Он как обычно безумен и безудержен.
Очередной "международный проект" - выставка на Йоговском в Одессе, далее везде - занимает его целиком и полностью.
Он говорит, говорит, говорит...
И пусть нужно делить все услышанное от него на девяносто восемь...
Он все так же неподражаем в жанре фантастического гиперреализма...
Вот интервью с ним годичной давности.
Увы, я успела расшифровать только половину записи.
Может быть, я постараюсь и довыложу окончание этой истории в ближайшее время...
О том, как из-за одной картины чуть не началась бандитская война между Львовом и Одессой
- Итак, в двух словах…
- Ну, в общем, получилось так в свое время. Был у меня одноклассник Витя Бердник. Мы когда-то сидели за одной партой в девятом классе. И вот как-то раз встречаю его уже после школы.
- Сразу после школы?
- Нет, мне уже было года двадцать два. Мать только-только выселила меня на Асташкина. Да. А Витя, он такой мастеровитый был парень - ремонт дома делал, столярничал. И тут пожаловался, что женился, и тяжело устраивается жизнь - безденежье. Я к тому времени уже вовсю занимался антиквариатом, знал всех главных антикваров города. Ну, я ему и говорю: «Хочешь заняться реставрацией мебели?». Он, естественно, согласился. Завел я его в пару мест… Потом мне еще претензии предъявляли: он там черт знает что понаделал - то лак какой-то смыл восемнадцатого века, то вместо того, чтобы клеить ножки стульев, он их прибивал гвоздями... Ну, в общем, пиздец.
А тут как раз моя старая подружка детства Ира Болдырева - ее мама дружила с моей, - встречает меня и говорит: «Слушай, мои старики хотят продать одну картину. Запиши адрес. Они тебя помнят еще маленьким. Зайдешь, посмотришь». А они, эти старики, дед с бабушкой, жили где-то в самом конце Пересыпи. Я в этот район если и попадал, то уже в такое время, что неудобно к старикам и заходить, часов в одиннадцать вечера. И так это длилось пару месяцев. Ирка мне все это время звонит - мол, ну пойди же, наконец, купи картину, старикам поможешь.
Тут я встречаю Бердника. Он как раз в это время на Пересыпи занимался очередной реставрацией. Я ему даю адрес - мол, ты там рядом, подскочи, глянь, что за картина, дашь мне знать. После этого видел его еще несколько раз в городе - ну и он якобы тоже все никак не мог к старикам добраться.
И вот в один прекрасный день встречаю Ирку. Она спрашивает: «Ну как, удачно продал картину?» Я говорю: «Как продал? Я ее еще не покупал. Я туда не попал, только приятеля послал посмотреть». Она говорит: «Ну, приятель представился Леней. А учитывая, что старики тебя в последний раз видели, когда тебе было пять лет, и ты для них Леня - Бины сын, почти родной человек, - они за сто рублей картину и отдали».
Короче, приезжаю я к Вите разбираться. И смотрю, висит озверительная картина Кузнецова.
- Кузнецова? Павла?
- Нет, тут был местный академик Кузнецов. Однофамилец. Очень маститый. Золотая медаль Академии Художеств еще дореволюционной. Ну, такой реалист, но очень высокого класса. И вот висит его морской пейзаж, охуительного качества, огромный, где-то метр двадцать на метр шестьдесят. В идеальном состоянии. Да еще в родной раме вот такой толщины и вот такой глубины. Трехцветного золочения. И рама тоже в идеальном состоянии. То есть, даже на те времена такая картина стоила несколько тысяч. Это когда все вообще ничего не стоило, когда акварели Сомова продавались по двести пятьдесят рублей в одесских комиссах.
Я говорю: «Витя, так не поступают». Он начинает оправдываться - мол, картина так понравилась жене, маме… и он согласен мне возмещать стоимость. А мне как раз в это время уже пару антикваров чуть ли не денежные претензии стали предъявлять за Витины реставрации - мол, кого ты привел, он то один гарнитур запорол, то другой. А этот мудак даже бутылки шампанского не поставил за подгоны… Короче, он меня дико разозлил. Я ему говорю: «Картина стоит как минимум две тысячи. Учитывая, что сто рублей ты уже дал, ты должен штуку девятьсот. Учитывая, что после всего этого мне тебя неприятно будет видеть, будешь завозить по сто рублей в месяц моей маме - я ей как раз должен пятьсот, вот для начала их и завезешь. А дальше посмотрим».
Три месяца подряд Витя завозит деньги маме. В один прекрасный день звонок по телефону. Звонит Витя и говорит, что он заплатил уже достаточно, больше он ничего завозить не будет, а если я с чем-то не согласен, то он пришлет блатных.
Я говорю: «Витя, не надо шутить со мной. Ты же знаешь, что я из-под Привоза… Не надо пугать меня. Ты по-честному должен деньги. Картина дорогая. Я с тобой очень культурно поступил - дал тебе рассрочку. Учитывая, что ты сейчас допущен уже в антикварный мир как великий реставратор, то уж сто рублей в месяц ты можешь выделить».
Короче, на следующий день в шесть утра звонок в дверь. Я выхожу в трусах открывать. Стоит Сережа Музыкант и ряд блатных, которых я визуально знал - бандитье из бара «Красный», из бригады Арсена. И говорят: «Стрелка в двенадцать часов». Я говорю: «Хорошо».
И тут как назло начинается полное сумасшествие. Куда-то исчезает Леня Толстый…
- А, это тот, которого мы как-то видели в городе?
- Не видели мы его. Если бы мы его видели в городе, он бы тут уже дневал и ночевал. Он живет сейчас в Израиле. Международный мастер по вольной борьбе, метр девяносто пять… И Ника исчезает - тот вообще убийца. Ника в свое время был главным получателем карточных и цеховых долгов. Он приходил к людям с саквояжем с хирургическим инстрУментом, медленно раскладывал это все и говорил: «Ну, что будем тебе удалять - глаз, нос или ухо? Выбирай». И сам при этом так выглядел - около двух метров роста, вот такие плечи, - что ему сразу все отдавали. Ну, если он Толстого просто брал и бил им об пол. У меня в хате ногами Толстого люстру разбил…
Так вот. Я начинаю метаться по городу, искать их, чтобы подогнать к двенадцати на выяснение отношений. Мечусь-мечусь-мечусь и никого не могу найти. Ну, это же всегда так - когда не надо, так их из хаты выгнать нельзя, а когда они нужны, так непонятно, в каком кильдиме они засели.
А я же тогда жил с Олей Львовской - главной кентухой всех львовских воров и бандитов. Она долгие годы общалась там с блатными, ну, и знала, как с ними правильно говорить… Я говорю: «Оля, беги на стрелку перебить время». Описал ей как выглядит Сережа Музыкант… Ну, а сам все так же продолжаю рысачить по городу - искать Нику и Толстого.
Подходит Оля к «Красному». К ней подъезжают, спрашивают: «А где же Леня с людьми?» Она им отвечает: «Вы так неожиданно появились. Леня пока не успел людей собрать». Они сажают ее в микроавтобус, который принадлежал Алику Портному…
- Кто такой Алик Портной?
- Алик Портной держал весь джинспошив в Одессе. Короче, сажают Олю в микроавтобус и начинают возить вокруг квартала у филармонии. И говорят: «Ну, раз Леня прислал вместо себя телку, то мы тебя будем сейчас хором ебать». Тут она им такое рассказала, что они ее сразу выпустили - мол, иди, девушка, иди, Бога ради.
- Что же она им рассказала?
- Ну, если она дружила с Борей Головой - воровским судьей Львова, - догадываешься, что она могла им рассказать?
В общем, Оля перебила стрелку на пять вечера. К пяти я уже прихожу с Никой и Толстым. Навстречу выходят Арсен, Сережа Музыкант и еще бригадные. Все происходит прямо напротив бара «Красный». На углу стоит какой-то «жигули». И мы впятером - я, Ника, Толстый и Арсен с Сережей, - садимся в эти «жигули». Ника с Толстым садятся на заднее сиденье, а впереди - Арсен и Сережа Музыкант.
- А ты где?
- А я сижу у Ники на коленях. И тут я смотрю, начинаются какие-то переглядывания… Во-первых, я вижу как переглядываются Леня Толстый с Арсеном - то есть понятно, что они явно знакомы... потом Арсен так посматривает на Нику очень осторожно… А тут Сережа Музыкант - его явно перемыкает, он был то ли обкуренный, то ли вмазанный, - достает вдруг нож и говорит: «Ну что, будем резать?» Арсен его останавливает - мол, угомонись, тут Ника, как бы не вышло наоборот…
Дальше начинается хуй знает что.
- А что конкретно?
- Арсен мне говорит: «Слушай, ты начал штрафовать парня. Ну, судя по тому, с кем ты сейчас пришел, ты прекрасно знаешь, что в городе главная штрафовальная бригада - это мы. Это наш хлеб. И ты должен был обратиться к нам. То есть ты нарушил закон. Залез к нам в карман. Теперь будем штрафовать мы тебя. Ты молодой, художник - мы с тебя много не возьмем. Ты должен пятерку. Сроку тебе - неделя». Я говорю: «Отлично». И мы с Никой и Толстым выходим из машины.