Дело об охотничьей птице возвращается. Серия 3.
Филипп де Коммин язвительно заметил о фламандцах: "они любили своих государей до тех пор, пока те были детьми и не имели власти, а когда они становились сеньорами, их никогда не любили". Можно добавить, что фламандцы были незлобивы и охотно возвращали свою любовь государям, когда те переселялись в лучший мир. Хороший индеец... - ну, все в курсе. Так вот ранняя и нелепая, но от этого не менее трагическая смерть принесла Марии неожиданную популярность.
Во многом это объяснялось, конечно же, причинами романтического характера - людям свойственно питать симпатию к героям романов с нехеппиендом, да тут еще и безутешный вдовец, массово тиражирующий светлый образ покойной супруги, что не могло не трогать. С другой стороны, как говаривал один персонаж, - пулитика пулитикой, а любовь любовью. Так вот пулитика тоже присутствовала, и в немалой степени: Габсбурги отчаянно нуждались в Марии для подтверждения легитимности своего владения бургундскими землями, обстановка в которых еще долгие годы после ее смерти была далека от спокойной.
Одним из самых ярких свидетельств этой посметртной популярности может служить обилие сохранившихся изображений Марии. Это, прежде всего, портрет кисти Михаэля Пахера, исполненный по заказу Максимилиана около 1490 года:
Он считается прототипом целого ряда произведений -
портретов:
гравюр к изданию автобиографической поэмы Максимилиана Weisskunig ("Белый король"):
статуй для надгробий - Марии в Брюгге и Максимилиана в Иннсбруке:
и тр-пр.
Все они столь похожи, что можно говорить о формировании особого иконографического типа Марии, безусловно, инспирированного Максимилианом, где она предстает знатной благочестивой дамой, добродетельной женой своего мужа, чья роль самостоятельной правительницы практически никак не подчеркнута.
Кстати, что касается разнонаправленности портретов Марии, то она объясняется очень просто - они служили парами к таким же профильным портретам Максимилиана, которому, пожалуй, принадлежат лавры первопроходца в деле массового пиара властных структур - свои портреты он распространял по Империи широкими взмахами сеятеля, так что пресловутый швейковский "Франц Иосиф, засиженный мухами" является прямым наследником этой прекрасной традиции.
Однако же вернемся к Марии. Среди всех ее посмертных изображений обращает на себя внимание один портрет, созданный предположительно в 1530-40 гг.:
Примечателен он одной небольшой деталью - птичкой, сидящей на руке Марии. Замечательная koukhto рассматривает ее как указание на то, что портрет посмертный. Некоторые другие ученые расширяют эту версию - усмотрев в птице сокола, они предлагают считать его символом широко известной страсти герцогини к охоте, которая, собственно, и привела к ее безвременной кончине.
И эти прекрасные толкования были бы, бесспорно, совершенно удовлетворительны, если бы не одно "но"...
Во многом это объяснялось, конечно же, причинами романтического характера - людям свойственно питать симпатию к героям романов с нехеппиендом, да тут еще и безутешный вдовец, массово тиражирующий светлый образ покойной супруги, что не могло не трогать. С другой стороны, как говаривал один персонаж, - пулитика пулитикой, а любовь любовью. Так вот пулитика тоже присутствовала, и в немалой степени: Габсбурги отчаянно нуждались в Марии для подтверждения легитимности своего владения бургундскими землями, обстановка в которых еще долгие годы после ее смерти была далека от спокойной.
Одним из самых ярких свидетельств этой посметртной популярности может служить обилие сохранившихся изображений Марии. Это, прежде всего, портрет кисти Михаэля Пахера, исполненный по заказу Максимилиана около 1490 года:
Он считается прототипом целого ряда произведений -
портретов:
гравюр к изданию автобиографической поэмы Максимилиана Weisskunig ("Белый король"):
статуй для надгробий - Марии в Брюгге и Максимилиана в Иннсбруке:
и тр-пр.
Все они столь похожи, что можно говорить о формировании особого иконографического типа Марии, безусловно, инспирированного Максимилианом, где она предстает знатной благочестивой дамой, добродетельной женой своего мужа, чья роль самостоятельной правительницы практически никак не подчеркнута.
Кстати, что касается разнонаправленности портретов Марии, то она объясняется очень просто - они служили парами к таким же профильным портретам Максимилиана, которому, пожалуй, принадлежат лавры первопроходца в деле массового пиара властных структур - свои портреты он распространял по Империи широкими взмахами сеятеля, так что пресловутый швейковский "Франц Иосиф, засиженный мухами" является прямым наследником этой прекрасной традиции.
Однако же вернемся к Марии. Среди всех ее посмертных изображений обращает на себя внимание один портрет, созданный предположительно в 1530-40 гг.:
Примечателен он одной небольшой деталью - птичкой, сидящей на руке Марии. Замечательная koukhto рассматривает ее как указание на то, что портрет посмертный. Некоторые другие ученые расширяют эту версию - усмотрев в птице сокола, они предлагают считать его символом широко известной страсти герцогини к охоте, которая, собственно, и привела к ее безвременной кончине.
И эти прекрасные толкования были бы, бесспорно, совершенно удовлетворительны, если бы не одно "но"...