, привез потом верную любу для покаяния и примирения - к доброму старцу-духовнику, к святому гробу царя Милутина, к подножию каменной Божией Матери, что хранится теперь в Соколице… Отсюда и ушел потом в Косовскую битву, выбирая Небесное царство - вместе с князем Лазарем, вместе с милым тестем Югом-Богданом и его сыновьями…
Потому и стоят теперь эти две твердыни по разные стороны Ибра, что за каждой из них - та небесная косовская рать, и она же - за спиной у нынешних защитников Косова. И только в этом - основание для надежды…
Фотографии в альбоме «Монастырь Соколица. Косово» thursday на Яндекс.Фотках
Албанский флаг у ворот рядом с монастырем Соколица
Валентина и монахиня Антонина
Церковь в Соколице
Баньска:
Фотографии в альбоме «Монастырь Баньска. Косово» thursday на Яндекс.Фотках
Извините за пафос. Завтра в юго.ру, что ли, запостить, добавив вступление и благодарности хорошим людям?
Помоги Бог им всем там сейчас, на севере Косово...